VI
Длинной пулеметной очередью застрочил будильник. Бородин схватил подушку и накрыл часы. Стараясь в темноте не задеть за что-нибудь, он ощупью нашел обмундирование, начал одеваться, все так же опасаясь, как бы не разбудить спящего сына и не потревожить хозяйку дома. За окном в пучке электрического света виднелись деревья. Ветер раскачивал ставню. Она скрипела на петлях. "Ты бы починил ее, может, придется нам не один год квартировать здесь". - вспомнил Бородин просьбу Кати и прижался лбом к холодному стеклу.
Жена умерла весной. Перед смертью будто чувствовала, что не выйдет из больницы. Она как-то неожиданно для него сказала: "Если умру, с женитьбой повремени, пусть Павлик забудет меня, тогда ему легче привыкнуть к другой матери". Горько было слышать эти слова! Бородин любил Катю, и, если бы она попросила вообще не жениться, он так бы и поступил.
Месяца два назад Бородин выступал с докладом в клубе строителей. С трибуны он заметил в первом ряду маленькую женщину. Она так пристально смотрела на Бородина, что он смутился. Потом они встретились в фойе, разговорились. Она работала прорабом. Наташа Гурова - так звали эту женщину - чем-то напоминала Катю. И может быть, это сходство вызвало у Бородина желание вновь встретиться с ней. Обычно они виделись в городе, ходили в кинотеатр. Она не разрешала провожать ее домой, и он все чаще задавал себе вопрос: "Что за тайна?" И все же недавно он побывал на квартире у Наташи. Она жила в бараке, занимала комнату довольно просторную, с расставленной со вкусом дешевой мебелью. "Тайной" оказался мальчишка лет шести, белокурый крепыш, очень подвижный и общительный. Наташа думала, что сын как-то отпугнет от нее Степана.
...Он вышел из дому. Едва начинало светать. Думая о Наташе, Бородин пожалел, что у него сейчас мало свободного времени и он не может съездить на стройку в Нагорное, повидать ее. Да, времени у него маловато. Водолазов хотя крепится, старается, но заметно гаснет в работе: то ли болезнь, то ли этот рапорт подействовал на полковника. Теперь по всем вопросам люди идут чаще не к Водолазову. а к нему. Не хватает опыта, секретарствует он всего несколько месяцев.
Первые шаги всегда бывают нелегкими в любом деле, тем более они трудны в партийной работе. Легче было ему, старшему офицеру батареи, осваивать должность заместителя командира дивизиона по политчасти. На курсы послали, поучился и как будто бы неплохо справлялся с новыми обязанностями. В приказах отмечали. Подошло время отчетов и выборов партийных органов в армии. В полк приехал начальник политотдела дивизии полковник Субботин, старый, еще с довоенным стажем артиллерист. Несколько дней провел в батареях, все приглядывался, изучал партийную работу. А кончилось тем, что Субботин выдвинул его кандидатуру в состав нового партийного бюро и с речью выступил: "Бородин хороший артиллерист и опыт партийно-политической работы имеет". При голосовании Бородин получил наибольшее количество голосов. В перерыве он слышал, как Субботин говорил Водолазову: "Михаил Сергеевич, значит, решили: хороший будет секретарь". Бородин и не подумал, что это о нем шла речь. Но на первом же заседании нового состава бюро его единогласно избрали секретарем: радость и тревога завладели им. Потом, когда возвращался с недельных сборов секретарей парторганизаций, радость улетучилась, осталась одна тревога: заместитель командира полка по политической части подполковник Ребров убыл в Москву на долгосрочные курсы. И сразу Бородину показалось, что его новая выборная должность по своей трудности не идет ни в какое сравнение с прежней его службой.
В окнах казарм светились огни, но плац, на котором всегда проходила утренняя физическая зарядка, еще был пуст. У входа в казарму, чуть сутулясь, стоял Рыбалко. Бородин свернул к старшине, намереваясь расспросить, как он провел отпуск.
- Доброе утро, Максим. - Он всегда его называл Максимом, многие так зовут.
