Никто из них не мог понять, что он там такое химичит, а он даже не пытался это объяснять. Он просто рисовал "мышкой", точно перышком, своих персонажей. Потом долго смотрел на то, что получилось, и оставался недоволен работой. Тогда он стирал виртуальным ластиком чуть ли не всю картинку, чтобы вновь взяться за нее с новыми идеями. Потом часами заполнял каждую модель цветными точками, увеличивал ее, уменьшал, переворачивал и снова дополнял яркими деталями. Когда все персонажи были готовы, он стал искать алгоритмы для компоновки моделей, расставляя красочные ключи для визуализации объектов. Если бы кто-то осмелился задать ему вопрос: "Зачем ты это делаешь?", то в ответ Инок просто показал бы оживший экран.
Когда его выписали, в поцарапанном ноутбуке была полностью записана новая игра. В ней было четыре мужских и три женских персонажа, которых звали Главный разбойник, Черный принц, Стражник, Водяной, Прекрасная Дама, Ведьмочка и Сирена. В каждом из героев проступали черты тех людей, которых автор хорошо знал в реальной жизни.
Смысл новой игры был прост: геймеру надо было всего лишь найти того, кто все время прятался за спиной одного из семи персонажей. Конечно же, это был сам Мышиный Король – семиглавое существо в красной мантии и золотой короне на брюхе. Именно из-за него враждовали все семеро. Каждый из них был по-своему вооружен. Главный Разбойник стрелял из пулемета, Черный Принц дрался мечом, Стражник орудовал пикой, а Водяной – водометом. Женские персонажи были вооружены ничуть не хуже мужских. Прекрасная Дама ослепляла своих противников при помощи зеркальца, Ведьмочка замораживала их волшебной палочкой, а Сирена швырялась бутылками с зажигательной смесью. Сам же Мышиный Король нисколько не боялся своих преследователей и то и дело становился тенью одного из них. Стоило кому-то из персонажей задеть Короля, как он дробился на семь частей, и битва продолжалась уже на новом уровне.
Инок решил поделиться своим творением со всем миром, и для этого выложил игру в Сеть.
33
Никитос вынул из кармана ключи и открыл дверь:
– Заходи, зайка!
Тонька зашла в маленькую прихожую и недоверчиво спросила:
– А чья это квартира?
Коршунов по-хозяйски включил свет, повесил ключ на крючок и снял с плеча Тонькин баул:
– Какая разница! На три недели она твоя.
– А потом? – также недоверчиво спросила Тонька.
Коршунов скривился в улыбке, словно съел что-то кислое:
– Зайка, у тебя так много вопросов. Ключ на крючке. Вот ванная и туалет. Когда будешь уходить, закрой замок на два оборота. Давай, хозяйствуй! А мне уже пора.
Большова кусала губы, соображая, чем она будет расплачиваться за такой подарок судьбы. Эта маленькая и очень уютная квартирка ей сразу очень понравилась. В глубине души она была очень благодарна Никитосу за то, что он увез ее из родительского дома, и за то, что теперь ей не придется добираться на попутках в неизвестный город Санкт-Петербург. Но Тонька не была бы сама собой, если бы просто поблагодарила своего избавителя и тут же забыла об этом. В ней боролись противоречивые чувства: с одной стороны, ей хотелось сделать для Коршунова что-то хорошее, а с другой – поскорее выпроводить его.
Наконец, она решила показать ему, что она уже взрослый человек и не нуждается в его опеке:
– Ты ничего такого не думай, Никитос! Я с тобой обязательно расплачусь, как только найду работу! Я и хату себе найду, вот увидишь!
Коршунов усмехнулся:
– Ну да, кто бы спорил! Тебя ведь только разозлить надо как следует. И тогда ты на все готова – хоть бриллианты получать, хоть у шеста вертеться.
Тонька вспыхнула. Коршун, которого она знала как облупленного, оказался не так примитивен, как прочие однокурсники. Он прекрасно помнил об их споре, но заговорил об этом только сейчас. Похоже, он сам не раз, что втянулся в это опасное пари с подначки своих дружков. А ведь еще совсем недавно они были не то чтобы друзьями, но, во всяком случае, никак не врагами. Вспомнив, как вся их компания весело тусила в "Забавинском", голодная девушка невольно сглотнула слюну.
