И еще, они явно не задумывались над тем, что снобизм каждого поколения заключается в том, что оно уверено, что конец света придет именно на него.
На пророков я смотрю с большой тоской – незваная гостья заговорила с Сергеем вымученной скороговоркой:
– Наступит время, когда тени ваших самых мерзких и зловещих предков восстанут из гробниц, и вы начнете встречать их на улицах.
– Это время уже наступило, – пожал плечами мой сын, – И я встречаю тени зловещих предков у памятника Ленину на Октябрьской, каждый год первого мая и седьмого ноября…
Этих ребят уже не так легко смутить божьей карой, как нас, православствующих безбожников, хотя я и не знаю – хорошо это, или плохо. А "свидетельница" верещала:
– Настанет день страшного суда!
– А этот суд предполагает презумпцию невиновности?
– Что?
– Ничего. Просто, в отличие от вас, я начинаю серьезно готовиться к процессу…
Не знаю, есть ли в этом правота, не знаю, хорошо ли отсутствие сомнений в божьем суде, но знаю точно, что лицемерия в этом нет. И я уважаю своих детей за это.
И думаю, что Бог, если он есть, тоже уважает их. Как и моего деда-коммуниста – хотя бы за то, что после партсобраний, он не шел крестить своих детей. Наверное, для таких людей, у Бога припасен не ад, а чистилище.
Впрочем, чистилище поколение моего деда прошло на земле…
Вообще, существование Бога, это долгий вопрос, и, однажды, я попытался его разрешить.
Я позвонил в Московскую патриархию для того, чтобы задать простой и житейский вопрос: "Бог есть?" – но попал на электронный агрегат, который монотонным голосом говорил:
– Ждите ответа…
– Ждите ответа…
– Ждите ответа…
Может, я ошибся номером.
А может, я ошибся адресом…
Люди делятся на две категории. Одни заблуждаются, думая, что Бог есть. Другие – заблуждаются, думая, что бога нет.
К кому отношусь я?
Скорее, ко вторым, хотя, куда легче быть с первыми…
…Конечно, мои дети вызывают у меня не только уважение, еще больше они удивляют меня.
Впрочем, если человек удивляется, значит, он не безнадежен.
И это служит, хоть не большим, но, все-таки, утешением.
Для меня…
Мои сыновья – люди занятые, да и я – не самый большой лентяй на белом свете. Кстати, в своей жизни мне приходилось заниматься самыми разными вещами. Я был шахтером в Инте, и геологом Ухтинского геологического управления, промысловиком в Воркуте и рыбаком Новопортовского рыбозавода на Ямале, а когда один мой знакомый, съездивший в Египет, стал рассказывать о том, как интересно плавать с аквалангом, я просто ответил:
– Знаю. Я ведь водолаз третьего класса.
Когда меня просят рассказать о Севере, я отвечаю просто:
– Север – это такое место, где северный конец стрелки компаса, показывает не на Север.
Я всегда стараюсь отвечать просто, хотя бы потому, что простой ответ трудно понять неправильно. Хотя давно смирился с тем, что даже если скажешь так, что понять тебя неправильно невозможно, все равно кто-нибудь тебя неправильно поймет.
Так, как я устаю сейчас, я не уставал никогда.
Ни в шахте, ни на промысле.
И я не в претензии за это, потому, что сам выбрал свой путь, и убедился в том, что когда увлечение превращается в работу, дел становится очень много. И все-таки три четыре раза в году, мы с детьми собираемся вместе и едем на рыбалку.
Это здорово, что мне удалось еще с детства подружить детей с природой. В наше, очень опасное соблазнами и трагедиями время – природа очищает душу, а, значит, освобождает место в душе для голоса. Никакие проповеди не могут сравниться с рассветным лучом солнца, делающим листву прозрачной и называющим все цвета в природе своими именами, или временем, когда последнее дневное тепло и вечерние сумерки сливаются, не противореча, друг другу.
