- Он хочет посетить лекцию в Лондоне и посмотреть какие-то статьи. - Тереза говорит без всякого выражения и смотрит Полине прямо в глаза. - По крайней мере, так он сказал. Вернется завтра.
У Полины холодеет под ложечкой, и она знает, что Тереза чувствует то же самое. Сказать нечего, поэтому она садится на траву и начинает строить для Люка башню из кубиков. Люк рушит башню, Полина снова ее строит, Люк снова рушит. Тереза сидит на скамейке и смотрит. Люк в полном восторге.
Полина спит, и ей снится Гарри. Он входит в "Дали" через кухонную дверь и говорит: "Привет. А как ты?" Точно такой же, как много лет назад, ни днем старше. Просто Гарри.
- Уходи, - раздраженно говорит Полина. - Я не хочу тебя здесь видеть.
Гарри укоризненно качает головой:
- Потише. Тереза услышит.
- Пусть слышит.
- Ты плохая мать, - строго произносит Гарри.
- Кто бы говорил!
Гарри снова качает головой:
- Я всегда обожал Терезу.
- Когда находил для нее минутку.
- Полина, - говорит Гарри, - у меня была работа.
- У нас у всех работа.
- Солнышко, я пришел сюда не спорить.
- Я тебя не звала. Уходи.
И внезапно Гарри начинает плакать. Слезы ручьями бегут у него по щекам. Это сон, а во сне все принимаешь как должное. Полина не думает, что такого не может быть: Гарри никогда, никогда не плакал. Внезапно оказывается, что с ними Тереза, лет примерно шести. Она тоже на кухне "Далей" и глядит на плачущего отца.
- Не обращай на него внимания, - говорит Полина, но Тереза по-прежнему смотрит во все глаза.
А поскольку это сон, обстановка незаметно сменилась: они уже не в "Далях", а в викторианском доме, где жили давным-давно. Перемена Полину не удивляет, а удивляет то, что Гарри окружен толпой женщин. Среди них есть знакомые и есть незнакомые: Мира Сэмс, миссис Гетц, другие.
- Не воображай, будто я стану готовить им ленч, - говорит Полина. - Я не стану. Их десятки.
- У тебя всегда была склонность преувеличивать, - отвечает Гарри.
Женщины жмутся у него за спиной, серые, бесплотные, как души в чистилище. Они ничего не делают, ничего не говорят. Они просто здесь.
- Прогони их, - говорит Полина. - Немедленно.
- Не глупи, - отвечает Гарри. - Это жизнь. Я ничего не могу с ними поделать, ты же знаешь.
17
Комбайны подбираются к "Далям". Их стук слышен уже на холме. Скоро придет черед поля перед домом. Двадцатиакрового. Так оно называется. Полина как-то спросила у Чонди: "Как называется это поле?" - "Двадцатиакровое", - ответил Чонди, глядя так, будто она сморозила глупость. "Я думала, у полей есть собственные имена. "Лесной надел" или там "Длинная нива"". - "Не слыхал о таком. Для меня оно двадцатиакровое". Полина вспомнила, что ее сведения почерпнуты из телевизионных передач, и решила, что тележурналисты - последние хранители этого древнего знания.
Двадцатиакровое поле скоро уберут: тракторы ездят по дороге, возят зерно с десятиакрового за холмом, или с пятнадцатиакрового, или с двадцатипятиакрового.
Урожай очень плохой. В местной газете напечатали фотографию фермера, который с обличающим видом держит иссохший колос. Даже в общенациональных новостях из-за августовской нехватки политических скандалов периодически упоминают этот факт вкупе с запретом на мытье машин и полив газонов.
Для "Далей" урожай - вопрос лишь вида за окном и неумолчного грохота. У "Далей" свои переживания.
Полина и Морис в целом друг друга избегают. То есть Полина иногда оказывается в саду с Терезой и Морисом или у Терезы на кухне, когда Морис там, но по возможности не остается с ним наедине. Ей нечего сказать ему сейчас, и едва ли она сможет говорить с ним в будущем, хотя думать о такой перспективе крайне неприятно. В присутствии Терезы Морис безукоризненно вежлив с Полиной. Он не прячется от нее специально, просто занимается своими делами и, если при этом их пути пересекаются, отпускает какое-нибудь незначащее замечание или улыбается своей характерной улыбкой, словно говоря: "Напрасно вы на меня дуетесь. Давайте вести себя как разумные люди".
