Она пела под собственный аккомпанемент латышскую песню. Слов Мартын, конечно, не понимал. Мелодия не произвела впечатления. Она была какой-то слишком правильной, "квадратной", без неожиданных отступлений, убеганий и возвращений, которыми изобиловала советская музыкальная эстрада. Но было трогательно уже то, что девушка поет в телефон специально для начальника караула Мартына Зайцева.
Потом Дзинтра сказала, что это народная песня, латыши поют ее в семейном кругу и в застолье. Это было странно. В застолье? Такую "гладкую" песню, безо всякого озорства? Как по-разному у всех…
Они поговорили об этом. Потом договорились, что в среду Мартын придет к Дзинтре в гости. На прощанье девушка поцеловала микрофон телефонной трубки. Мартын положил трубку на рычаг, стер с лица блаженную улыбку и вернул себе строгий облика начальника караула.
* * *
Ты прими мою голову, милая,
Положи на высокую грудь…
Эскадренный миноносец "Озаренный" вышел из дока и приступил к береговой стадии ремонта. Мартын Зайцев принимал у заводской бригады согласование приборов управления стрельбой. Десятки сельсинов – небольших трехфазовых моторчиков – должны были быть выверены по единому нулю и по любому произвольно взятому направлению. Сельсины, сельсины, труженики артиллерийской автоматики! Любой их сбой грозил провалом будущих артстрельб. Мартын носился по кораблю, как угорелый. Он взлетал на КДП – командно-дальномерный пост, списывал показания приборов, потом скатывался по скобтрапу в вниз, проверял шкалы орудийных прицелов и спускался в ЦАП – центральный артиллерийский пост, который находился ниже ватерлинии. Однажды на палубе его перехватил рассыльный дежурного по кораблю.
– Товарищ капитан-лейтенант! Старпом сказал, чтобы вы, когда освободитесь, прибыли в его каюту.
Уважает Мартына начальство. Не "вызывает старпом", а "когда освободитесь"!
Освободился Мартын перед самым обедом. В каюте старпома оказался гость – флагманский артиллерист Балтийского флота – крупный немолодой мужчина с погонами капитана первого ранга.
– Товарищ капитан первого ранга! Разрешите обратиться к старпому! – дисциплинированно начал Мартын.
– Отставить! – Сказал флагарт. – это я вас вызывал. Садитесь, пожалуйста.
Мартын сел на короткий диванчик.
– Скажите, Мартын Сергеевич, до службы на "Озаренном" вы были знакомы с дивизионным артиллеристом?
– Так точно! – отрапортовал Максим. Диварт – мой учитель. Я проходил у него стажировку здесь, на "Озаренном". – Чуть подумал и добавил: – это настоящий ас нарезной артиллерии.
– Мамонт, – откликнулся флагарт. И этих мамонтов осталось совсем немного. А нарезная артиллерия пока еще преобладает на флоте. Вот и дивизионный ваш через три месяца уходит на пенсию.
– Как на пенсию? – удивился Мартын. Он ощущал себя пробегающим первый этап интенсивной жизни и сослуживцев своих рассматривал, как товарищей по команде, азартно бегущих в одном направлении. И вдруг – на пенсию! Это что ж – такая короткая дистанция? Вслух сказал:
– Он же молодой еще, диварт!
– Сорок пять, – сказал флагманский артиллерист. – Он просто выглядит моложе.
Мартын молчал. А "флажок" продолжал:
– Вы капитан-лейтенант Зайцев, котируетесь на его место. Диварт вас рекомендует. Аттестации по службе у вас тоже положительные. Вы скажите мне, только серьезно: справитесь?
И Мартын серьезно сказал:
– Справлюсь.
И вдруг ему причудилось, что здесь, в старпомовской каюте, незримо присутствует Дзинтра и смотрит на Мартына, на то, какой он серьезный и уважаемый начальством человек, и в ее больших зеленых глазах плещется тихое одобрение. В этот момент в динамике принудительной трансляции что-то щелкнуло, оборвалась музыка, и голос дежурного офицера произнес:
– Команде обедать!
