Миновала неделя - от Лаврикова никаких вестей. Начался август, но погода еще держалась теплой, без заморозков, с паутиной на уличных тополях. Если, не дай бог, Миню где–то избили, он не замерз, рассуждала Татьяна, и обязательно вернется. Если его забрали в милицию, он бы уже позвонил или как–то иначе дал знать о себе. Но если он до сих пор не вернулся и даже не дал знать о себе, значит, убит. Или в плену? Что рождает хоть какую–то надежду. Но у кого Миня может быть в плену, Татьяна и домыслить не могла. Жили не тужили вдали от разбойного Кавказа, в Сибири… разве что чеченцы уже и здесь начали красть людей… не китайцы же!
В милиции приняли ее заявление о пропаже человека на третий же день (хотя, говорят, положено через неделю, а то и через месяц), объявили Миню в розыск. Фотографию Лаврикова несколько раз показали по телевидению. Время от времени звонили друзья, выражали соболезнование. Но вот принялись откликаться и незнакомые люди. Увидев фотографию Мини на экране, двое совершенно неведомых Татьяне горожан заявили, что он занимал у них деньги: у одного - сорок тысяч рублей, а у другого - двадцать пять тысяч долларов. И пусть Татьяна немедленно перешлет этот долг ценным письмом по следующему адресу: п. о. 49, а/я 5. Ясно, что вымогают. Вот пойти и узнай, кому принадлежит ящик. Но, с другой стороны, если не боятся назвать номер ящика, может быть, правда, Миня занимал?.. А некие доброхоты шепчут в трубку: якобы видели Миню в аэропорту с какой–то красоткой в кожаной мини–юбке и темных квадратных очках… а кто–то уверяет, что встретил его буквально на днях в бане, естественно, голого, но с портфелем, в котором, очевидно, лежали те самые деньги, о которых уже давно говорит город. По слухам, в том простеньком, обшарпанном портфеле Миня носил с собой около миллиона… кто говорит - рублей, кто говорит - долларов…
Однако Саня Берестнёв, Минин друг, после пьяной недели (боялся на глаза Татьяне показаться, но наконец явился!) убедил полумертвую от страха Татьяну, что Миня никогда не пошел бы в баню с деньгами, да еще с большими… Наверное, в самом деле ограбили… он же собирался купить сколько–нибудь акций завода… да вряд ли купил, так как разговоры, что новые русские скупают акции, уже долетели до МЗ, и рабочие вдруг стали отказываться отдавать бумажки свои по цене, еще вчера казавшейся им выгодной. Цена подскочила в семь раз!
- Какие акции? О чем вы? - Татьяна трогала тонкими мизинцами себе виски. - Я ничего не знаю! Я - ничего - не знаю! Ай донт ноу!
Пыхтя и краснея, и почему–то оглядываясь, долговязый Саня поведал писклявым своим голосом Татьяне об их с Миней задумке, он понимал, что виноват, - отправил доверчивого и тихого друга одного к проклятому заводу. Оказывается, сам–то он побывал там еще утром, до первой смены, и потом, расстроенный, как раз и пошел в сауну к друзьям из спорттоварищества "Белые ночи" (но не "Сочи", как послышалось по телефону).
- Наверное, будут выкуп требовать, - ляпнул Саня. Хотя было непонятно, зачем требовать выкуп, когда у Мини с собой уже были большие деньги. Впрочем, ни Татьяна, ни Саня еще не знали про те деньги, которые Миня получил под залог от золотоволосого Каргаполова. Не знали, что Вячеслав и прежде, при случайных встречах в городе, спрашивал у Мини весьма доброжелательно, как они живут, не помочь ли чем. И Миня во время последней их встречи в гараже взял да и попросил… с надеждой вернуть, сумму, да еще с процентной приплатой, удивив золотоволосого красавца…
Татьяна уже не плакала на людях, шла на работу, сделав надменное кукольное лицо, четко щелкая шпильками по асфальту. Именно в эти дни на нее свалились новые заботы: в ее кабинете, рядом с кабинетом первого заместителя мэра, каждый день толкутся господа из Англии и Германии, обещают инвестиции городу, гостей надо поощрять шуточками и цифрами. И разумеется, явившись к ним, Татьяна мигом меняется - никто из чужих и не подумает, что у нее горе. Глаза сияют, как у кинозвезд на эстраде, когда им вручают "Оскара" или "Нику".