Природа – это первый голос души. И хорошо, что мои дети знают это.
У одного моего товарища, добрейшего, кстати сказать, человека, возникли проблемы с сыном, и он рассказал мне о них:
– Просто не знаю, что делать. Я ему икру покупаю, говорят, она кровь очищает, а сын просит покупать сигареты, – я посоветовал:
– Купи не икру, а корзинку для грибов…
Однажды, когда мы собирались на рыбалку, сыновья в очередной раз озадачили меня:
– А Пушкина вы читаете? – уже не помню, к чему спросил я. Скорее всего, это была просто стандартная дань воспитательскому занудству. Кстати, между всем прочим – учителем мне тоже побыть пришлось, когда на Обской губе, в Яптик-сале, на гусином мысе, я оказался, единственным на тысячу километров, человеком с высшим образованием, и был отправлен, вместо рыболовецкой бригады, преподавателем в интернат для оленеводских детей: "А Пушкина вы читаете?"
– Это того, о котором Булгарин сказал: "Великий был человек, а дал себя подстрелить, как зайца"?..
Я не поленился и позвонил в Академию наук, в секцию русской словесности, и кто-то из великих, может быть сам академик Мовдзолевский, ответил мне:
– Булгарин действительно произнес эти слова. Но он не осознавал величия момента. Того момента, в который, для всех просвещенных людей России, включая и наших современников, время остановилось навек. Простите, а с кем я говорю?
– С человеком, похожим на Булгарина, – вздохнул я…
Удивительно, но я занимался своим образованием всю жизнь, а сыновья, кажется, никогда не занимались – но они знали о Булгарине, а я – нет.
Может, то, чем занималось мое поколение – называется не образование, а, как-то, иначе?
Впрочем, это воспоминания, а мой старший сын находился в моей среде обитания.
– Сынок, я сейчас чайник поставлю, позавтракай со мной.
– Пап, я на минутку. Я уже перекусил в "Макдонадсе". В вашем районе у меня дела были. Отвозил бумаги в управление, и в правление одной фирмы.
– А чем правление отличается правление от управления?
– Не забивай себе голову мелочами, папа, – вздохнул сын, ощущая бесперспективность моего бизнес-просвещения, – Тут вот какая вещь, мама хочет плащ купить.
– Кожаный, – вставил я. Интересно, что называется: "Забивать себе голову мелочами"?
– Уже знаешь?
– Я-то – знаю. А откуда знаешь ты?
– Вчера весь вечер с тетей Жанной по телефону разговаривала. У тебя деньги есть?
– Я найду, Серега.
– Да, ладно. Вот двести. Папа, я бы больше дал, но меня сейчас у самого не очень, чтобы очень.
– А почему ты сам маме не дал денег?
– Так она ведь у тебя спрашивать будет.
– Почему ты думаешь, что она попросит у меня, а не у кого-нибудь другого. У той же тети Жанны, например?
Сын ответил с прагматичностью, над которой я никогда не задумывался:
– Потому, что другим отдавать надо, – потом добавил, – А ты у нас, папочка, сам по себе – подарок…
– Папа, знаешь, кто такой мустанг? – спросил меня Сергей однажды.
– Не знаю.
– Это одичавшая домашняя лошадь…
Через несколько минут после того, как сын уехал на "Линкольне", то есть, пошел своей дорогой, на которой стоял верстовой камень с двумя стрелками "Правление" и "Управление", а я остался в неведение о том, указывают эти стрелки в одном или в разных направлениях, появилась малышка.
Ее слова: "Узнаешь первым…" – заставили меня вздрогнуть потому, что я отлично понимаю, что для некоторых новостей я попросту стар, а она – нет.