– Мартын! Наконец-то! Ой, какие цветы, как это мило! Заходи, раздевайся. Шинель сюда… Не шинель? А что же это? Плащ-пальто? Как интересно. А я и не знала. Вот сюда повесть свое пальто… плащ. Проходи в комнату… не надо разуваться, вытри ноги, и все. Проходи. Знакомься: это мои родители. Мама, папа, это Мартын, мой друг.
Родители! Они совершенно не входили в планы Мартына на сегодняшний вечер. Это была неожиданная вводная, как говорят на флоте. Но Мартын, человек собранный, ничем своего разочарования не выдал, сдвинул каблуки, слегка наклонил голову:
– Мартын Сергеевич Зайцев!
И стоял, ждал, первым руку не протягивал – Имант! – представился отец, пожимая крепкую веснушчатую ладонь.
– Простите, а отчество?
– У нас по отчеству называют только на партийных собраниях. Имант и все.
Это был коренастый человек, от него веяло спокойствием и какой-то надежностью. И рукопожатие у него было крепкое.
А маму Дзинтры звали Инге. Она подала руку ладошкой вниз – скорее для поцелуя, чем для рукопожатия. Мартын колебался всего мгновение. В голове пронеслось: "А и мы не лаптем щи хлебаем!"
Он склонился в поклоне и приложился к ухоженной женской руке.
Дзинтра демонстративно похлопала в ладоши: ай да Мартын!
Квартира состояла из двух комнат: большой проходной и маленькой "девичьей". В большой ком нате отодвинутый от стены шкаф образовывал некий альков, где спали родители Дзинтры. Таким образом, если девушка возвращалась домой поздно, она проходила к себе, не разбудив маму и папу.
Обстановка "девичьей" состояла из неширокой кровати, письменного стола, пианино, тумбочки, на которой стояла радиола, узкого шкафа, двух кресел и пуфа. Войдя вслед за Дзинтрой в комнату, Мартын увидел, что кресла стоят друг против друга, между ними – пуфик, превращенный в своеобразный столик. Для этого на пуфик положена квадратная дощечка, покрытая салфеткой, а на дощечке – вино, бокалы, бутерброды и печенье. Начало свидания было многообещающим. Дзинтра поставили на проигрыватель пластинку. Тихая музыка разлилась по комнате – уместный фон для легкого вина.
Они сидели друг против друга, подняв бокалы. Мартыну казалось, что они давно знакомы, и то, что он о ней ничего знает – досадная случайность. Вдруг вот что бросилось Мартыну в глаза: На Дзинтре был зеленый халат. Новый, ненадеванный – нестиранный. Купленный, стало быть, специально, чтобы понравиться Мартыну.
– Вот ты и покраснел, – засмеялась Дзинтра. – вспомнил разговоры о зеленом халате?
Мартын не ответил на этот вопрос. Дзинтра выглядела соблазнительно, притягивала к себе, как магнит притягивает к себе стальной болт. Но не мог же он вскочить с кресла и, как дикарь… Не мог. И, осушив бокал, спросил:
– Скажи, а где ты работаешь? Я ведь тебя совсем не знаю… Дзинтра засмеялась:
– Это тебе мешает?
– Нет, сказал Мартын, – но все-таки интересно.
– А в визитку заглянуть не догадался?
– Только номер телефона посмотрел, – сказал Мартын и покраснел.
– А прочитать два слова времени не хватило? – засмеялась Дзинтра. – Понимаю: служба. Только соберешься почитать визитку, а служба – тут как тут…
– Да ладно, – отмахнулся Мартын. И неожиданно для самого себя бухнул:
– Меня на повышение выдвигают…
– Здорово, – одобрила Дзинтра, перестав смеяться, А я работаю в горисполкоме, в отделе озеленения. Начальником отдела.
– Начальником? – удивленно воскликнул Мартын, но интерес к вопросу потерял, взгляд его упирался в дверь, вернее – в задвижку на двери.
