"Деньги сделались палачом русского духа! Деньги погубили авиацию и космонавтику. Деньгам не нужны крылья - они летают по проводам в виде кодированных сигналов. Цель этих мертвых полетов - только коммерция. Нули, только нули перемещаются в пространстве. Авиация стала инструментом получения прибыли от продажи билетов, от владения самолетами. Выгода подменила тягу к небу! Инженеры и испытатели стали торговцами, валютными менялами, а ценность любой профессии измеряется только количеством денег. Люди живут не ради людей, а ради денег. А такая жизнь, кроме процентов, не имеет никакого смысла. Это уловка дьявола! Деньги поработили их владельцев, количество денег перешло в качество, и деньги превратились в существо, которое захватило пространство и время! Русские люди хотят преуспеть, но изживают в себе непосредственный интерес к любому делу, кроме ростовщичества. Добывая деньги, мы отрешились от человеческой сути бытия. И даже отдыхая, мы смотрим, не отрываясь, на экраны, заполненные фосфоресцирующими мельканиями золотых миражей. Но виртуальные полеты требуют только коммерческой смелости, эти псевдополеты породили псевдосмелость и подменили настоящие полеты по настоящему небу. Меркантильные, мелкие интересы заглушили у нас, у русских, чувство национального самосохранения…"
Этот почти безумный бред привел в совершенный раздрай обычно четко и ясно мыслящий мозг академика Бобылева. Сильнейшие эмоции мелькали и пропадали, не проверяемые повторным ходом мысли…
После посещения музея Авиации академик Бобылев стал еще более раздражительным и все тверже убеждался в своем нелепом намерении.
Показать бы какому-нибудь удачливому прохвосту-грязнохвату, думал он, что вся его многочисленная охрана бессильна против угрозы, приходящей с неба. Надо будет провести показательную казнь, чтобы все нувориши поняли - гнев Господень готов опять обрушиться на Россию. Как террорист Гриневицкий по приговору "Народной воли" казнил императора Александра II, так теперь он, Бобылев, будет проводить выборочные казни. Но поскольку русский народ в полной апатии и никакой воли не проявляет, ему придется выносить приговоры и самому же потом их исполнять.
Богатеи, псевдоэлита, эта каста, добившаяся своих низменных целей, прямо противоположных интересам российского общества, будет им изничтожаться. Корыстная клика, повинная в обнищании большей части населения России и в утере народом интереса к авиации, - приговорена! Он покажет этому клану неприкасаемых, что добытое ими жалкое земное богатство не может противостоять человеческому духу! А лучшее рукотворное воплощение кары небесной - это радиоуправляемая авиамодель, маленький самолетик, начиненный пластидом!
Академик Бобылева медлил, все еще не приступая к решительным действиям, к проведению первого террористического акта. Но в своем просторном кирпичом гараже в часы вынужденных досугов и долгих горестных размышлений он уже смонтировал на любимую авиамодель истребителя Ла-5 самонаводящуюся тепловизорную головку с дополнительным блоком непосредственного оптико-электронного наведения. Оставалось только запустить эту авиамодель, сфокусировать окуляры бинокля на цели - и любой приговор, который вынесет академик Бобылев, будет приведен в исполнение.
Старый, выживший из ума ракетчик, сотни раз уничтожавший - пусть и теоретически - целые враждебные коммунякам народы, решил перейти от сожжения ядерным огнем целых континентов на точечную ликвидацию математически и социально обреченных сограждан, несправедливо, по его глубокому - и справедливому! - мнению, присвоивших большую часть национальных богатств России.
8.
Слюнтяй в пацанах засиделся. Сороковник он давно уже разменял, а выглядит превосходно. Подтянут, удар у Слюнтяя - хочешь с левой, хочешь с правой - работает только так. Недавно возле кабака "Мефисто" какой-то алкаш хотел к Живчику подойти, на стакан разжиться, а Слюнтяй тут же заехал попрошайке в челюсть, тот с катушек долой - и аут. И стреляет Слюнтяй вполне нормально - заглянули они недавно с Живчиком на часок на чапчаховское ведомственное стрельбище, и Слюнтяй самого законника перестрелял - на 8 очков с шести мишеней. Живчик ничего не сказал, но обиду, видать, затаил.
