За три месяца счастья я заплатил всеми своими сбережениями. Лена съехала, когда меня не было дома, оставив записку: "Не переживай! На месте павшего встанут тысячи новых борцов. Подожди! Придет следующий трамвай. Обнимаю, Лена".
Она написала то, что я часто повторял. Я не понял, издевалась ли она надо мною, или ей лень было придумывать объяснения, и она воспользовалась уже привычными стереотипами. Тогда ни я, ни ее подруги не знали, что она стала любовницей сына кандидата в члены Политбюро. То, что ее заметили пусть не в самом лучшем, но все-таки в московском академическом театре, вызывало, конечно, у меня некоторое недоумение: очень средняя актриса - и вдруг запрос из театра. Ее сразу ввели дублершей главной героини в один из новых спектаклей. Я хотел, но все не решался попросить, чтобы она поговорила с главным режиссером обо мне. Я не выдающийся, но хороший актер. Через много лет она расскажет мне, как получилось ее приглашение в театр. Она еще на первом курсе попала в компанию молодых людей из Института международных отношений. Мальчики из семей партийной и советской элиты учились на дипломатов, зная, что их дипломатическое образование поможет им делать карьеру и внутри страны. В нее тогда влюбился сын одного из секретарей ЦК, смешной хлопчик с Украины. После окончания своего дипломатического института он распределился в Комитет государственной безопасности. Большая часть их курса начала работать в КГБ и ГРУ - Главном разведывательном управлении Генерального штаба Советской Армии. Борю направили в Пятое управление, предназначенное для борьбы с идеологическими диверсиями. Вероятно, он или кто-то из его друзей, кто знал главного режиссера, или попросил, или порекомендовал, или намекнул, что надо взять в театр молодую актрису. Боря снял для нее квартиру рядом с театром и обещал сделать ей постоянную прописку и квартиру от Моссовета. Он выполнил все обещания, и через год она получила малогабаритную квартиру в Беляеве, уже обставленную стандартной мебелью. Этот польский гарнитур, очень модный и очень непрочный, я еще застал, когда она захотела выйти за меня замуж. Но это произойдет через несколько лет. А пока я сидел и смотрел на оставленную ею записку. Меня впервые бросили. Она знала, что всегда найдутся доброжелатели и охотники помочь молодой, красивой женщине, но никто не будет помогать молодой супружеской паре, пусть и не зарегистрировавшей свой брак официально. Если у тебя есть мужчина, то пусть он тебя содержит. Ах, не может? Тогда будут содержать другие. Она, конечно, понимала, что одной ей будет легче пробиться, и поэтому ушла.
Итак, меня бросила женщина! Что должен чувствовать и как реагировать брошенный мужчина? Как перевести эмоции в действия? Но я уже был не просто брошенным мужчиной, но и брошенным актером. Я получил неприятное известие. О чем я сразу же подумал? А подумал я о квартире, в которой жил, - через сутки я должен был внести плату за следующие три месяца. У меня не было денег на квартиру, и я собирался занять у Альтермана, который после окончания своего Торгового института работал в Городском управлении торговли.
Если так получилось, значит, завтра я перееду в общежитие, - зачем мне одному отдельная квартира? Я не рвал на себе волосы, не метался по комнате. Я размышлял отчетливо и трезво. Значит, и в кино может быть отчетливо трезвое действие или размышление даже при самых сильных стрессах.
Когда я снимал свой первый фильм как режиссер, то использовал для героя состояние трезвого расчета в стрессовой ситуации. Критики это отметили как мое новаторство, я же просто заставил актера передать мое сегодняшнее состояние. Однажды, еще на заводе, мне не хватило денег до получки. Я не ужинал, не завтракал. К обеду есть хотелось почти нестерпимо. Я пытался занять денег у молодых парней, но за три дня до получки денег ни у кого не было, а со старшими мужчинами, в основном латышами, я только здоровался и не был даже уверен, знают ли меня по имени.
