– Простите меня, пожалуйста, – девушка вскочила со своего кресла и, не справившись с эмоциями, ткнулась начальнице в плечо.
– Дурочка, – с несвойственной ей нежностью вдруг произнесла Анна, которой уже порядком наскучила роль вершительницы правосудия. Она обняла Вику и погладила по вздрагивающей спине. "Какая узенькая!" – У Ани перехватило горло, и она почувствовала, что вот еще немного – и расплачется за компанию с собственной секретаршей: – Ну ладно, ладно. Хватит. Успокаивайтесь. Хватит.
Интонация, с которой говорила Анна, возымела обратный эффект, и Вика завыла еще громче. Так громко, что Гольцова поволокла ее к дверям своего кабинета, чтобы в общий коридор не проникло ни одного компрометирующего ее департамент звука.
День показался окончательно испорченным: дурное утро, чужие секреты, глупое решение пойти на банкет к Бравину, воющая секретарша, разрывающийся в приемной телефон.
– С меня хватит! – возмутилась Аня и усадила Вику на стул. – Вот вода. – Она подвинула девушке графин. – Вот стакан. Наливайте. Пейте. Приводите себя в порядок и приступайте к работе. Ваши извинения я приняла, и на этом закончим.
– Закончим, – согласилась девушка, с новой силой расцветшая после рыданий, и отрапортовала: – Вам звонили. 10.45, 11.00 и 11.10 – звонил Анатолий Иванович. Просил передать, что будет ждать вашего звонка. 11.05 – звонил ваш сын. 11.07 – некая Жанна Петровна Мельникова.
– А губернатор?
– Нет, – доложила Вика. – Приходил Сальманский. Жаловался…
– По поводу?
– По поводу того, что если губернатор будет переиначивать то, что он пишет, то тогда он уволится, потому что ему надоело слушать претензии в свой адрес. А на самом деле – он пишет все правильно, просто он (Вика подобострастно подняла очи к потолку) не читает речь перед тем, как выступить, поэтому неправильно произносит слова и проглатывает целые предложения. А претензии – к Сальманскому, и никто не поинтересуется, что там было на самом деле.
– В следующий раз, Вика, как только Сергей Дмитриевич начнет вам жаловаться, передайте ему, что я готова подписать его заявление об увольнении сразу же, как только он положит его мне на стол.
– Не увольняйте его, Анна Викторовна, – вступилась за Сальманского девушка. – Он такой веселый: все время шутит…
"Ручки целует, глазки закатывает", – мысленно договорила Аня, представив перед собой своего сотрудника.
– Куда он пойдет?
– Откуда пришел, – оборвала разговор Анна и села за стол. – Еще что-нибудь?
– Нет, – стушевалась Вика и выскользнула из кабинета.
Аня набрала рабочий номер мужа. Трубку взяла обходительная Ксения Львовна и подробно рассказала о дальнейших передвижениях начальника.
– То есть он уже в инспекции не появится? – уточнила Анна и поискала взглядом сотовый.
– У себя – нет, он сегодня по филиалам, – подтвердила Ксения Львовна и порекомендовала: – Звоните ему на мобильный.
– Спасибо, – поблагодарила ее Аня и услышала звук своего телефона, доносившийся из-за закрытых дверей. Через секунду рядом стояла Вика и держала в руках аппарат, на экране которого мигала надпись: "Толя Супруг". – Алло, – ответила Анна и тут же отстранила трубку от уха.
– Сколько можно! – возмутился Гольцов. – Сотовый ты не берешь, на рабочем месте тебя нет.
– Тебя тоже.
– Я на выезде, – сообщил жене Анатолий и, поглядывая на сидящего впереди водителя, прикрыл рот рукой, наивно полагая, что так тому будет удобнее вести машину – меньше отвлекающих факторов.
– А я ходила поздравлять Бравина, – спокойно объяснила свое отсутствие Анна.
– Этого вашего нового зама по безопасности?
– И вашего тоже, – своими короткими репликами Аня возвращала супруга в сознание. – А что случилось?
– Сегодня у меня была родственница твоей подруги, – начал Толя.
– И что?