Благородный рыцарь понял ее без слов. Он тоже успел проголодаться с утра.
– Слушай, а поставь-ка чайник! – по-дружески предложил он. – По-моему, там в холодильнике еще курица была.
– А еще у меня пирожки! – обрадовалась Тонкая. – Давай, и правда, поедим вместе!
Это совместное желание сразу сблизило их. Он понял, что может остаться, а она – что не будет чувствовать себя одинокой в чужой квартире.
Никита пошарил в буфете и извлек оттуда высокую бутыль с чем-то красным. В холодильнике, действительно, нашлась кастрюля с чем-то съестным, а кроме нее – хлеб и колбаса. Вынимая чужие припасы на стол, благородный разбойник мысленно пожелал тетушке хорошего и длительного отдыха. Похоже, все складывалось по его плану, и даже лучше.
Тонька тоже не сидела сложа руки. Она прошла в комнату, распаковала свою сумку и достала полотенце. Квартира нравилась ей все больше и больше. По стенам были развешены почти профессиональные рисунки. На одном из портретов она узнала Коршунова в детсадовском возрасте. Тонька немного успокоилась: здесь, точно, жил кто-то из его родственников.
Благородный Никитос тем временем орудовал на кухне. Когда его спутница вновь вошла туда с полотенцем на голове, то на столе стояли две свечи, две рюмки, две тарелки, блюдо с пирожками и бутербродами, а также целая кастрюля, от которой пахло чем-то невероятно вкусным. У голодной Тоньки потекли слюнки, и она без лишних приглашений взялась накладывать себе горячего.
Ее настороженность по отношению к бывшему врагу развеялась раньше, чем они доели курицу с подливой. Коршунов держал себя джентльменом: отрезая кусочек ножом и ловко подцепляя его вилкой, он аккуратно отправлял его в рот. Большова, привыкшая есть ложкой или прямо руками, с удивлением поглядывала на такое неожиданное превращение однокурсника.
– Ты не против? – кивнул он на бутылку. – Это клюквенная настойка. Тебе должно понравиться.
Тонька послушно кивнула. С каждой минутой ей все меньше хотелось спорить с этим непредсказуемым парнем, который позировал художнику еще в детсадовском возрасте.
Он разлил аперитив по хрустальным рюмкам и произнес с доброй улыбкой:
– Ну, зайка, за тебя! За то, чтобы ты стала звездой!
Тонька схватила рюмку и, резко опрокинув в рот ее содержимое, закашлялась.
Никитос спас ее и на сей раз, энергично похлопав по спине:
– "Клюковку" нельзя пить быстро. Ее надо смаковать. Вот так, – он сделал маленький глоток. – Попробуй еще раз. Это как любовь – захочешь все сразу, так станет поперек горла.
Тонька захлопала ненакрашенными ресницами. Неужели, это, и в самом деле, был Никита Коршунов? Тот самый, который сидел в классе сзади нее и совал ей на уроке надкушенный "Сникерс"? Тот, с которым она сидела на подоконнике под лестницей и тот, с которым она так глупо повздорила? С тех пор прошло не больше месяца, но как он изменился! Она с проваливалась, точно в пропасть, в темноту его карих глаз, где разгорались дерзкие искорки. Да и он – он ведь тоже только делал вид, что ест курицу! На самом деле Никитос безнадежно тонул в ее зеленых глазах, где тоже вспыхивали озорные огоньки.
Между тем, кастрюля с чем-то куриным и бутыль с "клюковкой" заметно опустели. Свечи догорели, а волосы высохли. Стрелки на часах приближались к десяти. Пора было прощаться.
– Слушай, а ты ведь обещала мне станцевать танец живота, – неожиданно сказал благородный рыцарь. – Помнишь?
Тонкая кивнула. Конечно, она помнила. Ведь она, действительно, приглашала его, но в тот раз как-то не срослось.
– Я тут музыку скачаль, – продолжал он, доставая из кармана смартфон. – Подойдет?