Но к вечеру, если говорить ее собственными словами, она как выжатая "лимонка", распускаться никак нельзя, взорвется. А ведь Татьяна еще прирабатывает репетиторством.
И еще огородик имеется в дачном кооперативе за городом, четыре сотки под картошкой и плодовыми деревьями. Оба лучших куста смородины "Памяти Шукшина" вызрели - боязно к ягодам прикоснуться, усть–каспинская свесилась до самой земли, некоторые даже в пыли, не прозевать бы - осыпятся, как в прошлом году, огромные и черные, будто бусы из агата, смородинки… А пора бы и картошку окучить. На днях Татьяна съездила вечером, но поработать не дал сосед по участку. Он вместе с Миней занимается (занимался?) ремонтом машин в автомастерской.
- Я дико извиняюсь, - сосед пытается быть интеллигентным, но глаза желтые, как у кота, он в комбинезоне, движется угрожающе ловко и быстро. - Миня попросил под залог своей "хонды" деньжат…
- Сколько? - устало прошелестела Татьяна. И тоже, пытаясь быть интеллигентной и остроумной, добавила почему–то по–немецки: - Вифель?
Тундаков, такая у него фамилия, мгновенно оскалился в улыбке, чуть задержался с ответом - то ли набавил, то ли все же правду сказал:
- Четыре тыщи… Ну, не рублей, конечно.
- Я верну, - сказала Татьяна, трогая мизинцами виски - резко заболела голова. - Через месяц верну.
Желтоглазый сделал трагическую мину. Даже стукнул смуглой от машинного масла рукою себя по сердцу.
- А мне сейчас нужно… даже не "бабки" нужны, а телега. Давайте, Татьяна Сергеевна, так. Я беру ее, - он кивнул на железный гараж, в котором стояла лавриковская "хонда". - Если через месяц найдете… или сам объявится с деньгами… я верну. О’кей?
Татьяна медленно кивнула и подала ему длинный ключ от гаража. Тундаков мигом отпер и распахнул ворота, которые даже не скрипнули (Миня смазывал везде все двери), и, выкатив сизую, как спелая слива, иномарку, подошел к Татьяне с ключом. Она смотрела на его действия, как смотришь в кино на убийство или грабеж, совершенно отстранясь.
- Знаете, Татьяна, - уже как бы дружески, мягко сказал Тундаков. - Он, конечно, был классный мужик… то есть, может, и есть, дай ему Бог здоровья… я к тому, что разобрать и собрать любую телегу для него ноль проблем. Но я чему завидовал больше всего… - Желтые глаза сладостно моргнули. - Может, вы не знаете? Вот посмотрит на любой предмет и говорит, какого размера. Хоть на доску, хоть на швеллер… ну, ошибется, так на миллиметр. Верите?
Татьяна молчала, глядя на него.
- И даже вес.
Про этот талант мужа Татьяна, конечно, знала. Когда в магазине покупали филе кеты или в начале лета на рынке привозные помидоры или яблоки, Миня, кивнув на будущую покупку, мог буркнуть:
- Килогламм двести тр–ридцать гламм.
И оказывалось именно так, точка в точку! А когда не совпадало, продавец менялся в лице, начинал демонстративно сердиться (особенно если с Кавказа), бросал дополнительно на плошку весов яблоко или помидорку - мол, не веришь, вот тебе еще!..
Сосед по дачному участку уехал на Мининой машине, Татьяна заплакала, взяла в руки лопату и выронила. Работать не получалось. Нет, надо домой, домой. Дома - дочь Валентина, девочке уже 15 лет, нужен глаз да глаз… Чем она там сейчас занята? Опять в квартире не прибралась, до начала учебного года ни черта не делает, поздно встает, сидит перед зеркалом, вытаращив синие Минькины глаза, и наводит марафет, готовясь к дискотеке?..
