По сценарию молодой инженер предлагал себя в председатели колхоза. Уже поднадоели неистовые председатели из фронтовиков, которые поднимали колхозников на строительство коровников, как в атаку. Молодой человек выдвигал свою кандидатуру, как на Западе, где сами себя выдвигают в губернаторы и президенты. У него и программа была, он регулярно выступал по местному радиоузлу, совсем как американский, а теперь и наш президент. Сценарист взял западную модель продвижения наверх и перенес на российскую почву.
- Пойми, - объяснял мне Афанасий, - мнение о фильмах формируется на дачах членов Политбюро. Каждый новый фильм везут на дачу. Его смотрит семья и родственники и иногда и сами члены.
Если они увидят в фильме себя, но не старыми, толстыми, а молодыми, напористыми, какими они были в молодости или такими себя считали, - значит, кино хорошее. Заметь, и генералы, и секретари обкомов в кино молодые, спортивные, красивые.
Прежде чем начать снимать новый фильм, режиссер определяется - для экспорта или для внутреннего потребления? На экспорт у нас идет классический балет и фильмы, снятые по произведениям русских литературных классиков: Толстому, Достоевскому, Чехову. Если классика не ревизуется, не подается в экстравагантных авангардных формах, то она одобряется.
Все, что предназначено для внутреннего потребления, проходит экспертную оценку: не расшатывает ли произведение сложившиеся устои, не вселяет ли в умы сомнения.
Я попробовал представить, как анализировал бы этот сценарий Афанасий. Предложил свою кандидатуру? Экстравагантно, но тем самым берет на себя ответственность. Мы, которые у власти, уже много лет себя, конечно, не выдвигали, но ответственность взяли и не отказываемся от этой ответственности. А если герой фильма ответственный, значит, положительный. Фильм поддержат, режиссера и актера - главного героя фильма отметят премией или званием. Если ставить эту задачу, она вполне выполнима. Не нужно рассчитывать, что этот фильм станет событием в кинематографе. Герой, конечно, наивный. Что же, дураков у нас любят, и в сказках они чаще всего побеждают своих умных братьев. Вечная мечта неудачников. Мы только кажемся дураками, а вообще-то мы умные и расчетливые. Еще у героя было чувство юмора, а мне всегда удавалось изображать смешное, хотя большинство меня воспринимали как молчаливого зануду. И я решил: надо пробоваться, нокаутом не выиграю, но по очкам попробую набрать. Все-таки уже вторая и уже главная роль.
Я надел мохеровый теплый свитер, который купил недавно в комиссионном магазине, - я по-прежнему плохо переносил холод, - надел теплые английские туфли Афанасия, побрызгался его французским одеколоном и стал уверенным и даже немножко развязным.
Мне не забыли заказать пропуск, и я вошел в комнату, в которой начнется мое вхождение в Большое кино.
За столом сидела женщина лет сорока, уже с обильной сединой.
- Я Вера, - представилась женщина, - редактор фильма. - Пора уже называться Верой Ивановной, подумал я тогда.
Она рассматривала меня оценивающе, как рассматривают платье: покупать или не покупать. Достала сигарету, закурила, спохватилась, предложила сигарету мне. Я сказал, что не курю. Афанасий учил меня: когда входишь, не суетись, всегда удобнее отвечать, чем задавать вопросы, меньше выгладишь дураком.
Вера набрала номер телефона и сказала в трубку:
- Он пришел, - и уже спросила меня: - Вы прочитали сценарий?
- Да.
Она, вероятно, ждала, что я выскажу свое мнение о сценарии, но я молчал.
- Вам понравился сценарий? - спросила редакторша.
Не давай сразу ни утвердительных, ни отрицательных оценок, учил Афанасий. Скажешь о ком-нибудь плохо, а он или родственник, или в прошлом муж, или в настоящем любовник, или работали когда-то вместе на картине и подружились. В кино всё и все перемешаны и связаны симпатиями и антипатиями.
