Я присмотрелся к блистательной палитре цветов на лице Мэнди. То были не просто губная помада и тушь для ресниц, нет, то была сложная композиция с использованием чистых и смешанных тонов и оттенков – розовых, голубых, коричневых. Все это великолепие, весь этот праздник цвета венчала взбитая копна платиновых волос.
– Обычно я делаю начес, – пояснила Мэнди, словно читая мои мысли.
– С такими занятиями во время поездок вы наверняка привлекаете к себе всеобщее внимание, – предположил я.
– Бывает иногда, – согласилась Мэнди. – Вот, например, вчера я остановилась у бензоколонки, а следом подъехал грузовик, который прилипал ко мне всю дорогу. Водитель выходит и говорит: "Мэм, я еду за вами уже сорок пять минут и все время наблюдаю. Сначала вы красились. Потом причесывались. Потом чистили ногти. Ну я и решил посмотреть на вас поближе." С этими словами он подмигнул мне и заметил, что я очень хорошенькая, но потом стал серьезным и одним духом выпалил: "Можно вас кое о чем спросить? Вы каждые две минуты смотрите куда-то вбок, вроде как на место рядом с собой, и каждый раз чему-то потешаетесь. Что там было?" – "Там стоит мой телевизор, – ответила я. – Мне не хочется пропускать мыльные оперы".
В это время мы свернули с дороги в сад Джо Одома. В окнах погруженного во мрак дома мерцали огоньки свечей. У забора стояли, склонившись к земле, двое мужчин. Один держал фонарь, а второй, в больших резиновых перчатках, опустившись на колени, колдовал возле электрического счетчика громадными пассатижами, явно стараясь соединить два кабеля.
– Осторожнее, Джо, – предостерег мужчина с фонарем.
Над кабелем взлетел сноп искр, и в соседнем доме на мгновение погас свет. Потом он вспыхнул снова, и в доме Джо тоже осветились все окна. Из здания раздались ликующие крики. Джо поднялся.
– Ну что ж, на этот раз меня, кажется, не стукнуло, – констатировал он, – подождем следующего.
Он молча поклонился в сторону соседнего дома.
Джо Одом оказался седеющим усатым блондином. На Нем была надета легкая синяя рубашка с открытым воротом, индейские штаны и ковбойские сапожки – коричневые с белым. На вид Джо было не более тридцати пяти, и выглядел он на удивление безмятежным, особенно для человека, который только что с риском для жизни совершил акт высоковольтного электрического воровства.
– Лед доставлен, – доложила Мэнди.
– И ледяной человек, кажется, тоже. – Лицо Джо осветилось смущенной улыбкой. – Обычно я не слоняюсь в саду по ночам, – добавил он, – но, видите ли, тут у нас возникли кое-какие проблемы и пришлось немного повозиться. – Он стянул с рук резиновые перчатки. – Можно считать, что в этом деле я стал хорошим спецом. А еще я умею включать воду и газ. Запомните это – когда-нибудь вам может понадобиться моя помощь. Вот с телефоном дело обстоит хуже. Я могу подсоединить отрезанный телефон, но он после этого только принимает звонки. Позвонить самому по нему невозможно. Как я ни бился с ним, ничего не вышло.
Где-то под ступеньками щелкнул воздушный кондиционер.
– Какой приятный звук! – объявил Джо. – Почему бы нам теперь не пойти в дом и не выпить за это – за свет, посудомоечную машину, микроволновую печь, холодильник и за электрическую компанию города Саванны. Ну и за… – Он поднял воображаемый бокал и повел рукой в сторону соседнего дома. – За всех на свете.
Жилище Джо Одома было обставлено в такой манере, какой я не ожидал увидеть в столь ветхом доме. На первом этаже я заметил буфет старинной английской работы, на стенах висели писанные маслом портреты восемнадцатого века. Увидел я и антикварные канделябры. Украшал гостиную великолепный рояль "Стейнвей". Полы устилала пара-тройка восточных ковров. Установить точное их количество было невозможно, потому что во всех комнатах находились люди. Мне показалось, что это не званый вечер, а обыкновенная ночлежка.