– Дай договорить! – взвился Гольцов и, с усилием сдерживаясь, продолжил: – В общем, звонила Жанна, они сегодня приглашают нас на ужин в Дмитровку. Я ехать не хочу. Давай договоримся, как будем отбиваться, потому что она обрывает мне трубки целый день, а я все никак не могу определиться.
– Скажи ей, что мы приглашены на банкет.
– К кому?
– К Бравину.
– Тогда я так и говорю. Потому что о том, что завтра рабочий день и надо быть с утра в форме, твоя подруга слышать не хочет. У нее же один ответ на все: "Не бери в голову…"
– Ты хочешь продолжить? – напряглась Гольцова и с неприязнью подумала о Жанне: "Надо же! И этого заразила!"
– Анют… – Голос мужа изменился. – Может, вечером вдвоем куда-нибудь сходим? Сто лет уже не ходили никуда.
– Я не могу, Толь, у меня ж банкет.
– Какой банкет?! – изумился Гольцов, разумеется, считавший историю с приглашением к Бравину чистым вымыслом супруги. Да и потом, Анатолий по пальцам мог пересчитать случаи, когда его жена присутствовала на мероприятиях такого рода. И то, как правило, час – не больше, чтобы просто отметиться в кругу избранных.
– А разве я не сказала? – Анне на самом деле показалось, что она предупредила мужа и банкет, в сущности, – это дело решенное: пара часиков – и домой. – Кстати, Толь, приглашение на два лица. Пойдешь со мной?
– Нет. – Гольцов даже не стал раздумывать. – Ты ж сама говоришь: "Пустая трата времени". Я тебя лучше встречу. В котором часу у тебя мероприятие?
– В пригласительном написано: "В 19.00".
– Значит, в районе девяти подъеду.
– Договорились, – согласилась с мужем Аня и перевела разговор на сына: – Тебе Игорь не звонил?
– Нет. А почему ты спрашиваешь? – напрягся Анатолий, заподозривший, что жена о чем-то узнала. – Он мне обычно в течение дня, если нет повода, никогда не звонит. Это у вас с ним космическая связь, а у меня – нормальные человеческие отношения.
– При чем тут это? – не поняла иронии мужа Анна и услышала, что в их с Толей разговоре прослушиваются сигналы, свидетельствующие о звонке по параллельной линии.
– Кто-то пробивается, – опередил супругу Гольцов и на секунду "выпал" из разговора, чтобы посмотреть, кто звонит. – Это Жанна, – оповестил он супругу. – Значит, как договорились, – на банкет, к Бравину. Целую, – заторопился Анатолий и переключился на Мельникову: – Жан, прости, вот только освободился. Собирался тебе перезвонить.
– Ага, расскажи кому-нибудь другому, Толян, – не поверила ему Жанна. – Я проверила: с Анькой висите. Я ей тоже звонила – у нее было занято.
"Тоже мне, мисс Марпл", – улыбнулся про себя Гольцов и приготовился к обороне.
– Ну че? – спросила Мельникова. – Накрываю поляну?
– Нет, Жан, извини. Аня сказала, что сегодня мы приглашены на банкет к ее коллеге.
– К какому? – тут же перебила Анатолия Жанна, как будто была знакома со всеми коллегами его жены.
– К Бравину, – сообщил ей Гольцов. – Анютка сказала, что обязательно нужно быть, а я ее сопровождать должен.
– Фигня какая-то, – усомнилась в предложенной Толей версии Мельникова. – Тебя ж Анька никогда на такие мероприятия не берет.
– Почему не берет? – В голосе Гольцова послышалась обида. – Просто я отказываюсь. Мы с Анюткой как-то стараемся разделять профессиональное и личное.
– Угу, – недобро усмехнулась Жанна. – Дай догадаюсь: это тебе так наша Анютка сказала? Понятно… – Она выдержала паузу. – Короче, Толян, приедешь или нет? – Мельникова автоматически вычеркнула Аню из списка приглашенных. – Или свою звезду караулить будешь? Вдруг кто-нибудь уведет?
Слова Жанны неприятно задели Гольцова, но он не подал виду, сглотнув эту маленькую, не достойную, как он считал, мужика обиду. Привыкший хорошо относиться к людям, всегда боявшийся причинить им какие-либо неудобства, ненароком задеть, Анатолий первоначально не поддался мельниковской провокации и твердо отказался от вечернего застолья в Дмитровке.
