*
Реорганизация старушечьей палаты началась на следующее утро, и все пациентки в один голос заявили, что, слава богу, бабуня Барнакл хоть до этого не дожила.
До сих пор двенадцать коек занимали только половину палаты: их просто выставили из другого, большего помещения, где были женщины помоложе. А при новом устройстве замысел был тот, чтобы подкинуть на свободное место еще девять сверхпожилых пациенток. Их предполагалось устроить в дальнем конце палаты. И уже сейчас, во время спешной подготовки, дальний конец назывался у сестер "гериатрический угол".
- Что это они за слово такое повторяют? - спросила бабуня Робертс у мисс Тэйлор.
- Это у них значит "старые". Видимо, к нам поместят престарелых пациенток.
- Мы у них, стало быть, школьницы?
Бабуня Валвона сказала:
- Вероятно, новым нашим подругам лет по сто.
- Что-то я ничего не расслышала - погодите-ка минутку, я вставлю трубу, - сказала бабуня Робертс, которая всегда называла свой крохотный слуховой аппарат не иначе как трубой.
- Смотрите-ка, - сказала бабуня Грин, - чего они к нам вносят.
В палату вкатили несколько кроватей и расставили их рядком в гериатрическом углу. Кровати были в общем обычные, больничные, с той, однако, поразительной разницей, что загорожены с двух сторон сетками, будто детские.
Бабуня Валвона перекрестилась.
Затем вкатили и пациенток. Вероятно, это был не лучший способ представить новеньких здешним, прилежавшимся больным. В разной степени одряхлевшие и растревоженные перемещением, новоприбывшие галдели и пускали слюни не в пример более обычного.
Сестра Люси обошла бабунь, всем объясняя, что придется с этими новенькими, сверхнемощными, быть потерпеливей. Упаси боже оставить поблизости от них вязальные спицы: они могут покалечить себя и друг друга. Но не надо волноваться, если случится что-нибудь такое. Тут она прервалась и обратила внимание сестры на то, что одна из новоприбывших, хрупкая, ссохшаяся и все же хорошенькая старушечка, пытается выкарабкаться из кровати. Сестры поторопились уложить ее обратно. Пациентка при этом издала младенческий вопль - но не совсем младенческий, скорее похоже было, будто старушка изображает младенца. Старшая продолжала доверительную беседу с бабунями.
- Постарайтесь помнить, - говорила она, - что они, бедняжечки, очень и очень в летах. И будьте лапушками, не расстраивайтесь. Лучше, ежели что, помогите сестрам - соблюдайте покой и порядок.
- Это мы так и сами скоренько одряхлеем, - сказала бабуня Грин.
- Ш-ш-ш, - сказала сестра. - Такие слова у нас не в ходу. Они у нас называются долгожители.
Когда она ушла, бабуня Дункан сказала:
- Подумать только, что я в свое время мечтала, как я буду отдыхать на склоне лет!
Еще одна долгожительница попыталась выбраться из кровати. Сестра кинулась на выручку.
- Какое счастье, - сказала бабуня Дункан, - что бедная бабуня Барнакл не дожила до этого. Бедняжечки - ой, сестра, вы с ней помягче!
Между тем долгожительница сорвала наколку у сестры с головы и стала слезно требовать водички. Сестра водрузила наколку на место и, когда другая подносила пластмассовый поильник к губам долгожительницы, заверила палату:
- Они утихомирятся. Это их переезд возбудил.
Наутро, после суматошной ночи, новенькие и правда вели себя потише, хотя одна или две из них начинали вопить посреди разговора и почти все, когда сестра вынимала их из кроватей и на минуту ставила на пол, тут же изливали мочу. Днем врачиха-специалистка с помощницей принесли шашечные доски и разложили их на полу перед четырьмя долгожительницами, сидевшими в креслах; правда, руками они не владели. Они безропотно позволили помощнице снять с них тапочки и носки, размять и растереть им ноги. Потом носки и тапочки были снова надеты, и они вроде бы понимали, что делать дальше, когда им пододвинули под ноги эти доски.
- Можете себе представить, - сказала бабуня Валвона. - Они ногами играют в шашки!
- Это как же, - сказала бабуня Роберте, - у нас здесь цирк теперь, что ли, будет?
- Пустяки, подумаешь, того ли вы бы еще нагляделись в гериатрической палате, - горделиво сказала сестра.
- Ну, хоть бедной бабуне Барнакл повезло, бог уберег от такого зрелища.