– Я юрист, специалист по налогам, – говорил между тем Джо, – брокер по недвижимости и пианист. Когда-то работал в одной юридической конторе, но пару лет назад уволился и перенес сюда свой офис, чтобы сочетать бизнес и удовольствие в тех пропорциях, которые нравятся мне, а не хозяину. В то время от меня ушла третья жена. – Кивком головы Джо показал на молодого человека, прикорнувшего на кушетке в гостиной. – Это Клинт. Если вам понадобится съездить в Атланту, Клинт будет счастлив взять вас с собой. Он гоняет туда трейлеры и очень любит компанию. Однако, должен вас предупредить, что он проделывает путь до Атланты меньше, чем за три часа. Никто не отваживается с ним ездить больше одного раза.
На кухне сидела какая-то рыжая девица с конским хвостом и оживленно разговаривала по телефону. Джо сказал, что она – диск-жокей одной из Саваннских радиостанций. Потом добавил, что человек, с которым она встречается, недавно арестован за торговлю кокаином и за угрозы в адрес полиции. В столовой блондин в белой рубашке и белых брюках стриг какую-то даму.
– Это Джерри Спенс, – поведал мне Джо. – Он стрижет всех нас, а в настоящий момент стрижет Энн, мою первую и вторую жену. Мы с Энн были влюблены друг в друга еще в детстве. Первый раз мы поженились, когда я учился в юридическом колледже, а второй раз – в годовщину нашего первого развода. Вы уже, конечно, познакомились с Мэнди, так вот – она моя четвертая жена-в-ожидании.
– И чего же она ждет? – спросил я.
– Ждет окончательного прохождения всех формальностей с разводом, – ответил Джо. – Никто не может сказать, когда это произойдет, потому что ее адвокат – законченный лодырь и не в состоянии собрать все нужные бумаги. Но мне кажется, что нам грех на это жаловаться, потому что адвокат Мэнди – это я.
Центром общения в доме являлась кухня, окна которой выходили в сад. Там стояло пианино, и именно отсюда по всей округе разносились музыка, пение, веселые голоса и смех.
– Я заметил, что вы не запираете свою парадную дверь, – сказал я.
– Это верно, я ее не запираю, – подтвердил Джо. – Очень уж хлопотно каждый раз спускаться в прихожую и спрашивать, кто пришел. То было сущее наказание для моей третьей жены, – рассмеялся Одом.
– Для меня это тоже становится сущим наказанием, – капризно проговорила Мэнди. – Особенно с тех пор, как нас на прошлой неделе обворовали. Джо говорит, что ничего не было, но я знаю, что нас действительно обокрали. В четыре часа утра, когда мы оба уже спали, я проснулась от какого-то шума внизу и стала расталкивать Джо. "Джо, к нам забрался вор," – сказала я, но он и ухом не повел. "Это может быть кто угодно," – отмахнулся он от меня. Но я была уверена, что это воры. Внизу открывали шкафы, выдвигали ящики столов и вообще творили Бог знает что. Я снова разбудила его и попросила: "Джо, спустись вниз и посмотри, кто там". И что вы думаете – этот мистер Кул с трудом оторвал ухо от подушки и заорал на весь дом: "Энгус! Это ты, Энгус?!" Никто не отозвался, и вообще внизу наступила мертвая тишина. Тогда Джо сказал мне: "Ну что ж, если это вор, то его зовут не Энгус". С этими словами он опять уснул. Но это точно были воры и счастье еще, что нас не убили.
В середине этой тирады Джо заиграл на пианино.