– Ну как знаешь, – обиделась Жанна и закончила разговор.
– Жан! – прокричал в пустоту Гольцов, наивно предположивший, что просто прервалась связь, и начал набирать мельниковский номер заново. Впрочем, дозвониться не удалось: было все время занято. Тогда Анатолий вышел из машины и, не успев сделать ни шагу, вновь схватился за мобильный: "Николай Николаевич Мельников".
– Толя? – Голос Николая был, как всегда, спокоен и доброжелателен. – Извините, что отрываю от дел, но мне позвонила жена и сказала, что у вас сегодня намечено какое-то мероприятие.
– Да, Николай Николаевич. Мы с Аней приглашены на банкет к ее коллеге.
– А вам обязательно там присутствовать? – поинтересовался Мельников и, не дожидаясь ответа, предложил: – Вы могли бы побыть там какое-то время, я бы подъехал, куда скажете, забрал бы вас, а утром отвез бы в город. Не сочтите меня назойливым, но Жанна так готовилась к этому ужину. И потом, знаете ли, это вроде бы как дело чести – отблагодарить вас за содействие: устроили ее племянницу. Одним словом, Толя, я бы попросил вас изменить свое решение и все-таки приехать к нам с Аней.
– Николай Николаевич, – застонал Гольцов, – сегодня же понедельник, начало недели, завтра рабочий день…
– Будет у вас ваш рабочий день. Даже не сомневайтесь. К тому же после бани будете себя чувствовать новорожденными: две рабочие недели вместо одной сможете оттрубить. Ну что? Уговорил вас?
По голосу Николая Николаевича Анатолий понял, что тот улыбается. Он даже представил его: в очках, с коричневой блестящей лысиной и глубокими поперечными морщинами, изрезавшими выпуклый лоб:
– Я должен посоветоваться с Аней. – Гольцов практически капитулировал.
– Так посоветуйтесь, – очень спокойно поддержал Анатолия Мельников и не потребовал, в отличие от своей жены, никаких встречных обещаний типа: "Перезвоните, как только выясните", "Перезвоните, я буду ждать", "Перезвоните, чтобы мы тоже могли строить планы" и т. д. Возникало такое чувство, что Николай Николаевич был заведомо уверен в положительном ответе Гольцовых.
Анна взяла трубку не сразу, по первой ее фразе – "Что-то срочное?" – Гольцов сразу же понял, что супруга занята и говорить сейчас ей даже если и удобно, но совершенно не хочется:
– Анют, я на секунду. Тебе Мельников не звонил?
– Нет. – Аня отвечала односложно.
– А мне звонил. Знаешь, может, ты побудешь на банкете пару часов, а потом все-таки сгоняем в Дмитровку. Он даже готов нас с тобой забрать и утром отвезти в город.
– Нет, – как автомат повторила супруга.
– Анют, неудобно отказываться, когда так приглашают. Может, все-таки поехать? – взмолился Гольцов.
– Поезжай, – поддержала его супруга.
– Я без тебя не хочу. – Голос Анатолия стал капризным.
– Тогда оставайся дома, – раздраженно ответила Анна и сослалась на занятость: – Мне через десять минут нужно текст сдать. До вечера.
– До вечера, – вяло попрощался Гольцов, даже не заметив, что Аня его уже не слышит. Но через секунду оказалось, что очень даже слышит:
– Толик, – виновато обратилась она к мужу. – Ну, правда, мне не до Дмитровки сегодня. Может, ты один поедешь, развеешься? – Анна была за справедливость. – Вот смотри, что тебе делать на этом чертовом банкете?! Это сплошные скука и пафо́с. Я – понятно. Раз не смогла отказаться сразу, надо идти. А ты вполне можешь позволить себе провести вечер в кругу наших друзей. Какая разница, что завтра рабочий день? У нас что, дети маленькие? Поезжай, а то действительно неудобно. Ты же знаешь Жанку, она обидится.
– Может, ты тоже поедешь? Я могу тебя забрать от этого твоего, от Бравина.
– Нет, Толь. У меня завтра день сложный, побуду – и домой, спать.
– Тогда много не пей, – засмеялся Гольцов.