К концу обеда я не выдержал и подошел к одному из судовых сборщиков из соседней бригады.
- Почему у тебя нет денег? Ты что, безработный? - спросил меня старый латыш.
- Не рассчитал, - сказал я.
- Надо рассчитывать, - сказал латыш. - Немного голодай. Иначе никогда не научишься беречь деньги.
И не дал денег. Я голодал еще два дня, но с тех пор у меня всегда был неприкосновенный запас. Теперь я нарушил это правило и снял все деньги со сберегательной книжки, чтобы она смогла купить платье и туфли к получению диплома. Она купила платье и туфли и ушла.
Я запомнил этот день еще и потому, что впервые в жизни выпил водки один, без компании. Я достал из холодильника бутылку, открыл банку килек и выпил половину стакана водки, потом добавил еще и ничего не почувствовал, хотя обычно небольшое опьянение я чувствовал и от пятидесяти граммов водки.
Однокомнатную квартиру я снимал на первом этаже, комнаты на первых этажах стоили намного дешевле. Пани Скуратовская, как она себя называла, любила ходить голой, поэтому шторы в нашей квартире почти всегда были закрыты. Я раскрыл шторы и начал собирать вещи. Это был почти как выезд из гостиницы, все в квартире было хозяйское, кроме постельного белья. Я собрал белье в узел, чтобы отнести в прачечную, связал в стопочку два десятка книг, трехтомники Эйзенштейна, которого я никак не мог освоить, и У. Фолкнера. Я каждый вечер открывал один из его романов - "Деревушку", "Город" или "Особняк" - и читал с любой страницы. Южноамериканские страсти были так похожи на северорусские страсти в Красногородске, и я еще раз убедился, что все люди похожи и в Африке, и в Америке, и в России.
Все мои вещи уместились в двух чемоданах, уже достижение, - пять лет назад, когда я поступал в институт, все мое имущество помещалось в одном чемодане. Увеличение вещей произошло из-за обуви и рубашек. Теперь вместо трех рубашек у меня было не меньше дюжины, женщины приучили меня менять рубашки каждый день. И вместо одной пары ботинок, которые я изнашивал и выбрасывал, я сложил в чемодан пять пар: черные, на кожаной подошве, закрытые, на литой резине немецкие "Саламандра", зимние на синтетическом меху, летние плетеные, кеды и кроссовки. Теперь это был минимум, которого мне едва хватало. Поверх вещей я положил две конторские книги, в которых записывал свои мысли, что-то среднее между дневником и афоризмами из книг мудрых людей. Из каждой прочитанной книги я что-то записывал в амбарную книгу. Пани Скуратовская высмеивала меня, когда я каждый вечер раскрывал разлинованную многостраничную книгу и делал записи.
- Иди лучше побрейся, чтобы не колоться, - советовала пани Скуратовская.
Она меня приучила бриться утром и вечером.
Поверх конторских книг лег мой синий диплом, в котором было записано, что я актер театра и кино. Но в кино меня не снимали и ни в один из московских театров не взяли.
Я открыл картонную коробку и достал ромб из малиновой эмали, вверху которого был прикреплен небольшой золотой герб СССР, а внизу золотая лира и перекрещенные кисть и перо. Такие значки получали окончившие театральные, кинематографические, музыкальные, библиотечные институты. Учителя носили голубые ромбики с раскрытой золотой книжкой, инженеры - синие с перекрещенными разводными ключами. Были еще значки университета, военных академий, медицинских, сельскохозяйственных институтов, высших военных училищ, которые приравнивались к военным академиям. Я мечтал о таком ромбике: такой знак без представления оповещал, что ты имеешь высшее образование. Но почему-то никто после окончания Киноинститута не привинчивал к пиджакам малиновый ромбик с золотой лирой, это считалось дурным тоном. Почему-то не считалось дурным тоном носить обручальное кольцо, оповещавшее, что ты женатый или замужем, а это более интимное сообщение, чем о твоем высшем образовании.