И так проходят дни. Тягостные, напряженные. Золотые дни под ясным голубым небом, наполненные солнечным светом.
Полина заметила, что Морис куда-то укатил, и отправляется к дочери. Она занимает Люка, пока Тереза на втором этаже моет голову. Звонит телефон.
- Мам, возьмешь трубку? - кричит Тереза.
- Алло?
- Тереза? - неуверенно спрашивает Джеймс Солташ.
- Нет, Полина.
- Я так и подумал. Добрый день. - Джеймс на мгновение умолкает. - Морис дома?
- Нет, уехал. Сказать Терезе, чтобы она попросила его вам перезвонить?
- Нет, спасибо. - Джеймс говорит чуть натянуто, но Полина чувствует, что холодность относится не к ней. - Просто… пусть кто-нибудь передаст ему, что человек, составлявший предметный указатель к его прошлой книге, сейчас занят и мы ищем другого. Вот, собственно, все, что я хотел сообщить.
- Хорошо, - говорит Полина.
- У вас все в порядке? Вы счастливцы, что живете в деревне. Мы тут в Лондоне совсем изжарились.
Они болтают еще минуту, затем Полина вешает трубку.
Значит, Джеймс знает. Или не знает, но что-то почуял - какой-то гадкий запашок. Бедняга. Впрочем, по большому счету, ему же лучше: если у него есть инстинкт самосохранения, он рано или поздно порвет с этой девицей и найдет себе более подходящую. Однако сейчас ему худо, что слышно даже по голосу - по тому, как он произносил имя "Морис", по нехарактерной сдержанности. Удивительно, думает Полина, как много всего выражает голос. Недаром актерское слово обладает такой силой. Некоторое время она размышляет о гибкости человеческой речи. Хорошо, что можно иногда отвлечься на такие абстрактные материи.
- Может быть, ты у нас станешь актером? - говорит она Люку. - Скажи "папа". Нет, не надо. Скажи "мама". Ма-ма-ма…
Люк смотрит на нее, улыбается во весь рот, чмокает губами.
- Ммма, - говорит он. Или что-то похожее.
Комбайн приехал. Он ползает по полю весь день, туда-сюда. Грохочущее желтое чудище, которое пожирает пшеницу. День, два - и все кончено. Поле стало другим - золотые просторы стерни, примятой гусеницами в две стороны. Солома спрессована в цилиндры, каждый торец - идеально закрученная спираль. Днем они похожи на исполинские бобины ниток, а ночью преображаются в плотные сгустки темноты, каменное воинство, смотрящее на "Дали" плоскими незрячими лицами.
Полина и забыла, что Гарри уже в Лондоне. Когда Тереза сообщает, что завтра утром уедет, она в первый миг совершенно ничего не может понять.
- Лондон, - говорит Тереза. - Гарри. Помнишь?
- Да, конечно.
- Мы сводим Люка в зоопарк или куда-нибудь еще.
Полине трудно представить Гарри в зоопарке.
- Думаю, будет замечательно, - говорит она. - По крайней мере, для Люка.
- Морис не едет. Да и смысла большого нет. Я еду, только чтобы показать Гарри Люка. И Морис не любит путешествовать с Люком на машине.
Тереза сдержанно смеется. Это даже не смех, а нервное фырканье. Знак, как далеко она ушла за последние недели. Прежде для нее немыслимо было даже исподволь намекнуть, что Морис в чем-то не идеален. Полина видит, какой Тереза может стать в нынешнем семейном климате: разочарованной, циничной, озлобленной.
- Давай я тебя отвезу, - предлагает Полина.
- Я отлично доеду.
Теперь Тереза говорит резко. Она не хочет утешений. Хочет лишь выполнить свой долг. Бедный Гарри, вновь думает Полина. Даже родная дочь видится с ним только по обязанности. Так проходит слава земная.