– Начальником – подтвердила Дзинтра. – Ты у себя там начальник, вот и я тоже…
Мартын молчал некоторое время, потом решился:
– Дзинтра, можно я запру дверь на задвижку?
– Зачем? – удивилась Дзинтра.
Тут уж Мартын, как следует, покраснел:
– Родители…
– С тех пор, как мне исполнилось шестнадцать лет, мои родители ни разу не заходили в мою комнату без стука. А сейчас вообще не подойдут к двери.
– Почему?
– Потому что ты у меня в гостях. Это так просто…
Просто-то просто, но при одной мысли, что они могут появиться в этой комнате, молодого человека сковывало непобедимое оцепенение. Вдруг хлопнула наружная дверь. Мартын вопросительно посмотрел на Дзинтру.
– Они ушли в кино, – улыбнулась девушка. – Между прочим, фильм двухсерийный.
Мартын поднялся с кресла. Дзинтра поднялась ему навстречу. От волнения артиллерист потерял дар речи.
– Не спеши, – сказала Дзинтра, когда Мартын принялся расстегивать ее халат. – Все это так приятно! Не надо торопиться.
Мартын покорно замедлил движения. Ему самому вдруг показалось, что нет ничего приятнее самого процесса раздевания любимой женщины. Оставшись в комбинации, Дзинтра такими же неспешными движениями сняла с Мартына тужурку, потом галстук, потом принялась расстегивать форменную кремовую рубашку. Мартын не выдержал и впился губами в теплые, мягкие губы своей подруги. Дзинтра прильнула к нему всем телом. Поцелуй длился целую вечность. Первый настоящий поцелуй у двадцатидевятилетнего парня. Мартын принялся расстегивать брюки. Дзинтра помогала ему. Наконец, брюки оказались на полу, а рука девушки – в трусах Мартына.
– Какой горячий! – прошептала она. – Нужно его немедленно охладить.
С этими словами она взяла Мартына за руку и повела в ванную. Ствол был выложен на край раковины, омыт холодной водой и обласкан мягкими ладонями. Нежные пальцы иногда пробегали по нему и слегка касались головки, не давая полностью угаснуть пригашенному пламени. Тут Мартыну пришло в голову раздеть, наконец, девушку. Он взялся за подол комбинации. Дзинтра послушно поднял вверх руки. Когда скомканная комбинация оказалась на бельевой корзине, Мартын просунул руки под кружевной бюстгальтер, для чего ему пришлось развернуть Дзинтру спиной к себе. Он почувствовал, как соски набухают под его пальцами, и тут же пушка его уперлась в мягкие ягодицы, готовая выстрелить. Как будто и не было только что охлаждающих водных процедур.
– Расстегни сзади, – попросила Дзинтра.
И лифчик последовал за комбинацией.
– Хорошая у меня грудь? – спросила она, повернувшись лицом к возлюбленному.
– Прекрасная! – честно сказал Мартын.
– Держи вот так, не отпускай, – попросила девушка, прижимая к своей груди жадные ладони кавалера.
Мартын и не думал отпускать. Он удерживал руки на груди возлюбленной, даже, когда она стала опускаться на колени, целуя его мускулистый живот и охваченный пламенем пах. Наконец, рот ее достиг сокровенного, теплые, мягкие губы нежно сжали бунтующую плоть. Мартын сначала испугался, еще мгновение, и он бы выдернул, отпрянул, спасаясь от неизвестного. Но, опередив этот импульс, неведомое прежде блаженство разлилось по его телу, он почти кричал, извергая семя и чувствуя, как оно проглатывается. И впервые в жизни с уст Мартына, двадцатидевятилетнего женатого человека сорвались такие простые и такие трудные слова:
– Я люблю тебя!
В час ночи дежурный по эскадренному миноносцу старший лейтенант Устинов услышал звонок корабельного телефона.
– Дежурный по кораблю старший лейтенант Устинов! – отрапортовал он.
– Устинов! Пришлите мне журнал схода на берег офицерского состава, – раздался в трубке властный голос командира.