Что ж - и служба, и тюрьма Слюнтяя молодят, а не старят. Ограничение в жратве, маленькая зарплата держат фигуру пацана лучше всяких диет. Только не в фигуре дело - у Слюнтяя пенсия на носу, а накоплений нет никаких - не то что в долларах, даже в рублях. Особенно не нравится Слюнтяю, что по службе как уперся он в майорскую звездочку, так дальше ни с места. И среди блатняка, в банде, в которую он внедрен, Слюнтяй тоже на последнем счету - все только принеси, подай, унеси, а потом еще замочи, отвези во фрязевский лесочек, да зарой. Причем - что особенно поперек горла Слюнтяю - законник велит ему ямы заранее копать. А бабок дает только на прогул, да пожар души залить. Мучает Слюнтяя совесть, хоть он и внедренный штемп, - но фраеров да безвинных терпил жалко бывает ему до слез. А ведь по годам он, считай, почти на четыре года старше Живчика, под которым уже пол-Москвы прогнулось, а о нем, о Слюнтяе, от которого, считай, половина оперативной информации приходит, руководство словно забыло. Даже в ячейке своей перестали они собираться, не то что в первые годы всей этой мутатени. В управлении, небось, считают, что все уже устоялось, а дальше - пусть по наклонной катится, авось, вся уголовка когда-нибудь упадет, да рассыплется сама собой. Но не тут-то было… Слюнтяй каждый день головой рискует, а начальничкам лень с кресла кабинетного задницу оторвать. Сидят в четырех стенах, тары-бары разводят по телефонам, а об оперативной работе слышать не хотят. Похоже, они даже донесений Слюнтяя не читают - зачем он только тут подставляется, не понятно.
Недавно Слюнтяй с горя так наклюкался, что не выдержал, нарушил все инструкции и к самому владыке Пипену (не к тому, что пятикратный чемпион NBA) пробрался без вызова и даже без служебной надобности - вроде забрел по пьяной одури за ограду Девкинской обители душу излить. Залез Слюнтяй в покои и напрямую спросил у сокурсника:
- Скажи мне честно, Васек, как перед Богом, - что ж это такое у нас в управлении делается? Мои донесения, похоже, никого не интересуют, как будто я их для себя пишу. А оперативные данные достаются мне очень не легко! Я такую грязную работу для бандитов выполняю, что у тебя, владыка, в уме нет! У Живчика скоро в одном из поместий домашний крематорий будет готов, я об этом сигнализирую - и ничего. Ты пойми, Васек, я скоро уже не зарывать, а сжигать клиентов буду. А в управлении хоть бы хны! У меня в голове все помутилось! Ты мне скажи, владыка, кто же я теперь - мокрушник или офицер?
- А кем ты себя чувствуешь? - вопросом на вопрос ответил владыка Пипен
- Я себя чувствую офицером, но на самом деле я чистый мокрушник, - сокрушенно ответил Слюнтяй.
"Вот что тайная канцелярия и государева служба с людьми православными делает", - посетовал про себя владыка и посоветовал:
- Покайся, и тебе сразу полегчает.
- Ты что, Васек, совсем двинулся? Что мне перед тобой каяться, если я через тебя все инструкции получаю?! - возмутился Слюнтяй. - Ведь это из-за тебя, Василий ты мудакявичус, я, чтобы легенду выправить, с крысами почти год в крытке отсидел! Меня под вышку тогда чуть не подвели. Думаю, мать-перемать, я же по заданию второй год в камере прохлаждаюсь, уже и думать стал по фене. Меня на прогулку в браслетах водят, словно мне взаправду рекунков (высшая мера социальной защиты) светит. Не ровен час, думаю, по запарке в нашем управлении так разменяют мне судьбу, что в натуре (ударение на "у") расстрельную статью пришьют. Однажды с прогулки в камеру не приведут, чпокнут по ошибке и все висяки на меня спишут. С наших-то гопников станется. Владыка, ты хоть замолвил бы за меня словечко - мне же скоро на пенсию.