Если автор вместе с читателем перенесется сейчас в квартиру Лаврикова, то выяснится: все именно так. Валя сидит перед зеркалом, косясь на страницу развернутого иностранного журнала "Elen", где изображена прекрасная и разбитная русалка века Памела Андерсон, которую, говорят, ее возлюбленный заразил гепатитом С. Хорошо хоть не СПИДом…
Пристукивая правой туфелькой в такт музыке, хрипло рвущейся из магнитофона на полу, обмотанного синей изолентой, и высунув от усердия язычок, Валя заново малюет себе тени, скулы, губы, повторяя:
- Я теперь сирота, мальчики… пожалейте меня…
Она выросла вся в отца, воспринимала окружающий мир, как волшебное (пусть и жуткое иногда!) действо, как некий театр, и посему видела в людях классических персонажей Шекспира или Гоголя, которые, как говорят умные люди, мало изменились, улавливала прежде всего не то, что люди говорят, а КАК говорят.
И вот в ее жизнь (и в жизнь матери, конечно) входит новое событие. В дверь квартиры Лавриковых несколько раз уже нетерпеливо звонили, потом принялись стучать. А ведь у матери свой ключ. Кто же это?! Валя вскочила:
- Лен, ты?.. Не заперто, как всё во мне! - И, обернувшись, увидела перешагнувшую порог незнакомую женщину с черной тучей волос в виде двух восьмерок, перепоясанных красной лентой. Ни дать ни взять цыганка. - Вам кого? Мамы нет дома.
Незнакомая женщина ведет себя резко и уверенно.
- Я все знаю. Примите и мои, так сказать…
- Что именно? - надменно вскинулась Валя.
- Мои надежды, - быстро нашлась незнакомка. - В рабочие дни никого не могу застать. Решила в воскресенье. А у вас музыка.
- Но мамы нет. - Валя, присев, выключила магнитофон. - И сколько можно? Вы из ФСБ?
- Нет… но я следователь.
- Сколько же вас!.. Человек пропал - найти не могут!
- Тихо–тихо. Я‑то как раз хочу найти. Как тебя зовут?
- Некогда мне. Валентина Михайловна.
- Валентина, кое–что изменилось.
- Что, перестали на мертвого дерьмо валить? - Валя, как мама, расширила и сузила глаза.
- Откуда ты знаешь, что мертвый?
- Что?! - Девочка пошла розовыми пятнами, руки взлетели к горлу.
- Давай так: ты мне, я тебе. Это называется диалог… За все это время он не звонил, не писал?
- Так вы думаете - похитили?! Да??? - Чтобы согреться от внезапного озноба, Валя подхватила с пола пушистую кошечку Люську, которую подарили соседи в прошлом году и которая с недавней поры вдруг застонала, замяукала, катаясь по полу. - Помолчи, киса моя. Я слушаю! Да? Да?
- Все бывает, Валечка. Тебе точно известно - не писал, не звонил твоей маме?
- Я бы знала!
Гостья пристально посмотрела на девчушку.
- Что так смотрите?! У нас нет секретов… Он живой?! Скажите же!
- Сначала ты мне скажешь. Когда он исчез… как вела себя твоя мама?
- Что значит, вела? Ну, вот у вас бы исчез… Рыдала, на стены лезла…
- И до сих пор рыдает?
- Что вы кругами ходите, как кот ученый?! - Валя сердито разглядывала нахальную тетку, прижимая котенка к груди. - Рыдает! Проснусь ночью - ревет!
- Реветь можно, Валечка, по разным причинам. Понимаешь… - Гостья понизила голос. - Его, говорят, видели.
- Кого? Где?!
- Будто бы мелькал в Москве… раза три… на красном "вольво"…
- Папа жив?! - шепотом просипела девочка.
- Тихо–тихо. Конечно, люди могут и ошибаться… но если говорят, что трижды…
- Папочка живой?! - Отбросив котенка, Валя захлопала в ладошки. - А почему в Москве? Его держат заложником?
- Подожди. Это я только тебе… в знак доверия…
- А маме?! Маме?! Она же с ума сойдет от радости!
- А вот ей пока не надо. Ты сядь, пожалуйста. - Валя, кивнув, послушно села на стул возле стола, вскинула синие глаза на гостью. А та смотрела оценивающе, как держится девочка, как одета. - Значит, не звонил, не писал? Валюша, дело не такое простое. Ты, конечно, знаешь… когда твой папа исчез, вместе с ним исчезли деньги…
- Опять!.. Уж не думаете ли вы?!.
- Я, Валечка, не знаю, что и думать. Михаил Иваныч остался многим должен… и суммы весьма большие. А тут еще свежий факт. Последний раз его видели будто бы вчера, в районе Арбата… ехал один, без сопровождающих… Здоровый, веселенький.