– Есть! – ответил Устинов, но вместо того, чтоб немедленно послать рассыльного с журналом в командирскую каюту, вышел из дежурной рубки и подошел к вахтенному у трапа.
– Старшина, – спросил он, – капитан-лейтенант Зайцев не прибывал?
– Никак нет! – четко ответил вахтенный.
Устинов кивнул и медленно отправился к рубке.
"Вот, ведь не спится "папе!" – с досадой подумал он о командире. В требуемом журнале против каждой фамилии сходивших сегодня на берег офицеров рукой Устинова было проставлено время возращения. Против каждой, кроме Зайцева. Поставить против фамилии Зайцева время, например, "01.00" Устинов никак не мог. Вдруг "папе" придет в голову вызвать среди ночи к себе артиллериста. Где тогда окажется Устинов, молодой корабельный штурман, не имевший по службе замечаний? С другой стороны не хотелось подводить Мартына Зайцева, славного парня. Что, если он появится через минуту, а журнал будет уже у командира?
– Не уходи, останься во мне, – попросила Дзинтра после очередного любовного взрыва. Лежа на возлюбленной, Мартын уперся в ложе сильными руками, боясь причинить ей неудобство тяжестью своего тела.
– Зачем ты так? – пропела Дзинтра.
– Боюсь, я тяжелый.
– Глупый, ты же – любимый. Ляг на меня, пусть тела сольются, а не только…
Потом она сказала:
– Пойдем в ванную, теперь ты меня помоешь.
Теплая волна поднялась внутри Мартына, подступила к горлу. И не отступала, когда, измученный любовными играми, он лежал на спине, а она пристроилась, положив на его руку голову, а на его тело – согнутую в колене ногу. Сон подкрался незаметно и накрыл их обоих плотным, непроницаемым туманом.
– Дежурный, – раздался в трубке раздраженный голос командира, – что-то я не наблюдаю у себя рассыльного с журналом схода офицеров!
Отбой, короткие гудки.
Устинов, незаметно вздохнув, обратился к рассыльному:
– Отнесите этот журнал командиру.
– Есть!
Через минуту опять раздался звонок:
– Старший лейтенант, зайдите ко мне!
– Есть, – без энтузиазма откликнулся Устинов и, сказав рассыльному "я у командира", вышел из рубки.
– Почему не отмечено прибытие Зайцева?
Устинов не сомневался, что командир встретит его этим вопросом, но за время следования от кормовой рубки до командирской каюты так и не придумал ответа. Стоял, молчал.
– Не прибыл?
– Так точно.
– Что "так точно"? – усомнился командир. – Отвечайте конкретно: командир БЧ-2 на корабле?
– Никак нет! – доложил Устинов и почувствовал облегчение. Он протянул, сколько мог, а что еще можно было сделать?
Тэ-эк, – гневно произнес командир и забарабанил пальцами по столу. Потом, вспомнив про Устинова, скомандовал:
– Идите, правьте службу!
Ровно в семь часов зазвонил будильник. Дзинтра нажала на кнопку и некоторое время продолжала лежать. Ощущение счастья не покидало ее. Просыпающийся мозг стал рисовать картинку утреннего завтрака. Кофе она подаст Мартыну со сливками, а гренки – с джемом. Она хотел дотронуться до любимого, протянула руку, но никакого Мартына между собой и стенкой не обнаружила. Артиллерист покинул поле боя, не произведя шума и не обнаружив себя никаким другим образом. Дзинтра вздохнула, улыбнулась и стала собираться на работу.
– На флаг и гюйс мирно! – раздался зычный голос дежурного офицера. Команда эскадренного миноносца "Озаренный", построенная по подразделениям на верхней палубе, замерла, образовав живое каре. На правом фланге каждой боевой части – ее командир.