– Утром, – сообщил он, – мы подсчитали убытки – три бутылки виски и полдюжины стаканов. Для меня это не воровство, а вечеринка. Жаль только, что нас на нее не пригласили. Это единственное, что раздражает меня в этой истории. – Улыбка Джо ясно говорила, что вопрос закрыт, во всяком случае, для него. – Я ведь уже говорил, что стал оставлять дверь незапертой ради удобства, но потом я понял, что, если звонок все-таки раздается, значит пришел тот, кого я не знаю. Звонок стал сигналом, что за дверью незнакомец. Я приучился не отвечать сам на подобные звонки, потому что скорее всего за дверью окажется шериф с какими-нибудь гнусными бумагами, и для него мне нет никакой нужды быть дома.
– Как и для старушек с молотками в руках, – ввернул я.
– С молотками? – изумился Джо. – Не убежден, что знаю хотя бы одну старушку, которая таскает с собой молоток.
– У той, которая разбила ваши окна, он точно был.
– Так это сделала старушка? – Джо выглядел совершенно озадаченным. – Мне, правда, и самому было Интересно, кто это сделал. Мы думали, что кто-то просто слишком сильно хлопнул дверью. Так вы хотите сказать, что видели эту старушку собственными глазами?
– Да.
– Ну, здесь, в Саванне, хватает маленьких старушек, – сказал Джо, – и, видно, одной из них я не принес счастья.
Было очевидно, что известие нисколько не опечалило Одома.
– Ну что ж, вы кое-что о нас уже знаете, а теперь расскажите нам о себе.
Я назвал себя, представившись писателем из Нью-Йорка.
– А, так стало быть, вы тот самый новый янки, о котором я уже порядком наслышан. Видите, ничто не ускользает от нашего внимания. Саванна – по-настоящему маленький городок, здесь все знают друг о друге все, и подчас это воспринимается весьма болезненно. Но, с другой стороны, все знают наших переодетых копов, а это несомненный плюс. Что же касается лично вас, то должен отметить, что вы возбудили в городе большое любопытство. Люди думают, что вы пишете очерк о Саванне и относятся к вам настороженно, однако, не пугайтесь, втайне все они хотят попасть в вашу будущую книгу. – Джо рассмеялся и озорно подмигнул мне. – Саванна очень своеобразное место, но если вы будете слушаться Братца Джо, то все будет в полном порядке. Но все же вам не повредит знать основные местные правила поведения.
Правило номер один: Всегда напрашивайся на следующую выпивку. Так делаются все дела. Именно там вы узнаете то, что хотели узнать.
– Думается, это правило мне подойдет, – заметил я.
– Правило номер два: Никогда не ходи южнее Гастон-стрит. Все настоящие саваннцы – КСОГи. КСОГ значит "к северу от Гастона". Мы предпочитаем сидеть в старой части города, не устраиваем здесь ярмарок и не выезжаем на юг, кроме тех случаев, когда принимаем приглашения богатых людей на пикники, которые устраиваются в Лендинге. Но для нас вообще все, что к югу от Гастон-стрит – это уже северный Джексонвилл, и мы, как правило, туда не ходим, пусть живут, как знают.
Правило номер три: Соблюдай большие праздники – день святого Патрика и день футбольного матча Флорида – Джорджия. Кстати говоря, в Саванне в день святого Патрика проводится третий по грандиозности парад в Америке. Сюда съезжаются гости со всего Юга. Все учреждения закрываются, кроме ресторанов и баров. Выпивку начинают продавать в шесть часов утра. Во время футбольного матча тоже пьют, но все сходство двух праздников на этом и кончается. Игра – это настоящая война между джентльменами Джорджии и флоридскими варварами. Мы запираемся в домах за неделю до матча, а после него требуется не меньше недели, а то и десяти дней, чтобы улеглись страсти. Мужчины Джорджии с молоком матери впитывают всю серьезность этой игры.
– Женщины тоже, – добавила Мэнди. – Можете спросить любую девчонку из южной Джорджии. Она скажет вам: "Надевать колготки можно только после матча Флорида – Джорджия".
Я почувствовал, что стремительно становлюсь другом Джо и Мэнди.