К моему сокурснику приехал его брат, тридцатилетний майор в мундире с голубыми петлицами. Только по значкам и орденским планкам я, не расспрашивая, мог проследить его карьеру. Цифра 1 с перекрещенными мечами на латунных крыльях сообщала, что он летчик-истребитель первого класса, а это почти высшая летная категория, значок в виде парашюта с подвешенной медной бретелькой с цифрой 120 означал, что он, в отличие от своих коллег летчиков-истребителей, любил прыгать с парашютом. Большинство летчиков прыгать не любили, зная, что при опасности сумеют катапультироваться и приземлиться на парашюте, но испытывать очередной стресс, которых и так хватало в их летной работе, не хотели. Два ромба сообщали, что он закончил Качинское высшее летное училище и академию имени Жуковского. Значит, он командир полка или скоро им станет. Должность командира полка предполагает звание не меньше полковника. Орденские планки сообщали, что кроме юбилейных медалей, которые получал почти каждый офицер в армии, у него был еще орден боевого Красного Знамени, - значит, воевал, скорее всего, во Вьетнаме, в Корее воевать он не мог по возрасту. Если бы женщины были более любознательными и умели разбираться во всех этих знаках различия, то ухаживание этого майора следовало воспринимать всерьез. Выйти замуж за этого майора, который в ближайшие месяцы может уже стать подполковником, значит сразу стать главной женщиной полка и войти в женскую элиту дивизии, корпуса и воздушной армии. Это сразу квартира со всеми удобствами или отдельный коттедж, а не частные квартиры с печным отоплением, уборной во дворе и баней раз в неделю.
Наверное, и для штатских можно было бы придумать нечто подобное, и уже придумывали во времена Сталина, когда во всех почти ведомствах носили погоны. После смерти Сталина погоны во многих министерствах отменили. Это я знал, изучая в институте историю костюма. Как ни странно, я в институте узнал о многом.
Я позвонил хозяйке квартиры, сказал ей, что изменились обстоятельства, я не моту платить за квартиру и потому сегодня съезжаю, а ключ оставлю под половиком перед дверью.
- Вы обязаны были предупредить меня за месяц, - сказала хозяйка, - поэтому заплатите за месяц вперед.
Я молчал.
- Хотя бы за половину месяца.
Я повесил телефонную трубку, зная, что она на меня не может жаловаться, потому что сама нарушала закон о прописке. Я поймал такси и переехал в свою комнату в общежитии. Мой приезд не обрадовал сценариста с четвертого курса, он за месяцы моего отсутствия привык жить один в комнате.
- Надолго? - спросил он.
- Через несколько дней я сниму другую квартиру, - пообещал я, зная, что не сниму: мои денежные запасы закончились.
Утром студенты уходили из общежития на занятия в институт, я варил себе кофе, читал газеты и журналы: "Искусство кино" и "Советский экран", в те годы выпускались только два киножурнала. Старики режиссеры делились воспоминаниями об Эйзенштейне, Пудовкине и Довженко - трех кинорежиссерах, канонизированных советской властью за их революционные фильмы, писали воспоминания уже и режиссеры послевоенного поколения. Меня история кино не интересовала. Я читал уже устаревшую для меня информацию о съемках новых фильмов, - если снимают, значит, актеры уже выбраны и утверждены. Я многому научился у пани Скуратовской. Она все запоминала: имена режиссеров, названия их картин, она восхищалась ролями известных, малоизвестных и совсем неизвестных актеров и актрис. В кино, как и во всем советском обществе, действовал уже хорошо отлаженный механизм. Режиссеры, актеры, сценаристы, как в часовом механизме, располагались на определенной шестерне-круге. На малой шестерне были талантливые и признанные, их было немного, но им давали возможность ставить классику, потому что их классика чаще всего приносила призы на международных фестивалях. На более крупной шестерне крутились лояльные к власти режиссеры, ставя фильмы о революции, о войне, о целине. На самой большой шестерне крутились все остальные: середняки, молодые, совсем тупые, но со связями, снимающие в порядке общей очереди.
