ХСII. Смерть Cп. Поссидия Барки
Он пробормотал имя - Габба. Затем произнес еще несколько неразборчивых слов. Пока Леит и Фило клали ему припарки на ноги, а Флавиана и Спатале готовили и наливали в стаканчик смягчающий отвар, он обратил ко мне лицо, глядя с немым вопросом, слегка подняв брови и слабо улыбаясь; испуганный, несчастный взор его постепенно затуманивался. Я прикрыла его руку своей ладонью. Мы делали все это молча, в полной тишине. Марулла подлила масла в лампы. Из горла Спурия вырвался слабый хрип. Все мы, не сговариваясь, один за другим замерли, глядя на него. Потом зарыдали и запричитали.
XCIII. Какие вещи пахнут приятно
Мирт.
Красный шафран из Корикоса.
Виноградник в цвету.
Растертая амбра.
Нард и мирро, смешанные с фолиатом.
XCIV. Не забыть
Хелидонский сок.
Восемь шариков афронита.
XCV. Памятка
Проценты к календам.
XCVI. Мешочки золота
Двадцать четыре мешочка золота.
XCVII. Об одном высказывании Сп. Поссидия Барки
После смерти Спурия я долго не могла собраться с мыслями. А нынче утром мне вспомнилось то, что он сказал еще до наступления агонии; эта фраза тогда взволновала меня:
- Загробной жизни нет; мы больше никогда не увидимся.
У нас обоих текли по щекам слезы. Мы сжимали друг другу руки.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
(листы 506, л. с. - 512, л. с.)
XCVIII. Детские игры
Маленькие дети играли с камешками, такими же красновато-коричневыми, как их крошечные ручонки.
XCIX. Детские игры
Однажды в Вейях, когда нам с Матринией было лет по десяти, мы забежали в хлев днем (солнце стояло в самом зените) и наткнулись там на Мания и Децима. Они спали на куче сухой соломы, в темном сарайчике за стойлами. Мы подошли ближе, давясь от разбиравшего нас смеха. Тьма, едкий запах скота, подстилок, мочи и навоза вызывали сердцебиение. Сквозь щели между неплотно прибитыми досками пробивались полоски света; они играли с тенями, и в этом зыбком прохладном полумраке виднелись огромные колеса повозок для сена, блестели на стенах узкие полумесяцы серпов. С пересохшими губами подкрались мы к толстоногому Манию и внезапно бросились на спящих. Полуденные отблески на холодных железных лезвиях и скользкой от пота коже, быстрые, исподволь, взгляды, золото разбросанных зерен и пыли, зароившейся в столбе света, испуганное квохтанье кур, возгласы, прорвавшийся наконец хохот, и среди всего этого мы успели разглядеть устроены тела Мания и Децима, откуда извергается у них жидкость. Это случилось еще до того, как им сбрили первые волосы. Коротенькая туника Мания оказалась разорванной. Вечером нас наказали. Я вспоминаю, как, поднимаясь с тела Децима, задела рукою его бедро и почувствовала на пальцах холодную липкую мокроту. Покраснев, я взглянула на Децима. Он тоже был весь пунцовый и смотрел на меня.
С. Подарки на праздник Каристий
Праздник Каристий.
Шестеро детей моей дочери Флавианы и крошка Луций.
Семеро малышей моей дочери Ветустины.
Двое детей моего сына Кнея.
Двенадцать - моего сына Фабриция.
Четверо - моего сына Секста.
Восьмеро детей и двое внуков моей дочери Ауфидии.
И трое малышей моей дочери Плекузы.
CI. Плекуза, играющая кольцами
Моя дочь Плекуза раздражает меня: она непрерывно играет кольцами, что я подарила ей на Каристии.
СII. Не забыть
Неаполитанские груши.
Сушеный виноград.
Триповая ткань из края фалисков.
Пескари детей.
СIII. Мешочки золота
Двадцать четыре мешочка золота.
CIV. Сентенция П. Савфея Минора
Обратившись к Тиберию Соссибиану, Публий говорит:
- С тех пор как мир стал сущим, дом охвачен огнем. Но именно тот факт, что дом охвачен огнем, помогает миру быть столь светлым.
CV. Словцо Плекузы
Плекуза говорит о своем муже, что у него настолько же волосатый зад, насколько безволосая душа.
CVI. Ближайшие дела
Проценты к календам.
