12
Освободившись от омраченности иллюзиями, Степан Степанович Гудков стал еще больше любить ходить в гости, веселиться, гулять и выпивать. Причем на все случаи жизни у него были припасены какие-нибудь стихотворные приветы, довольно графоманские по форме и хулиганские по содержанию.
Скажем, шел он на именины. Тогда это звучало так:
Птичка какает на ветке,
Баба ходит за овин,
Разрешите вас поздравить
Со днем ваших именин.
13
Когда Степан Степанович хотел наглядно показать Изучающему Путь, что тот слишком привязан ко внешним признакам вещей, а не созерцает их общий корень в глубинах собственной сокровенной природы, он выражался красноречиво и убедительно. Короче, он так говорил:
- Мелко плаваешь по луже,
Вся задница снаружи.
И им везде восхищались.
14
После того как в России победила Великая Октябрьская социалистическая революция, мой дед Степан, несмотря на внезапное просветление, был назначен на крупный руководящий партийный пост.
Он, обладавший неразличающим сознанием (Степан Степанович Гудков все вокруг считал самим собой, то есть Богом), Он - воплощение Славы Бытия, иной раз для некоторого самосохранения делал вид, что так же, как и все миряне, делит жизнь на добро и зло, победы и поражения, ошибочное и правильное, знание и невежество, движение вперед и отступление, живых и неживых, прямое и кривое, большевиков и меньшевиков.
Единственное, что ему никогда не удавалось, это заявлять такие вещи всерьез. Когда, выступая на многолюдной партконференции, он хотел подчеркнуть отличие одной политической фракции от другой, он всегда находил очень яркие и запоминающиеся образы. Например:
- Вот задница и вот задница, а какая разница!
15
Осенью 1919 года Степана Гудкова призвали на Южный фронт. Здесь Красная Армия переживала тяжелые поражения, которые поставили под угрозу самое существование Советской республики.
С востока рвался к Волге Колчак. На Западном фронте Юденич уже занял Гатчину и подходил к Петрограду. После разгрома генерала Краснова Деникин объединил под своим командованием контрреволюционные силы Юга. К концу августа он завладел почти всей Украиной с Киевом и Одессой. В сентябре Деникин занимает Курск, в октябре - Орел.
Раз едет Степан в поезде при полной амуниции с мешком ручных гранат… А напротив него сидит крестьянин и гнусаво так спрашивает:
- Оре-ехи везешь продавать?
Степан молчит, ничего не отвечает.
А тот опять:
- Оре-ехи везешь продавать?
И так всю дорогу, пока в степи на полустанке на этот южный поезд не напали бандиты и не начали жестоко грабить пассажиров.
Тогда Степан развязал мешок, вынул из мешка гранаты, выскочил в проход, весь обвешанный гранатами, схватился за чеку и заорал страшным голосом:
- А ну, ложись, гады, суки, взрываю состав!!!
И такой у него был при этом чумовой и отвязанный вид, что бандиты на ходу повыскакивали из поезда.
Не испугался лишь один - атаман, самый сильный, жестокий и дерзкий бандит. Он не боялся ни бога, ни черта, ни смерти и очень гордился своим бесстрашием. Сколько они грабили деревень, поселков, хуторов, поездов - и товарных, и пассажирских, - никогда он ни перед кем не отступал. Пуля его не брала, он был словно заговоренный: в любой перестрелке ни единой царапины.
Поэтому он спокойно вышел к Степану и встал перед ним с заряженным револьвером.
- Считаю до трех, - сказал Степан, держась за чеку. - Нет, до четырех! Раз… Два… Три…
- Первым сдохнешь, - сказал бандит.
- Я давно уже мертв, - ответил Степан.
- А эти? - спросил атаман, обведя дулом револьвера перепуганных крестьян в вагоне.
- Все как есть мертвецы, - сказал Степан.
Они скрестили взгляды. Вдруг в глазах Степана бандитский атаман увидел такую готовность погибнуть в любую секунду, что даже он, всегда презиравший смерть, похолодел.
