- И не надо, подумаешь! Не на что у тебя там смотреть, ничего нету! Мне не интересно. А ты балда!
- Я не балда! - чуть не плачет Лидия и спасается в объятиях няньки. - Почему, почему?
- Не плачь, - утешает ее нянька. - Он только обрадуется, если ты заплачешь.
- Ну почему, почему? - всхлипывает малышка.
- Не огорчайся. Имейся у тебя такая штучка, она бы тебе только мешала. - И с этими словами нянька подмигнула мне и рассмеялась. Я, однако, никогда не был хозяином такого сорта. Возможно, к ее большому сожалению.
В этот момент я решил, что хотя бы попытаюсь разобраться со свалившейся на меня задачей из истории древних времен. Богатое требуется воображение, чтобы представить, что ощущали мужчины и женщины в той древней долине, с наблюдающими сверху орлами. Они не имели представления, почему мальчики сложены так, а девочки иначе. Особенно в сравнении с нами, всезнающими римлянами, весьма основательно подкованными в вопросах пола и секса.
Их подгоняли могучие инстинкты, не изменившиеся за многие века истории. Мужчины неосознанно стремились к чему-то, чего желали их возбужденные трубки, заражая и увлекая своим вожделением весь организм. И женщины от них не отставали: органы, о существовании которых они и не подозревали, гнали их через горы в долину. И даже когда они узнали, что совокупление означает рождение ребенка, они еще не знали почему. Очень долгое время не знали.
Именно наблюдения в детской подтолкнули меня к изучению древних манускриптов, заставили пренебречь трудностями. Конечно же, определенные отношения между мужчинами и женщинами прошли через многие века, почти не изменившись. Примером тому - сцена в детской.
Помню, однажды я наблюдал, как Тит, проснувшись утром с эрекцией, медленно встал, схватился за бортики своей кроватки и закричал:
- Мое, мое, мое, мое!..
Это осталось прежним. Но если бы те древние люди вдруг оказались в современном Риме, они, хотя многое и осталось неизменным, кое-чего бы не поняли.
Они не поняли бы моего брака с Юлией, моей первой и второй женитьбы. Старый сенатор и его молодая жена? Нет-нет. А почему бы древние люди этого не поняли? Да потому, что сами они никогда не жили долго. Трудное, полное опасностей существование - уж какие там долгожители. Даже "старухи" умирали относительно молодыми. Старуха… Мы представляем, слыша это слово, старую каргу, беззубую, седую, наполовину облысевшую, скрюченную ношей забытых десятков лет. Однако ни в одной из хроник древних времен такие не упоминаются.
Ни один из моих современников, знакомых и незнакомых, не смог бы непонять фразы "старый сенатор и его молодая жена". Улыбка, усмешка, поджатые в осуждении губы, презрительная гримаса… Но любой поймет, что за этим стоит, живо представит себе персонажей… Итак, я взялся за эту задачу, не переставая ежедневно посещать детский флигель, в то время как Юлии чаще всего не было дома.
Жена мне никогда не лгала, разве что по умолчанию. Предполагалось, что у нее есть любовник, она поощряла меня к мыслям в этом направлении. Если бы мне захотелось это точно узнать - к моим услугам секретная служба Римской империи. Юлия вхожа в весьма высокие круги, валяется в грязи оргий с высокопоставленными мерзавцами, дружит с женщинами самой отъявленной репутации. Иные из ее друзей и подруг не пережили смены императоров.
Иной раз, когда жена после очередного "приема" подходила и садилась рядом, как бы ожидая упреков, я спокойно предупреждал ее:
- Смотри, Юлия, не заносись. - Она слушала внимательно, ничего не отвечая. - Чем выше летаешь, тем больнее падать. Будь осторожной.
Она вела себя осторожно, потому и осталась в живых.
А два прелестных ребенка, благословение поздних лет моей жизни?
Лидия теперь сблизилась с матерью. Как ей не восхищаться элегантной матроной, столь прекрасной, внушительной… Лидия выезжает с матерью, уж не знаю, в чем она там участвует… Хвастается, что скоро блестяще выйдет замуж.