– Ты тоже, – отозвалась Аня, но, в отличие от супруга, без иронии.
На алкоголь Анатолий реагировал таким образом, что его можно было заподозрить в отсутствии опыта употребления спиртного в принципе. Как-то оно в гольцовском организме не усваивалось, что ли, и бродило несколько дней, заставляя бедного Толика мучиться и клясться, что больше никогда ни при каком условии.
Игорь, наблюдая за терзаниями отца, изучил этот вопрос в Интернете и предположил, что у бедного родителя печень не выделяет каких-то ферментов, способных расщеплять алкоголь. Он даже называл каких, но Анна не запомнила, потому что искренне считала: "Не можешь пить, не пей".
Словно прочитав мысли жены на расстоянии, Гольцов сразу же отреагировал:
– Обижаешь ты меня, Анют. Я, может, совсем пить не буду, баня же.
– Вот и правильно, – уцепилась "за баню" Анна и напомнила: – И Игорю позвони, пожалуйста. А то я волнуюсь.
– А что? Он перед тобой до сих пор так и не извинился?
– Извинился, – зачем-то солгала Гольцова и добавила: – Все равно позвони ему. У него трудный период.
– Очень, – саркастически ответил Анатолий и звонить никому не стал, потому что, пока сидел на совещании, вспоминая утреннюю перепалку, умудрился настроить себя воинственно и на время похоронить жалость к сыну. Теперь Гольцов считал, что каждый человек должен пройти через испытание первой любовью. К тому же Леночка под эту категорию не подходила, а значит, ни о какой психологической травме не может быть и речи, успокаивал он себя. Хотел бы, поехал бы за ней в Москву, решал бы как-то вопрос, а не бросался бы с глупыми обвинениями на отца, думал Анатолий и чувствовал, что все больше и больше раздражается на сына.
"Ты ж мужик! Альфа-самец! Неужели за сорок пять лет! И в тебе черти водятся?!" – вспомнил он обидные слова Игоря и рассвирепел так, как будто у него собирались отнять самую главную ценность в его жизни – верность жене. То есть то, чем Анатолий Иванович Гольцов по-настоящему гордился и считал это качество своей визитной карточкой, не подозревая, что Игорь в этом плане – весь в него. Вот только Леночка подвела: надела спортивные штаны и унеслась в Москву вместе со своими марафонцами: там, видишь ли, условия для личностного роста лучше, чем в Алынске.
После трех минут таких размышлений раздражение на сына сменилось жалостью, и Анатолий набрал номер Игоря, но, услышав гудок в трубке, сразу же отключился. Шаг навстречу был явно преждевременным: он не был готов к разговору с ним. "Не хочу", – признался себе Анатолий и вспомнил, что надо перезвонить Мельниковым.
– Я приеду, – без предисловий объявил он Николаю Николаевичу, как только проинспектировал последний на сегодня филиал налоговой, и задал традиционный вопрос: – Что с меня?
– Присутствие, – быстро пресек энтузиазм товарища Мельников и уточнил: – А Анна Викторовна, судя по всему, не поедет?
– Нет, – подтвердил предположение Мельникова Гольцов, пропустив мимо ушей, что муж Жанны называет его Аню по имени-отчеству.
– Очень жаль, хотя, знаете, – произнес Николай Николаевич, – иногда женщинам нужно давать свободу. Хотя бы на день. Это я вам говорю с высоты своего опыта. Брак, знаете ли, такая штука…
– Знаю, – заверил его Гольцов и спешно попрощался, пытаясь скрыть раздражение, вызванное советом Мельникова, семейный опыт которого явно не отвечал выдвинутому положению: от первой жены ушел, а со второй прожил от силы десять лет. И это притом, что семейный стаж четы Гольцовых приближался к двадцатипятилетнему рубежу, а это, как говорила Аня, "не хухры-мухры".
"Может, того? Не ехать?" – снова заметался бедный Анатолий, все равно ощущавший себя изменником семье: прежде он никогда не отправлялся в гости один, только с женой или с сыном. Он физически не мог без них обходиться, иногда доводя этим своих домашних до исступления. "Толя, – периодически порыкивала на него Анна, – ну сядь на другой конец дивана. Ну почему тебе обязательно нужно усесться так, чтобы касаться меня?" "Потому что я тебя люблю", – объяснял свое рвение Гольцов и брал жену за руку. "Это меняет дело", – размякала Аня и впускала мужа в свое пространство.