- Какое там доброе! - отмахнулся Рыбалко и попросил Бородина зайти в каптерку. Открыв дверь, старшина двинул ногой попавшийся на пути пустой ящик, в сердцах заговорил: - Товарищ майор, что же это делается? - Рыбалко хлопнул себя по бедру (там у него был шрам - след осколочного ранения). - Разве я могу это забыть? А мать, отца, брата и сестренку, расстрелянных в Харькове? Никогда! Пусть меня демобилизуют, пусть сокращают. Но ведь солдатскую душу нельзя уволить в отставку.
- О чем вы? - опешил Бородин: он никогда не видел таким раздраженным старшину. - Что произошло?
- Товарищ секретарь, будто и не знаете. Полк наш ликвидируют! Такую боевую часть расформировать!..
- Кто вам сказал про полк? - Бородина даже потом прошибло. "Ну и секретарь, ну и партийный руководитель, - ругнул он себя мысленно, - такие разговоры, такие настроения, а ты ничего-то не знаешь!"
- Вчера сам слышал: подполковник Крабов говорил командиру полка: "Ничего, Михаил Сергеевич, вслед за вами и мы пойдем на гражданку". А тот ему отвечает: "Устал я, Лев Васильевич". Он устал! А я не устал со своими ранами! - вскрикнул Рыбалко. - Зачем я тут в этом артиллерийском полку нахожусь? Думаете, другой работы не нашел бы... Фью-фью! - присвистнул старшина. - Руки целы, и в голове мозги не усохли... Но фашист ведь все время тянется к оружию, как кошка к салу.
- Об опасности фашизма думаешь не один ты, весь народ, вся наша партия. Понял?
- Понял, отчего же не понять? - примирительно отозвался Рыбалко. - Но раны мои не понимают. Ноют по ночам, спать не дают, даже в хорошую погоду беспокоят.
- Лечить надо.
- Мою хворобу трудно излечить... Не обижайся на меня, товарищ майор. Я все понимаю, а осколки, - показал он на рану, - не понимают. - Рыбалко достал из шкафа чертеж, развернул его и уже совершенно другим голосом заговорил: - Задумали мы с лейтенантом Шаховым каточки под станины изобрести, чтобы легче и быстрее разводить их. Вот посмотрите.
- Это другое дело! Для нас, военных, главное - служба, учеба. А всякие слухи - это ржавчина, - разглядывая чертеж, сказал Бородин. - Нужная вещь. Сможем ли мы сами изготовить их?
- Одобряете?
- Конечно. Буду поддерживать всячески. А ржавые мысли выбрось из головы.
- Выбрось... - вздохнул Рыбалко. - Головой понимаю, а сердцем не могу смириться... Не могу, товарищ майор!
- Ты что, против мира? - скороговоркой выпалил Бородин.
- Я за мир, но за такой, чтобы ни один капиталист не мог мне вторую ляжку покалечить.
- И я за такой, и партия за такой. Но добиться этого не легко, очень трудно. Чем мы сильнее будем, тем скорее наступит такой мир. Понял, "милитарист"? - улыбнулся Бородин.
Они вышли из казармы.
- И чего это тебя, Максим Алексеевич, так кличут? - спросил Бородин, вслушиваясь в команды сержантов: физзарядка была в полном разгаре. - "Милитарист"...
- Желторотые птенцы, разве им прикажешь? - отозвался Рыбалко, отыскивая среди солдат Цыганка. - Войны они не видели, вот и кличут так. Ничего, подтянем до нужной нормы, обстругаем, не таких ставили на рельсы. Смотрите, как он, этот Цыганок, выполняет команды, будто контуженный... Всюду волынит... Разрешите, товарищ майор, вмешаться? - И, не дожидаясь ответа, Рыбалко подбежал к сержанту Петрищеву, крикнул: - Отставить!.. Слушай мою команду!
...Под вечер, когда окончились занятия, Бородин зашел к Водолазову. Полковник подписывал служебные бумаги, в числе которых был рапорт капитана Савчука с просьбой предоставить ефрейтору Александру Околицыну десятидневный отпуск за отличные показатели в учебе.