Из динамика послышался какой-то нездешний мотив. Зажигательный ритм переплетался в нем с мелодией скрипки. Казалось, что барабаны зовут куда-то в неизведанную даль, а скрипка боится, и от этого плачет все сильнее. Никитос сидел неподвижно, и только его сильные пальцы отбивали ритм по столешнице.
Тонкая оглянулась вокруг и, заметив на диване цветастое покрывало, резко сорвала его и взмахнула им, точно шалью.
– Ну, ты даешь! – изумился Коршунов и сделал музыку погромче.
Большова заговорщицки подмигнула ему и, не нарушая ритма, прошлась на цыпочках, плавно покачивая бедрами. Благородный Никитос принял приглашение, встал из-за стола и стал играть на воображаемой скрипке, изображая безнадежно влюбленного скрипача.
Танцовщица подхватила его игру и, обернув джинсы цветастой тканью, сорвала с себя свитер и швырнула его на диванчик. В самом деле, разве можно исполнять зажигательный арабский танец в душном свитере?
"Она просто волшебный цветок", – пронеслось в голове у влюбленного скрипача.
Тонкие руки танцующей девушки распускались ему навстречу, бюст в красном лифчике колыхался из стороны в сторону, а плоский упругий живот сотрясался, как бубен.
Никиту бросило в жар. Нездешняя музыка будто звала его в неизвестную игру.
– Зайка, иди ко мне, – пробормотал он, чувствуя, как его собственное сердце готово выскочить из груди в такт бешеному ритму.
Танцовщица замерла и взмахнула ресницами:
– А ты меня не бросишь?
– Нет, – твердо ответил Коршунов. – Никогда.
Утром благородный рыцарь посвятил ее в свой план насчет дальнейших действий. По его мнению, ей не следовало эти два дня приходить в колледж, чтобы не раздражать ребят. В пятницу, когда у нее как раз будет день рожденья, вся компания соберется в ночном клубе, чтобы отметить это радостное событие, а заодно и положить конец бестолковому пари.
– Но тебе же самому еще только семнадцать! – удивилась будущая именинница. – Как же нас пустят?
– А вот это я тоже беру на себя, – шепнул ей на ухо благородный организатор. – Кому какая разница – семнадцать, двадцать семь? Считай, что я уже обо всем договорился. У меня там знакомый работает.
Тонька с благодарностью чмокнула героя в щечку:
– А ты, и правда, крутой!
Тот довольно улыбнулся и по-свойски попросил:
– А еще?
Она повторила благодарность, но тут же снова сделалась серьезной:
– Скажи мне честно, ты думаешь о будущем?
Никита пожал плечами:
– Наверное.
– Ну и что ты думаешь? – не сдавалась девушка.
– По-моему, оно прекрасно, – искренно ответил он.
Когда за возлюбленным закрылась дверь, будущая именинница стала размышлять над превратностями любви. Кем был для нее Никита Коршунов до вчерашнего дня? Да никем – так, однокурсником, наподобие Вадика или Варуша. С ним бывало интересно поболтать на переменах, у него можно было скачать прикольную музыку или контрольную, – но это, пожалуй, и все.
В тот раз, на тусовке в "Забавинском", он только и делал, что распускал перед ней хвост, а ее черт ее тогда дернул взять его "на слабо". Ведь если хорошенько подумать, то в драке, которая произошла после этого на улице, виновата именно она. И с чего она тогда вдруг надумала снимать ролик? Мало ли роликов в Интернете? Да… Да еще этот Вадик со своим планшетом! А Никитосу тогда деваться было некуда – он же крутой, конечно! Вот и пришлось ему подхватывать ее идиотскую игру.
"Все-таки, я стерва!" – с сожалением решила Тонька, но тут же успокоила себя: ведь в итоге все кончилось так романтично!
В колледж она, естественно, не пошла, ожидая завтрашних именин. "Я буду прямо как королева, которая вернулась из ссылки!" – с удовольствием думала она, выбирая себе наряд.
