Антонен не счел нужным ответить и бессильно откинулся назад. Ему было тепло под этой периной, от которой шел крепкий дух, затхлый, но, в общем, приятный. Окутанный им, как блаженством, угревшись, он снова заснул. Проснулся он только утром. Фредо дремал рядом с ним прямо на земле, укрытый старыми одеялами. С пустой гудящей головой Антонен ушел в "Дом ангелов". Изольда метнула на него гневный взгляд, подозрительно обнюхала, указала на неподобающий наряд и развязанные шнурки. Но ему было плевать. К вечеру его накрыл ледяной ужас. Фредо донесет на него мадам де Отлюс, и она его выгонит. Его убийственные поползновения станут всем известны. Но через два дня Фредо явился как ни в чем не бывало. Он только шепнул ему в коридоре:
- Ну что ты телишься? Нервишки у тебя ни к черту, парень…
Изольда, проходившая мимо с упаковками минеральной воды, услышала последние слова, остановилась и пожелала узнать, что происходит. Фредерик вспыхнул, точно мальчишка, застигнутый за курением.
- Спросите лучше у него, м’дам.
- Антонен, ты что-то от меня скрываешь?
- Ничего, дурацкое пари…
- Какое?
- Так, глупость.
- Объяснись! Ты же знаешь, что наши отношения с теми, кому мы оказываем гостеприимство, должны быть прозрачными.
- Ничего такого, Изольда, правда, уверяю вас.
Он не знал, что сказать, как вывернуться. Ничего не шло на ум.
- Говори сейчас же!
Антонен сглотнул слюну: надо было признаться в несуществующей вине, чтобы скрыть подлинное преступление. Он наспех сымпровизировал:
- Мы с Фредо поспорили, кто выпьет литр залпом. Я не одолел и половины, меня вывернуло.
- Да нет, м’дам, неправда, врет он.
- Да, на самом деле два литра.
Он держался за свою неуклюжую ложь, предпочитая ее невозможной правде.
Изольда, побледнев, поставила бутылки на стул.
- Ты что, с ума сошел? Я поручаю тебе следить за душевным здоровьем неустойчивых людей, а ты с ними напиваешься? Ты, между прочим, не доброволец, ты на жалованье, а это означает большую ответственность. То, что ты сделал, преступно, Антонен. Ты воспользовался слабостью обездоленного, чтобы усугубить его зависимость…
Уже удаляясь по коридору, она вдруг развернулась.
- …и вдобавок ты проиграл пари!
После этого все завертелось очень быстро.
Антонен страдал вдвойне: он провалил свой план и лишился уважения мадам де Отлюс. Атмосфера в "Доме ангелов" стала невыносимой. Злобная кампания в прессе, начатая по ту сторону Атлантики и подхваченная французскими СМИ, предъявила Изольде серьезные обвинения: она-де была любовницей многих вождей в Либерии и Сьерра-Леоне во время гражданской войны. Разоблачения, имевшие место на процессе Чарльза Тейлора в Международном уголовном суде в Гааге, а также записи, найденные в бумагах Кристофера Хитченса после его смерти, 15 декабря 2011 года (он продолжал потихоньку собирать о ней сведения), действительно указывали на ее тесные связи с большинством кровавых лидеров той поры. Днем она ухаживала за жертвами, а ночью спала с палачами, покрытыми ритуальными шрамами - великолепными корсарами в банданах, обвешанных амулетами. Она не брала взяток, не прикасалась к окровавленным бриллиантам, как манекенщица Наоми Кемпбелл, однако Богоматерь Трущоб оказалась той еще авантюристкой. Она, в частности, была любовницей Фоде Санко, основателя Единого революционного фронта Сьерра-Леоне и одного из самых беспощадных истязателей. Да, та, кого принимали Папа Римский, Великий раввин Израиля и Патриарх Всея Руси, чье имя регулярно упоминалось Нобелевским комитетом, водила странные знакомства. Ее соперники из "Врачей без границ", "Эммауса", "Социальной помощи" упивались этими гадкими слухами, радуясь, что могут сбить с нее спесь. Но Изольда и эту клевету сумела обернуть себе на пользу. Вместо того чтобы отрицать, она все признала. Да, она уступала этим убийцам, но по принуждению и чтобы спасти от расправы мирных жителей. Она дала интервью в теленовостях на канале TF1, у Клер Шазаль, которое заметили и пустили в эфир почти повсюду.