CVII. К. Басc выдвигает гипотезу о происхождении запахов
Кай объявляет, что будет говорить о запахах, и выдвигает гипотезу о происхождении вони:
- До нашего рождения мы являем собою трупы - останки из той прошлой жизни, о которой ничего не помним; мы словно плаваем в бездне неведомого океана.
И пока наши матери носят нас во чреве, мы, подобно утопленникам, набираем внутрь воздуха, раздуваемся и гнием, мало-помалу поднимаясь на поверхность этого океана.
Но вот внезапно, в миг рождения, какая-то буйная, безжалостная волна выбрасывает нас на сушу. Еще Тит Лукреций Кар говорил, что во всякий день нашей жизни мы непрерывно пристаем к побережью света.
Там-то, под жгучими лучами солнца, мы и начинаем пахнуть (смердеть, вонять), и мы начинаем кричать.
И лишь со смертью вновь погружаемся в безбурную, безмолвную и бездонную пучину бытия.
CVIII. Словцо Ликорис
Харин любит детей нежного возраста, пока у них на подбородках не вырастут волосы. Харин вожделеет к детям Ликорис. Ликорис говорит, что, когда он поднимает глаза на Сервия и Аула, у него губы сами собой складываются для поцелуя.
CIX. Памятка
Четыре куска батавского мыла.
Две сотни льняных фильтров для больших кувшинов.
Две сотни десертных ложечек.
Вавилонские вышивки.
СХ. Наставление дочери Флавиане
Отведя Флавиану в сторонку, я сказала ей: - Не советую тебе постоянно ублажать Никомаха языком. Он привыкнет к столь изысканному баловству, а ты однажды, когда тебя одолеет меланхолия, или мигрень, или боль в спине, испытаешь усталость и разочарование. Он же и вовсе позабудет, где у женщины то место, что назначено для мужей и не требует многих усилий. Тебе следует приучать его к продолжительности супружеских утех, а не к остроте, которой слишком трудно достигать ежедневно. Мягко, но непрерывно управлять наслаждениями мужчины - вот как должна поступать умная жена, дабы обуздать и подчинить себе супруга. А подчинив его себе, ты завладеешь его богатствами, его землями, его рабами, его дворцами и славою, пусть даже тебе не удастся проникнуть в его тайные мечты и помыслы. Управлять вожделением, дворцами и славою мужчины куда выгоднее, нежели его тайными мечтами и помыслами.
CXI. Ближайшие дела
Проценты к календам.
СХII. О детях младенческого возраста
Терпеть не могу нянчиться с младенцами, успокаивать их, тетешкать, отвлекать от жалобного плача, вытирать сопли и слюни - затем, что их кормилица наказана кнутом, или запропастилась куда-то, или умерла, и мне приходится самой играть с ними долгими часами.
CXIII. He забыть
Ваза Граттия.
CXIV. Не забыть
Рыба-ящерица.
Яйца, испеченные в золе.
Минутал.
Головка вареного сыра из квартала Велабр.
Сухое вино из Ватикана хуже, чем вино из Сполете.
CXV. Тарент смешит детей
Тарент спел песенку о том, как "Рем является в администрацию претория". Он препотешно тряс головой и раскачивался взад-вперед. Он был очень забавен; когда он переводил дыхание, его живот натягивал тунику, и из-под нее показывался обвисший член. Дети громко прыскали, Луций и его кузен Аул со смехом передразнивали его.
CXVI. Педантичность П. Савфея в отношении юного раба Плекузы
У Плекузы есть необычайно красивый молодой раб. По этому поводу Публий цитирует двустишие Филомуза Кзетеса:
Красота без следа исчезает,
Лишь голос раздастся.
Так галеру в момент поглощает жестокое море.
CXVII. Словцо П. Савфея о кухнях
П. Савфей утверждает, будто на моих кухнях трудится целая деревня. Иногда я и сама подхожу к печам. Мне нравится орудовать широкими ножами, грубыми деревянными ложками. Я выбираю какой-нибудь тесак поострее и кромсаю мясо.
CXVIII. Мешочки золота
Двадцать четыре мешочка золота.
CXIX. Добрые советы П. Савфея
Отворяется дверь, входит Публий. Я говорю ему:
- Во-первых, я одинока. Во-вторых, я стара. И в-третьих, мне страшно.
- Все это лишено тени. Одиночество, старость, страх не отбрасывают наземь ни малейшей тени. Повторяй себе как можно чаще: у этого нет тени. Ничто из того, что кажется тебе главным в этом мире, не имеет тени.