На следующий вечер вся компания собралась у развлекательного центра. Темнело уже поздно, дул легкий прохладный ветерок, и все были одеты по-весеннему. Торжественный Никитос держал в руке пышный букет роз, хипстер Вадик заявился с самокатом, а модник Варуш нацепил на шею белое кашне. Девчонки были изрядно наштукатурены и ревностно оглядывали друг дружку. Даже скудоумный Костян Коротков ради торжественного случая надел галстук.
Коршунов заранее просчитал стоимость новой "поляны" и решил, что на этот раз каждый будет платить сам за себя. Элитный ночной клуб – это вам не фастфудовская забегаловка, где восьмерым можно потусить на три куска.
– Так, народ, у меня важное объявление, – деловито сообщил он. – Сегодня с меня джин-тоник и чипсы. За остальное бухло платите сами. Вот вам флаеры на скидку, держите.
Получив глянцевую бумажку, Коротков с удивлением повертел ее и присвистнул:
– Так ты что, типа, тоже?
Никита не понял:
– Чего тоже, Костян?
– Ну, эти флаеры, – пояснил приятель. – Мне таких бумажек Валик, типа, целую коробку всучил. Я ему говорю: "И на фига они мне?" А он: "Раздашь до каникул – зачтем тебе, блин, вместо практики". Ну, я типа, захерачил эту коробку в ближайшую мусорку. Ну, оставил себя десяток для прикола.
Никитос удивился:
– Ничего себе! А у Валика-то они откуда?
Короткий лишь недовольно хмыкнул:
– А хрен его знает! Этот козел мне обещал, типа, все "хвосты" закрыть, а самого уже целый месяц нет.
В разговор вмешалась Зина Колодина, которая была землячкой Макушина по подмосковному Фрязину:
– Да если б тебя, Костян, так отметелили! Ты б тоже сейчас не тусовался.
И она вкратце пересказала однокурсникам статью из местной газеты.
Заметка была старая, но попалась ей на глаза лишь вчера. О том, что это произошло в туалете, Зина скромнее умолчала.
А факты были таковы. На Валентина Макушина, который поздно вечером возвращался домой с электрички, неподалеку от станции напала компания подвыпивших подростко. У него отобрали телефон, и вдобавок проломили основание черепа. Тех хулиганов, естественно тут же поймали, так как крики жертвы услышал наряд милиции. Один из малолетних преступников впоследствии рассказал корреспонденту, что драка произошла по вине самого "мужика". Его всего лишь вежливо попросили сигаретку, а он отхлестал просившего перчатками по лицу.
Эта неожиданная история всех слегка озадачила не меньше, чем вопрос о происхождении флаеров.
Никита поспешил развеять все сомнения в их подлинности:
– Я, Костян, не знаю, откуда они у Валика, а мне их сам хозяин клуба дал. Смотри, вот промо-код.
Костян, тем не менее, не сдавался:
– Да теже самые – с номерами. Смотри сам!
И он достал из кармана куртки точно такой же кусок глянцевой бумаги, только довольно мятый:
– Ты когда, типа, сказал, что в ночной клуб пойдем, я и обрадовался, что халява.
Варушу надоел этот спор, и он философски резюмировал:
– Слушайте, какая разница? Флаеры-шмаеры! Лишь бы нас пустили скорей, а то мне уже в туалет надо.
Коршунов слегка поддел его локтем:
– Все схвачено, парни, расслабьтесь!
Тоньки, между тем, все еще не было.
34
Кешка гулял с дедом в больничном дворике. Он был на костылях, так как гипс с его ноги еще не сняли. Его прочие недуги, к счастью, прошли без осложнений.
– Д-дед, я хочу н-новый к-комп, – твердо заявил он.
– Давай сначала ты домой вернешься, – уклончиво ответил Кузьмич, – а там посмотрим.
Весна уже превратила остатки московского снега в черную липкую грязь. В кустах, уже подернувшихся зеленой дымкой, оживленно чирикали воробьи. Юноша беспомощно щурился от яркого солнечного света и капризничал, как ребенок.
Дед хотел было пошутить, что он и так похож на призрака со своими виртуальными играми, но взглянув на бледное лицо внука, осекся. Пенсионер Мошкин, привыкший служить общему делу, терялся, когда этот вздорный юный родственник в очередной раз озадачивал его новой выходкой или капризом.