- Представьте себе, вы женщина, белая, одна в джунглях, кругом бушует гражданская война, вам двадцать лет. Нет ни прав, ни закона, царит лишь грубая сила. Является группа боевиков, они пьяны, обкурены, вооружены до зубов. Сделка проста: или вы уступите, или они отрежут руки женщинам и детям. "Short sleeve, long sleeve", как гласил лозунг той поры, короткий рукав, длинный рукав. О себе вы не думаете - вы говорите "да", надеясь, что они не нарушат сделку и не убьют вас потом. В дальнейшем условием каждой моей связи было спасение семьи или деревни. Я даже умолила их пользоваться презервативами. Это было пари. Эти мужчины с руками по локоть в крови ни разу не обманули меня. Мне повезло. Вы хотите меня заклеймить - но выслушайте сначала мою версию.
За пятнадцать минут она повернула общественное мнение в свою пользу и спасла репутацию; ее кандидатура на Нобелевскую премию была подтверждена. Феминистские группировки мобилизовались в ее защиту. В странах христианской культуры никого так не любят, как раскаявшихся грешниц.
Тем временем у нее появилось новое увлечение - некая Фарида Абделиза, очаровательная скрипачка из консерватории, марокканка по происхождению, которая приходила через день по вечерам "приобщиться к гуманитарной помощи". Она проводила ночи напролет с белокурой дивой и играла ей классические арабские мелодии. Все в доме судачили о прихотях Изольды, ее гинекей гудел. Вчерашние фавориты строили планы, как вернуть ее милость и устранить непрошеную гостью. Разжалованный Антонен делил свою печаль с Бетти, которая бродила по коридорам, еще толще и белее прежнего, и однажды, дойдя до края, даже предложила ему с ней переспать. Они провели ночь в одной постели, не касаясь друг друга. Постояльцы же напевали вполголоса подходящие к случаю непристойные песенки. Антонен все еще с трепетом поджидал Фредерика, находя в этом какое-то извращенное утешение. Он не так боялся разоблачения, как осмеяния.
Катастрофа разразилась быстрее, чем можно было ожидать, в начале апреля. Изольда по просьбам "гостей" согласилась установить в пустовавшей комнате мини-футбол, но лязг и возбуждение от игры ударяли в их слабые головы, и они швыряли друг в друга мячами. День клонился к вечеру, тяжелый день, семьдесят приборов за обедом, много больных в медпункте и даже одна госпитализация в Бобиньи с синдромом Корсакова и началом гангрены. Психологиня не пришла - слегла с гриппом. Приемная доктора Лежена была набита битком. Пациенты недовольно ворчали, им осточертело ждать, над ними издеваются, мать вашу, напряжение росло. Большинство не сидели, а полулежали на стульях, некоторые сползали на пол, смеша до колик остальных. Это был класс старых подростков, всегда готовых сорвать урок. Была тут и Мария Каллас с сильным кашлем, замотанная в шарф, осунувшаяся. Она сидела, болтая ногами, под взглядами окружающих зомби. Около половины седьмого совсем стемнело, тяжелые тучи обложили небо, и тут перегорели две лампочки, что вызвало настоящий переполох. В темноте раздались крик и визг. Только узкая полоска света из-под двери кабинета освещала приемную. Пока Бетти позвала Антонена, пока тот сходил за новыми лампочками, два собутыльника, напуганные темнотой, успели подраться, почти в замедленном темпе, настолько оба были пьяны. Тот, что посильнее, схватил другого за волосы и бил головой об пол вязкими, как при съемке рапидом, движениями. Остальные подбадривали его, топая ногами. Только Мария Каллас пронзительно кричала. Миротворец Камель отпросился на вечер с острой болью к дантисту.
Увидев двух сцепившихся бомжей, Антонен кинулся на них. Не сознавая своей физической силы, он разнял их одной рукой. Но вместо того чтобы остановиться и силой усадить обоих на стулья, он, не сдержавшись, ударил того, кто одерживал верх, известного в своей среде негодяя, бывшего тряпичника, этакого оплывшего Геркулеса. За первой оплеухой последовала вторая, потом третья, с каждым разом все сильнее. От каждого удара Антонен чувствовал себя лучше, адреналин в нем взыграл, тем более что противник не давал отпора, молотя кулаками пустоту. Он бил по беззубому рту с радостью, чувствуя, как вылетают оставшиеся пеньки, точно брошенные в стакан игральные кости. Впервые он поднял руку на подонка - и уж этого-то готов был прикончить. "Убей его, убей его!" - разорялись больные в приемной. В темноте было едва видно - но достаточно, чтобы следить за матчем. Одновременно распахнулись две двери - кабинета врача и Изольды; оба кинулись останавливать Антонена. Драка была в разгаре, и болельщики тоже вошли в раж. На помощь подоспели Бастьен, Бетти и даже Алиса, вооруженная чугунной сковородкой, - только тогда удалось навести порядок, раздав несколько затрещин, угомонить начинающих бунтовщиков и увести Марию Каллас. Антонен кипел от ярости: будь здесь Фредо, он прикончил бы его в несколько секунд, с ликованием переломив шейные позвонки. Он непременно хотел добить своего "клиента" и, оттого что ему помешали, окончательно вышел из себя. Что-то наконец освободилось в нем, он пересек грань. Изольда пыталась оттащить его за шиворот, и он обрушил весь свой гнев на нее. Эта порочная аристократка своим надменным видом его достала. Брызжа слюной от ярости, он с неподдельной радостью влепил ей две увесистые пощечины. От неожиданности она пошатнулась, но ухитрилась схватить его за пальцы, выкрутила их так, что он согнулся, и нанесла удар коленом в причинное место. Драться эта стерва умела. От второго удара, локтем под нос, он рухнул наземь. Его верхняя губа была разбита и кровоточила. Она достала из ящика шприц и вкатила ему успокоительный укол.
