"Что-то случилось", – встревожилась Людмила Дмитриевна, все не решавшаяся вернуться в комнату, и так и стояла, облокотившись на балконные перила. Раньше Анна никогда не позволяла себе визитов такого рода. Напротив, прежде чем появиться в родительском доме, она всегда звонила, интересовалась планами матери и приходила только в том случае, если та приглашала. А та приглашала всегда, но Анна никогда ее гостеприимством не злоупотребляла, предпочитая принимать Людмилу Дмитриевну у себя, чтобы не погружаться в атмосферу разоренного родительского гнезда. Она, как дочь, до сих пор не могла смириться с уходом отца из семьи, по-детски считая, что тот бросил не только свою жену, но и ее, Аню. А ведь она гордилась и восхищалась им, полковником в отставке, интеллигентным и образованным человеком.
Когда это случилось, Анна решительно встала на сторону матери, не принимая отцовский выбор. Его новая избранница была ровесницей Людмилы Дмитриевны. "Я понимаю, ушел бы к молодой женщине!" – поделилась она с Толей и заплакала, продолжая мечтать о том, чтобы родители воссоединились. Но этого не произошло, и Анна запретила себе вспоминать об отце, а когда думалось, все равно гнала прочь эти глупые, как она говорила, "детские" мысли. И святая Людмила Дмитриевна периодически напоминала дочери о необходимости позвонить отцу и всякий раз натыкалась на бурное подростковое сопротивление.
– Анечка, – уговаривала она дочь. – Все-таки это твой папа. Кстати, немолодой. Может быть, не стоит резко рвать отношения с человеком, который тебя так любит? Ведь сегодня он есть, а завтра нет.
– Что ты хочешь этим сказать, мама? – вспыхивала в ответ обычно уравновешенная Анна.
– Только то, что нужно уметь прощать. Я лично его простила. И отпустила. И ты отпусти…
– Не могу, – теряла весь пыл Аня и отворачивалась в сторону.
– Значит, не время, – вздыхала Людмила Дмитриевна и всячески пыталась поспособствовать примирению дочери с отцом. Через три года, правда, она сдалась, сопроводив это словами "Нашла коса на камень", и прекратила миротворческую деятельность, записав себе поражение. Но все равно ее не покидало чувство вины за то, что не удержала мужа, а значит, не сберегла покой своей единственной дочери. И поэтому, глядя ей вслед, Людмила Дмитриевна всегда молилась о долгожданном мире в Аниной душе. В том числе – и сегодня.
Навестив мать, Гольцова на какое-то время успокоилась и, махнув рукой, остановила маршрутное такси, так и не дойдя до официально утвержденной остановки.
– Женщина, вы не видите, где люди стоят? – прокричал ей водитель, но тем не менее остановился. – Мне штраф, думаете, охота платить?
– А кто вас заставляет? Ехали бы мимо, – буркнула Анна и прошла в конец салона в поисках свободных мест. Их оказалось предостаточно. Но почему-то некоторые из них были мокрыми.
– Осторожно, – предупредил ее загорелый парень, вынув из одного уха наушник. – Пиво.
– Пиво? – удивилась Гольцова и принюхалась: действительно в салоне неприятно пахло. – Остановите автобус! – потребовала Анна и вернулась к дверям.
