Глава 21
Подьехав к мастерской, я заглушил трактор и еще долго сидел в кабине, приходя в себя. Мысли в голове путались. Вся моя сущность лихорадочно искала ответ на тяжелый вопрос. Что же это творится со мной? Почему именно со мной? Кто мне помогает?
В глубине души я понимал, кто. Но боялся себе признаться. Мало того, даже понимал почему, но где-то все же теплилась надежда, что все это какое-то видение… ну, скажем, от переутомления. От этой мысли мне вдруг стало легче, и я стал сливать воду из радиатора и из блока. Пока вода текла, я умылся ею и неспеша пошагал домой. Идти домой не хотелось. Я не мог уже видеть старуху. Но что было делать? Броситься на нее с дрыном и отдубасить? И как бы я выглядел в глазах сельчан? Молодой, здоровый парень избил старушенцию, хоть и ведьму. Нет, это отпадает. Но что же делать? Спалить бабульку на костре? Тьфу. Я сплюнул от таких мыслей и зашагал быстрее. В конце концов у меня теперь есть новые друзья. Может, я им когда-нибудь расскажу обо всем.
Подойдя к дому, я увидел, что во всех комнатах горит свет. Что-то стряслось, подумал я. Входная дверь была настежь открыта. Недалеко от дома стояла скорая помощь. Из дома на носилках выносили старуху. Дед стоял тут же, одетый в парадный костюм с орденскими планками. Он держал Зосю за руку. Увидев меня, он очень обрадовался.
– Как ты вовремя! А то уж я не знал, что и делать. Дом пришлось бы на замок закрыть. Поздновато ты сегодня.
– Пахал я, Ян Карлович. Там далеко. В степи, – ответил я и не узнал своего голоса. Он был сдавленно-хриповат. – А что тут у вас случилось?
– Да вот старуха моя ночью вдруг завизжала и никак ее не успокоить. – Затем дед наклонился к моему уху, – все повторяла: князь, я отработаю, князь, я отслужу. Тьфу, дура старая! Князей мы в семнадцатом прогнали, а она князь…
Но я то понимал, какого князя она умоляла, и мне опять стало не по себе.
– Мы вот щас с Зоськой поедем со скорой в Качиры. Старуху-то ложат в больницу. Там у меня племянник живет. Пару дней у него поживем. Ну а ты тут хозяйствуй. Ключ от дома всегда сюда прячь, – дед, оглядевшись по сторонам, указал мне место, куда надо прятать ключ.
– Ой, а кто Вас так намочил? – хихикнула Зося и осеклась, потому что дед на нее строго глянул и покачал головой.
– Дождь был сильный. Просто ливень. Разве у вас тут не было?
– Нет, у нас все тихо было. Даже вон небо чистое. Луна опять же.
Тут их позвали в машину, и они пошли усаживаться. Деда посадили в кабину. Зося села в салон к бабке. Садясь в машину, она махнула мне ручкой и улыбнулась. Я ей тоже помахал.
Постояв еще немного, я наконец вошел в дом. Прошел на кухню и только сейчас заметил телефон, стоящий на полочке, на кружевной салфетке. На стене, прямо на обоях были начертаны химическим карандашом номера каких-то телефонов. Есть не хотелось, но я был измучен и ужасно хотелось спать. Проходя мимо телефона я машинально снял трубку и, приложив ее к уху, подумал… Надо же, телефон – и где? В Богом забытом месте. В трубке слышны были гудки и вдруг сначала шорох, потом тот самый голос из степи:
– Ну как? Ты доволен, маэстро?
У меня затряслись руки и я машинально, не задумываясь, ответил:
– Да-да, спасибо!
– Ты мне еще перекрестись тут. Аль забыл, с кем разговариваешь?
Я упал, потеряв сознание.
Очнулся я утром. Сильно болела шея. В прихожей кто-то тихонько бубнил:
– Говорил, бери на размер больше, так нет. Еще портянки эти, словно носков нету.
Через минуту вошел Иван и, улыбаясь, спросил:
– Че на полу-то? Спать больше негде?
– Да нет, вот карандаш уронил. Видно, под диван закатился, – соврал я. – А ты че там в прихожей ругался?