Мисс Тэйлор ради Алека Уорнера, как могла, старалась воспринимать и запоминать. Но смерть бабуни Барнакл, ее собственные боли и шумное вторжение долгожительниц - вместе это было слишком. К ночи она расплакалась и боялась, чтобы не заметила сестра, не доложила бы, что ей не по силам наутро ехать к мессе, которую они с мисс Валвоной заказали за упокой души бабуни Барнакл: у нее ведь не было родственниц и некому было ее оплакивать.
Мисс Тэйлор уснула и, проснувшись среди ночи от разламывающих болей, притворилась, что спит, и обошлась без укола. И на следующее утро в одиннадцать часов мисс Валвону и мисс Тэйлор прикатили на креслах в больничную часовню. С ними были еще три бабуни из их палаты, не католички, но по-разному приверженные бабуне Барнакл: любовью ли, презрением, отвращением или жалостью.
И когда свершилась месса, мисс Тэйлор вдруг поразила невероятная мысль. Она эту мысль отринула и сосредоточилась на молитвах. Но мысль, совершенно невероятная и все же объясняющая, догадка о мучителе дамы Летти, посетила ее потом снова и снова.
Глава десятая
- Это мистер Годфри Колстон? - осведомился мужской голос.
- Я у телефона.
- Помните, что вас ждет смерть.
- Дамы Летти здесь нет, - сказал Годфри в некотором замешательстве. - Это кто говорит?
- Сообщение для вас, мистер Колстон.
- Кто говорит?
Послышались частые гудки.
Годфри был по-прежнему высок ростом, но за зиму он как-то усох, хотя никакая проверка этого, может быть, и не подтвердила бы. Кости у него были не меньше прежнего, то есть какие выросли, такие и остались, зато связки понемногу стянулись, как оно и бывает с возрастом, и кости поэтому казались непомерными. Тело Годфри претерпело этот процесс в ускоренном варианте, с осени, когда в доме у него появилась миссис Петтигру, до того мартовского утра, до вышеприведенного телефонного разговора.
Он положил трубку и торопливым, учащенным шагом прошел в библиотеку. Миссис Петтигру последовала за ним. Она поздоровела и почти не постарела.
- Кто это звонил, Годфри? - спросила она.
- Какой-то... совершенно непонятно. Он бы вроде должен Летти звонить, но определенно он сказал, что это мне. Я думал, это ей говорят, а...
- Что он сказал?
- Да то же, что и Летти. Только еще "Мистер Колстон, это для вас сообщение, мистер Колстон". Никак не пойму...
- Ну вот что, - сказала миссис Петтигру, - для начала мы, пожалуй, все-таки соберемся с духом, а?
- У вас ключи от буфета при себе?
- При себе, - сказала Мейбл Петтигру. - Что, выпить хотите?
- Кажется, мне бы надо немножко...
- Я принесу. Сядьте.
- Покрепче.
- Сядьте, сядьте. Вот так, молодцом.
Она живо вернулась, энергичная, в черном платье, с недавним росчерком проседи в смоляных волосах. Волосы она основательно подстригла. Ярко-розовые ногти отлакированы, на пальцах два массивных кольца, и поэтому узкая морщинистая рука, протягивающая Годфри стакан бренди с содовой, как бы исполнена древнего великолепия.
- Спасибо, - сказал Годфри, принимая стакан. - Большое спасибо. - Он откинулся в кресле и медленно выпил бренди, поглядывая на нее и словно ожидая, что она скажет и сделает.
Она неподвижно сидела напротив и ничего не говорила, пока он не допил стакан. Потом сказала: - Ну вот что.
- Ну вот что, - сказала она. - Все это одно воображение.
Он пролепетал что-то такое в смысле, что все физические способности еще покамест при нем.
- В таком случае, - сказала она, - именно в таком то есть случае я спрашиваю - вы с вашим поверенным виделись?
Он пролепетал что-то насчет того, что это на будущей неделе.
- У вас с ним назначено, - сказала она. - И назначено на сегодня.
- На сегодня? Кто это - как...
- Это я назначила вам с ним свидание на три часа пополудни.
- Сегодня не выйдет, - сказал Годфри. - Не то самочувствие. Сквозняк у него в кабинете. На будущей неделе.
- Машину трудно вести, возьмите такси. Это же не расстояние.
- На будущей неделе! - гаркнул он: его взбодрило бренди.
Однако же бренди влияет недолго. И за обедом Чармиан спросила:
- Годфри, ты что?
Зазвонил телефон. Годфри вздрогнул и вскинулся. Он сказал миссис Петтигру:
- Не подходите.
Миссис Петтигру сказала с намеком:
- Интересно, миссис Энтони слышала звонок? Боюсь, что нет.