Нечто подобное происходило у Гольцова и с сыном, возопившим о помощи в подготовительной группе детского сада. "Мама, – орал он. – Скажи папе, чтобы он не хватал меня за руку. Я что? Маленький?" "Если не маленький, скажи ему сам", – Анна, была в своем репертуаре. "Я не могу", – чуть не плакал Игорь и с мольбой смотрел на мать. "Почему?" – недоумевала Аня. "Он обидится". – Сын, нахмурившись, приводил неоспоримый аргумент. "А ты скажи так, чтобы не обиделся", – советовала Гольцова и самоустранялась, наблюдая за нравственными мучениями Игоря. "Ты не права, Анечка", – пыталась вмешаться Людмила Дмитриевна и тут же натыкалась на жесткое Анино "нет". "Может быть, тебе все-таки поговорить с Толей?" – Бабушке хотелось избавить внука от переживаний. "Мы это обсудили", – Анна и здесь не оставляла своей матери никакой надежды, хотя сама боролась с внутренней жалостью, запрещая себе стелить соломку там, где можно было без нее обойтись. "Пусть думает", – уговаривала она мужа не вмешиваться в эксперимент, и тому даже не приходило в голову, что можно просто не брать сына за руку прилюдно. "Вы просто садисты", – обвиняла их Людмила Дмитриевна и штудировала литературу по психологии, чтобы свернуть этих горе-родителей с неправильного пути. Но они так и продолжали наблюдать за происходящим до тех пор, пока сам Игорь не нашел оригинального решения. В открытке к 23 февраля в качестве одного из пожеланий он печатными буквами написал отцу следующее: "Я ОЧЕНЬ ЛУБЛУ КАГДА ТЫ МЕНЯ ДЕРЖИШ ЗА РУКУ. НО Я СТИСНЯЮС. ПАТАМУ ЧТА Я МАЛЧИК. СПАСИБА".
Прочитав эти строки, Гольцов чуть не заплакал и бросился к семилетнему сыну так, словно того собирались отобрать у него навсегда: "Почему же ты сразу вот так мне не сказал?!" "Я сказал", – опустив голову, пробубнил Игорь: ему было невыносимо смотреть в отцовские глаза. И тогда Анатолий поклялся, что больше никогда, никогда-никогда не возьмет сына за руку без спроса. И тот поверил отцу и разочаровался в отцовском слове на следующий же день, когда, выйдя из ворот детского сада, Гольцов автоматически схватил его за руку. "Папа! – заскулил Игорь и, вырвав руку, спрятал ее за спину: – Ты же обещал!" "Точно!" – смутился Анатолий и побрел за сыном, старавшимся опередить отца хотя бы на полшага. В первом классе проблема исчезла сама собой: Игорь категорически воспротивился тому, чтобы его провожали в школу и встречали из нее, благо располагалась она в десяти шагах от дома. Людмила Дмитриевна оказалась в разы понятливее своего зятя и встречала внука, стоя на балконе гольцовской квартиры, готовая в любой момент сорваться на помощь мальчику, если это потребуется.
"А я так не могу", – подумал Анатолий и испытал острое желание позвонить сыну, невзирая на то, что еще какое-то время тому назад совершенно справедливо чувствовал себя оскорбленным. Теперь от обиды не осталось и следа.
В этот раз Игорь ответил сразу же, и по голосу сына Гольцов понял, что тот так же, как и он сам, готов к разговору:
– Извини, – тут же выдал Игорь и замолчал.
– И ты меня извини, – встречно попросил Анатолий, усаживаясь в поджидавшую его возле входа служебную машину.
– Да ладно, пап, ты-то тут при чем? Мой косяк.
– Ну, я тоже погорячился. – Со стороны могло показаться, что Гольцов оспаривал у сына право быть самым виноватым.
– Ты еще молодец, я бы своего чайльда сразу прибил…
– Вот заведешь "своего чайльда", тогда посмотрим… – проворчал Анатолий и, придав голосу строгости, поинтересовался: – Ты матери позвонил?
– Позвонил, – доложил Игорь. – Но не дозвонился.