- Удовлетворим просьбу командира батареи? - спросил командир полка, показывая Бородину рапорт Савчука. - Ефрейтор первым получил права водителя тягача. Это замечательно, когда наводчик может управлять машиной. - У полковника было хорошее настроение. Вспомнил, как в прошлом году он спорил с замполитом, предложившим организовать в полку вечерние курсы водителей, улыбнулся. Ведь в душе верил: дело советует Ребров. Но оглядывался: а как в других частях, не сядем ли в лужу?
Подписав рапорт, полковник вдруг посуровел: Бородин напомнил Водолазову о недавнем партийном собрании, на котором лейтенант Шахов высказал довольно оригинальное предложение по совершенствованию методики огня по закрытым целям. Ценность этого предложения была очевидна. Но подполковник Крабов с непонятной жесткостью раскритиковал выступление лейтенанта, назвал предложение Шахова подкопом под существующие уставные положения, модной благоглупостью. Сам Водолазов на собрании отмолчался, а после не хотел и слушать, когда заходила речь об этом в полку...
- Ну что вы так на меня смотрите? - Полковник сунул в стол папку с документами. - Разговаривал я с лейтенантом Шаховым. Смелые мысли. Однако же мы должны видеть, что ствольной артиллерии приходит логический конец, ракетная техника вытесняет...
- Полк-то существует, действует, - возразил Бородин.
- Да, конечно, действует...
- В чем тогда дело?
- Дело в перспективе, Степан Павлович. Разве вы этого не понимаете?.. Спорить не будем. Вот пришлют нового командира и... нажимайте на него. - В голосе Водолазова прозвучала нотка не то раздражения, не то усталости.
Бородин рассказал о том, что в подразделениях ходят слухи, будто бы ликвидируют полк. Водолазов оживился, вскочил, для чего-то плотно прикрыл дверь.
- Это моя вина, я дал повод... Да-да, чувствую, что это так. Но надо все сделать, чтобы уберечь людей от демобилизационного настроения, чтобы не пала дисциплина. - Он начал перечислять мероприятия, которые следует провести в ближайшие дни. Теперь перед Бородиным стоял другой Водолазов: то, что он советовал, предлагал, мог сказать человек, глубоко заинтересованный в деле и хорошо знающий жизнь полка, тертый армейской службой, и майор невольно залюбовался полковником. - Все это надо сделать в течение ближайших двух-трех дней, - тоном распоряжения заключил Водолазов.
Он начал звонить командирам дивизионов, требуя от них усилить воспитательную работу с личным составом, решительно пресекать всякие слухи, разлаживающие дисциплину и порядок. Потом вызвал начальника штаба полковника Сизова, приказал ему в двухдневный срок подготовить совещание сержантского состава в масштабе полка.
- С докладом я выступлю сам. Надо, чтобы младшие командиры прочно стояли на своих местах. От них зависит многое. - Он тут же назвал фамилии сержантов, которым следует выступить на совещании и поделиться опытом воспитательной работы.
Начальник штаба ушел. Бородин вспомнил, что Водолазова вызывал к себе генерал Захаров, и спросил:
- Не вернул рапорт командир дивизии7
- Нет...
- Глядя на вас сейчас, я подумал: вернул, товарищ полковник.
Водолазов догадался, почему так спросил секретарь.
- Рапорт - это одно дело, Степан Павлович, а служба - другое: пока я солдат, мои обязанности остаются за мной. - Подумав, он продолжал: - Сегодня приходила председатель женсовета Крабова. Говорит, женщины решили своими силами оборудовать солдатскую чайную в клубе. Понимаешь, чайную! А ресторан, спрашиваю, не хотите открыть? Музыка, водочка, колхозные девчата. "Шумел камыш..." до утра? Елена Ивановна, говорю, я же командир полка, а не председатель треста столовых и ресторанов, что же вы меня обижаете? Она в ответ: "В других частях, товарищ полковник, имеются солдатские чайные", - и газеты показывает: вот, мол, посмотрите... Не стал читать, отправил Елену Ивановну к тебе. Приходила?
- Нет.