- И я вернусь в пятницу к середине дня, - говорит Тереза.
Звонит Хью:
- Послушай, у тебя есть минутка?
- Конечно есть, - отвечает Полина. - У нас тут не бывает спешных дел в половине десятого вечера.
- Я последние два часа сижу в кабинете один на один с бутылкой венгерского красного, иначе, наверное, не набрался бы духу сказать. Могла бы ты… чисто теоретически… могла бы ты выйти за меня замуж?
- Ой, Хью… - Полина совершенно растеряна. - Ой, Хью, ты вполне уверен?.. Знаешь, наверное, нам обоим надо очень хорошо об этом подумать. Я хочу сказать… ну, просто… нам надо об этом подумать.
И оба сразу понимают, что она сказала "нет".
- Просто пришла в голову мысль. Может, и неудачная. Но ты все равно прокрути ее в голове.
Хью начинает рассказывать о книжном аукционе, о забавном клиенте-датчанине, о выставке, на которую Полине обязательно надо сходить. Он в хорошем настроении, самую чуточку пьян. Полина знает, что он больше не заговорит о браке, если она сама не поднимет эту тему. Ей немного не по себе от того внутреннего сопротивления, какое она ощутила в первую же минуту. И все же, убеждает себя Полина, я была права. Не надо этого сейчас. Да и потом тоже.
Тереза уезжает в Лондон. Полина заходит попрощаться, но не идет провожать дочь. Из окна она видит, как Тереза усаживает Люка в автомобильное креслице, как Морис выносит ей сумку. Машина трогается, Морис не машет жене вслед, а сразу уходит в дом.
Теперь ему предстоит сидеть в четырех стенах до возвращения Терезы. Никаких спонтанных поездок. Только работа. Только факс и телефон. Если, конечно, кто-то не наберется наглости попросить машину у Полины.
Эта неделя еще жарче предыдущей. В кабинете душно даже при открытом окне. Половину утра Полина бродит по дому, делает себе холодное питье, думает о Хью. О голосе в телефонной трубке, о словах. Обидела ли она его? Смогут ли они вернуться к прежнему? Уж конечно, их отношения достаточно прочны, выдержат такую встряску. Может быть, позвонить ему? Нет, не стоит. Пусть все само сойдет на нет. Пусть Хью считает, что слегка перебрал красного венгерского.
Еще она думает о Терезе и Люке на шоссе, и ей немного тревожно. Хочется позвонить и узнать, как они доехали. Еще один телефонный звонок, которого лучше не делать.
Вместо ленча Полина выходит в сад с бокалом холодного напитка и некоторое время сидит в тени под яблоней. Мориса не видно, и она почти о нем не думает. В "Далях" очень тихо - без Люка с его воплями и лепетаньем, без грохота комбайнов. Только птицы поют, да иногда вдалеке гудит самолет.
Во второй половине дня ей удается немного поработать. Солнце уже не светит прямо в окно, так что стало чуть прохладнее. Когда в пять она заканчивает и смотрит на улицу, впечатление такое, будто уже сумерки. Небо даже не в облаках, а просто необычного тускло-серого цвета. Душно, где-то далеко рокочет гром. Утром по радио сказали: "Местами грозы". Так и есть, местами, думает Полина. Она спускается на кухню, заваривает себе чай и некоторое время сидит с чашкой, читает. Потом уходит на второй этаж принять ванну. Долго лежит, задремывая, в теплой воде, а когда выходит, в комнате уже так темно, что приходится включить свет. Из-за холма ползут серые тучи. Гром рокочет снова, уже ближе.
Следующие часа два гроза ходит вокруг. На какое-то время даже проглядывает бледное солнце. Птицы щебечут оглушительно. Полина готовит себе ужин и садится за стол, глядя на длинные тени от цилиндрических стогов - черные пальцы, тянущиеся по стерне. Потом небо снова темнеет, тени исчезают - кажется, будто наступает ночь, хотя всего семь часов. Птицы словно ополоумели - в безветренной тиши звенит их пронзительный гомон. Душно, воздух давит на виски. Вспыхивает молния, снова гремит гром. Вот это будет гроза, какой старожилы не упомнят, думает Полина. Она обходит дом, закрывая окна, поскольку знает, что сейчас будет: это не первая ее гроза в "Далях". Долина словно создана для того, чтобы притягивать тучи: они висят точно над домом и выливают потоки воды, как будто ищут дыру в крыше. Полина кладет под черную дверь стопку газет.