Вообще, своими словами, она не раз заставляла меня вздрагивать, и не всегда мне удавалось это скрыть. Однажды она сказала мне:
– Трусишка, когда-нибудь я скажу тебе: "У тебя от меня родился сын…"
Народ в нашем дворе, как и во всей стране, проживает простой и бесхитростный. И когда соседа собака покусает, мы не злобствуем. Потому, что понимаем: какое нам дело?
А, все-таки, приятно.
Ну, а когда молодая красавица, да еще и успешно делающая карьеру, ходит по двору, то – ничего не сказать по этому поводу, это уже почти – жизнь проходит мимо.
– Может она просто маленькая, полоумная проститутка? – услышал я как-то. Мы скрываем наши отношения, и я не могу заступаться за нее открыто:
– Если проститутка, значит не полоумная, если полоумная, значит не проститутка…
Не знаю, как к этому относиться, как вообще не знаю, как относиться к ней самой.
Я на год старше ее отца – моего бывшего регулярного собутыльника, и иногда смотрю на нее, как на дочку. И довольно часто ловлю себя на мыслях о том, одела ли она шарф в ветреную погоду, взяла ли зонтик в дождь – наверное, такое отношение к красивой девушке, это, действительно признак старости.
Ну, что же, в любом возрасте есть свои достоинства и свои недостатки…
– Что-то случилось?
– Я сдала сессию. Теперь я дипломница, но пока ничего не случилось.
– А когда случится?
– Сейчас, – ответила она, выскальзывая из джинсиков…
В момент самой приятной в мире усталости, я прошептал:
– Знаешь, чем ты отличаешься от обычного ангела?
– Чем?
– Ты ангел в натуральную величину…
Уже много лет, как сформировалось мое отношение к женщине.
Я совсем не против женщин в бизнесе или политике, больше того, меня коробят разговоры о том, что главным занятием для женщины должно быть продолжение рода – продолжение рода, это дело двух людей, и женщины, и мужчины. И я не согласен с тем, что место женщины у плиты на кухне. Кстати, лучшие повара, всегда мужчины.
Для своей женщины, я определил место в моей жизни.
Женщина – это вдохновляющий фактор. И она, подарок даже не от нее самой, от судьбы.
Притом, что я не верю в судьбу.
А в женщину – верю…
…Моя третья жена, Людмила, появилась в тот момент, когда еще не успела закрыться дверь за малышкой, и я вспомнил, что вчера она звонила мне:
– Слушай, ты все равно дома сидишь, а мне нужно к вам заехать. У вас там хорошие стоматологи. Запиши меня, а то они записывают только своих.
Не знаю, насколько я свой для наших стоматологов, так как те несколько зубов, что у меня до сих пор сохранились, я никак не соберусь отремонтировать, но ответил:
– Хорошо, – потом, не удержался и слегка схамил:
– Только у меня к тебе будет одна просьба.
– Какая?
– Зайди ко мне до стоматолога, – и тут же получил оценку своих слов:
– Хам, – довольно верную, в данном случае, кстати…
…Один мой знакомый спросил меня как-то:
– Как ты не путаешь своих жен? – и, наверное, он вполне мог бы получить в ответ совершенно справедливые рассуждения о том, что каждый человек незаменим, но у меня было иное настроение:
– Когда-то, очень давно, мне пришлось жить в коммуналке с одним соседом, а мой товарищ, Болягин, известный тем, что все парикмахерские в Москве, были украшены его физиономией, или, вернее, прической на ней, жил с двенадцатью соседями, и на мой вопрос: "Не тяжело ли ему?" – ответил:
– Не тяжело. Потому, что когда ты заходишь в ванную, тебе нужно думать: мое мыло, или не мое? А мне думать не надо – точно не мое, – а потом, с грустью, которую даже не попытался скрыть, я добавил к этому рассказу:
– Вот так и мне теперь с женами – все они, уже не мои…
– Время – час, а ты еще в постели. Хорошо живешь, – несколько удивленно проговорила жена, хотя и бывшая. И в ее словах мне почему-то послышалось не осуждение никчемности моего существования, а некоторая утаенная зависть. Такая, что я даже попытался оправдаться:
– Я тебя записал к стоматологу, – какой я все-таки молодец, что не забыл это сделать.
