Таких уже не выпускают. С деревянной ручкой. И тогда, в далеких 60–х тоже уже не делали. Бритва была у деда еще с 30–х. Он ею очень дорожил. Никому не давал. Я спрашивал откуда она у него. Он что-то отвечал, но я ничего не помню. Единственное что осталось в памяти – его слова о том что он с ней не расстается.
Деда давно нет. Еще тогда, в 60–х, он умер. Наверно в том же году. Осенью. Дед тяжело болел, нужна была операция, но он отказывался делать. Ничего из его вещей у меня не осталось. И только эта старая бритва напоминает о нем.
Два медных кубка ручной работы
– Так, значит вы отказываетесь отработать еще одну смену, чтобы помочь нашим войскам, истекающим кровью в тяжелой битве с фашистами!?
Именно этот паровоз должен доставить срочный груз под Сталинград. Бойцы Красной Армии под бомбежками и артиллерийским обстрелом, мерзнут в окопах, сутками не спят, не жалея своих жизней бьются за нашу Родину. И даже некоторые почти вашего возраста. А вы тут в тылу, в теплом помещении, с хорошим пайком отказываетесь им помочь!
Ну и что, что вы отработали 14 часов у станка. Вам 16 лет, и вы уже мужчина. Я в вашем возрасте в гражданскую воевал. И не распускал сопли как вы.
А вот это что? Что это за изделия? Вы что, эти кубки в церковь хотели отнести? Вы что верующий? Изготовить их вам хватило сил, а помочь Родине сил нет. Так что-ли!
Или не он эти кубки изготовил? Я спрашиваю вас товарищ Странник? Вы его наставник. Вы за него просили. Я вам поверил и принял в депо. А теперь посмотрите на него – я устал, у меня ноги болят, я спать хочу! И что – разве пацан мог такое на станке выточить? Тут и на фрезерном нужно и на токарном. И накатку сделать. И все этот пацан? Верится с трудом. И разряд у него всего 6–ой, а тут тянет на 10, а или даже на высший – 12. Эх, если бы не нужны были токаря – сразу на фронт! А кто особенно умный и уставший – на лесоповал!
– А я и хочу на фронт! Я, товарищ начальник депо, люблю Родину. И не нужно меня попрекать что такие как я уже воюют. Я тоже хочу бить фашистов! И не буду я тут какие – то железки точить! Особого умения для этого и не нужно. Подумаешь, обрезал пластину, согнул, отверстие просверлил и нарезал резьбу. Любая девчонка сможет. Идите в поселок и набирайте! А кубки мне верните! Нельзя в чужих вещах рыться! Я выточил их из металлолома в свой выходной день. Это мой подарок матери на день рождения. Мы будем ставить их на стол в торжественные события. Нальем вино. Из одного будет пить мать, а второй накроем куском хлеба – с мамой выпил бы отец, если б был жив.
– Говоришь на фронт. На фронт так на фронт. Устинов зайдите ко мне с личным делом токаря Парфенчука.
– Товарищ начальник депо! Не слушайте его. Что взять с пацана! Это он так, сгоряча. Хороший токарь. Послушный. И план на 200 % дает. Не знаю что на него нашло. Может сегодняшние танцы в клубе помеха? Так будет другая суббота и новые танцы? Ведь так, Валентин?
Валентин стоял молча, опустив голову. Снег на путях, в кабинете холодно, начальник в шинели, а он не замечал что, что у него расстегнута спецовка. Шапка в левой руке. Правой вытирал пот на лбу, размазывая невытертый мазут.
– Я все понял. Разрешите идти в цех?
– Иди. А вообще то кубки у тебя хорошие. Возьми. Иди к бухгалтеру, заплати за металлом и электроэнергию, что ты потратил на их изготовление. Скажешь я разрешил.
Быть тебе первоклассным токарем. Гонор свой только брось, а то на другого нарвешься. Не простит.
– Алло, Устинов, отбой.
Смену отец отстоял. И эту и еще многие другие за длинные годы войны. И стал токарем 12–го разряда. Через год – в 1944.
Только – только закончилась война. Его единственного из молодых хлопцев, которые стояли рядом у станков, наградили медалью "За доблестный труд в Великой отечественной войне". Ни у кого из ровесников такой не было.
Прошло много – много лет. Отец отслужил армию, поступил в институт, долго работал в другом депо. Но уже не токарем. Про свои кубки наверно забыл. Когда – то в моем раннем детстве рассказал эту историю, потом отнес их в дальний угол и больше о них не вспоминал.
Там я их и нашел, когда папа умер. Теперь они стоят у меня в комнате на видном месте.
Швейная машина
Последний раз я видел маму за работой незадолго до ее смерти. Одев очки, она сидела за столом, низко наклонившись над куском материала, поправляя его, крутила ручку швейной машины.
– Совсем ничего не вижу. Строчки неровные получаются. Наверно не буду больше шить.
Я ничего в шитье не понимаю. На мой взгляд все было прострочено хорошо. Но мастеру своего дела виднее. Старенькая любимая мама.