– Ща! – хамски отреагировал водитель-человеколюбец и, только подкатив к остановке, открыл дверь. Аня вышла. От дома Людмилы Дмитриевны до ее собственного было не более двадцати минут ходу. "Прогуляюсь", – решила она и медленно побрела по улице, внимательно вглядываясь в лица прохожих. Не заинтересовавшись ни одним из них, Анна стала рассматривать попадавшиеся ей дома, которые она, разумеется, видела неоднократно, но, как выяснилось, некоторых особенностей просто не замечала. Так, например, на здании бывшего казначейства висели как минимум три мемориальных доски с тремя неизвестными фамилиями разных веков плюс памятный знак, что дом находится под охраной государства. "Архитектор Шодэ", – прочитала Аня и удивилась: столько лет ходить по этому маршруту и никогда не обращать внимания. "Может быть, их не было?" – разумно предположила Гольцова и следующий дом осмотрела с особым пристрастием: почта как почта, с синим ящиком из советских времен и высоким крыльцом, на которое в дни получения пенсии с трудом взбирались окрестные старожилы. "Неужели нельзя сделать удобный вход?" – поразилась она и прошла мимо дома слепых, на фасаде которого висела убогая реклама о производстве корпусной мебели и наличии стоматологического кабинета под звучным названием "СТОМАМЕД". "Здесь, кажется, была молочная кухня", – вспомнила Анна бывшее предназначение следующего дома, половина которого оказалась обшита бордовыми панелями. "Салон красоты "VIP-Эстетик" – сообщала красочная вывеска невероятных размеров, заманивая посетителей. Вторая половина здания сохранила первозданный вид и деревянные двери, на которых висела скромная табличка: "Приемная депутата Колесниченко". "Народный избранник", – усмехнулась Гольцова и пересекла дорогу по пешеходному переходу, ставшему притчей во языцех: не так давно на нем сбили женщину с ребенком какие-то отморозки. Людмила Дмитриевна, частенько добиравшаяся до дочери пешком, потом рассказывала об удивительной солидарности горожан, несущих к этому злополучному месту цветы и детские игрушки. Теперь о трагедии не напоминало ничего, но все равно двигаться по этому переходу было не так уж и приятно. Как мать, Анна легко могла представить, что чувствуют те женщины, дети которых идут этой дорогой в школу. "Хорошо, что есть сотовые! – порадовалась Аня. – Дошел до школы, позвонил. Домой вернулся, дал знать". Когда учился Игорь, мобильные телефоны только-только появились, а сейчас без них невозможно представить человеческое существование в принципе. Даже далекая от любой техники Людмила Дмитриевна и та научилась пользоваться чудо-аппаратом и даже читала эсэмэс от подруг, но отвечать не пыталась: "Все равно не получится!" – твердила она и использовала телефон только для разговоров. "Хотя бы так!" – соглашалась с ней Аня и благодарила время за подаренную возможность взаимодействовать с близкими на любом расстоянии.
Так, размышляя о достоинствах сотовых телефонов, Анна добралась до пятиэтажной сталинки, на первом этаже которой когда-то находился известный на весь Алынск комиссионный магазин, с его директором лично была знакома ее свекровь, периодически сдававшая туда какие-то вещи. Кто их покупал, Аня представляла плохо, но былую славу данного заведения помнила: сама с девчонками сюда забегала неоднократно в поисках дефицитных товаров, продававшихся только на рынке, и то из-под полы. Но рыночные приобретения всегда были небезопасны: неизвестно, какого кота в мешке притащишь домой, а магазин – все-таки официальное учреждение, какая-никакая, а все-таки гарантия безопасности.
С мыслью о том, что жизнь изменилась к лучшему, Анна, не торопясь, подошла к знакомой арке и, миновав ее, оказалась во дворе, заставленном машинами, часть которых вообще расположилась на территории пустовавшей детской площадки.
– Все лучшее – детям! – иронично пробормотала Анна и направилась к подъезду, возле которого, к счастью, никого не оказалось: не пришлось даже здороваться. "Наверное, все на дачах", – предположила она и нырнула в прохладное нутро парадного. От своей квартиры ее отделяло ровно два этажа.
– А вот и наша мама пришла! – радостно объявил Гольцов, как только услышал звук открывающейся входной двери.
– Не наша, а моя, – тут же по привычке исправил его сын и достал из мешка очередной бочонок с цифрой. – Одиннадцать – "барабанные палочки", – сообщил он и, аккуратно закрыв клетку, поднялся из-за стола. – Ну слава богу. – Игорь вышел навстречу Анне и вполголоса предупредил: – Я не один.