– Спасибо, – ответила Людмила, но при этом, мне показалось, что в ее глазах появилось что-то кровожадное.
– Извини, я сейчас встану, – сказал я.
– Не надо…
Так получилось, что в своей жизни я видел очень многое: северное сияние и корабли на морском дне, раздражающую очередь на "Джоконду" и ажиотаж вокруг Пеле на поле, я видел даже землетрясение в Средней Азии, а вот что такое цунами, мне пришлось ощутить только теперь. И ей богу, землетрясение – это ерунда, по сравнению с тем, что произошло через две минуты после того, как моя третья жена вошла в мою среду обитания. А как она кричала:
– Импотент!!! Мерзавец! Сволочь! – и снова, – Импотент!!!
Я не совсем понимаю, почему в пятьдесят два года, импотент, это обязательно сволочь, но предпочел не входить в дискуссию и помалкивать, храбро спрятавшись под одеяло. И этим спас себя.
Цунами, это не долговременные затяжные дожди. И последним было что-то о том, что от таких, как я, помощи ждать нечего, даже в том случае, если захочешь купить себе новый кожаный плащ.
И тогда я перехватил инициативу:
– Тебе не хватает двухсот долларов?
– Откуда ты знаешь?
Мне удалось, озадачит Люду в третий раз подряд. Кажется, первый раз в жизни:
– Я вообще знаю многое из того, что меня не касается.
Если от любви до ненависти один шаг, то от ненависти до любви должно быть не больше. Об этом говорит теория комплексных векторов, а мне всегда казалось, что наука куда ближе к реальной жизни, чем мы обычно думаем.
И законы Ома и Ньютона – это законы не физики, а жизни.
– Вообще-то, верно. Мне нужно двести долларов на кожаный плащ, но я все равно не пойму, откуда ты это знаешь. Кому-то еще покупал?
Я молча протянул ей зинины двести долларов, а Людмила оценила мое молчание как знак согласия:
– Ты, как господь Бог, всех своих одеваешь в кожу.
– Этим занимался не Бог.
– А кто?
– Феликс Дзержинский…
– Спасибо.
– Да, ерунда. Они как раз получились лишними.
– Думаю, что у… – она назвала фамилию всем известного олигарха, – никогда не бывает лишних денег.
– Одно отличие меня от него, мы нашли.
– Я не очень твердо уверена в этом, но, по-моему, иногда ты – лучше. Особенно, когда ты в небольших количествах. То же самое, ты говоришь обо мне.
– Что, я говорю?
– Что я гармонична, красива, ношу очки, и в маленьких количествах очень полезна. И даже знаю, как ты меня называешь.
– Как?
– Кобра.
– Откуда ты знаешь?
– Я, вообще знаю многое из того, что меня не касается…
– Вообще-то, мы все не молодеем. Но ты, все-таки, займись спортом. А-то, пополнел, – проговорила Людмила.
Так, между прочим, но мне пришлось ответить:
– Вот куплю кроссовки, и начну бегать по утрам.
– Кроссовки лежат у двери.
– Они рваные.
– Начни бегать. И еще помни, что иногда, люди в стоптанных ботинках могут кого-то заинтересовать. Люди в рваных кроссовках не интересуют никого и никогда…
После ухода Людмилы, в мою жизнь очень своевременно просунул свой красный нос сосед, который, когда-то давно, когда мы познакомились на лестничной клетке, представился:
– Витя, пьющий интеллигент.
Потом, а это случилось еще до того, как мне в голову пришла простая и здравая идея бросить пить, глядя на свое отражение в зеркале, я ответил ему.
А может, себе:
– Если пьющий, значит не интеллигент…
Микрорайончик мне достался так себе, средненький.