- Значит, я ее убедил... Чайная! Ну и времечко же настало - не поймешь, чем командир полка должен заниматься: то ли огневой подготовкой, то ли чайными. - Водолазов оделся, проверил, закрыт ли сейф. - Пойдем, секретарь, субботний день, можно и на час раньше...
Уже на улице полковник спросил:
- Ты-то как смотришь на эту чайную?
- Положительно.
Водолазов остановился, чуть наклонил голову, потом вскинул взгляд на Бородина:
- Ага, так-так... Зайду к Дроздову, великолепный врач... Советует чаще ходить по кручам, не медик, а золото.
Майор остался один. Утром Елена забрала к себе Павлика, пригласив Бородина на обед. Но ему не хотелось идти к Крабовым. Опять Лев будет донимать расспросами, отправил ли Захаров рапорт в округ... К штабу подъехала машина. На ней офицеры отправлялись в Нагорное. "А может быть, к Наташе?" - подумал Бородин и поспешил к машине. В кузове уже сидели Узлов и Шахов. Лейтенанты успели переодеться, и сейчас в выходном обмундировании, с начищенными пуговицами они выглядели еще моложе. Сразу же за воротами Узлов запел. Песню подхватили остальные. Песня была про Орленка, и Бородин невольно вспомнил о сыне. Он постучал по кабине. Машина остановилась как раз против дома Крабовых. Бородин легко выпрыгнул из кузова. "К Наташе можно и потом, в следующую субботу", - успокоил он себя.
VII
Матвей Сидорович Околицын, протирая сонные глаза, сунулся под умывальник, окатил холодной водой голову. Было раннее утро, восточный край неба алел огненной дымкой, отчего казалось, что за старой греблей какие-то озорники палят солому. Матвей Сидорович, скосив бровь, напряг слух, словно пытался уловить шум пожара. Но кругом - тихо.
- Показалось. - Он бросил полотенце на скамейку. Но в этот миг за разрушенным валом взметнулся столб огня. - Наваждение... Александр! - крикнул Матвей Сидорович сыну, спавшему в летнице. - Привык на службе спать до подъема... Нет, брат, у нас эдак без хлеба останешься.
Матвей Сидорович торопился в поле, прикидывал до обеденного перерыва попасть к полковнику Водолазову, попросить у шефов две-три машины для перевозки зерна на элеватор, ожидала уйма и других дел... Взгляд Матвея Сидоровича остановился на запыленном "газике", стоявшем во дворе. "Самому сесть за руль? - подумал он. - Служба солдатская нелегкая, пусть отдохнет". Шел пятый день, как ефрейтор Околицын находился в краткосрочном отпуске. Он не сидел сложа руки: обучал колхозных ребят шоферскому делу, возил отца по полям и фермам, в пути показывал, как надо водить машину: "Присматривайся, батя, это дело нетрудное". Матвей Сидорович пробовал управлять "газиком", вроде бы получается. Но сейчас председатель колхоза спешил и опасался по неопытности где-нибудь застрять. - Александр! - Толкнул с разбегу дверь и остановился на пороге, чуть согнувшись, чтобы не стукнуться головой о притолоку. Кровать была убрана. Не похоже, чтобы сын спал эту ночь в летнице.
"Понятно, - догадался Матвей Сидорович. - У Борзовой... И что хорошего ты в ней нашел?" Он недолюбливал колхозную фельдшерицу Лиду. Щупленькая, с большими на редкость глазами, она не давала председателю покоя, звенела, как электрический звонок: "В детском саду надо построить тент, провести на медпункт телефон, купить ребятам баян, установить в клубе телевизор..."
Борзова - секретарь комсомольской организации, и Матвею Сидоровичу приходится нередко прислушиваться к ее голосу, а вообще-то он старался не показываться Лиде на глаза. Знал Околицын, что за медичкой шибко приударяют и ребята из артполка, и колхозные хлопцы, теперь еще и сына приманила.
Матвей Сидорович в сердцах захлопнул дверь и с той же раздражительностью пнул ногой бросившегося к нему с лаской кобеля, сел в кабину, робко нажал стартер. "Газик" молчал. Околицын потрогал кнопку подачи газа - результат прежний.