– Да матка сапоги купила только-только в размер. Ни снять, ни надеть, да еще портянки всучила. Говорит, носки не дам чистые, пока не заштопаю. Ну, ты готов?
– Наверно, да, – с улыбкой ответил я и, покидав в сумку кусок белого хлеба, бутылку козьего молока и горсть яблок "ранеток", пошел к выходу. Иван за мной. На выходе он меня остановил и спросил, глядя мне прямо в глаза:
– Что, старуха донимает?
– С чего ты взял?
– Да вон у тебя отметина на голове.
– Интересно, что там у меня за отметина?
– Целый клок седых волос. Вчера еще не было, – серьезно сказал Иван.
– Луна, Вань, посеребрила, – попытался отшутиться я.
– Ладно, пошли быстрей, а то на работу опоздаем.
Иван еще раз внимательно посмотрел на мою помятую и кислую физиономию и, вздохнув, зашагал вперед быстрым шагом. Я за ним…
Глава 22
… Я уже многих не помню,
с кем я когда либо жил.
С кем я напился бессонниц
на перекрестках судьбы…
Прошло два месяца. Мы с Иваном так и работали в паре. Я освоился на селе и местные жители, завидев меня, спешили поздороваться. С Иваном мы сдружились накрепко и я все свободные вечера пропадал у него. Даже за стол меня сажали как члена семьи. Когда Ванькина мать готовила еду, то загодя рассчитывала и на меня. Мне от этого становилось как-то неловко и я однажды предложил ей деньги. На это она громко заблажила, что бы все слышали:
– Вы слышали, что он сказал? Нет, вы не слышали, что он сказал? Ну, тогда я вам скажу. Этот молодой человек предложил мне деньги за еду. Вы когда-нибудь слышали, чтобы старая Марта кормила друзей сына за деньги? Нет, вы таки не слышали. Потому что никогда старая Марта не кормила друзей сына за деньги.
Оставьте деньги себе, юноша. Они вам понадобятся.
Своим монологом тетка Марта меня позабавила, и я сказал ей, что больше так не буду.
Поужинав, мы еще часок-другой резались в карты, в подкидного дурака. Потом шли в клуб. Надо заметить, что клуб был единственным очагом культуры в Калиновке. Там крутили старые фильмы, еще в черно-белом варианте, которые я просмотрел еще дома не один раз. После кино взрослые обычно расходились по домам, а молодежь оставалась на танцы. Танцевали под радиолу, возле которой дежурила Лиля и меняла пластинки. Я заметил, что чаще других она крутила вокально-инструментальный ансамбль ДОС МУКАСАН, весьма популярный в те годы в Казахстане. Да и у нас, в России, тоже. После танцев я провожал Лильку домой и мы гуляли, болтая ни о чем и обо всем, почти до рассвета. К моему внешнему виду уже все привыкли и не удивлялись, а даже пытались подражать. Стали у парней появляться такие же цветные рубахи. Клеши расширились и волосы стали причесывать на манер Битлов.
Дома тоже все наладилось. Старуха провалялась в больнице почти месяц и потом ее увезли в психушку. Без нее было спокойно, и когда на улице беспросветно дождило, ко мне в комнату приходила Зося. Она приносила гармонь. Я играл и мы с ней пели на два голоса… "Липа вековая над рекой шумит, песня удалая далеко летит…" Потом и дед заходил. Он садился на табуретку и слушал нас. Когда мы затягивали – Цвите терен, цвите терен. Той цвит опадае. Кто з любовью не знается, той горя не знае, – дедушка плакал. Тогда Зося обнимала деда за шею и как могла успокаивала его. Я, сменив репертуар, уже наяривал "Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой…"
Дед подпевал с воодушевлением, отчаянно фальшивя и выкрикивая. Зося сердилась на деда и учила его, как надо петь. Дед отбрехивался, и этим они смешили меня до слез. Так мы коротали вечера.
Но все хорошее когда-то кончается и настало время мне уезжать.
На улице уже шалили легкие морозцы и иногда падал снег. Однажды пришел Володя Ткач и объявил, что моя миссия закончилась. Что мы с Иваном все площади перепахали. Так же он сообщил, что начальство мной довольно и что они послали письмо благодарности в горком комсомола по месту жительства.