Рабочий, хрущебостроенный. Помесь между каменными джунглями, джунглями обыкновенными и необжитой тундрой. Правда, по весне, когда тает снег, он чем-то напоминает Венецию.
Когда, по причине полной никчемности встали по стойке: "Смирно!" – все заводы и заводики в округе, встали по этой же стоке и люди, работавшие гегемоном.
Эта гегемония меня с детства удивляла. После школы, те, кто учился получше, пошли в институты доучиваться на интеллигентскую прослойку, а троечники на завод – образовывать ведущий класс, гегемон.
Класс самой простой в мире профессии. Профессии, которой можно обучиться прямо на рабочем месте.
Да, что там, мой микрорайон – пол области такие.
Приезжаем с сыновьями на рыбалку. От Москвы – час езды. В поселке нет даже пивного ларька, и все безработные.
На обратном пути остановились у озера, машину помыть. Ведерком.
Появляется абориген, рожа – ярче красного знамени. Я ему говорю: "Взял бы шланг – в день штуку заработаешь, за стольник машины обливая," – а он мне:
– Что бы я на вас, буржуев, работал?! Да лучше я буду как…
– Как дурак, – перебил его мой старший сын, а я попытался вступиться за своего современника:
– Он не виноват. Наше поколение… – но меня перебил мой младший сын:
– Знаешь, папа, ничего у нас в стране не измениться, пока ваше поколение будет – вашим поколением…
Явившийся ко мне сосед не стал играть в молчанку:
– Петь, вот какое дело, – Витя начал обстоятельно, но блеск в его глазах, выдавал спешность ситуации. В перерывах меду запоями, он подрабатывал на рынке.
Негоцианствовал, так сказать.
Но сейчас был явный запой, и колонизированный индивидуальным пьянством, он напоминал свежезамаринованный помидор:
– Петь, еже ли, великая катастрофа, скажем социализм или эпидемия в мировом масштабе, то тут, как говориться, ничего не поделаешь. А вот, когда проснешься, руки дрожат с похмела, тут, как я понимаю, думать надо, – такое напряжение мысли исчерпало силы соседа, и он не на долго затих. Потом поставил вопрос ребром:
– У тебя водка есть?
– Ты же знаешь, что есть.
– Хорошая?
Вот и дожили до времен, когда стали водку делить на хорошую и плохую.
Мне-то всегда казалось, что водка, как теща или налет вражеской авиации, может или быть, или не быть, а хорошей или плохой она быть не может.
Если мы водку на хорошую и плохую делим – как уж тогда относиться к тем, кто нас окружает?…
Но сосед был не прост, и решил досконально проверить меня на широту души: – А огурец у тебя есть? – по выражению его лица можно было понять, что человеку можно простить любой недостаток, но только не то, что у него нет огурца.
Кстати, соленые огурцы мне принесла малышка:
– Я рассказала маме, что у тебя нет соленых огурцов, и она передала тебе банку своего посола.
– Что ты, ангел, еще маме обо мне рассказывала?..
…После ста грамм с огурцом с Витькой можно было разговаривать:
– Дело есть, – приступил я.
– Говори.
– Я новый холодильник в прошлом месяце купил. Нужно старый выбросить.
– Сколько весит?
– Литр, – ответил я, и тут же получил представление об энтузиазме комсомольцев первых пятилеток. Три "энтузиаста" появились передо мной со скоростью, наводящей на мысль о том, что скорость света может быть преодолена, если не в масштабе всей вселенной, то хотя бы в пределах нашей лестничной клетки.
Двоих энтузиастов я просто знал в лицо, третьего даже по имени – Веньяминыч. Объединяло их одно, все трое были алкоголиками, и, возможно, потомственными.
Меня всегда смущала борьба с алкоголизмом, потому, что бороться нужно не с алкоголизмом, а с тем, что к нему приводит.
В конце концов, число алкоголиков ограничено.
Их никак не может быть больше, чем по одному на человека…