Скрипнула калитка: во двор вошел Александр.
- Опять куда-то торопишься? - заметил сын.
- Нет, ожидаю, когда дневальный по батарее сигнал подъема подаст. - Он натянул поглубже фуражку, закурил. - Коли взялся возить меня, будь всегда при машине, а лучше - отдыхай, набирайся сил...
- Недоволен водителем? - прикуривая от отцовской папироски, пошутил Александр.
- У нас, брат, только поспевай, сам знаешь: опоздал на минуту - зерно ушло из рук. Или уже все забыл, служа в армии?
Александр в упор посмотрел в скуластое лицо отца: мелкие щетинки обложили щеки, подбородок, топорщились на верхней губе.
- Побрился бы, председатель. Ведь нехорошо в таком виде появляться перед народом.
- Ладно! Заводи. Побреемся в более подходящее время...
- Ну-ну, жди такое время. - Ефрейтор включил зажигание. И не успел Матвеи Сидорович моргнуть, как "газик" легко покатил к выезду. На дороге, укатанной до глянца, сын спросил: - Куда прикажете?
- К старой гребле. Кто-то там жег солому.
- Показалось тебе, батя.
- Может, и показалось. Тогда давай на комбайны.
- А что там? Или неполадки?
- Да нет, комбайнеры - опытный народ. Вчера скосили сто пятьдесят пять гектаров, приходи полюбоваться!
- А зачем же ты к ним спешишь? Сходи к полковнику Водолазову, он тебя научит, как планировать свой рабочий день.
- Собираюсь и к нему. Восемь лет в контакте живем, помогаем друг другу...
Машина выскочила на косогор. Отсюда как на ладони хорошо просматривались поля, стога соломы. На повороте, где дорога сворачивала к жатве, навстречу попалась повозка, на ней восседал Дмитрич.
- Останови!.. - крикнул Матвей Сидорович и, открыв дверцу кабины, соскочил на обочину. - Откуда? - спросил он сторожа.
Дмитрич медленно снял картуз, ладонью пригладил редкие волосы, ткнул рукой в сторону города:
- Оттуда, откеле же мне ехать, товарищ председатель? Продал кабанчика. Старуха потребовала новый сарафан и платок.
- Ну и что, купил? - заглядывая в кузов повозки, спросил Околицын.
- Купил. Чего же не купить, - словоохотливо заговорил Дмитрич. - Денежки есть. Аванс нынче богатый.
Слова Дмитрича пришлись по душе председателю колхоза. Он бросил сыну:
- Слыхал?.. Поехали!
- Жулик он, Дмитрич-то, - с упреком сказал Александр, когда свернули в поле. - Хитрющий, бес!
- Критикуешь? - насторожился Матвей Сидорович. - Пятый день в колхозе и все уже увидел, определил, оценил.
- Одноглазый ты, батя, - вздохнул сын. - Я этого Дмитрича и раньше не любил. Жулик он - вот и все, и к тому же кулак.
Но Матвей Сидорович уже не слушал сына. Завидя возле вагончика одинокую женскую фигурку, он с беспокойством сказал:
- Кажись, Борзова! Объезжай стан, гони прямо к комбайну. Прокаженная, бежит...
- Остановить, что ли?
- Гони, а то не избавишься от нее.
Александр прибавил скорость. Из лощины выполз трактор, тащивший комбайн. Бросив в небо черное кольцо дыма, трактор остановился. Матвей Сидорович заволновался, выскочил из машины, крикнул трактористу:
- Горючее-то не поступает! - И набросился на сына: - Чего прилип к баранке? Помоги человеку. Эх ты, солдат!..
- Сейчас поедем, Матвей Сидорович. - Тракторист привычно взялся за рычаг, и трактор, качнувшись, тронулся с места. Председатель взобрался на самосвал, сунул руку под тугую струю зерна.
- Хороша, матушка! Ой, хороша! - восторгался он. А когда слез с самосвала, распорядился: - Теперь гони в правление.
...Отец что-то записывал в блокноте. На белом листе плясали, то разбегаясь, то сходясь, многочисленные цифры, восклицательные знаки.