Публий медленно усаживается. Поправляет шерстяную повязку на шее и лысой голове. Публий говорит с усилием:
- Чувства не существуют как таковые. Они суть эфемерные порождения слов. А мы должны пользоваться лишь теми словами, что обозначают предметы вещественные, отбрасывающие тень на эту землю, в свете, присущем этой земле.
СХХ. Глазная болезнь
У меня гноятся глаза. Левый набух и затвердел, как недозрелая оливка на ветке. Глазное яблоко раздуто, вот-вот лопнет, и временами из него сочится гной. Я с трудом могу писать на этих буксовых табличках, в холодном свете зари. Публий говорит:
- С солнца на нас сыплется что-то вроде невидимой пыли, полной атомов; ее невозможно стряхнуть с себя, она забирается в глаза и застывает там намертво - в ночь смерти.
И Публий добавляет:
- Эта пыль зовется прахом. Помолчав с минуту, он добавляет еще:
- Или же имя этой пыли - время.
Он делает еще одну паузу и снова добавляет
- А может быть, имя ей - земля.
Молчит еще немного и добавляет:
- Или же имя этой пыльной пыли - все-таки прах.
- Ты хочешь сказать, бог Орк?
- О, я уверен, что у этой пыли есть еще более запыленный смысл, нежели просто пыль, и я уверен, что существует куда более запыленный смысл, чем бог Орк.
И мы выпили вина.
CXXI. Признания П. Савфея Минора
Публий явился ко мне, опираясь на трость, в галльском плаще, с повязкой из египетской шерсти на голове. Публий - самый старинный мой друг. Неожиданно он признается, что кончина Спурия осчастливила его. И поверяет мне свои сокровенные мысли:
- Я очень любил Папианиллу. Да, это правда, я очень любил ее. А потом я стал находить красоту в листьях салата, в их цвете, в их свежести, в прихотливых формах кочанов, а главное, меня восхищало его свойство охлаждать желания. Затем я научился ценить книги с их запахом сухого лавра. Мне ужасно нравилось копаться в книгах. До сих пор у меня в ушах стоит шорох свитков. Вот вино не охлаждает желаний, но зато отличается другим свойством, которое я с каждым днем нахожу все более милосердным и полезным: оно усыпляет воспоминания.
Мой юный чтец больше не превозносит мои мужские достоинства. Вместо этого он открывает толстенный кодекс, и я, что на заре, что в сумерки, дремлю, а то и засыпаю под его чтение, не очень-то вникая в смысл, сквозь сон слух мой ловит лишь собственное причмокивание, умиляющее меня самого.
Долгое время вожделел я к Апронении, но так и не осмелился высказать ей свои чувства.
СХХII. Мешочки золота
Двадцать четыре мешочка золота.
СХХIII. Свойства воздуха
Мы собрались во дворце П. Савфея Минора, и темой нашей дискуссии стал воздух.
- Воздух уносит души почивших, - сказал Кай Басc.
- Умирая, люди возвращают природе малую толику позаимствованного у нее воздуха, - сказала Флавиана.
- Воздух служит для того, чтобы покачивать озаренные солнцем, цветущие ветви груши вон там, слева, поверх стены, - сказал Герулик.
- И для того, чтобы позволить нам болтать глупости, - сказала Ликорис.
- И дышать, - с широкой улыбкой сказал Т. Соссибиан.
- И дать нам возможность задыхаться, хрипеть и умирать, - заключил Публий Савфей.
CXXIV. He забыть
Пемза для папирусов.
CXXV. Женщина, вытирающая лужицы разлитого времени
Женщина, которая любит постукивание буксовых табличек. Женщина с буксовой табличкой. Женщина, гадающая на воске. Женщина, что затачивает лезвие кинжала. Женщина, скрывающая вялое, старческое лоно. Женщина, которая пользуется лоскутом истертого полотна. Женщина, вытирающая лужицы разлитого времени.
CXXVI. Мечты П. Савфея Минора
Вот какими мечтами поделился с нами Публий в пиршественном покое своего дворца.
Греться у огня, разведенного из щепок и сухой лозы.
Вытащить на берег рыбу, что бьется на конце волосяной лески, которую торопливо наматывают на палец.
Поставить на стол из неструганых досок прозрачный мед в красном глиняном горшке.
Услышать, как потрескивает в золе очага скорлупа испеченного яйца из его собственного курятника.
Мы рассмеялись. Мы хохотали до слез.