- Ты сперва заработай эту пенсию, а руководство понапрасну не беспокой и не торопи! - посоветовал Пипен.
- Какая же ты сволочь! - возмутился Слюнтяй. - За мои заслуги ты опять новый орден под рясу пришьешь, а об моих нуждах да бедах никому из начальства так и не напомнишь. Ты пойми, Васек, что меня самого братва может в любой час в яму зарыть! И все данные, вся информация обо всех чапчаховских преступлениях бесследно пропадет - даже холмика травяного надо мной не останется!
Совсем сдали нервы у Слюнтяя…
- Не выражайся, сын мой. Воздаст Господь всем нам по делам и по помыслам нашим. Это твое испытание было. Скоро получишь вторую большую звездочку, бумаги, я слышал, уже пошли. Терпи, придет и твой срок…
- Нет уж! Хорош! Еще раз на тюрьме (ударение на "ю") по заданию окажусь - пусть в нашем отделе сразу забудут, как меня звать. И там я в пацанах, и тут я на побегушках. Тебе хорошо тут кадилом помахивать, а мне надоело могилы копать да на заметку брать и запоминать - где и кого я зарыл. Хватит! Мне по выслуге лет…
- Ты в пацанах - там, в своей поганой банде! - напомнил владыка Пипен. - А тут ты перед Богом стоишь, грехи свои замаливаешь.
- За мои грехи мне зарплату платить надо! Грешить, гребаный кот, это и есть моя служба! Деньги платите, деньги! Ты, блин, заплати мне сначала за сделанное, а потом можешь все мои грехи сам замолить - я тебе разрешаю! Обещаниями я сыт по горло! Фа-фа, ля-ля больше не хаваю! Я на работе высох весь, извелся, а вы обо мне напрочь забыли. Ты только погляди, - Слютяй задрал сорочку, - у меня живот к спине подвело, а ты, скот-т-тина (ехидный Слюнтяй исподтишка дразнит однокашника тем, что американского баскетболиста Пипена в миру звать Скотти) поперек себя шире. Это в натуре (ударение на "а") беспредел!
Пацан в раздражении совершенно запамятовал, забыл, что разговаривает не с законником Живчиком, а с высоким духовным чином.
- Ты, Слюнтяй, человек невыдержанный. Видит Бог - так до подполковника ты не доживешь! Прирежет тебя братва, как собаку, зароет без покаяния и правильно сделает! Отпоют тебя волки в лесу - стоит только слушок пустить! Ты об этом не забывай, когда по полянам ночным шастаешь! - осерчал владыка.
- Вот и вся ваша благодарность… А ведь мы с тобой, Василий, Омское училище вместе закончили. Мечтали преступность искоренить… Эх, ты, однокашник… - испугавшись не на шутку, Слюнтяй тут же стал на слезу давить.
- Помнишь, откуда мы вышли, так и не забывай! - наставительно промолвил владыка.
Действительно, в 1978 будущие юные внедренцы вместе поступили в закрытую Западно-Сибирскую Оперативную Академию и учились в одной группе. Но потом разбросала их судьба - Слюнтяй внедрился в уголовную среду, но из-за нетвердости своего характера так и не пробился наверх, владыка же Пипен весьма преуспел среди клерикальной братии…
9.
Проехали Абельмановскую заставу, возле светофора напротив магазина, где продается мебель и оборудование для ресторанов, попали в плотную пробку. И спереди, и сзади, и с боков живчикова "Мерседеса 600" оказались в пробке точно такие же черные и бронированные лимузины.
- Где мы находимся? В Гамбурге? - с бодуна пробормотал Живчик.
- В Германии "Мерседесов" не осталось, все на Рязанке скопились, - пробормотал Слюнтяй.
- Эй, Штамповка, долго еще ехать? - Живчик стал расталкивать дремавшего Венедикта Васильевича. Пленник стал тереть глаза, но так их и не разлепил.