Володя велел собираться и пообещал меня довезти до Качир. Такой удачи я не ожидал. Но сначала мы решили заехать в контору. Надо было рассчитаться и получить деньги.
Я быстро покидал в сумку свои нехитрые пожитки и вышел из дома. За мной следом вышли дед и Зося. Я обернулся и Зося, зарыдав, бросилась мне на шею.
– Не забывайте меня! Слышите, не забывайте меня! Я вам письма писать буду. Обязательно. Вот увидите.
Дед подошел и, стараясь казаться спокойным, заговорил, но тоже не выдержал и прослезился.
– Ну, прощай, сынок! Зоська права. Не забывай нас. Ну, счастливо тебе доехать!
Володя завел мотор и из кабины крикнул:
– Ну все, садись, поехали. Долгие проводы – лишние слезы.
Мы отъехали от дома и я выглянул в окошко автомобиля. Увидев вдалеке стоящие две фигурки близких моему сердцу людей, я вдруг осознал, что больше их никогда не увижу, и по моим щекам потекли слезы. Володя понимающе смотрел то на меня, то на дорогу, и молчал.
В конторе, оказывается, все уже было готово, и мне оставалось только расписаться. Одна дама в бухгалтерии, видно, строгого нрава, попыталась всучить мне бегунок, иначе, мол… Но Володя ее быстро поставил на место:
– Ты мужику своему отдай бегунок. Он, гад, трактор за месяц угробил. Да еще запил. А паренек его за одну ночь восстановил и перепахал нам все площади. А ты ему бегунок…
Форточка в кабинете была открыта, и я услышал до боли знакомый звук мотоцикла. Так оно и оказалось. Выйдя из конторы, мы увидели, что возле мотоцикла Мрыля стояла вся честная компания. Завидев меня, братья загомонили:
– А мы вот попрощаться с тобой приехали.
Они, как всегда, улыбались.
Мрыль стоял, замерев, и грустно смотрел в одну точку. Чуть в стороне стоял Степаныч и сосредоточенно рылся у себя в карманах, что-то отыскивая…
Я подошел и, обняв Мрыля, сказал:
– Зараз прищивайтэ, батька Степан. Дай вам Бог долгих рокив жизни.
От моих слов Мрыль прослезился и, сунув мне сверток в сумку, произнес:
– Ось дорогой трохи поснедаешь. Жинка моя сало положила.
Я посмотрел на Степаныча. Он все обыскивал себя, явно нервничая. Я спросил его:
– Степаныч, ты что потерял?
– Да вот червонец, видно, дома забыл. Ну тот, помнишь? Ну, премия за ремонт. Ты еще брать отказался. Так мы сберегли, и вот щас хотели тебе отдать. Надо же, забыл.
– Степаныч, не переживай. Купите на него вина и отметьте мои проводы.
Степаныч облегченно вздохнул, а братья кинулись меня обнимать, обдавая убойным перегаром.
Володя завел мотор и я прыгнул к нему в кабину. Мы мчались к выезду из села, поднимая клубы пыли. Наконец и село осталось позади и мы выехали на прямую грунтовую дорогу…
Глава 23
… Мы ехали молча. Володя смотрел на дорогу. Я же все думал и думал о том, что все как-то быстро произошло и я толком не попрощался. С Иваном и с Лилей вообще не удалось проститься и я, обращаясь к Володе, сказал:
– Володь, когда обратно вернешься, зайди, пожалуйста, в клуб к Лиле и передай ей от меня извинения за то, что не смог попрощаться.
Володя молча кивнул головой.
Я, немного помолчав, продолжил:
– Да и с Иваном нехорошо как-то получилось, тоже…
Володя меня перебил.
– Щас исправим. Вот с Иваном-то щас исправим ошибочку.
Он подмигнул мне, хитро улыбаясь, и прибавил газу. Уже через минуту я все понял. На горизонте показался трактор с плугом. Мы его уже почти догнали и я радостно закричал:
– Смотри, Володя, это Иван. Вон там, на тракторе, это Иван. Ва-а-а-нька!!!
– Да не ори ты, щас догоним и остановим.
Мы настигли трактор через считанные секунды и, обогнав, остановили. Из него вылез Иван и, ничего не понимая, подошел к машине. Я выскочил ему навстречу, с волнением схватил Ванькину руку и начал ее трясти.