Через несколько минут общими усилиями его привязали к стулу в ее кабинете. Над верхней губой Изольды выступили капельки пота. Несмотря на отметины пальцев Антонена на щеках, ее кожа фарфоровой белизны стала мертвенно-бледной. Она испугалась. Тяжело переводя дыхание, она обратилась к нему:
- Вы уволены, я в вас ошиблась. Убирайтесь немедленно, без выходного пособия. Я сообщу о вас всем. Никогда больше вы на пушечный выстрел не подойдете к бездомным. И чтобы духу вашего здесь не было. От вас один вред. Недопустимо до такой степени терять хладнокровие.
Она снова говорила ему "вы". Его развязали. Он собрал свои вещи в зеленоватый пакет из супермаркета "Монопри", взял чек на скромную сумму - последнее жалованье. Никто с ним не попрощался, даже Мария Каллас отвернулась и спряталась за ноги Изольды, когда он хотел ее поцеловать.
Часть четвертая
Свободное падение
Глава 15
Неуслышанные молитвы
Двух дней хватило Антонену, чтобы опомниться. Из-за неумения держать себя в руках он погубил целый год усилий и потерял дружбу единственной женщины, которой когда-либо в жизни восхищался. Он написал ей длинное письмо с извинениями, обещал больше никогда ни на кого не поднимать руку, выразил готовность искупить свою вину, предложил ей самой побить его в наказание за причиненный вред. Она не ответила. Работу он потерял, на банковском счету осталось ровно тысяча триста евро. За квартиру было заплачено до конца следующего месяца, потом придется съезжать. Хуже того, он как будто вышел из образа, не понимая, как оказался во власти гнева. Все эти опустившиеся люди не заслужили такой враждебности. Пусть себе подыхают в своем углу, он молод, выкарабкается. Не прошло и двух дней, как он, с еще вспухшими губами, помчался в "Урбалюкс" и с трудом узнал бывшее место службы. Агентство занимало теперь целый квартал. Он толкнул дверь, спросил Ариэля. Личная встреча, он был уверен, лучше телефонного звонка.
- Ваша фамилия? - осведомилась новая секретарша, молоденькая блондинка с приклеенными ресницами. - Мсье Ван Хейфнис занят. Вы по какому вопросу?
Девица была - палец в рот не клади, этакая задавака на каблучках, с высоченной грудью, обтянутая черным платьем туже некуда. Она смотрела на Антонена с надменной миной. Но все же оказала милость, позволив ему присесть на софу. Холл преобразился: новенькое ковровое покрытие, блестящие лаком деревянные панели, свежевыкрашенные оконные рамы, зеленые растения в горшках - пахло деньгами и преуспеянием, невзирая на кризис. Посреди холла возвышалась гигантская фотокартина скандального русского художника Олега Кулика: на ней был изображен мужчина в набедренной повязке, который, сидя на табурете, доил собаку, судя по всему, овчарку-босерона, - молоко щедро струилось из огромного сосца. Полотно впечатляло. На большом столе из толстого стекла лежали журналы по моде и архитектуре. Но не только - тут были экземпляры "New York Review of Books", "Times Literary Supplement", "Philosophie Magazine", "XXI век" и, ни много ни мало - "Руководство Эпиктета", "Тибетская книга мертвых", "Максимы и мысли" Шамфора. На стене красовалась написанная готическим шрифтом последняя строка из "Этики" Спинозы:
"Все прекрасное столь же трудно, сколь и редко".
Этим многое говорилось о предприятии. Здесь любили искусство и литературу, насколько это возможно с неплохим капиталом. Ариэль выиграл свое пари! Антонена ждал еще один неприятный сюрприз: из смежной комнаты вышла Моника, элегантная, как никогда. На ней был бархатный костюмчик с очень глубоким вырезом, выгодно подчеркивающий ее матовую кожу. Она удивилась, увидев его, сидящего в углу с видом провинившегося мальчишки.