– С Настей? – одними губами, почти беззвучно уточнила мать и заглянула в гостиную: – Добрый вечер, – поприветствовала она гостью, сухо кивнула мужу и пообещала присоединиться к веселой компании ровно через минуту.
– Все в порядке? – задал традиционный вопрос Игорь и двинулся следом за матерью.
– Все хорошо, – заверила Анна сына и собралась проскользнуть в ванную.
– Только давай побыстрее, мам, – взмолился младший Гольцов, утомленный ролью спасателя.
Включив воду, Аня уставилась на себя в зеркало, придирчиво оценивая свой внешний вид, и прислушалась: сквозь шум воды до нее доносились радостные возгласы мужа и переливистый девичий смех. "Жизнерадостная девочка!" – подумала Анна с оттенком осуждения и выбралась из убежища, но в гостиную выходить не стала, оставив за собой право немного понаблюдать за тем, как идет игра в лото, с безопасного расстояния. Наконец Гольцова собралась с духом, напомнила себе, что так долго отсутствовать неприлично, и вышла к заждавшимся ее игрокам.
– Анна Викторовна, – протянула она руку Насте, поражаясь про себя вкусовым предпочтениям сына: в них не было никакой логики. В упорхнувшей в Москву Леночке имелось не менее ста восьмидесяти сантиметров роста, эта же, судя по всему, еле дотягивала Игорю до плеча. Любительница фитнеса и здорового питания, а по совместительству виновница страданий ее сына, была жгучей брюнеткой, волосы носила длинные, уплотняя их искусственными прядями, красилась ярко, даже, Аня сказала бы, вызывающе, с Игорем разговаривала снисходительно и все время требовала к себе внимания.
Настя же принадлежала к другому женскому типу. Это была природная блондинка субтильного телосложения, с узкой костью и с прозрачной, почти не тронутой макияжем кожей. В выражении ее лица не было никакой агрессивности. Наоборот, та интонация, с которой она обращалась к Аниному сыну, свидетельствовала об абсолютной покорности и готовности к самопожертвованию. "Игорек" – называла она Гольцова-младшего и так и норовила прикоснуться к нему. Причем Анна прекрасно это понимала, в этих прикосновениях не проглядывало никакой сексуальной озабоченности. Напротив, они были весьма целомудренны и преисполнены удивительной нежности. Ей просто было важно ощущать его рядом. "Как и мне", – Аня преисполнилась к сидевшей перед ней девушке искренней симпатией.
– В игру примете? – Анна аккуратно высвободила руку, которую разволновавшаяся Настя продолжала сжимать в ответе на рукопожатие.
– Конечно! – Девушка вскочила со стула, всем своим видом показывая, что готова уступить свое место.
– Не нужно. – Аня положила ей руку на плечо. – Стульев достаточно.
– Садись рядом, – предложил жене Гольцов и сдвинул карточки лото в сторону. – Одну партию – и хватит. Неплохо бы поужинать.
– А что у нас сегодня на ужин? – памятуя утренний разговор с мужем, поинтересовалась Анна и почувствовала, как вновь начинает раздражаться.
– Пока ничего, – с определенным вызовом ответил жене Анатолий и демонстративно пожаловался: – В нашей семье, Настенька, прием пищи – явление необязательное. Правда, Анют? Ты бы подумала, в гостях – дети.
– Дети сейчас уходят, – заверил всех Игорь, отметив про себя, что игра в лото приняла какой-то странный вид обмена претензиями. – Можно тебя на минуточку?
– Меня? – в один голос воскликнули родители, выжидательно уставившись на сына.
– Тебя, мам, – нахмурился Игорь, а старший Гольцов тут же добавил, обращаясь к Насте: – И вот так у нас всегда. Чуть что – сразу "Мам!". Мое слово, дорогая Настенька, здесь не котируется.