– Все, Вань, я уезжаю!
– Ну, понятно. А я вот еду пахать. Володь, че остановили-то?
– Ты хоть с другом-то попрощайся.
– А-а-а, ну покеда.
Иван как-то нехотя улыбнулся и, не оборачиваясь, пошел к трактору. Взревел мотор, испуская клубы черного дыма, и трактор, быстро свернув, помчался по степи, увозя Ивана навсегда из моей жизни.
– Че это он? – спросил Володя.
– Понятия не имею.
Мы стояли и смотрели вслед удаляющемуся трактору, и я напряженно думал, за что на меня был сердит Иван. А то, что он рассердился, было видно невооруженным глазом. Только много позже, вспоминая целину и этот случай, я понял, что произошло. Но об этом потом.
Сзади донесся пронзительный сигнал машины и мы как по команде обернулись. По дороге несся ЗИЛок Мишки Мосалова и отчаянно сигналил. Володя сплюнул на землю и проворчал:
– Да ждем. Ждем. Че сигналить-то!
ЗИЛ подрулил и как-то залихватски развернулся. Из него показалась чумазая физиономия Михаила:
– Думали от нас урвать? Не-е-т. От Мишки Мосалова еще никто не уходил.
– Да-да, знаем. Без битой рожи, – засмеялся Володя.
Из кабины вышла заплаканная Лиля.
– Что я тебе сделала? Скажи, что я такого тебе сделала, что ты даже проститься не зашел?
– Стоп, стоп, стоп! Лилечка, ты не права. Это я во всем виноват. Это я его выдернул по-быстрому. Потому что у меня нет времени на сопли, – попытался заступиться за меня Володя.
И от этих слов ему стало неловко. Он подошел к Мишке и повел его за машину.
– Пошли покурим.
Мы стояли с Лилей, взявшись за руки, и я не знал, что мне делать. Я ее считал просто своим другом. Любимой девушкой она для меня не была. Но я то видел, какие чувства она испытывала ко мне, и мне было ее нестерпимо жаль.
Я поцеловал ее в заплаканные глаза, чувствуя на губах ее соленые слезы. Она уткнулась мне в грудь лицом и я почувствовал, как моя рубаха становится мокрой от ее слез. Внезапно она впилась своими горячими губами в мои и, нежно оттолкнув меня, села в машину.
– Лиля, я напишу тебе. Слышишь, напишу. Как приеду, сразу же…
Но она уже не слышала последней фразы, ибо она тоже уезжала из моей жизни навсегда.
Всю дорогу мы ехали молча. Я иногда дремал, а то просто смотрел в окошко, как падал, кружась, снег и неспеша покрывал землю девственно чистым белоснежным покрывалом.
В Качирах мы были уже к вечеру. В это время, время глубокой осени, темнеет рано, но было видно, как на автостанции суетился народ. Володя, приказав мне сторожить машину, убежал за билетом. Прибежав обратно, он сообщил.
– Вот взял до Павлодара. Без пересадок. У тебя пять минут. Беги занимай место.
Мы крепко обнялись с ним и я пошел на автобус. Возле самого автобуса я обернулся и помахал Володе. Он стоял, запорошенный снегом, и нервно курил. Сердце мое сжалось. Я подумал: вот стоит по сути чужой мне человек, но принявший в моей судьбе живое участие и ставший для меня родным человеком.
В автобусе на Павлодар пассажиров было не много и свободные места были. Я плюхнулся рядом с женщиной и, не обращая на нее внимания, отряхивал с себя снег.
– Это вы? Какая приятная встреча! – проговорила женщина, и я в ней узнал…
Глава 24
… ту самую учительницу. Она смотрела на меня с улыбкой и с таким интересом, что я даже засмущался.
– Ну что, отработали? Домой возвращаетесь?
– Да вот, закончил все дела.
– Наслышана. Наслышана.
– Откуда!?
– Здрасьте пожалуйста! Калиновские детишки-то у нас в Федоровской школе учатся. Одна Зося мне про вас все уши прожужжала. Про все ваши таланты рассказала. А про ваши шутки вообще легенды ходят.