Сын полон энергии, храбр, образцовый римский юноша. Разумеется, спит и видит себя в преторианской гвардии. Почему бы и нет?
Может, когда-нибудь обо мне скажут: "Он был истинным римлянином, все трое его сыновей пали за Империю". И вряд ли кто-нибудь вспомнит о том, что я серьезно занимался историей.
* * *
Все остальные стояли вокруг, глазели, но с места не двигались. Их сдерживало воспоминание о другой, убитой женщине. Трубки их торчали в сторону пришелицы. Ей захотелось уйти, захотелось погрузиться в ласковую воду. Она встала, сознавая, что уже видом своим провоцирует мужчин, подошла к берегу реки и спустилась в искусственную бухточку. Поплескалась, хотя холодная вода реки резко отличалась от теплой, ласковой морской. Поднявшись, она снова увидела притихшую толпу. Притронулась к сосуду из большой раковины - они сказали, как эта штуковина называется. Заинтересовалась ножами, изготовленными из острых раковин, узнала и их название. Они говорили на своем детском диалекте, она отвечала, и они запоминали - не по смыслу, а по звучанию.
Орлы тем временем наелись и улетели к гнездам. Солнце садилось. Женщине стало страшно. Чужое место, много монстров с торчащими трубками. Хотя они вроде как и свои, если учесть, чьи они дети. Она сама однажды родила монстра. Его, как обычно, сразу же забрали, выложили орлам.
Вот они, здесь, принесенные орлами. Такие же, как и ее народ, но с плоскими грудями и бесполезными сосками, с причудливыми выростами в промежности.
Сгущались тени, усиливался страх. Монстры все еще толпились вокруг нее, горя голодом, потребностью в ней, и женщина снова подчинилась какому-то внутреннему голосу. Она хватала рукой их трубки и опустошала их одну за другой. И после этого настало время уходить. В сопровождении все той же толпы она направилась к горе. Скорым шагом, но не бегом. Бег - нет, не для них этот способ передвижения, не для людей Расщелины. Гора погрузилась во тьму, луна отсутствовала. Женщина нашла пещеру, забралась туда, улеглась без сна. В голове метались новые мысли. На заре она выбралась из пещеры, глянула вниз. Никого. Монстры спали в своих камышовых шатрах.
Женщина быстро зашагала вверх по склону горы, миновала гнездовья, миновала орлов, неподвижно застывших на скалах, спустилась к морю и, завершив эпохальное путешествие, вышла к своим, уже валяющимся в волнах, распустив длинные волосы. В племени почти никто не заметил ее отсутствия.
Старухи собрались на обычном своем лежбище, на большой плоской скале. Как будто увидев их впервые в жизни, путешественница уставилась на них: на висящие груди, складки живота, широкие бедра, плоские лица с глазами, которые смотрят, но как будто ничего не видят. На полупогруженные в соленую воду тела. Почему-то все увиденное ей не понравилось.
Она рассказала. Как же она могла не рассказать. Ее выслушали, но не услышали. За горами живут монстры, которые не должны жить. И говорить о них незачем. Не услышали ее ни старые, ни молодые. Одна лишь из молодых, которая как-то обратилась к старухам с рассказом о трубках морских животных, услышала и принялась расспрашивать. С тех пор они проводили вместе почти все время. По истечении должного периода времени родилось и дитя, как и положено, девочка. Но путешественница знала, как знала и ее подруга, что ребенок этот необычный, и они принялись рассматривать девочку. Ничего такого не обнаружили, однако живостью девочка явно превосходила "обычных", раньше встала на ножки, раньше научилась плавать.
Подруги чувствовали, что первый ребенок, родившийся от отца-монстра, отличался от всех предыдущих по самой сути своей. Но это ощущение представляло собой вопрос и вызывало вопросы. Почему они это ощутили? Что в этой девочке такого уж необычного? Эти две женщины изменились и сами, еще не зная как. Заметили они лишь то, что, обсуждая нового ребенка и монстров, они использовали язык и идеи, которых никто в племени с ними не разделял.