Только штурман, командир БЧ-1, не возглавляет свою боевую часть, стоит у флагштока. Он-то, как дежурный по кораблю, и командует церемонией. Сигнальщик держится за флаг-линь, готовый к поднятию Военно-Морского Флага. Это – на корме. На носу у гюйс-штока стоит другой сигнальщик, готовый к поднятию гюйса. А рядом со штурманом прогнулся, задрав голову, горнист и заливается, выдувает рулады, прописанные в приложении к Корабельному Уставу. Все застыли, слушая знакомую до каждой нотки музыку. Застыла и группа командования, ближе других находящаяся к флагштоку: командир, старпом и замполит. На лицах матросов – дисциплинированная неподвижность, на лицах офицеров – вдохновение, вызванное торжественностью минуты, преданность делу, которому они добровольно посвятили жизнь. Офицеров командир видел уже сегодня за траком в кают-компании – всех кроме Зайцева. Командир скосил глаза в сторону БЧ-2. Зайцев был на месте. И все – как положено: надраенные пуговицы на кителе, белоснежная полоска подворотничка, непроницаемое, полное служебного рвения лицо.
Истекла положенная минута, горнист закончил свое соло, раздалась команда "флаг и гюйс поднять"! Подняли. "Начать развод на работы и занятия"! Командиры вышли из строя, повернулись лицом к своим командам, и началось "военно-морская планерка".
– Командир БЧ-2!
– Есть!
– Зайдите ко мне после развода.
– Товарищ командир, я провожу занятия по специальности со старшинским составом.
– Дайте задание на самоподготовку и зайдите ко мне. Жду вас в восемь пятнадцать.
– Есть!
* * *
Мы большие и мудрые. Мы шагаем друг другу навстречу.
Под ногами земля – далека-далека.
Мы находим друг друга. Я кладу тебе руки на плечи.
И у наших коленей плывут, не спеша, облака…
Мартын Зайцев в принципе никогда не врал. Жизнь его до сих пор складывалась без загогулин, тупиков и уверток, карьера была ясна, как траектория артиллерийского снаряда – какие тут враки? В общем, опыта в этом смысле у него не было. Поэтому на гневный вопрос командира: почему, когда и с кем, он стушевался. А, стушевавшись, покраснел. Не мог он рассказать о том небывалом, что свалилось на него. Не мог, хоть его режьте. Шесть пар глаз – командира, замполита и старпома – уставились в его мгновенно вспотевшую физиономию.
– Ну? – с нетерпением спросил командир.
– Ну? – вторил ему замполит.
– Ну-ну! – подстегнул старпом.
И артиллерист пустился в тяжкие.
– Я встретил школьного товарища, – соврал он. – Товарищ здесь в командировке. Мы сильно выпили, я таком виде не мог появиться на корабле. И заночевал у него в номере. – Мартын представил одноместный гостиничный номер и добавил для убедительности – на диванчике.
Вобщем-то ему поверили. Только замполит удивился:
– А чего вы так покраснели? Мартын пожал плечами:
– Рыжие вообще краснеют чуть что.
Пронесло. Если, конечно, не считать возмущенных нотаций, которые закончились дисциплинарным взысканием, а именно – выговором.
Пока начальство читало Мартыну нотации, он выглядел очень серьезным. Лицо выражало напряженную работу мысли. О чем же думал в этот момент ас нарезной артиллерии? Слова о моральной устойчивости советского офицера пролетали мимо его сознания, не причиняя беспокойства, как холостые снаряды. Мартын мучительно искал ответа на вопрос, что именно, какая повадка девушки так тронула его дремучее дотоле сердце? Ведь, он потянулся к ней всем своим существом еще до первого поцелуя и еще раньше – до первого танца. Но что именно? Глаза? Улыбка? Фигура? Да, конечно. Только это не главное. У других тоже глаза. И фигура. Но ведь не щемит же сердце от каждого женского взгляда! И вдруг он понял. Все вспомнил и понял. Наклон головы, вот что! Легкий наклон головы вправо. От чего взгляд ее казался лукавым и чуточку оценивающим.
– Вы поняли? – закончил воспитательную речь замполит.
– Понял, – честно сказал Мартын и улыбнулся.