– Значит, так, – заговорил Джо. – Теперь, когда вы попали в наши ласковые руки, мы будем вас всячески опекать и очень расстроимся, если вам что-то будет нужно, а вы не попросите нас об этом, или если у вас будут неприятности, а вы не позовете нас на помощь.
Мэнди забралась на колени к Джо и пощекотала носом его ухо.
– Вы только поместите нас в свою книгу, – попросил он. – Вы, конечно, понимаете, что мы захотим сыграть самих себя в киноверсии, правда, Мэнди?
– Мммм, – прозвучало в ответ.
От избытка чувств Джо сыграл несколько тактов из "Ура Голливуду" (еще один мотив Джонни Мерсера).
– В этой вашей книге, если хотите, можете вывести меня под моим настоящим именем или назовите меня "Сентиментальным джентльменом из Джорджии", потому что это – истинная правда.
Я лишь сентиментальный джентльмен
Из Джорджии, из Джорджии,
Мне нравится смотреть на дам, стоящих в лоджиях.
Уж коль доходит до любви – тут я профессор,
Да, сэр!
Я – Мейсон – Диксонский любовник,
Смотри, какие персики вокруг,
Я их поклонник.
Здесь крошка каждая такому вас научит…
Лови момент и не рассчитывай на случай.
Я лишь сентиментальный джентльмен
Из Джорджии, из Джорджии,
Мне нравится смотреть на дам, стоящих в лоджиях.
Джо пел с таким победоносным шармом, что у меня вылетела из головы всякая мысль о том, что этот человек на моих глазах воровал у соседей электроэнергию и, по его же признанию, водил за нос служителей закона, увеличивая тем самым судебные издержки до Бог знает каких сумм. Его заискивающие манеры превращали все, что он делал, в добродушную забаву. Позже, провожая меня к выходу, он шутил и балагурил с таким легким изяществом, что только придя домой, я понял: прощаясь, Джо ухитрился занять у меня двадцать долларов.
Глава IV
ОБУСТРОЙСТВО
Начав таким образом многообещающую, хотя и несколько необычную светскую жизнь, я решил обставить свое жилище, чтобы в нем можно было комфортно жить и работать. Как можно догадаться, для покупки столь необходимых вещей, как книжные полки, секретер и настольная лампа, я посетил лавку всяческого старья, расположенную на окраине города. Лавка представляла собой захламленное, напоминающее хлев, складское помещение, несколько комнат которого были забиты столовыми минигарнитурами "Формика", диванами, офисной мебелью и всевозможной бытовой техникой, начиная от сушилки для белья и кончая овощерезками. Владелец восседал, словно Будда, за конторкой, время от времени выкрикивая "хэлло" посетителям и краткие распоряжения – последние относились исключительно к продавцу.
Продавцу можно было на вид дать около сорока лет, и отличался он на редкость неподвижным и маловыразительным лицом. Светло-шатеновые волосы были разделены прямым пробором, а руки, словно плети, свисали вдоль туловища. Одет он был чисто, но в сильно поношенные вещи, под стать тем костюмам и рубашкам, которые в изобилии висели на вешалке в углу одного из торговых залов. Меня сразу поразило, насколько здорово этот человек ориентировался в необозримом ассортименте своего магазина. На вопросы он отвечал примерно так:
– У нас есть семь вещичек такого типа, что вам надо – одна как новенькая, четыре – в приличном состоянии, одна сломана, но ее можно починить, а седьмую надо смело выбрасывать.
В дополнение к тому, что в его голове умещался подробный каталог товаров, продавец оказался истинным виртуозом в знании сильных и слабых сторон всех без исключения приспособлений, продававшихся в магазине, даже тех, которые уже давно якобы перестали существовать.
– Этот велосипед был очень хорош в пятидесятые годы, – говорил он. – У машины целых пять скоростей и, если постараться, можно найти к нему запчасти, и довольно быстро.
Такое отношение к делу настолько впечатлило меня, что я не сразу заметил одну деталь, которая поразила меня окончательно. Левое веко продавца пылало, словно закат накануне ветреного дня – на этот глаз была искусно нанесена тень для век отчаянно пурпурного цвета.