Женщина, которую внутренний голос толкнул через гору, принадлежала к Хранителям Воды. Забота Хранителей Воды - следить за чистотой ручейков, стекающих с гор в пещерный резервуар. Так ее и называли, Вода. Но однажды, когда старухи вызвали ее для какой-то надобности, эта женщина совершенно неожиданно для самой себя заявила:
- Меня зовут Мэйра.
Мэйра - имя половинки луны, которая живет между луною полной и пустой. Ее подруга, промышлявшая ловлей рыбы и потому называемая Рыбой, тут же заявила, что ее зовут Астрой. Так называли самую яркую звезду вечернего неба.
Услышали ее старухи или нет, но, похоже, они рассердились. Однако главное для них не имена, а пища, которую они получали от молодых. "Брожение умов!" - подумал бы живущий многими веками позже.
Мэйра много размышляла о монстрах, о светившемся в их глазах желании, потребности в ней. Не о трубках их она думала, а почему-то о глазах.
Люди долины тоже думали о Мэйре. Они забыли о первой женщине, убитой ими, и все помыслы обратили к Мэйре. Они ползали наверх, к гребню горы, чтобы украдкой бросить взгляд вниз, на утесы Расщелины, однако прятались, чтобы их не заметили. Мысли их об этих щеленосицах с моря метались, блуждали, не находили выхода. Ясно, что существа Расщелины могли выталкивать в свет из щелей в своем теле новых людей, а они, новые люди с трубками, не могли.
Беспокоила и речь женщин, более четкая и ясная. Монстры пытались вспомнить услышанные слова, соединить их в цепочки - не получалось. Может быть, она придет снова?
Дети перестали рождаться, орлы прилетали без добычи.
Следующей родила Астра. Из нее выполз младенец-монстр, и они решили отнести его в долину сами, вдвоем.
Орлы караулили скалу Убиения, Астра завернула младенца в водоросли, Мэйра оставила свою девочку на попечение соседей.
Шли они небыстро, Астра еще не оправилась после родов. Сразу же за ними увязался орел, не сводящий глаз со свертка в руках молодой матери. Он почти все время парил так, чтобы распростертыми крыльями прикрывать идущих от лучей солнца. Похоже, что делал он это умышленно. Выглядело это так, как будто орел заботился о защите странниц. Они прервали подъем, Астра принялась кормить младенца. В последний раз он сосал ее грудь. Орел спустился и уселся на скалу так близко, что они почувствовали ветерок от складываемых крыльев и услышали их мягкий камышовый шорох. Отдохнув, женщины продолжили путь в сопровождении все того же орла. Достигнув вершины, Мэйра обхватила талию подруги, зная, какое впечатление произведет на нее внезапно открывшийся вид.
Солнце уже перевалило через высшую точку, конические хижины отбрасывали четко очерченные тени. Вокруг хижин ползали похожие на букашек монстры, чем-то занимались. Один из них увидел спускающихся, закричал, и все побежали в их сторону.
Когда подруги достигли долины, толпа мужчин, парней и мальчиков окружила их, и опять Мэйра увидела в их глазах мольбу и жажду. Дрожащая Астра прижимала к себе сына и пыталась улыбаться. Слишком много вокруг толпилось этих… монстров, и каждый украшен спереди кошмарным пучком.
Ребенок закричал, и Астра протянула его вперед на вытянутых руках. Она знала, что наступит этот момент, но все равно почувствовала себя обездоленной, одинокой. Такого чувства она припомнить не могла, хотя однажды ей уже пришлось родить монстра и оставить его на скале Убиения. Кто-то из этих парней - тот ребенок, унесенный орлами и выросший в долине. Она заплакала.
Слезы Астры не упоминаются в источниках, но историк позволил себе добавить эту деталь ввиду ее естественности.