Небо раскалывается пополам, точно над головой. Яркий белый свет, оглушительный раскат грома. Когда он затихает, слышно, как в стекла ударили первые струи дождя. Полина стоит, с любопытством наблюдая за стихией. Через минуту дождь уже стеной, так что даже стога на поле едва видны. Мгновение спустя их полностью скрывает серая пелена ливня, который быстро переходит в град, и теперь за окном - сплошная белая завеса. Вспыхивает раздвоенная молния, гремит гром. Свет на кухне моргает.
Полина достает из буфета подсвечники и свечи. Это следующий этап, тоже привычный. Она знает, что в грозу электричество часто выключается.
Газеты под черной дверью намокли. Полина меняет их, затем обходит дом, вытирая воду с подоконников. Как раз когда она возвращается на кухню, свет снова моргает и гаснет окончательно. Полина зажигает свечи, ставит одну на стол, другую - на буфет. Теперь комната - пещера света и тьмы, более уютная, более сакральная. Полина садится в плетеное кресло и любуется общим впечатлением. Зеленый глазок на холодильнике погас, циферки на плите и микроволновке - тоже. Все буровато-серое, как на старинных картинах, только свечи стоят вокруг в золотистых озерцах света. Вспыхивает молния, превращая окно в слепящий белый квадрат. Град стучит по подоконнику. Гремит гром. Полине ничуть не страшно. Другие люди сидели здесь в такую же стихию, думает она, и видели примерно то же, что я сейчас.
Не хватает только чашечки кофе. Полина встает - и тут же вспоминает, что не на чем вскипятить воду. Да, и что-то еще.
Она снимает телефонную трубку. Тишина. Разумеется. И телефон тоже. Еще один привычный грозовой ритуал.
Вместо кофе она наливает себе бокал вина и устраивается с ним подле свечи. Проглядывает газету, смотрит на молнии, ждет раскатов грома. Снова обходит дом, вытирает воду, с опаской поглядывает на потолок спальни - он иногда протекает. Пока все хорошо. Молнии сверкают чуть менее ярко, гром рокочет дальше. Дождь уже стучит с меньшей силой. Гроза постепенно уходит. Однако электричество вряд ли починят раньше утра - это она знает по опыту.
К половине девятого дождь перестает, далекие отголоски грома едва слышны. Полина открывает парадную дверь - взглянуть на мокрое поле. Уже почти темно. Она почти на ощупь убирается в сумеречной кухне и со свечой идет на второй этаж - снова проверить потолок.
По дороге кто-то едет - Полина слышит звук мотора, а выглянув в окно, видит свет фар. Она сперва не может понять, в чем дело, потом вспоминает про птицеферму. Ну да, электричество отключилось, и там надо принимать экстренные меры.
Полина в ванной, проверяет еще одно место на потолке, где раньше бывала протечка, когда слышит внизу шаги. Кто-то проник в дом через незапертую парадную дверь. Сердце на миг уходит в пятки, потом она вспоминает про Мориса, о котором почти успела забыть. И впрямь, когда Полина выглядывает на лестницу, он там, уже поднялся до середины ступеней.
- Могли бы постучать, - говорит Полина. - Я уж решила, что в дом забрался грабитель.
Морис, оступившись, хватается за перила, чтобы не упасть:
- Кто-то только что проехал мимо на машине. Как, по-вашему, что они задумали?
По голосу заметно, что он пьян.
- Ничего. Просто должны что-то делать в курятниках, пока электричества нет.
- Почему оно еще не включилось?
- Обычно его не бывает по многу часов. У вас есть свечи?
У Терезы свечи есть, но вряд ли Морис знает, где они лежат.