- Ехать нам еще минут пять-семь, не больше, - ответил за него Слюнтяй. Пацан поглядел на себя в зеркальце заднего вида, увидел паутинку мелких морщинок вокруг глаз и опять огорчился. С той памятной встречи с владыкой Пипеном в Девкинской обители прошло уже больше года, а эти скунсы опять забыли о нем. "Ну и ладно! Бог им судья! Раз вы к своим кадрам так относитесь, то и у меня к вам будет такое же отношение. Посмотрим, кто от этого выиграет! Раз у меня работа такая - не помнить, кто я такой есть на самом деле, так я, в целях конспирации, вообще навсегда забуду, кто же я такой есть", - решил Слюнтяй.
"Мерседес" мчался по Карачаровской эстакаде, когда Живчик велел:
- Эй! Штамповка, очнись! Куда рулить?
Венедикт Васильевич открыл глаза, поморгал, глянул в окно и сказал:
- Направо! Сразу за мостом поворачивай с Рязанки! А потом все время прямо, под мост не заворачивай!
Поехали вдоль высокой железнодорожной насыпи. Справа, под насыпью, промелькнул темный проезд к продуктовым и винным Карачаровским складам.
Слюнтяй тут же вспомнил, как однажды под Новый год он как раз тут на Карачаровских складах отоварился шампанским. Вот комедия была! Перед праздниками оказался совсем пустым, без копейки денег, - вот тебе, владыка Пипен, еще одно подтверждение вашей заботы о закрытых кадрах! А справлять Новый год надо, вот он и пошел на пробивку - впрочем, какая тут к черту пробивка, это самое настоящее дело - восемь лет строгача с конфискацией имущества! Слюнтяй воспользовался пацанским, пусть и негромким, но зато собственным именем. Не всю жизнь ему за Живчиковой спиной прятаться! Поймал он тогда левака, и как раз вот через этот темный проезд подогнал "Жигуленка" прямо к центральным складским Карачаровским воротам, вышел из автомобильчика - время было уже часов десять вечера, а у него дома холодильник пустой и до Нового года надо было успеть жратвы накупить. Зашел он тогда в пропускную будку и велел охранникам принести ему три ящика шампанского. Те при помповых ружьях, в бронежилетах, и у каждого по "Макарову". А он в пуховичке нараспашку - видно что без ствола - правда, для распальцовки при нем тогда было по золотому перстню на каждой пятерне, потом уж он эти перстеньки в буру просадил.
- Как оно ничего? - сказанул охранникам Слюнтяй. - Привет, ребята от Живчика. С праздником вас наступающим! С Новым годом!
Узнали его вневедомственные сторожа, насторожились, но отвечают:
- Здорово, Слюнтяй! - ведь не раз он сюда в свите законника заявлялся.
А пацан им строго, но не повышая голоса, велел:
- Принесите-ка мне французского шампанского ящика три-четыре.
Охранники, для порядка, вначале заартачились. Мол, если тебя сам Живчик сюда за вином прислал, тогда другое дело. Но пусть Живчик сперва сам нам позвонит - мы тогда тебе сразу шампанское вынесем.
А у Слюнтяя настроение хуже некуда. Я, говорит, сейчас сам вам рожи посворачиваю! Я, псы вы поганые, я, а не Живчик, головы ножовкой пилю и местами их меняю. А для вас времени не пожалею и с каждым по отдельности разберусь. И всех ваших баб разделаю и рядышком закопаю, чтобы вам не скучно было в лесочке лежать. Скажите еще спасибо, что Живчик по симпатии меня к вам прислал, вашего старого знакомого. А отморозки первым делом давно бы вас порешили, а потом пустые разговоры стали бы с вами разговаривать. Так что открывайте, блин, ворота по-хорошему и сию же секунду запускайте на склады (ударение на "ы") вон тот желтый "Жигуль"! И чтобы весь багажник и задние все сиденья были забиты французским шампанским под завязку. Праздник на носу, а я тут с вами, слизняками, тары-бары развожу!
Все домашние адреса охранников братве хорошо известны - тут большого секрета нет.
- Ты же сперва только три ящика просил, - на попятный пошли охранники. - А впустить ночью на складскую территорию посторонний автомобиль мы никак не можем. Как только желтый "Жигуль" ворота проедет - у нас центральная сигнализация сработает.