И актеры находились каждый в своем круге. Талантливые, известные, на которых всегда был спрос; способные, но малоизвестные - они переходили из круга в круг; были профессиональные середняки, типажные, характерные, на большую роль или на эпизод. Режиссеры со всех кругов были сцеплены с кругом чиновников. Я ни в один из этих кругов за годы учебы в институте не вошел. Каждый из актеров сохранял и поддерживал связи в своем круге, все время пытаясь перейти с этого широкого круга в более узкий.
Мне не везло. Обычно мастер еще некоторое время и после окончания поддерживает ученика. Я радовался, когда ушел из мастерской Классика и меня взял другой мастер, тоже почти классик. Но он редко появлялся в мастерской, я одним из последних узнал, что он безнадежно болен. После похорон его мастерскую слили с мастерской Классика. И я снова попал к нему и к Великой Актрисе. Со мною уже не пытались расправиться, меня просто не замечали. Я держался. У меня все время уходило на учебу, и я все еще не расстался с иллюзией, что если ты достоин, то тебя заметят и оценят. Я ставил конкретные локальные задачи и решал их. В июне я решил главную свою задачу - защита диплома.
Вчера я получил диплом актера кино и театра, вчера меня бросила женщина, сегодня я был никем, в любой момент меня могли попросить выехать из общежития. Я подсчитал оставшиеся деньги. При жесткой экономии я мог продержаться неделю, следовательно, я должен начать зарабатывать деньги уже сегодня. Но лето в разгаре, актеры на роли утверждены, съемочные группы выехали в киноэкспедиции, показываться в театрах бессмысленно - начались летние гастроли. Просчитав все варианты, я поехал в магазин Альтермана-старшего. Я отработал две недели грузчиком в магазине Альтермана-старшего, получил больше, чем рассчитывал получить, и половину положил на сберегательную книжку. Поиграл в беспечного и щедрого - и хватит. Кто-то всегда надеется, что его лотерейный билет выиграет, я никогда не верил в случай, в удачу, в везение. На все, чего я добился пока, приходилось затрачивать время и энергию.
Получив деньги, я пришел в партком института, чтобы заплатить членские взносы.
- На съемках подработал? - спросил секретарь парткома Малый Иван, в моей жизни появится еще и Большой Иван.
- Грузчиком подработал.
- Да… - протянул Иван. - Несправедливо. Высшее все-таки образование.
- Нормально, - ответил я.
- Чего уж нормального, - возразил Иван. - Молодой, с образованием, да ты должен нарасхват идти.
- Пока не иду.
- Это "пока" может продлиться всю жизнь… И ничего сделать нельзя. Я пытаюсь помочь и другим актерам. Всех режиссеров же знаю, все были студентами. Говорю: возьми, хороший парень ведь. А он: не вижу его в этой роли. Тяжелая профессия у актеров. Как у женщин. И хорошая, и работящая, а не сватают. Другая - проблядь, негде печать ставить, а нарасхват. Послушай, на кафедре режиссуры идет прием в аспирантуру.
- Я в ученые не собирался.
- Ученые здесь ни при чем. В партийных органах, как и в актерском деле, тоже много неопределенного. Изберут, не изберут на очередном пленуме. Поругался с секретарем райкома или обкома, надо уходить в народное хозяйство. И я заметил, все в райкомах, обкомах и даже в ЦК стремятся защитить ученую степень, потому что сегодня ты начальник, а завтра никто, а ученая степень - это навсегда. Можешь преподавать, да и когда на должность назначают, есть два главных критерия: партийность и ученая степень. Ты член партии, русский, мужик, да если еще и кандидатом наук станешь, цены тебе не будет. Подавай документы, пока не поздно. Я с Афанасием договорюсь, чтобы он стал твоим научным руководителем. Он тоже классик, профессора ему и так бы дали, а он защитил все-таки диссертацию по своим книгам. Почему? Потому что умен. Без докторской диссертации нельзя стать академиком. А он уже член-корреспондент, а на следующий год будет баллотироваться в академики Академии педагогических наук. Завтра же подавай документы.