– Сорок лет она у меня. Моя помощница! Сколько нужных вещей я пошила! Это сейчас всякие тряпки есть в магазинах. Какие хочешь. Платья, сарафаны, юбки. А белья сколько разного! Тогда при СССР ничего этого не было. Нет конечно можно было купить стандартный костюм или платье без оборок, рюшиков. А даже мужчинам нравилось ходить во всем стандартном, темно – синем, сером или черном. Но нам женщинам всегда хотелось чего – то яркого, необычного, светлого – как у киноактрис из журнала "Советское кино". Разве такое в магазинах купишь?
– Я еще с юности шью. У меня талант к шитью. Иногда мама давала мне деньги на кино, а я их складывала. Скопив копейки, ходила в магазин за ситцем. Сама шила платья. Вручную. Сама кроила. Шитье получалось отличным. И фасоны я придумывала сама. Очень модные: рюшики и клеша солнца, оборочки, жабо и аппликации – все было очень красиво.
– В 60–х, когда мы сюда переехали, я с папой купили эту машинку. Какая красота. Я сама выбирала фасон, делала выкройки, подбирала материал. Какие платья у меня выходили! Подруги считали что это импортные. Завидовали мне. А сколько трусиков, футболочек, шортиков я вам нашила. Ни у кого таких не было! Синие, коричневые, красные. С карманчиками на пуговичках и змейках. И вещи я вам ушивала, укорачивала, подрубливала.
– А сейчас уже не могу. Плохо вижу. Даже в очках. Мне уже 82 года. Может когда твоя доченька захочет шить как бабушка. Заберешь машинку. Она ей пригодится. Это незаменимая вещь.
Много вещей осталось в опустевшем родительском доме. Вещи, которые были им нужны, на которые они месяцами собирали деньги, которым они радовались, которых они берегли, но они уже не нужны нам – следующему поколению. Все. Кроме швейной машины. Я забрал ее к себе в дом. Пусть в магазинах полно всяких тряпок. Броских, разноцветных, любых размеров и фасонов. Посмотришь на человека – прекрасно сидит на нем. И размер его, и окраска под цвет глаз или сумочки, Но… вот еще человек в таком же. И еще и еще. Тот же СССР. Масса одинаковой одежды – джинсов, брюк, платьев и юбок, но все без живинки, что – то вроде серых стандартных вещей бывшего СССР.
Когда – то и моя дочь снимет крышку с машинки, сядет за стол и по своим выкройкам пошьет себе и своим детям нужные и красивые вещи.
Вязанная скатерть из белых ниток
– Алло, ты меня слышишь!
– Нитки, купите мне нитки. Только белые!
– Смотрите чтоб новые были!
– Что?
– Да! Спросите у продавца! Прошлого года лучше. Ивановские.
– У нас в Первомайске закончились. Не знают когда привезут.
– Да лезь, ты! Кому сказала! А то как дам трубкой по твоей макитре!
– И передайте завтра Помошнянским.
– А? В субботу приедете. Ну ладно, обожду.
– Ну все, пока!
– Бабушка, я тоже хотел с папой поговорить! Он мне обещал самолетик купить. И с мамой тоже.
– Нет там твоей мамы. Я на работу Валентину звонила.
– Да, да – твоему папе.
– А будешь канючить, пойдешь спать сразу, как солнце сядет.
– Пошли, а то мы мешаем дяде работать.
– Пока, Кузьмич. От внука имею! Не дает нормально поговорить!
– Бабушка, я не хочу рано ложиться спать. Мне страшно одному в темной комнате.
– Мы будем на крыльце в карты с соседями играть. Никто через меня не зайдет в дом.
– Ну давай, давай выходи, к дяде люди пришли.
– Нитки, какие белые нитки? Зачем тебе нитки? У тебя есть.
– Кончились у меня!
– Вязать буду!
– Ты уже много навязала. И на стол, и на кровать, и на комод.
– Твоей маме свяжу. Будет скатерть с узорами. Красиво. Тетя Тася привезла из Ленинграда новые крючки. Удобно вязать.
– Бабушка, а можно я возле вас буду сидеть?
– Нельзя, там будут взрослые разговоры. Дядя Богдан как проиграет, матюгаться будет.
– Бабушка, я тихо. Я уши закрою.
– От елоп царя небесного! Как дам сейчас! Сказала нет!
– Бабушка! Ну можно…
– Давай вперед. Быстро. Мне скоро ужин готовить!
И мы двинулись вдоль железнодорожного полотна, возвращаясь со станции, где бабушка звонила моему отцу на работу из кабинета старшего кассира.
Точно не помню, но наверно я всю дорогу плакал. Умолял не отправлять меня рано спать, разрешить остаться за столом. Но бабушка была непреклонна.
Спать меня положили рано. Как и обещала бабушка. Уснуть я не мог. Слезы текли по щекам. А на улице гоготала веселая компания.
– Тузом бей! Твою мать!
Ээх! Опять дурни!
Затем меня пожалела тетя Тася – сестра бабушки. Она села на стул возле моей кровати и долго – долго сидела, пока я не заснул.