– Догадываюсь. Наговорили, небось, с три короба.
– Да нет, ничего плохого. Только то, что было.
– А вы знаете, что именно было?
– Ну, как вам сказать? Народ зря болтать не будет.
– Хочется верить.
Автобус поехал, и я в окно увидел, что Володя все еще не уехал и стоял, смотрел вслед. Я махал ему руками, но он курил, засунув руки в карманы, и потом, резко повернувшись, прыгнул в машину.
За окном мелькали дома, запорошенные снегом тополя и свет фонарей давал в салоне автобуса прощальный бал. Я, переутомленный этим днем и эмоциями расставания, понемногу впадал в забытье и вот "уже дремота сладкая моих коснулась глаз". Я уже не слышал, о чем мне рассказывает моя попутчица. Только обрывки фраз доносились до моего слуха… за методичками, два чемодана книг, обратно… чемодан методичек… жаль… что вы. Я уснул крепко-накрепко. От резких толчков автобуса я просыпался и, понимая, что сплю на плече учительницы, извинялся, но через секунду опять погружался в сон и голова моя опять оказывалась на том же плече.
– Вставайте, приехали. Ну же, просыпайтесь. Надо же, как разоспался!
Это учительница пыталась разбудить меня. Оказывается, я проспал всю дорогу. Ужасно затекла шея и раскалывалась голова. Я сначала не понял, где я нахожусь и кто эта женщина передо мной, но постепенно пришел в себя.
– Извините меня, а как вас зовут? А то всю дорогу ехали вместе, а с кем, не знаю, – морщась от боли, спросил я.
– Зовут банально, как в анекдотах – Марьванна, – засмеялась учительница.
– А-а-а, – глупо протянул я. – Ну, до свидания, Марьванна.
И мы пошли к выходу.
Ночной Павлодар показался мне сказочным городом. Падающие снежинки кружили вокруг покачивающихся фонарей и тихонько укладывались на мостовые, на крыши домов, на спешащих к своим поездам пассажиров.
Купив в кассе билет на поезд ПАВЛОДАР-МОСКВА, я стал искать свободное место. Надо было перекантоваться целую ночь. Дело в том, что поезд отправлялся в семь тридцать утра. Найдя в зале местечко среди множества ожидающих, я уселся ждать поезда.
Передо мной сидело большое и дружное, во всяком случае, мне так показалось, семейство. Они накрыли стол на чемодане, постелив вместо скатерти платок одной из женщин. Тут были продукты, на которые я смотреть не мог, голова кружилась и слюна текла рекой. С самого утра я ничего не ел. Я обратился к ним и попросил присмотреть за местом. Они согласились, и я помчался искать буфет.
В буфете, как всегда, выбор был не велик и я заказал "резиновую" курицу, ячменный кофе и два коржика, напоминающих по твердости точильный камень. Я, расплатившись с буфетчицей, пошутил.
– Скажите, у вас ножи острые?
– А че тебе? – напряглась буфетчица.
– Давайте, я их наточу, – и я изобразил, будто я об коржик точу ее тупые тесаки.
– И-и-ди уж, точи-и-ильщик, а то ща милицию вызову. Ходют тут…
Я засмеялся и пошел на свое место. Управившись кое как с курицей и половину выкинув, я принялся за холодный уже кофе в бумажном стаканчике. Обмакнув в него коржик, я попытался его размочить, но быстро понял, что его даже в кипятке не отпаришь. Все это время за мной наблюдала одна из теток, сидящих напротив. Она медленно очищала куриное яйцо от шелухи. Также медленно она протянула его мне.
– Скушай, милок. Не побрезгуй. А буфетное-то выкинь, не травись.
– Спасибо.
Секунда – и яйца не было. Тетка также медленно дочищала второе и уже молча протянула мне. Это яйцо я съел также быстро.
– Мама, дайте ему хлеба и соли. Ну что вы, право… – произнесла женщина помоложе и отломила мне половинку батона. Потом она открыла баночку и насыпала мне в ладошку соли. Тем временем тетка очищала третье яйцо, которое я тоже умял. Мне протянули минеральную воду и я сделал несколько глотков. Тетка сунула мне четвертое яйцо, которое я съел скорее из благодарности, нежели от голода.