– Да что вы, Анатолий Иванович! – моментально сориентировалась девушка, несколько обескураженная выпадом последнего, Игорь-то ей рассказывал о взаимоотношениях родителей нечто совершенно противоположное. – Просто мы-то с вами целый вечер общаемся, а с Анной Викторовной – всего пять минут. Да и потом, может быть, Игорек хочет сказать ей что-то важное.
– Важное – это что? – заинтересовался Анатолий, временно забыв об образовавшейся на кухне коалиции родственников.
– Да я не знаю, – тут же пожала плечами Настя. – Мне показалось, что у Игоречка с Анной Викторовной совершенно особенные отношения. Он говорит о ней с таким уважением.
– О ней – да, – саркастически изрек Гольцов, выдав себя с головой.
– О вас – тоже, – бросилась успокаивать его Настя. – Игорек говорит, что вы с ним очень похожи. Гораздо больше, чем с Анной Викторовной.
– Не знаю даже, – кокетливо произнес Гольцов, – хорошо это или плохо…
– Конечно, хорошо. – Настя с легкостью бросилась грудью на очередную амбразуру. – Игорек говорит, что вы очень правильный: верный, внимательный, заботливый…
– Есть такое, – смутившись, проворчал Анатолий, не забывая еще чуть-чуть поднять себе цену: – Только вот кто это ценит?
– Все ценят! – с готовностью отозвалась Настя. – Даже я, хотя и знакома с вами всего несколько часов.
Этого признания оказалось достаточно, чтобы отношение Гольцова к миру изменилось. Реабилитированный, он вновь почувствовал симпатию к своему окружению и заочно перевел Игоря в сан жениха. "Хорошая девочка. Теплая. Милая. О такой невестке можно только мечтать", – размяк Анатолий, наивно предполагая, что эти отношения Игоря должны непременно закончиться свадьбой, о чем и сообщил жене, как только дети скрылись за дверью.
– Не думаю, – грустно покачала головой Анна, расстроенная разговором с сыном.
– А что тебе не нравится? – возмутился Гольцов, немного воспрявший духом после всех пережитых сегодня потрясений.
– При чем тут я? – искренне изумилась Аня. – Главное, чтобы Игорю нравилось.
– Ему нравится, – убежденно заявил Анатолий, недоумевающий по поводу того, как эта девочка может быть кому-то несимпатична.
– Не настолько, чтобы… – Анна осеклась. – Чтобы связать с ней жизнь. Мне кажется, это не его тип.
– А его тип – это ты? – Голос Гольцова странно изменился.
– С точки зрения психологии это абсолютно оправданно. Мальчик всегда интуитивно ищет в своей избраннице то, что бы ему напоминало его собственную мать.
– Это не аксиома, – воспротивился Аниным словам Анатолий. – Не ты ли говорила, что тебя я выбирал от противного.
– Говорила, – легко согласилась с мужем Гольцова. – Но это не означает, что я спорю с законами, проверенными жизнью. Просто мне не хочется признавать, что во мне есть то же, что так не нравится мне в твоей матери.
– И что же это? – помрачнел Анатолий.
– Зачем тебе это знать? Тебя же все устраивает? – Анне не хотелось распространяться на эту тему.
– До сегодняшнего дня казалось, что все, – туманно ответил Гольцов, а Аня, и так уставшая от перепадов собственного настроения, насторожилась: "Что не так?"
– Знаешь, Толь, ты сегодня какой-то странный. И главное, я понять не могу, с чем это связано. То тебе хочется побыть одному, то тебя, оказывается, не все устраивает во мне или в наших отношениях, я так и не поняла. Что случилось-то?
– Ничего, – потупился Гольцов, понимая, что если разговор будет продолжаться, то ни к чему хорошему это не приведет. – Я, Анют, собой очень недоволен.
– Есть такое дело, – не стала разубеждать мужа Анна.
– Обычно ты говорила иначе… – попрекнул жену Гольцов.