- Нет! Если его шантажисты выпустили… он не мог быть веселым! Он бы в слезах сюда прилетел! Я вам не верю. Расскажите мне о себе. - Так всегда говаривал отец, знакомясь с людьми.
- О себе? А что именно? - внимательно посмотрев в глаза девочке, сказала вдруг с печальной улыбкой: - Я тоже была такая. На лице все написано, а язычок острый. А верила людям как овечка. Один вот принц шел по степи и поманил пальчиком. И поскакала я за ним через огненную речку. Только шерстку немного на коленях опалила. Проскакала - а его нету. Зря скакала. Оставалась бы на зеленой травке. Ну, ладно. - Незнакомка поднялась. От нее веяло дорогими духами. - Где твоя мама? В магазине?
- Нет. Она и по воскресеньям трудится. - Валя запнулась. - Или я не должна была этого говорить? Сейчас спросите, сколько зарабатывает?
- Ну, не надо так… Ты же ласковая, тихая девочка.
- Всё–то вы обо всех знаете!
- Если она в самом деле зарабатывает немного… на что же вы живете?
- Есть люди - еще меньше получают! Уж не думаете ли вы - у нас в горшках алмазы, как в телесериале?! - Валя схватила с подоконника плошку с геранью. - Нате! Вы за этим пришли?! - Вырвала с корнем герань. - Смотрите! Мама с утра до ночи… у нее полторы ставки… на сердце горчичник наклеивает…
- Тише, ты!.. - Гостья отняла плошку, сунула на место герань, придавила землю пальцами, поставила на подоконник. - Неблагодарная! Я‑то добрую весть несла… пусть человек оступился, но живой - разве плохо? Спрашиваю последний раз - не звонил, не писал? Телеграмм не было?
- А, вы намекаете, что они договорились??? Он сбежал с деньгами, а они договорились?!
- Я этого не утверждаю, но такая мысль у людей может родиться. Несколько человек написали заявления, кому он остался должен. В "Вечерке" просят напечатать.
- Но это же поклеп, он честный! Он магнитную воду придумал, а ее сейчас продают без него! Он свою машину собственную заложил, хотел акции купить… и не купил. Значит, что? Значит, его с деньгами прихватили бандиты! Ваша задача найти их!!
Незнакомка медленно продолжала:
- Но вот говорят, твоя мама шубу к зиме купила…
- Донесли! Да она на свои кровные!.. И почему купила–то? Летом распродажа, самые дешевые цены. Ну и купила.
- Не горячись! Я‑то верю, но люди что могут подумать? Недавно, говорят, ходила в театр… - Никак не уймется эта гостья!
- Ну и что?! У нее подруга артистка. Тетя Света.
- Знаю. Хохотала весь вечер… выглядела довольной, счастливой… Она же понимает, что она на людях… Я сама ее как–то видела… не так выглядят брошенные жены.
- А вы знаете, как выглядят брошенные жены? - разозлилась Валя.
Незнакомка помолчала и жестко ответила:
- Да, я знаю, как выглядят брошенные жены. Или ты мне сейчас скажешь, что папа–мама ссорились?.. и она рада его исчезновению?.. Конечно, старается держаться молодцом. Но вдруг ты чего–то не знаешь? Вспомни, не было каких–нибудь странных посетителей? Междугородных звонков? Когда, например, ты сняла трубку, там молчат, и мама у тебя перехватывает трубку? И мама твоя сама не ездила никуда? В Новосибирск, в Кемерово на возможное свидание?.. Хотя, конечно, ты человек славный, доверчивый… на слово веришь. Может, это и правильно.
Валя сердилась, но попыталась думать.
- Нет, мне бы мама сказала. А если… в Москве просто похожий? Есть даже артист кино, Павлов или Петров, ну прямо как наш папа.
- Вот что. - Женщина глянула на часы. - Если хочешь, чтобы его кто–то защищал, когда он найдется… если найдется… если что–нибудь узнаешь раньше нас… - Достала визитную карточку. - Вот телефон.
- Звонить не буду! - воскликнула Валя, но карточку взяла. - Его убили!
- Пусть мертвый, но хороший?.. - усмехнулась гостья. - Глупенькая.
И ушла.