Ребенок плакал, молоко текло из сосков Астры, она зажала грудь руками. Парень с младенцем на руках подошел поближе к деревьям и свистнул. Малыш кричал не переставая. Из чащи выбежала олениха, остановилась, подергивая хвостиком и глядя на толпу. Парень сделал еще несколько шагов к лесу и положил младенца наземь. Олениха подошла, легла рядом, лизнула ребенка, который не знал, что ему делать, и по-прежнему орал. Парень опустился рядом на колени, подтолкнул голову младенца к вымени - и крик оборвался. Малыш сосал, олениха вылизывала его. Ручонки мальчика вцепились в мягкую шерсть животного. Затем олениха поднялась и отошла чуть в сторону, пощипывая травку.
Парень, принявший от Астры ребенка, тем временем уселся рядом с ней на бревно и неуклюже обнял, пытаясь утешить. Уж очень расстроенный был у нее вид. Мэйра подивилась тому, что юноша очень ловко управлялся с ребенком, но как будто боялся прикоснуться к Астре. Увидев, что подруга в надежных руках, Мэйра встала, тронула за плечо одного из парней. Тот повернулся к ней, и она схватила его за трубку. Они совокупились стоя. С небольшими передышками Мэйра использовала за этот вечер все попавшееся под руку мужское население долины, почти не утомившись. Эти случки сильно смахивали на быстротечное совокупление птиц, которое можно наблюдать на птичьих дворах сельскохозяйственных поместий.
Астра с интересом наблюдала, скрестив руки на груди. Когда один из монстров тронул ее за грудь, приглашая последовать примеру Мэйры, она отказалась. После недавних родов у нее еще не прекратилось кровотечение. Как будто очнувшись, она встала с бревна, подошла к берегу, обмылась и нарвала водорослей - незнакомых, не таких, какие растут в море. Мужчины внимательно следили за ней. Они видели кровь и, похоже, все понимали.
Снова олениха покормила младенца, вернулась в лес. Сытый ребенок продолжал кричать. Астра поняла, что он звал мать, и не знала, плакать ли о себе или обо всех детях - которые, скорее всего, находились здесь, - лишенных матерей и их молока.
К вечеру большой орел, следивший за происходившим большими желтыми глазами, взлетел и направился к вершине горы, домой.
Теплой мягкой ночью женщины, наевшиеся речной рыбы и напившиеся речной воды из больших морских раковин, лежали рядом со стволом дерева. Парни, мальчики, мужчины и бесполые калеки скрылись в хижинах. Монстры иногда выходили из хижин и всматривались в деревья леса, вслушивались в лунную ночь.
Младенец с оленихой прячутся в кустах. Если из лесу вдруг выскочит какой-нибудь хищник, плохо им придется.
Когда женщины проснулись, уже сияло солнце, мужское население принялось за повседневные дела, а олениха снова кормила младенца. Им опять предложили рыбу, воду и лесные фрукты, из которых некоторые они увидели в первый раз в жизни.
Сведения о посещении двумя женщинами, Мэйрой и Астрой, мужского лагеря, до нас дошли из обоих источников: из мужских - наших! - хроник и из преданий племени Расщелины. Данные эти вполне между собой согласуются, там и там указывается, что утром следующего дня монстры прежде всего заинтересовались речью женщин. Они слушали и учились говорить. Обе стороны быстро усваивали новое, чувствуя, что чем больше они узнают, тем больше остается неизведанного.
Женщины заглянули в хижины и обнаружили, что те загажены множеством рыбных объедков и фруктовых огрызков, всякого рода мусором. Они сорвали с деревьев ветки и сделали из них метелки. Интересное действие, если учесть, что на скалах Расщелины не росло ни одного дерева. Куча мусора пополнила мусорную гору на берегу, а затем женщины сбросили все в воду.
Монстры принесли свежепойманную рыбу, разделали ее с помощью раковинных ножей, доставили фрукты из леса, а оленихе притащили ворох травы. Женщины за всем этим внимательно следили, а монстры следили за ними. И весь этот день они совокуплялись, совокуплялись, совокуплялись… Астра присоединилась к Мэйре, ибо кровотечение у нее закончилось.