Зато Степан в глазах бандита хоть и увидел полную готовность умереть, но не сию секунду, а спустя примерно дня четыре, поскольку его банда только что награбила добра, ему хотелось погулять, попировать: жратва, горилка… И там у них была одна вдова - он ей собрался подарить вот эту шаль. Короче, не сейчас.
- Четыре, - сказал Степан.
Бандит опустил револьвер и выпрыгнул из поезда.
Степан посмотрел, как он покатился, сжавшись в комочек, под откос.
Говорят, после этого случая атаман запил, где б он ни был, куда бы ни шел - перед ним, как живое, стояло лицо Степана. Он впал в жуткую меланхолию, забросил бандитскую жизнь и в конце концов ушел в Спасо-Преображенский монастырь, где стал черным иноком, святым отшельником, известным в народе под именем Инок Александр.
Степан Гудков очень аккуратно снял с себя гранаты, упаковал их в мешок, сел на место и спокойно поехал дальше.
- А я думал, ты оре-ехи везешь продавать, - разочарованно сказал крестьянин и потерял к нему всякий интерес.
16
У жены Степана Фаины в деревне Семёнково Серебрянопрудского района Тульской области жила семья Посиделкиных: мать Аграфена Евдокимовна, две сестры - Маруся и Анна - и брат Василий. Спасаясь от голода, все они переехали в Москву и поселились у Фаины со Степаном в их однокомнатной квартире в Большом Гнездниковском переулке.
Степан всех приютил, кормил, одевал, но каждое утро собирал своих родичей вокруг себя и, прежде чем сесть за стол завтракать, часа полтора или два обучал их буддизму Чистой Земли.
- Не ищите славы и счастья в этой жизни ценой недостигнутого просветления и грядущего страдания, - он говорил, восседая на своем кресле среди пятерых Посиделкиных. - Старайтесь! Старайтесь! Чувствующие существа должны спасать себя сами. Будды не могут это сделать за вас. Если бы они могли, Будд было бы уже столько, сколько песчинок пыли! Каждый был бы теперь спасен. Тогда почему вы и я все еще мечемся в волнах жизни и смерти, вместо того чтобы стать Буддами?…
Надо сказать, что этими своими речами, исполненными убойной космической энергии, Степан Степанович Гудков очень сильно всех доставал. Особенно брата Василия, давно свернувшего со столбовой дороги постепенного просветления, по которой столь неуклонно шагали его дед и прадед, в конце концов уподобившиеся Буддам.
Василий первым подавал голос на исходе второго часа:
- Мы люди темные, деревенские, - заводил он свою волынку, - нам непонятна, Степа, твоя городская премудрость.
Степан ему - моментально:
- Остается ли человек в заблуждении или испытывает озарение, это зависит от него самого, а не от того, где он обитает: в городской или сельской местности.
- Мы ваши бедные родственники, - жалобно продолжал Василий. - Мы к вам приехали не за наставлениями, а покушать. Если я сейчас же не сяду завтракать, я подохну от голода.
Степан - этому испорченному сыну небес:
- Волны моря поднимаются и опускаются. Но море от этого не прибывает и не убывает. Формы могут приходить и уходить, но чудесная сущность реальности не увеличивается и не уменьшается. Дохни, Вася! На твоем могильном камне будет начертано: "Сдох, не дождавшись завтрака".
- Можно, я его убью? - спрашивал всякий раз Василий у своей мамы Аграфены Евдокимовны.
Но мама ему не разрешала.
17
Аграфена Евдокимовна Посиделкина - мать Маруси, Фаины, Анны и дядьки Василия была простая деревенская неграмотная бабуся, кругленькая, румяная, как яблочко наливное, хотя ее звали Груша. Много раз бабушку Грушу пытались обучить грамоте, но она оказывала отчаянное сопротивление.
- Все это мне лишнее! - отвечала она.