Миссис Энтони слышала чем дальше, тем хуже, и телефонный звонок наверняка не слышала.
Миссис Петтигру вышла в холл и сняла трубку. Вернувшись, она обратилась к Чармиан.
- Это вас, - сказала она. - Фотограф хотел бы прийти завтра к четырем.
- И прекрасно, - сказала Чармиан.
- Между прочим, вы знаете, я завтра в это время не смогу быть.
- Ну и бог с вами, - сказала Чармиан. - Он вас и не собирается фотографировать. Скажите ему, пусть к четырем, это вполне годится.
Миссис Петтигру ушла договариваться, а Годфри спросил:
- Что, еще репортер?
- Нет, фотограф.
- Не нравится мне, что всякие шатаются здесь по дому. У меня сегодня утром и так была большая неприятность. Скажите ему, чтоб не приходил. - Он поднялся из кресла и закричал в двери:
- Алло, миссис Петтигру, пусть не приходит, а? Отставьте его, пожалуйста!
- Поздно спохватились, - сказала миссис Петтигру, усаживаясь на свое место.
В двери заглянула миссис Энтони.
- Чего-нибудь такое было надо?
- Мы весьма надеялись, - громче громкого сказала миссис Петтигру, - спокойно пообедать без помех. Однако же мне, знаете ли, пришлось подойти к телефону.
- Очень это мило с вашей стороны, - сказала миссис Энтони и удалилась.
Годфри продолжал протестовать против фотографа:
- Как хотите, надо его отставить. Все время чужие в доме толкутся.
Чармиан сказала:
- Я ведь недолго пробуду с вами, Годфри.
- Ладно, ладно, - сказала миссис Петтигру. - Спокойно вы еще протянете лет десять.
- Именно, - подтвердила Чармиан. - Вот я и решила переехать в тот суррейский пансионат. Как я понимаю, там все очень благоустроено. И никто зря не обеспокоит. О, как научаешься ценить такие вещи.
Миссис Петтигру закурила сигарету и медленно выпустила дым в лицо Чармиан.
- А тут кто тебя донимает, - пробурчал Годфри.
- И полное раздолье, - сказала Чармиан. - В пансионате я вольна буду принимать, кого мне заблагорассудится. Фотографов и вообще кого угодно...
- Совершенно тебе незачем, - беспомощно возразил Годфри, - переезжать в пансионат, раз тебе стало гораздо лучше.
Миссис Петтигру снова пустила струю дыма в сторону Чармиан.
- К тому же, - сказал он, взглянув на миссис Петтигру, - это нам не по средствам.
Чармиан смолчала, словно тут и отвечать было незачем. В самом деле, и книги ее переиздавались не без прибыли, и ее скромный капитал - хоть он был недосягаем для миссис Петтигру. Возрождение этой зимой интереса к ее романам освежило ее ум. Прояснилась память, и впервые за несколько лет она себя не так уж плохо чувствовала - даже после январского приступа бронхита, когда целую неделю при ней дежурили днем и ночью. Правда, двигалась она по-прежнему с трудом, и почки давали себя знать.
Она смотрела на Годфри, который поедал рисовый пудинг, ничуть - это она была уверена - не замечая, что он ест, и соображала, чем же он так озабочен. Какой же это новой пыткой донимала его миссис Петтигру? Что такого особенного проведала миссис Петтигру о его прошлом и отчего ему так уж надо замолчать это буквально любой ценой? И в чем же все-таки ее долг перед Годфри - где положен предел супружескому долгу? Ей нестерпимо захотелось подальше отсюда, в суррейский пансионат, и она даже подивилась самой себе: ведь всю жизнь томил ее смутный страх оказаться во власти чужих людей, и вернее было мириться с Годфри, чем обрекать себя на неизвестность.
- Покинуть свой дом в восемьдесят семь лет, - почти умоляюще проговорил Годфри, - это ведь и умереть недолго. Да и надобности ни малейшей.
Миссис Петтигру долго нажимала звонок впустую и наконец сказала:
- Ох, ну миссис Энтони совсем оглохла. Ей надо аппарат, - и пошла распорядиться, чтобы миссис Энтони принесла для нее чай и молоко для Чармиан.
Когда она вышла, Годфри сказал:
- У меня сегодня утром было очень неприятное переживание.
Чармиан укрылась за туманным выражением лица. Она ужаснулась при мысли о том. что Годфри, чего доброго, сделает какое-нибудь непристойное признание насчет миссис Петтигру.
- Ты слушаешь, Чармиан? - спросил Годфри.
- Да, о, разумеется. Говори, говори, пожалуйста.
- Тут позвонил этот, который Летти звонит.