Астра и Мэйра сидели на бревне, не спеша выговаривали фразу, окружившие их парни старательно воспроизводили услышанное.
Развивались два языка, один, которому обучали женщины, и другой, детский, тонкоголосый, на котором общались обитатели мужской колонии. То, что они слышали, не нравилось ни тем, ни другим. Мэйра и Астра чувствовали, что они здесь для того, чтобы научить мужчин разговаривать "по-человечески". И еще для того, чтобы опустошать их трубки.
В хрониках эту половую активность не акцентируют. Там речь в основном о касаниях да нежных поглаживаниях, даже об облизывании: так олениха облизывает объект кормления - их собственный опыт материнской любви: всех младенцев мужского пола вылизывал чуткий шершавый язык приемной матери-оленихи. Конечно, монстры, лишенные в детстве материнской ласки, стремились к телесному контакту любого рода, к любому прикосновению, а женщины, не привыкшие проявлять особой нежности и к собственным детям, ощутили неожиданное удовольствие.
Вне этих проявлений… скажем, любви, что ли… оставались монстры, изуродованные жестокими расщелинами во младенчестве. Они боялись женщин, сторонились пришлых. Женщинам тоже неприятно было на них смотреть. Стыд, что ли, их мучил? Взгляды уродов и уродцев производили неприятное впечатление.
Однажды утром женщины покинули монстров, повинуясь побуждению того же рода, что и приведшее их сюда.
Время зачатия пришло и ушло, хотя они об этом, разумеется, не знали. Эта присказка часто встречается в наших, мужских хрониках. Не в женских. Мы ничтоже сумняшеся говорим: "Они не знали", "Они не ведали", "Они столь примитивны… невежественны…" А сами-то мы откуда знаем, что именно они знали-ведали?
Давно, очень давно все это происходило. Не знаем мы, как давно. "Века" - расплывчатое определение. Многие столетия назад наши примитивные предки, мысли которых и сейчас с нами, сначала высказанные, теперь записанные, так вот, века и века назад они делали то-то и то-то, не зная почему. Так мы теперь предпочитаем думать.
Есть у нас потребность описать неизвестные существа глупыми, безмысленными.
Уход женщин не остался незамеченным. Вслед им устремились взгляды, и если бы они повернулись, увидели бы, какое вожделение светилось в этих глазах.
Когда Мэйра и Астра перевалили через гребень горы, монстры взбежали за ними на гребень и следили, как их вчерашние подруги спускались мимо скалы Убиения к своим пещерам.
Ушли.
Когда они вернутся?
Женщины задержались на утесе, глянули вниз. Их берег… их дом… их народ… Люди Расщелины… Да, разумеется, все так. Но они только что были в долине с людьми, которых называли монстрами, и в сознании не было прежней монолитности, вертелись всяческие "если" да "если бы", "может быть" и "неужели". Мыслили они себя женщинами, а тех, других, мужчинами? Мыслили они себя молодыми женщинами? Они ведь не Старые Они, не старухи. Они из тех, на которых смотрели в тот момент, смотрели именно потому, что мучились сомнениями. Когда не было самцов, монстров, не было нужды и задумываться над своею расщелиной, копией большой Расщелины. Иного не было дано. С рождением первого монстра родились Мужчина и Женщина, самец и самка. Раньше они были просто народом, людьми.
Две молодые женщины стояли на краю уступа скалы и глядели на ленивое движение внизу - на себя. И в глазах их - я сделаю их голубыми, как небо над ними и море у их ног, - когда-то спокойных, не реагирующих, мелькали тени, тени молодых мужчин, которых они только что покинули - может, и их сыновей, кто знает? Молодые мужчины - тоже народ, как и тот, на который они смотрели. Народ, рожденный народом, чьи тела выделялись внизу, на фоне скал и моря.
Монстры… Так и только так думали о них эти две женщины, потому что казалось: как же иначе о них подумаешь?