Бабушка Груша знала главное, то, что действительно необходимо в жизни человека. Я имею в виду, что, несмотря на свою абсолютную неграмотность, она великолепно умела считать. Аграфена Евдокимовна Посиделкина была прирожденным мастером, даже, можно сказать, виртуозом устного счета. Она еще в деревне Семёнково этим отличалась. К ней все старушки приходили консультироваться - что им на рынке почем продавать, и какую выручку домой принести, и как при своей темноте и неграмотности не обсчитаться и не оказаться в убытке. Соседи просто диву давались, до чего она быстро и точно в уме все могла подсчитать.
Когда бабушка Груша переехала в Москву, она часто ходила в Елисеевский магазин. Там тоже продавщицы удивлялись, как эта простая деревенская бабуля мигом обнаруживала, если они сдачу неправильно давали. Причем не только ей, но и другим покупателям.
Однажды Аграфена Евдокимовна в своем черном платочке стояла в очереди за неким почтенным господином в шляпе, в очках и с можжевеловой тростью. Вдруг она видит - его обсчитали.
- Вас, - говорит, - обсчитали, отец мой родной. Вам не додали тридцать три копейки.
Он проверил - верно, именно тридцать три копейки!
- Спасибо, гражданочка, - он говорит, - я, видимо, замечтался и не заметил. Хотя я профессор и даже автор учебника по высшей математике. Финкельштейн Лазарь Моисеевич.
- А я бабушка Груша, - представилась Аграфена Евдокимовна. И приветливо добавила: - Неграмотная.
- А как вы обнаружили, что меня обсчитали? - спросил Лазарь Моисеевич. - Причем с такой точностью?
- Почуяла, - отвечает бабушка Груша.
- Ну, вы ведь умеете прибавлять, вычитать? Таблицу умножения знаете? - заинтересовался Лазарь Моисеевич.
- Нет, сударь мой, не знаю.
- А, например, вы сможете сосчитать, сколько будет - три с полтиной прибавить к четырем рублям? - спрашивает профессор.
Бабушка Груша:
- Зачем это вам?
- Дочь купила на рынке двух поросят, взяла с собой десять рублей, а сдачу принесла полтинник.
- Обманули ее, - говорит Аграфена Евдокимовна. - Прохиндеи! Если парочка поросят - семь с полтиной, два с полтиной должны были сдачи дать, а ее, золотой мой, на два рубля обсчитали. Может быть, зайдете к нам чаю попить?
- Охотно! - согласился Лазарь Моисеевич. - А если, к примеру, на даче, - они уже ехали в лифте, - мы с женой вырастили в огороде восемнадцать кабачков. Из них двенадцать мы собираемся увезти в Москву, а шесть продать соседям - профессорам математики и физики Чеснокову и Сорокину по семьдесят четыре копейки штука. Сколько мы получим от Чеснокова и Сорокина?
- Четыре рубля сорок четыре копейки, - сказала бабушка Груша. - Если они возьмут у тебя по такой спекулятивной цене. Тогда ты им и остальные отдай - плюс еще будет восемь рублей восемьдесят восемь копеек, чем плохо? За весь урожай получите с супругой тринадцать рублей тридцать две копейки. А в городе на рынке кабачки сейчас по сорок копеек, если к закрытию подойти, то и по тридцать пять найти можно. Возьмешь двенадцать кабачков - отдашь четыре двадцать. А восемнадцать штук обойдутся тебе, душа моя, всего в шесть рублей тридцать четыре копейки. Да ты заходи, батюшка, вот это мои дети. А это, дети, мой знакомый профессор математики Лазарь Моисеевич. Его в Елисеевском обсчитали. И дочку его обсчитали на рынке, она поросят покупала, а ей двух рублей недодали. Они всей семьей на даче растят кабачки.
Дочери Анна, Фаина и Маруся - с мужьями Гергардом, Степаном, отцом Никодимом и братом Василием прямо онемели от такого блестящего знакомства. А Лазарь Моисеевич Финкельштейн и бабушка Груша уединились на кухне, закрыв за собой дверь.
Тогда дети бабушки Груши столпились у двери и стали подслушивать.
- Моя лекция в университете длится шесть академических часов, - услышали они звучный баритон академика Финкельштейна. - В неделю я имею три присутственных дня. За каждый час мне платят двадцать семь рублей восемнадцать копеек. Сколько я должен получать в месяц? Уж не обманывает ли меня ректор университета?