А в субботу вечером приехала мама. Одна, без папы. Папу не отпустили с работы. У них был какой – то аврал.
Мама привезла белые нитки. Бабушка взялась учить маму вязать. Но видно безрезультатно – вскоре послышались матюки в адрес мамы. Я закрыл уши.
Потом мама уехала, а я еще долгих 2 месяца ожидал окончания летних каникул чтобы вернуться домой к родителям.
Перед отъездом бабушка вручила мне сумку, в которой была белая скатерть. Она успела ее связать за день отъезда.
– Смотри, держи сумку в руках, а то сопрут в поезде.
– Сиди там, куда посадит тебя тетя проводник.
– Когда приедешь, тебя папа или мама снимут с поезда.
Скатерть получилась очень красивая. Тонкая ручная вязка. Тогда не было специализированных журналов по вязке крючком. И телевизора у нас не было чтоб подсмотреть. Узор бабушка придумала сама.
Скатертью накрыли стол в большой комнате. Соседи хвалили бабушку. Ни у кого такой скатерти не было.
А потом папа и мама стали получать больше денег и купили себе иностранную, модную тогда скатерть – с красными цветами и желтой бахромой.
– Очень дорогая! Смотрите дети не испачкайте ее.
Бабушкину сняли и положили в гардероб. Там она и лежала долгие годы.
"Дорогая" скатерть скоро вытерлась. Полиняла. Родители купили новую. Потом еще. О бабушкиной забыли.
О ней вспомнили. Когда мы с Ирой поженились. Кто – то принес и подарил ее нам. За прошедшие годы она не износилась. Белые крепкие нитки. Профессионально связанная. Прекрасный узор. Скатерть пережила и бабушку и моих родителей.
Вязанная скатерть из белых ниток на нашем столе.
Позолоченное колечко
Темноволосая, с вьющимися кудрями девушка стыдливо пряталась за широкую спину мужчины, стесняясь приблизиться к прилавку.
– Посмотри, Тася: правда красивые? Как настоящие, золотые! Опять же: внутри драгметалл. Серебро. Мы ж не буржуи какие, чтоб в золоте купаться!
Девушка, переборов смущение, взяла в руки кольцо: – Правда, Леня, очень красивые! Но наверно дорогие!?
Мужчина, а вернее молодой парень, с любовью смотрел на свою спутницу: – Зря сказал про буржуев, еще подумает, что я жмот какой! А что делать – и так всю получку за кольца придется отдать. Были бы деньги – купил бы настоящие, золотые! Родители Таси интеллигенты. Мать медсестра, отец – служащий на станции. Еще подумают: пожалел их дочери.
– Спасибо Леня, мне очень нравятся, – произнесла Тася, примеряя кольцо на безымянный палец, – я буду всем говорить, что это золотые! И пусть меня на бюро комсомола вызывают за пережитки прошлого! Нежно прижалась к спутнику.
– Товарищ, берем!
– Вам как: с коробочкой за пятьдесят копеек или сразу в карманчик положите, – с издевкой спросил продавец в черных нарукавниках.
Мужчина сжал кулаки, но взял себя в руки: Коробочку себе на нос поцепите! Буржуй недобитый! Мало ваших лабазов товарищ Киров позакрывал! Пошли, Тася!
В тот же день они расписались. Вечером в комнату, которую дало Лене депо за отличные показатели в труде и в связи с бракосочетанием, позвали своих друзей. Собравшиеся кричали "Горько", поднимали тосты за молодых, за товарища Сталина и товарища Кирова. Потом кто – то из гостей вытащил гармонь, и все сначала пустились в пляс, а после, обессиленные, начали петь. Разошлись под утро.
А через год у них родилась девочка. Назвали Эльзой. Электрический закон. Муж был бригадиром электриков. Дать такое имя посчитал правильным. Бригада поддержала.
Девочка вскоре умерла, а Леню убило током на крыше электрички, во время ремонта электросети. Замуж она больше не выходила. Всю жизнь прожила в одиночестве. Сначала в Ленинграде, потом, натерпевшись в блокаду, перебралась в Мурманск. Когда я родился, полюбила меня как своего внука, хотя была мне не родной бабушкой, а всего лишь ее сестрой. Каждое лето приезжала в гости на Украину. Баловала меня подарками. Ни в чем мне не отказывала. Защищала от строгой сестры.
На улице была оттепель. Таял снег. С крыш капало. На асфальте лужи. Папа стоял у входа в институт, дожидаясь меня. Я очень удивился – родители почти не навещали меня: – Здравствуй Игорь. Был в командировке. Зашел тебя проведать, сын. Отец пораспрашивал меня о здоровье, учебе и заторопился на вокзал: – У меня скоро поезд.
Спустя пару недель я приехал на зимние каникулы, и узнал истинную причину прихода отца: он возвращался с похорон из Мурманска – умерла бабушка Тася: – Прости, Игорек, не хотел тебя расстраивать: бабушка Тася умерла. И отдал мне кольцо – то самое, позолоченное. Папа нашел его в кошельке, с которым бабушка Тася не расставалась. Кольцо бабушке стало маленькое, но она всегда носила его с собой.