- Не–ет!.. Живой!.. - только и успела крикнуть вослед Валя.
Вот такой у нее случился разговор, когда мать была на работе. И дочка снова села к зеркалу готовить - скоро же в школу - роль поведения несчастной, но разбитной девочки без отца. Можно татуировку на плечо - пылающую розу… или плачущую маску…
4
И был день, и была незнакомая работа.
Крышу крыть - дело несложное, есть и доски, и новые гвозди № 10, да вот беда - у Мини с детства боязнь высоты. В первый же день, ухватив в одну руку топорик, а в другую - длинный гвоздь, поставив на досках босые ступни "елочкой", чтобы не скользили, он не столько думал о том, чтобы топориком в шляпку гвоздя попасть, сколько чтобы голова не закружилась и он бы птичкой сам не полетел сверху - так тянет вниз зыбкая на солнечном свету высота.
Старик, равнодушно глянув на Миню, ушел с козами к ивняку на озере. Его молчаливая жена вышла с ведром по воду, возле самого крыльца у них скважина с насосом, включила - налила сверкающей, винтом крутящейся зеленоватой воды и остановилась посмотреть, как работает наемный рабочий.
Нельзя стоять нараскоряку, надо молодцом. И волнуясь, как всегда, когда за ним наблюдают, Миня пару раз махнул мимо гвоздя по пальцам и привычно рассмеялся. И это ее заинтересовало. Глухая, да не совсем.
Жена старика молодая - не старше Татьяны, в темном пиджаке, как и хозяин, а юбка разноцветная, подоткнута сбоку. Лицо обожжено солнцем, белые зубы сверкают усмешливо, глаза глубокие, как два ствола хозяйской двустволки. Когда знакомились, пожала кисть Мине очень сильно, как парень. И прокричала:
- Живи.
И вот стоит смотрит. И Лавриков, чтобы раскованней держаться на крыше, придумал про себя, что он давно уже с крыши сиганул вниз, разбился вчистую, и теперь это лишь душа его, светлая и прозрачная, невесомая, как дымок, порхает над досками… и получилось! Как циркач, бегал, прилаживая доски и колотя, и даже шляпками гвоздей в одном месте, балуясь, имя свое изобразил: МИША.
А ночью, после часу, когда вдали за лесом пропел петух и вдруг словно бы в ответ прохрипел, громыхнул гром… и вскоре сверкнули над лесом вблизи сразу три молнии… как будто треснуло темное небо, приоткрыв на секунду–вторую, что там за ним: не мрак, нет - вечный пронзительный свет, свет высшей справедливости и блаженного успения, если совесть чиста…
И захотелось Мине бежать немедленно отсюда, с сеновала, где он выбрал себе, как в детстве, место для ночлега, унестись куда–нибудь подальше, потому что скользкое что–то и тревожное прокралось в грудь, но поздно… вот и шаги внизу, качнулась и заскрипела деревянная лестница, и по ней к Мине кто–то ловко взбирается… Да не делай вид, что не понимаешь… это она, молодая женщина, это ее горячее дыхание… стоит рядом, пригнулась, дышит.
- Тебе не скучно? - шепотом. Умеет когда надо.
- Нет, - честно ответил Миня.
- А мне скучно, как в погребе, - она провела твердой ладонью по выданному Мине одеялу, по животу Мини и тихо засмеялась. Что–то колдовское было в ее невидимом лице со сверкающими глазками. Словно две сверкающие бабочки летают в темноте. От нее пахло полынью и еще чем–то вечным, как блуд и смерть.
- А я уже спал!.. - простонал Миня.
- Что?! - услышала и захохотала, как ворона, новая знакомая. Что–то сняла с себя, отбросила, и обняла его крепко, и уже мелко–мелко засмеялась, зажурчала, ища губами его губы. - Давай выпьем. Вот, я уже откупорила…
"Я Таню люблю!.." - хотел взмолиться он, но женщина уже ткнула ему в щеку холодным горлышком бутылки, и он, решив: "Теперь все равно!", высосал едва ли не половину содержимого - сладкого крепленого вина.
Она булькнула бутылкой и приникла к нему.
- Еще! - он сделал два больших глотка, в голове словно жернов повернулся. - Погоди!.. - он просунул ладони между нею и собой и уперся в жаркие голые ее груди. - Давай я сказку расскажу!..