- Зарплата у тебя хорошая, - не раздумывая, отвечала бабушка Груша. - Тысяча девятьсот пятьдесят шесть рублей девяносто шесть копеек в месяц. За такое место зубами надо держаться. На кабачках сейчас вряд ли проживешь.
- Не может быть!!! - воскликнул профессор Финкельштейн. - Я потрясен, как вы сосчитали?!! Впрочем, зарплата действительно неплохая, иной раз даже удается отложить на черную старость. Только вам, Аграфена Евдокимовна, доверю свою тайну вклада. У меня сейчас на сберкнижке девять тысяч восемьсот сорок восемь рублей пятьдесят семь копеек. И каждый месяц с зарплаты я регулярно кладу туда двести пятнадцать рублей восемнадцать копеек. До пенсии мне остается пять лет, плюс пять процентов годовых и тринадцатая зарплата. Не подскажете ли, на какую мне сумму рассчитывать, когда я уйду на заслуженный отдых?
А бабушка Груша:
- Деньги такие тебе набегут: тридцать семь тысяч пятьсот пятьдесят девять рублей сорок одна копейка. С голоду, сударь мой, не помрешь. Только б не раскулачили.
- А если взять, - закричал в страшном возбуждении Лазарь Моисеевич, - и на все - накупить лотерейных билетов по тридцать копеек штука. Сколько выйдет билетов?
- Не одобряю я эту твою идею, Моисеич! - строго сказала Аграфена Евдокимовна. - Сто двадцать пять тысяч сто девяносто восемь билетов - ты их зараз не утащишь! И всего десять копеек получишь сдачи. Риск-то какой большой, а ничего не выйграешь? По миру пойдешь?
В общем, дети бабушки Груши из-за двери только и слышали, как профессор высшей математики, мировое математическое светило Финкельштейн Лазарь Моисеевич в величайшем волнении восклицал:
- Невероятно!
- Потрясающе!
- Фантастика!
- Полностью за гранью человеческих возможностей!
- Да вы гений, Аграфена Евдокимовна, - возопил он наконец. - У вас феноменальные математические способности!
- Какой там гений, - скромно отвечала бабушка Груша. - Просто копейка рубль бережет, а денежки счет любят.
- А если денежки, поросят, кабачки, лотерейные билеты мы отбросим в сторону? - вдруг спрашивает профессор. - И возьмем абсолютно абстрактные цифры, например: триста восемьдесят шесть умножить на семьсот семьдесят два? Сколько будет?
А бабушка Груша:
- Откуда мне знать, Лазарь Моисеич, я же неграмотная.
- Ну, семь плюс восемь?
- Не спрашивай, Моисеич, не знаю.
- Не верю!!! - закричал заполошный Лазарь Моисеевич. - Вы меня просто хотите обдурить!
Сестры с мужьями и брат Василий за кухонной дверью даже испугались, что Лазарь Моисеевич бабушке Груше сейчас по шее надает. Хотя он и пожилой благовоспитанный академик, но их мать-старушка любого доведет до белого каления.
- А ну, посмотрите мне в глаза!!! - велел он бабушке Груше страшным голосом.
И тут она посмотрела ему в глаза, ее дети поняли это даже из-за двери по звенящей тишине, которая разлилась по всей квартире. И в ее глазах он увидел глубокий покой, бездонную чистоту, запредельную ясность и неподвижность.
- Она святая!.. - прошептал профессор Финкельштейн.
Ударом ноги он резко распахнул дверь на кухне, стукнув по лбу приникшего к дверной щели отца Никодима, пошатываясь, вышел в прихожую и, отказавшись от чая, ушел, позабыв на вешалке трость, перчатки и шляпу.
18
Бабушка Груша ходила в церковь, молилась, крестилась, но иногда, случалось, лукавила, мошенничала и подворовывала.