– Знаешь, Кешка, – примирительно начал он. – Я тут подумал. Может, тебе принять крещение? Я третьего дня поговорил с батюшкой в церкви. Он сказал, что может тебя окрестить. А для начала велел тебе прочитать вот это.
С этими словами дед вынул из-за пазухи белую брошюрку и аккуратно засунул ее внуку в карман куртки.
Инок остановился, взял брошюру из кармана и стал внимательно ее рассматривать.
Наконец, он протянул ее деду и решительно сказал:
– Н-на, ч-читай луч-чше сам.
Кузьмич не ожидал такого поворота. До него вдруг дошло, что он сам не умеет правильно креститься.
– Да-да, – засуетился он, беря брошюрку. – Тебе сначала надо как следует выздороветь, правда? Пусть с тебя сначала гипс снимут, а то как же ты в церковь пойдешь?
Инок медленно передвигался по аллейке, неумело переставляя подпорки. Подойдя к скамеечке, он устало опустился на нее. Ему хотелось только одного: чтобы его никто не трогал и не мешал сочинять новую игру, для которой нужна была мощная машина с большим объемом памяти. Он уже в общих чертах представлял концепцию нового шутера: это будет война мышей-мутантов.
– А к-как м-мыши? В-выросли? – спросил он вдруг ничего не подозревающего деда.
Кузьмич замялся. О пушистом зверье он вспомнил лишь на третьи сутки после исчезновения внука. К тому моменту во всех трех клетках уже лежали скрюченные трупики, так что ему пришлось срочно утилизировать биоматериал и вымыть комнату с хлоркой.
– Видишь ли, мыши погибли. Наверное, им чего-то не хватало. Их больше нет.
Эта новость ошеломила Инока. Он совершенно забыл, что сам не давал зверью воды. Мысль о том, что хвостатые существа погибли прямо в его комнате, вдруг лишила его покоя. Он горько заплакал.
Дед, чувствуя свою вину, утешал его:
– Да что ты, в самом деле! Эка невидаль – мыши! Да этих мышей сотнями используют для опытов!
Но внук был безутешен. Его пугала сама мысль о смерти – такой неминуемой и близкой.
– Ну ладно, – наконец сдался дед. – Если уж я так виноват перед тобой, то прости меня, пожалуйста. Я куплю тебе новый компьютер. Не держи зла на старика.
Юноша резко поднялся:
– П-пойдем!
Но в этот день его так и не выписали.
Выйдя из больницы, Анатолий Кузьмич снова направился не домой, а в монастырь на Божедомке к преподобной Матроне. Тут уже собралась небольшая толпа, так что ветерану пришлось даже подождать, пока к святым мощам приложатся все страждущие.
Войдя в храм, Мошкин поискал образ доброй старушки, и подойдя к ней, вдруг встал на колени. Путая между собой старинные и новые слова, он просил Матрону не держать зла за все его пригрешения. Скупые слезы скатывались с морщинистых щек. В его памяти вдруг всплыл тот случай, который, казалось, уже не имел к нему никакого отношения.
– Простите меня, Матрена Ивановна! Этот Пашка – он мог бы убить меня!
Фамилия Пашки была Шемяка, так что ему даже прозвище было ни к чему. Его, как огня, боялся не только трусоватый Толик Мошин, но и ребята постарше. Говорили, что Пашка был не то больной, не то контуженый, и что ему проще объясняться кулаками, чем словами. Однажды детдомовец Пашка повздорил с пацаном из Хохловского переулка. В чем было дело, Кузьмич так не узнал впоследствии, но очевидно, что зачинщиком был Шемяка, который первым пихнул младшего. По дворовому кодексу чести, тогдашние пацаны защищали своих и наказывали обидчика. Уличные драки были в конце сороковых привычным делом: дрались "стенка на стенку" – двор на двор. Дрались не до увечий, не до крови, как сейчас. Так, "спускали пар", демонстрируя друг дружке мальчишескую удаль, и тут же разбегались. В милицию никто никогда не заявлял.