– Обычно. Из-за этого и у тебя это ощущение возникло гораздо позже, чем положено.
– То есть ты понимаешь, в чем дело? – усмехнулся Анатолий.
– Возможно, – уклончиво ответила Аня.
– Тогда почему столько лет молчала?
– Я не молчала. Ты не спрашивал.
– А о чем я, черт возьми, должен был тебя спросить? – взвился Гольцов.
– Откуда я знаю, – выкрикнула Анна.
– Все же было нормально?!
– Было. – Гольцова чуть не плакала.
– Тогда что изменилось?
– Я, – вымолвила Аня и виновато посмотрела на мужа.
"И я", – захотелось признаться Гольцову, но он не смог. Да в этом и не было нужды: умница Анюта поняла все без слов.
Остаток вечера супруги провели врозь: Анатолий – сидя у телевизора, Анна – за компьютером в комнате сына. Обычно дружные и верные слову обязательно обсуждать любую возникшую проблему, Гольцовы избегали любого соприкосновения друг с другом. И даже когда звонил городской телефон, каждый оставался на своей территории, оставляя звонки без ответа. Но ровно до тех пор, пока по настойчивости звонящего не определилось: "Это Жанна".
– Вы че? Охренели, что ли? – возмутилась она, услышав голос подруги. – Сколько можно? Вы же дома, я знаю.
– И что? – отстраненно ответила ей Аня.
– Проблемы, да? – Голос Мельниковой изменился.
– В некотором роде. – Анне не хотелось ничем делиться.
– А-а-а-а… – обнадежила ее Жанка, – не бери в голову…
– Я это уже слышала, – оборвала ее Гольцова и встречно поинтересовалась: – Ты что-то хотела?
– Я? – В голосе Мельниковой послышалось нечто, напоминающее обиду. – Вообще-то я о тебе беспокоилась. Хотела узнать, получила ли ты мое сэмэсэ?
– Эсэмэс, – непроизвольно исправила ее Аня и вспомнила, что так и не поставила телефон на зарядку.
– Какая, хрен, тебе разница: сэмэсэ, эсэмэс? Ты ж понимаешь, о чем я?
– Пока нет. – Анна не давала подруге спуску, защищая свое личное пространство, куда та, судя по всему, собралась в очередной раз внедриться.
– Ну, так прочитай, – разозлилась Мельникова и повесила трубку, проклиная неблагодарную подругу.
Перезванивать Аня не стала. Аккуратно положила трубку рядом с аппаратом и снова вернулась к Игорю в комнату, пытаясь скрыться от разлившегося в квартире напряжения. Мысль о том, чтобы зарядить сотовый, упорно не приходила ей в голову, в то время как ее супруг не находил себе места от того, что периодически перечитывал весьма откровенные послания, с завидным постоянством приходившие ему на телефон, который он включил, как только почувствовал себя в относительной безопасности от Мельниковой. Конечно, по большому счету, он мог просто стирать поступавшие сообщения, даже не читая, но в том-то и дело, что знакомство с ними приносило ему ни с чем не сравнимое удовольствие, которое рождается в момент столкновения нравственного запрета и сильнейшего сексуального желания. Такое в его жизни происходило впервые: и чем активнее вела себя Жанна, тем с большей скоростью он сдавал свои высоконравственные позиции. Сладкая мука вечной борьбы!
Гольцов четко понимал, что так долго продолжаться не может, потому что постоянные мысли о сексе с Мельниковой гораздо опаснее для него, чем единожды нарушенное правило хранить верность жене. Не она ли сама говорила, что поступок есть не что иное, как короткое завершение длительного процесса, во время которого определяются твои истинные цели и желания. Поэтому лучше один раз совершить неправедный поступок, чтобы извлечь урок и, возможно, понести показание, чем долго блуждать в поисках истины, как выясняется в итоге, никому не нужной. И потом, Анатолий пытался убеждать себя словами Анны: "Ложь – не всегда зло. Иногда – огромное благо".