В этот же вечер я позвонил Науму. Он выслушал меня и сказал:
- Приезжай, обсудим.
Наум жил в новом микрорайоне в конце Ленинского проспекта. Двухкомнатная квартира в блочной пятиэтажке с обязательным набором мебели: раскладная тахта, раскладной стол, журнальный столик с двумя креслами, цветной телевизор. Полки с книгами от пола до потолка, обязательный шифоньер для одежды, переносный транзисторный приемник "Спидола", лучший из советских не по качеству звучания, - на "Спидоле" хорошо ловились вражеские голоса: "Свобода", "Голос Америки", - все как у всех.
Большинство советских интеллигентов с этим набором вещей прожили всю жизнь.
Мы пили хорошо заваренный чай с лимоном, редкость в те времена.
- Лимон от Альтермана-старшего? - спросил я.
- И чай тоже, - подтвердил Наум и спросил: - Кто тебя надоумил насчет аспирантуры?
Я пересказал Науму доводы Ивана.
- Что же, его доводы разумны, он не лишен наблюдательности. У нас нет реальной стоимости человека. Там, на Западе, говорят: этот стоит миллион, этот - сто миллионов. У нас никто не показывает своих доходов - могут экспроприировать. При рыночных отношениях популярный актер стоит дорого, потому что он популярен. Он всегда может принять более выгодное предложение и отказаться от менее выгодного. У нас даже популярного актера можно просто запретить снимать.
- Как это? - не понял я.
- Очень просто. В Комитете по кино приняли, например, решение не снимать Ролана Быкова в положительных ролях. Маленький, некрасивый, еврей. Не надо, чтобы он играл положительных коммунистов.
- А если режиссер не согласится? - спросил я.
- Ему не дадут денег на фильм. Деньги ведь дает государство. Но без реальной стоимости своих заслуг все чувствуют себя неуютно. Конечно, важно быть членом партии, партийная организация тебя защищает, ставит на руководящие посты, но можно ведь из партии исключить и наград лишить. Нужна какая-то абсолютная ценность, которая не пересматривается. И такой ценностью решили сделать ученую степень. Академика Сахарова лишили всех его наград, но академиком он остался, потому что академики не проголосовали за его исключение, думаю, что и партийные работники не очень настаивали, потому что секретари ЦК тоже баллотируются в академики. Но для тебя важнее степени стать если не другом, то хотя бы учеником Афанасия. Сегодня Афанасий влияет на заведующего сектором кино в ЦК, на председателя Государственного комитета по кино, потому что его ученики - секретари Союза кинематографистов, руководители главков комитета, инструкторы ЦК, он всегда поддерживает и поддерживал умных и талантливых. Дураков и бездарей не поддерживает, потому что умные могут руководить, талантливые - снимать, играть в фильмах. Я не знаю, талантлив ли ты, но то, что не дурак, - это точно. Значит, Афанасий тебе поможет.
- Я и сам себе могу помочь.
- Не выегивайся, - одернул меня Наум. - Всем, кто начинает, нужна помощь. Раньше этим занимались родители, твоя мать чем занимается?
- Заколачивает и обшивает посылки на почте.
- В кино тебе мать вряд ли чем может помочь. И вообще, у Афанасия можно многому научиться, он очень интересный и загадочный тип советского "хомо сапиенс". Я бы сам с удовольствием у него поучился. Поступай.
- Чтобы поступить, мне нужен реферат.
- Нет проблем. Реферат я тебе надиктую за три вечера.
- Нужно придумать тему реферата, - сказал я.
- А чего думать-то? Реферат будет называться "Герой в современной советской действительности". А в скобках - работа режиссера с актером. Все фильмы Афанасия о современности, будем в основном ссылаться на них.
- А не расценят это как грубую конъюнктуру?
- Конъюнктура негрубой не бывает.