Эта подробность его макияжа настолько меня потрясла, что я какое-то время не слышал, что именно он говорил. Мне стало страшно любопытно, не происходит ли с этим человеком некая ночная метаморфоза – мне сразу представилась диадема, открытое платье, обнажающее плечи, и трепещущий в руке, затянутой в длинную белую перчатку, веер из страусовых перьев. Но, может быть, я ошибся? Может быть, это боевой раскрас панка? Кто знает, возможно, этот тихий человек с милыми мягкими манерами после работы надевает грубые башмаки на толстой подошве, рваную футболку и взбивает волосы в гребень.
Первое потрясение прошло, и я расслышал, наконец, что именно говорит продавец. В результате я, не торгуясь, купил то, что он мне показывал. Через неделю мне снова случилось заехать в этот магазин, и на этот раз я изо всех сил старался не слишком пристально разглядывать пурпурное веко продавца.
Пока он занимался мною, хозяин несколько раз окликал его, спрашивая что-то о том или ином товаре. Каждый раз продавец слегка поворачивал голову и, не глядя прямо на собеседника, давал ему подробную справку. После одной из таких реплик продавец произнес вполголоса:
– То, чего босс не знает, ни за что его не обидит.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил я.
– Ему это не понравилось, – ответил продавец, Показав на свой разукрашенный глаз. – Нет, не думайте, я не наркоман и не какой-нибудь чокнутый. Я просто люблю красить глаза. Я их всю жизнь крашу, но босс велел мне прекратить это дело, и я решил, что уйду из этого магазина и никогда больше сюда не вернусь. Но потом я подумал: "Ну-ка постой. Он никогда не встает со своего стула, а мой стол стоит слева от него, так что если я не стану поворачиваться к нему левым глазом, то он вообще ничего не заметит". Это было два года назад, и с тех пор он не сказал мне ни слова о моем глазе.
Когда я в следующий раз завернул в лавку, продавца не оказалось на месте, но вскоре он должен был вернуться. В ожидании я беседовал с хозяином.
– Джек – очень хороший человек, – говорил он, имея в виду продавца. – Он самый лучший из всех, кого я когда-нибудь знал. Правда, он имеет свои странности. Во-первых, он одинок. В нашем магазине и во всем, что здесь находится – вся его жизнь. За глаза я называю его "Джек – одноглазый пират". Нет, нет, не за его лицо, вовсе нет. Дело совсем в другом. Вы знаете, он накладывал тени на веки. Боже, это выглядело ужасно, и я сказал ему: "Я не могу терпеть такое в своем магазине! Никакой косметики, или я вас уволю!" И как вы думаете, что он сделал? Ни за что не угадаете! На следующий день он как ни в чем не бывало явился на работу и никакой косметики на нем не было, насколько я мог заметить. Правда, он стал как-то странно ходить по магазину, держась поближе к стенам, а иногда, как рак, пятился задом. Но как-то раз он прошел мимо зеркального шкафа и я четко увидел, что один глаз у него все-таки накрашен.
Я уже был готов выставить его за дверь пинком под зад, но передумал. Он очень хорош в своем деле и своим видом нисколько не шокирует покупателей. Поэтому я промолчал. Но с того дня Джек все время отворачивается от меня накрашенным глазом, он вообще не поворачивается ко мне левым боком. Он, наверное, думает, что я или слепой, или полный идиот, но меня это совершенно не волнует. Он притворяется, что не пользуется макияжем, а я притворяюсь, что ничего не вижу и не знаю, как он наплевал на мои пожелания. А он тем временем воротит от меня нос, разговаривает со мной, повернувшись вполоборота и цедя слова уголком рта, и надеется, что я никогда ничего не замечу. А я подыгрываю ему, делая вид, что и в самом деле ничего не замечаю. Не знаю, право, кто из нас больше сумасшедший – я или "Джек-одноглазый пират", но, как видите, мы с ним прекрасно уживаемся в магазине.