CXXVII. Печальный вечер
Небесный свод был безнадежно далек и черен. Я ощутила внезапную усталость; сердце, чудилось мне, вот-вот выскочит из груди. Я попробовала облегчиться рвотой. Мне хотелось кинуться вниз головой с высокой скалы. Или, на худой конец, упасть с земли в бездну небес. Я послала за сладким сирийским вином, и оно помогло мне извергнуть желчь. Потом осталась в одиночестве возле жаровни. Спатале зашла, чтобы налить масла в лампы; подойдя ко мне, она прижала мою голову к своему животу, но я попросила ее уйти. Вдруг я опустилась на колени. Вынула из жаровни погасший уголек и написала на мраморной доске букву "К". Поглядела на нее. И разрыдалась.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
(листы 512, о. с. - 518, л. с.)
CXXVIII. Воробушки
В щелях плетня, на раскидистом дереве и на ограде из сухих камней воробушки кормили своих птенцов.
Мне представилось зрелище: дворец в руинах. И суетливая беготня служанок, и няньки, кормящие младенцев с пальца.
CXXIX. Памятка
Флавиана ездила вчера в Кору.
Сегодня в Террацину.
Завтра в Форми.
CXXX. Памятка
Проценты к календам.
Сандалии.
CXXXI. He забыть
Отполировать ногти на пальцах ног.
СХХХII. Вещи длительные и вещи краткотечные
Среди вещей длительных назову я детство.
Кусты букса.
Ожидание внука Аула, который пошел к учителю грамматики и вот уже час как должен был вернуться.
Старость.
Морскую черепаху.
Смерть тех, кто ушел из этого мира.
Бессонницу.
Воронов.
Среди вещей краткотечных ты не отметила бессмертных богов и совершенные произведения искусства.
Из вещей краткотечных следует исключить любовь. Она принадлежит всему роду людскому, как мужской член или женские груди, что неотъемлемо с нею сочетаются, тем самым позволяя ей возрождаться вновь и вновь, хотя в них самих нет ничего истинно человеческого.
СХХХIII. Волнующие звуки
Среди звуков, волнующих душу, ты укажешь голос желанного тебе существа, донесшийся из-за изгороди, полога носилок, двери или парчовой драпировки.
Говор уроженцев Сетии. Таков был говор Латронии. Латрония родилась в Сетии. Она была очень молода, смешлива и необычайно хороша собой. Ее убили в год смерти Магнуса. Д. Авиций запретил подпускать меня к ее телу.
Стоит мне заслышать волнующий звук игральных костей в рожке, как лицо мое вспыхивает пурпуром, а сердце уподобляется бурдюку с вином, который пастух вынимает из ручья и жадно подносит к пересохшим губам.
CXXXIV. Монах, пришедший с Востока
Амния, монах, пришедший с Востока, красивый, как все выходцы из долины Инда, одетый по-королевски роскошно и окруженный многочисленной челядью, появился у ворот дворца П. Савфея на Целиевом холме. Фронтон, управляющий, провел его во второй таблиний, пригласил сесть и подождать хозяина. Сам же поспешил сообщить о госте Публию, который тем временем слушал, как Ол и Кальпетан состязаются в игре на лире. Там же, с ним вместе, находились Кай Басc и Тиберий Соссибиан. Услышав новость, Публий вскакивает на ноги, во внезапном приступе гнева плюет наземь, срывает со лба свою голубую шерстяную повязку и приказывает немедленно вышвырнуть Амнию прочь из дворца, за ворота, а коли упрется, то и закидать камнями. Кай спрашивает Публия, отчего он столь грубо нарушает закон гостеприимства. Публий вновь натягивает свою голубую шерстяную повязку на лоб и отвечает:
- Идея, что мир всего лишь видимость, сама по себе видимость.
CXXXV. Еще одна сентенция П. Савфея Минора о богах
Выпив вина, Публий отозвался о богах и людях в пределах нашей вселенной следующим образом:
- Отсутствие богов добавляет вселенной блеска и величия. Люди же умаляют это величие (или иначе: люди умаляют вселенную, приписывая ей некое величие).
CXXXVI. Признания П. Савфея Минора
Публий говорит, что сон упорно бежит от него прочь. Он встает с постели. Бродит по дому голый, зевая в полудреме. Приоткрывает ставни. Иногда он садится и грезит о том, что спит. Он улыбается и грезит о том, что окончательно впадает в беспамятство.