- Бедняжка Летти. И как ему не надоест ее мучить.
- Это мне был звонок. Он сказал: "Сообщение для вас, мистер Колстон". И заметь, это никакие не выдумки. Я слышал собственными ушами.
- Да? И какое же сообщение?
- Прекрасно ты знаешь, какое сообщение, - рявкнул он.
- Что ж, я бы к нему отнеслась, как оно того заслуживает.
- То есть?
- Да так попросту, ни больше, ни меньше, - сказала Чармиан.
- Хотел бы я знать, что это за тип. И в чем дело, почему он не дается полиции. Сущее безобразие: платишь налоги такие и сякие, а к тебе, понимаешь ли, вдруг лезет какой-то негодяй с угрозами.
- Чем же он тебе угрожает? - спросила Чармиан. - Он как будто всегда только и говорит, что...
- Да расстраивает же, - сказал Годфри. - Так и удар, пожалуй, может хватить. Вот еще раз такое случится - и я напишу в "Таймс".
- Зачем, ты лучше переговори с миссис Петтигру, - сказала Чармиан. - У нее в избытке жизненной силы.
И вдруг ей стало его очень жалко, его, втиснутого в тесную костную клетку. Она встала и медленно поднялась по ступенькам, цепляясь за перила - теперь полагалось отдохнуть. И соображала, может ли она по совести оставить Годфри разбираться, как знает, с миссис Петтигру. Она ведь и сама могла бы оказаться в очень неудобной ситуации, если бы задолго до старости не озаботилась заранее: не истребила бы все сколько-нибудь опасные бумажки. Она улыбнулась, глядя на свой маленький секретер, с виду столь таинственный и в котором миссис Петтигру не обнаружила никаких тайн, хотя Чармиан знала, что все замки вскрыты. А вот Годфри, что с него взять, он человек неумный.
*
В конце концов Годфри уступил и согласился поехать к своему поверенному. Миссис Петтигру в общем-то позволила бы ему и другой день, но она испугалась после телефонного звонка. Явно у него ум за разум заходит, а этого-то она не предусмотрела. Пусть-ка он быстренько свидится с поверенным, а то скажут, что его подговорили.
Он сел в машину и уехал. Минут десять миссис Петтигру ловила такси на углу и потом помчалась за ним. Она только и хотела удостовериться, что он у поверенного, только и думала проехать мимо автомобиля Годфри у дверей конторы.
А его автомобиля там и не было. Она велела водителю объехать Слоун-сквер, и нигде не оказалось машины Годфри. Она вылезла и пошла в кафе напротив конторы - села так, чтобы он ее сразу увидел, когда приедет. Но вот уже без четверти четыре, а его нет как нет. Она подумала, может, он по пути к поверенному забыл, куда едет. Помнится, он говорил, что и глазник у него в Челси, и мозолист. Может, он забылся и поехал проверять глаза или скоблить мозоли. Прежде она ему доверяла, и все было в порядке до нынешнего утра; но после этого идиотства насчет телефонного звонка жди теперь чего угодно. Надо же помнить, что ему все-таки почти восемьдесят восемь.
Или он, может, хитрит? И телефонный звонок поутру был от поверенного, как бы не затем, чтобы лишний раз уточнить, а Годфри взял да отменил встречу? И то сказать, не мог же он ни с того, ни с сего вдруг свихнуться, вроде своей сестрицы? Верно, просто решил изобразить слабоумие, чтобы отвильнуть от обещанного.
Миссис Петтигру заплатила за кофе, облачилась в свою бурую беличью шубку и поспешила дальше по Кингс-роуд. У подъезда мозолиста никакой машины не было. Впрочем, он уж, должно быть, уехал домой. Прежде чем повернуть назад, она глянула туда-сюда, и ей показалось, будто возле разбомбленного здания в голубом полусвете стоит знакомая машина. Действительно, это-таки был "воксхолл" Годфри.
Миссис Петтигру осмотрелась опытным глазом. Окрестные дома были все жилые, и укрыться негде, разве что в самих развалинах. Она прошла по запыленным ступеням, мимо неуместного строя обросших грязью молочных бутылок. Взломанная дверь была приоткрыта: она со скрипом подалась и растворилась настежь. Битый кирпич, обнаженный каркас штукатурки - дом виден был насквозь, до задних окон. На сквозняке зашелестела газетная бумага - или это крыса? Она попятилась, снова оказалась за дверями и прикинула, надо ли и сколько придется, сколько она сможет простоять в этом безлюдном проходе - чтобы углядеть, откуда же явится Годфри, откуда он подойдет к своему автомобилю.