Морис машет рукой - мол, ерунда. Он уже поднялся на площадку и стоит спиной к лестнице.
- Пойдемте ко мне, выпьем. Я как раз на середине отличной бутылки кларета.
- Я иду спать, - говорит Полина. - А вам советую проверить потолок на втором этаже. Крыша могла протечь.
- Полина, почему вы со мной так неприветливы?
Они смотрят друг на друга через узкую площадку.
За Морисом - чернота неосвещенной лестницы. Свеча выхватывает из мрака только его лицо - худое, ироничное.
- Вы знаете почему.
- Да бросьте, - отвечает Морис. - Вы взрослая женщина. Это жизнь - вы должны бы знать.
Полина смотрит на него в упор.
- Бесполезно так на меня глядеть. Я ничего поделать не могу. И вы тоже. Извините, но это так.
Позже, много позже, пытаясь восстановить каждое мгновение, Полина вспоминает, что в ярости шагнула к нему. Она никогда не испытывала такого бешенства - оно вырвалось откуда-то изнутри. Вся сцена искажена злобой. Возможно, Полина что-то сказала. Возможно, вскинула руку. Морис пошатнулся - то ли от выпитого, то ли по какой-то другой причине. Он наступает на больную ногу и, чтобы удержать равновесие, делает шаг назад.
И падает вниз головой с крутой лестницы в узкую прихожую. Опять-таки много позже Полина будет уверена, что слышала хруст, с которым его шея переломилась от удара о дверь.
Очень многим есть что сказать по поводу смерти Мориса. В следующие дни и недели они говорят это Полине доверительными приглушенными голосами. Ее подруги, Терезины подруги. Для Терезы у них другой тон - быстрый, деловой. Ее зовут приезжать в гости, привозить Люка, выбраться с ними туда-то и туда-то. Все хотят ее расшевелить, отвлечь. Однако с Полиной они говорят вполголоса. Ведь могло быть и хуже, утешают они. Представляешь, если бы он не умер. Если бы выжил после такого падения?.. Остального не договаривают. Морис - парализованный, с необратимыми повреждениями мозга, овощ. Тереза в тридцать лет прикована к лежачему больному. Да, ужасная трагедия, говорят подруги, но могло быть еще хуже.
Да, соглашается Полина, могло.
А так, говорят подруги, когда все забудется, она сможет начать новую жизнь.
Да, отвечает Полина. Да, конечно.
А Люк еще совсем маленький. Он и не вспомнит отца.
Да, говорит Полина. Не вспомнит. Но это ужасно, добавляют они. Вот так, в расцвете сил. До сих пор не верится.
Хью говорит:
- Продай этот дом.
- Да, может быть, - отвечает Полина.
- И, бога ради, возвращайся в Лондон, коли расследование уже позади. Собери вещи и приезжай.
- Да, - говорит она. - Да, так, наверное, и сделаю.
И только после этого рассказывает ему о том, что было этим летом в "Далях".
Работник Чонди говорит:
- Сволочь.
Он стоит в прихожей, смотрит на лестницу.
"Скорая" только что отбыла, а он остался. Видимо, решил, что с Полиной должен кто-то побыть. Часом раньше она приехала за помощью на птицеферму - ближайшее место, где рассчитывала хоть кого-нибудь найти.
- Сволочь, - повторяет он.
В первое мгновение Полина думает, что речь о Морисе, но нет, конечно, работник говорит о лестнице.
- Моя тетка однажды с нее упала. Правда, ничего, цела осталась.
До Полины внезапно доходит, что тут жили его родственники.
- Старая сырая халупа. Тетка была счастлива от нее избавиться и переехать в поселок. Теперь, конечно, все иначе, - торопливо добавляет он.
Гарри говорит:
- Я просто звоню сказать… если я хоть чем-нибудь могу быть полезен… Я пригласил Терезу погостить у меня в Лос-Анджелесе. Чуть позже, наверное. Сменить обстановку.
- Неплохая мысль, - соглашается Полина. - Чуть позже.
- Какой ужас, - продолжает Гарри. - Словно обухом по голове. Я хочу сказать, невольно думаешь…