К примеру, гостит она у старшей дочери Маруси с ее мужем - священником отцом Никодимом. Пойдет - незаметно - из холодильника продуктов у них наберет - кефирчика, постного масла, сыра, пирожков, и едет с гостинцами к средней дочке - Фаине со Степаном. Все им отдаст, побудет у Фаины, потом без спросу, тайком, прихватит пару селедок и отнесет младшей дочери Анне. У той тоже втихаря из буфета отсыпет сахарного песка, конфет, печенья - вот и гостинец для сына Василия. А по секрету от Василия (уж он бы ей задал, если бы застукал!) - полную сумку гастрономических продуктов - Василий сало свиное любил, купаты, жирную колбасу, - такая радостная! - везет через всю Москву Марусе с Никодимом.
Дети ее ругали. А между тем, такой круговорот еды в природе шел всем на пользу, хотя в то время об этом никто не подозревал. Тогда ведь не знали, что в Индии есть наука - аюрведа, которая как раз и занимается подобными вопросами: это можно есть, это нельзя - в зависимости от индивидуальных особенностей организма. Бабушка Груша была стихийным мастером аюрведы. Поэтому ее родственники жили долго и умирали практически здоровыми.
Точно так же Аграфена Евдокимовна обращалась с полностью незнакомыми людьми. На вокзале, например. Ей дали комнату недалеко от Павелецкого вокзала. Тихая, незаметная, придет бабушка Груша в зал ожидания, внимательно окинет взглядом пассажиров, их багаж, отметит про себя, у кого из спящих одинаковые чемоданы, возьмет - раз-раз и чемоданы поменяет!
Раньше ведь не было такого чрезмерного разнообразия - все чемоданы были коричневые, фанерные, с кожаными или металлическими уголками и жесткой скрипучей ручкой.
Я думаю, и содержимое было довольно однообразным, но бабушка Груша считала, что всем это будет веселый сюрприз.
Обычно ее проделки сходили ей с рук, но как-то раз она все-таки попалась. Аграфена Евдокимовна шла в церковь Архангела Гавриила на Варварке, а на паперти сидел нищий с забинтованной ногой. И у него была картонка с просьбой: "Подайте на костыль!".
Груша оглянулась - видит, в садике на лавочке дышат свежим воздухом старик со старухой, а рядом с дедушкой - видавший виды потрепанный костыль. Тогда Аграфена Евдокимовна со всем смирением и кротостью, на какие только была способна, приблизилась со стороны газона к этой весьма пожилой, почтенной паре, чуть ли не у них на глазах взяла без разрешения костыль и отнесла на паперть нищему. Тот даже заплясал от радости.
В это самое мгновение старик, оставшись без своего верного потрепанного друга, внезапно обнаружил пропажу и поднял ужасный крик, мол, вот как в России относятся к герою, оставившему ногу на полях сражений.
А там же - в садике церковном - стояла чья-то инвалидная коляска.
Недолго думая Аграфена - хвать эту коляску! - и прикатила обобранному ею старику.
- Садитесь, - говорит, - дедуля! Довольно вам, - она сказала, - в вашем преклонном возрасте, как мальчишке, на костыле скакать. А вы, бабуля, до конца дней своих теперь своего дедулю на коляске будете возить, как младенца.
И с чувством выполненного долга пошла, наконец, в церковь.
Зашла, перекрестилась и прямиком направилась к небольшой, потемневшей от времени, с виду не слишком приметной иконе Архангела Гавриила. Та за колонной висела слева от алтаря. Про эту икону ходили слухи, что с помощью ее чудодейственной силы русские одержали несколько знаменитых воинских побед - ну, и среди других называли Ледовое побоище, Куликовскую битву и Бородинское сражение.
Тем временем из церкви на улицу выводят инвалида - хозяина той самой инвалидной коляски - большого парня с крепкими руками, но слабыми ногами. Вели его два бугая, видно, братья - уж очень они все трое были похожи друг на друга. И с ними мать-старушка.
Как мать увидела, что нет коляски, так за голову и схватилась.
- Люди добрые! - голосит. - У инвалида безногого коляску украли!!!
Вдруг наша бабушка Груша появляется из церкви, и на груди у нее под кофтой замотанная в платок чудотворная икона с изображением Архангела Гавриила.