- Ты пришел просить прощения? - фыркнула она.
- Прощения? А ты-то что здесь делаешь?
- Ты разве ничего не слышал?
- О чем ты?
Она нервно рассмеялась, секретарша тоже прыснула.
- Ты правда не знаешь? Я живу с Ариэлем уже полгода и открыла отдел дизайна в его агентстве.
- С Ариэлем? Ты хочешь сказать, вы с ним?..
Он не договорил, сделав красноречивый жест.
- Ты же сам дал ему разрешение приударить за мной, помнишь? И он, уж поверь мне, не упустил случая. Не прикидывайся удивленным, старина. Ты меня бросил - он подобрал.
Не снизойдя до дальнейших объяснений, она удалилась: мол, дел хоть отбавляй. В ее почти раскосых глазах англо-индийской метиски он прочел простой приговор: земля обетованная отныне ему заказана. Теперь, будучи подругой другого, она неожиданно вновь обрела ценность в его глазах. Союз Ариэля и Моники, ее роскошный вид, его головокружительный успех - было отчего ревновать и грустить. Перед глазами у Антонена стояло все, что он отринул - и чего лишился. Он уже хотел уйти, когда Ариэль, непревзойденный режиссер, появился в холле с самодовольно-насмешливым видом и сигарой во рту.
- А, сын аббата Пьера и "Лица со шрамом". Я так и знал, что вы приползете на брюхе, но не думал, что так скоро.
Антонен заранее сочинил целую историю, но Ариэль его оборвал.
- Не утруждайтесь, я все знаю. Изольда де Отлюс звонила мне. Нехорошо бить слабых, особенно человеку с большим сердцем. А как вы посмели ударить ее? Все-таки вы мерзавец, да еще и с психическими отклонениями.
Секретарша не упускала ни слова из их диалога и даже не притворялась, будто занята своими делами. Антонен сослался на помрачение, на тяжелую работу, стал умолять взять его назад, пусть даже с понижением в должности.
- Вам нужны деньги, не так ли? Идиллия закончилась, прекрасная Изольда вам не уступила? Бедняки - это был только предлог, вам совсем другое было нужно, она не захотела, и вы распустили руки?
Ариэль был уже не добрым папочкой, опекающим своего протеже, а рассерженным начальником.
- Вы видели Монику, она вам все сказала. Вы и сами догадывались, не правда ли? Вы променяли орла на кукушку, вот к чему вы пришли. Как вы могли упустить такую женщину? Вы никогда не признавали ее талант художницы, не проявляли интереса к ее индийской или английской крови, к ее азиатским корням, ко всему лучшему в ней. Она рассказала мне о вашей совместной жизни - да вы просто маньяк, мой мальчик. И в койке, похоже, не гигант. Одно название, а не трах. Как только она терпела вас целый год? И вдобавок вы укокошили ее собаку, это уж совсем никуда не годится. Идемте, выпьем где-нибудь и потолкуем.
Они сели за столик в модном бистро "Прогресс" на углу улиц Бретань и Вьей-дю-Тампль.
- Вы мне очень нравились, Антонен, я возлагал на вас большие надежды. У всех у нас случаются кризисы, главное - преодолевать их с высоко поднятой головой. И никогда не пасовать, что бы с нами ни случилось. Не вы один страдаете. Да взять хоть меня - год назад, как раз когда вы ушли, я чуть не бросил все после этой утраты, даже готов был присоединиться к вам и уйти в благотворительность, представляете себе…
- Как это?
- Очень мило с вашей стороны делать вид, будто вам интересно. Вы позволите мне довольно длинное отступление? Потом мы поговорим о вас, обещаю. Впрочем, у вас нет выбора. Вы, может быть, догадывались, два года у меня был роман с одной хорошенькой продавщицей с улицы Фран-Буржуа. Она работала у "Сандро", девушка с Антильских островов, живая, чувственная, ладно, не буду утомлять вас подробностями. Одно "но": она была на двадцать пять лет моложе меня. Мы выглядели несколько смешно, люди на нас оборачивались, я был ее "sugar daddy", ее сладким папочкой и щедрым покровителем. Дожив до пятидесяти, вы задаетесь вопросами о смысле жизни, о будущем и все такое. И вот вы встречаете молодую особу, которая от вас в восторге, для нее вы - оплот, маленький Трианон. Она знает, что вы женаты, не заморачивается этим, она пришла, чтобы пробудить вас от супружеской спячки. Для нее вы сильны и неутомимы, она побуждает вас превзойти себя, вдохновляя на настоящий эротический марафон. И вы безропотно покоряетесь. Если вам случается дать слабину, она ворчит: "Еще, любимый, ты же можешь. Ты совсем не старый, это все только у тебя в голове".