- Ложите на стол свои пукалки - все равно они вам без надобности - и в руках французское шаманское выносите! И обязательно фирму (ударение на "у") тащите, не вздумайте чапчаховской мочой отделаться! - взял-таки Слюнтяй карачаровских охранников на понт.
- До склада с французским шампанским триста метров идти! А сегодня 25 градусов мороза, холодно - сил нет! - стали канючить охранники.
- Ладно - не ваше, не мое! Несите три ящика с ближнего склада. Какая у вас там шипучка лежит?
- У нас там итальянские вина.
- Открывай ворота, - сделал послабление Слюнтяй. - Я сам вам помогу, а заодно и сорт выберу!
Отоварился он тогда под Новый год, разжился винишком и мнение о себе поднял на Карачаровских складах, причем безо всякой ссылки на Живчика. Бомбисту на желтом "Жигуленке" тоже досталось с барского плеча шесть бутылок за работу. Дюжину бутылок Слюнтяй в ларек сдал, жратвы набрал, да и сам вплоть до старого Нового года веселым ходил…
- Назад, назад! Чуть не проехали! Безработные академики вон в том подвале ошиваются, над которым надпись "Ремонт босоножек"! - возник Венедикт Васильевич.
- Там их не один, а целый выводок? - уточнил Живчик.
Лимузин развернулся, остановился в торце хрущевской пятиэтажки.
- Тут академиков, как собак нерезаных! - Венедикт Васильевич вылез из "Мерседеса", спустился на шесть ступенек вниз, нажал на кнопку звонка и тут же стал стучать в обитые жестью двери.
Живчик со Слюнтяем, озираясь по сторонам, прошли за угол, облегчились и только потом, следом за Венедиктом Васильевичем, спустились в грязный, огражденный решетками, закуток. Двери все еще не открыли.
- Стучи сильней! - велел Слюнтяй. - Отойди в сторонку, дай я сам вмажу!
Пацан сделал шаг назад и с ходу ударил ногой в дверь.
10.
В то позднее утро в одном из самых заброшенных уголков режимной когда-то Москвы, в переоборудованном на скорую руку полуподвале, служившем в свое время диспетчерской для слесарей-водопроводчиков Грайвороновского микрорайона, а потом на время ставшем сапожной мастерской по ремонту босоножек, проводилось закрытое совещание. В сыром и душном полуподвале бывшая гордость советской науки академик Бобылев давал консультацию директору Чудаковской АЭС господину Куропаткину, что тому делать с неимоверным количеством нержавейки, скопившейся вокруг атомной электростанции на подъездных железнодорожных путях. И академик Бобылев, и член-корреспондент Куропаткин всю свою жизнь проработали в оборонке, в атомной промышленности, но, как ни странно, раньше знакомы не были, и только недавно свел их профессиональный посредник господин Детский Андрей Яковлевич, который, чуть опоздав, тоже находился в этом затхлом полуподвальчике.
Директор Чудаковской АЭС господин Куропаткин примерно год тому назад подсуетился и пробил - вопреки начальственному мнению "Центратомсоюза" - решение о капитальном ремонте вверенной ему Атомной электростанции, которая была построена по типовому водо-водяному проекту и в точности повторяла все особенно неудачные конструкционные ошибки и пренеприятнейшие сюрпризы четвертого блока знаменитой Чернобыльской АЭС (например, графитовые полутораметровые наконечники стальных стержней, опуская которые и взорвали Чернобыль). Но поскольку Чудаковская АЭС находится всего в четырех часах езды на электричке от Савеловского вокзала, то в случае нового атомного взрыва и пароцезиевого пожара (горят оболочки ТВЭЛов) весь центр Евророссии на ближайшие 25 тысяч лет превратится в зону отчуждения. И поэтому, чтобы по возможности оттянуть очередную атомную катастрофу, заботливый господин Куропаткин затеял капитальный ремонт атомных реакторов.
- Не потянешь! Уж больно ты, Куропаткин, нерасторопен, никак в рынок не впишешься, - предупредили его в "Центратомсоюзе".
- Потяну! - убеждал атомное руководство Куропаткин.
- Ты сперва косметический ремонт у себя на станции закончи, посмотри, как получится, а потом принимайся за капитальный, - настаивали в "Центратомсоюзе".