- Сценарий забавный, - ответил я. - В жизни такого нет, но все этого хотят, значит, можно рассчитывать на успех.
- Извините, - сказала редакторша, - я забыла, что вы режиссер, который выступил в роли актера.
Старайтесь произвести впечатление на всех студийных женщин, учил Афанасий, - на уборщиц, редакторш, ассистенток, помощниц, секретарш. Очень часто все говорят "нет", а секретарша говорит:
- А мне он нравится.
И прислушиваются к ее мнению, почему-то считается, что мнение секретарш, уборщиц, студийных шоферов - это мнение народа.
- Я актер, который выступил в роли режиссера, - я улыбнулся самой актерской открытой улыбкой, - если вы о фильме про ташкентских милиционеров. Где вы увидели это произведение, его же нигде не показывали?
- Я была в отборочной комиссии на кинофестиваль стран Азии и Африки. Фильм не прошел, но я вас запомнила.
- Спасибо.
- Но вы там были совсем другим, таким кривоногеньким.
- Пожалуйста.
Я вогнул ступни, ссутулился, прошелся по комнате, осматривая бумажки на столах.
Редакторша рассмеялась, и я понял - она будет меня поддерживать. Через несколько лет она будет редактором на моем фильме, потом я ее уволю, и она перестанет со мной здороваться.
А пока меня провели в павильон, в углу которого была поставлена выгородка с обозначенными окнами и стоял стол для заседаний.
Режиссер, лет тридцати, толстый, бородатый, что тогда еще было редкостью, дал мне лист с текстом - начало моей речи при самовыдвижении на пост председателя колхоза.
Вчера я собрал всю информацию о режиссере - Афанасий внушал актерам: о режиссере, как о женщине, на которой вы собираетесь жениться, - а вы женитесь, как минимум, на год, на время съемок картины, а иногда этот режиссер вас снимает всю жизнь, и эта жизнь должна быть если не идеальной, то хотя бы комфортной, - вы должны знать все.
Я видел две картины режиссера, авангардные по тем временам. Последний его фильм топтала вся официальная критика - он запил, его уволили со студии, сейчас для реабилитации предложили снимать фильм о председателе колхоза. И он согласился.
- Я готов, - сказал я, снял джемпер, развязал галстук. В джемпере под лучами прожекторов было жарко, а галстук сковывал.
- Итак, - начал режиссер, - в райкоме предложили пост председателя колхоза главному экономисту колхоза, и он согласился. Это: за кадром. Перед заседанием правления жена советует своему мужу, претенденту на председательское кресло, не соглашаться сразу. Это неприлично. Пусть попросят, поуговаривают. И сразу, встык, сцена заседания правления. Претендент отказывается, повисает пауза, и в это время вы, ничего не знающий о правилах номенклатурных игр, встаете и говорите:
"Я предлагаю свою кандидатуру".
"Но почему вы?" - спрашивает сильно растерянный инструктор райкома: такой поворот не был предусмотрен планом райкома. И тогда вы произносите монолог об ответственности.
Монолог у меня вызывал сомнения. Слишком много пафоса. И я решился на импровизацию и ответил:
- Потому что я здесь вырос, я всех знаю, и меня все знают. Потому что я молодой, здоровый. А здоровье для председателя необходимо даже больше, чем высшее образование. Конечно, Иван Петрович (претендент) хороший человек, но у него язва желудка. У моего свояка тоже язва. При язве всегда запоры, а когда запоры, надо пить слабительное. А если мой свояк вечером выпьет слабительное, он с утра никуда выехать не может, потому что привязан к туалету. Его вызывают в райком или область, а он выехать не может. А если выедет, по дороге несколько раз остановиться должен. Летом еще ладно, а если зимой, да еще с ветром…
Я увидел, как давятся от смеха осветители, и закончил:
- Предлагаю отказ Ивана Петровича удовлетворить по состоянию здоровья и вместо него предлагаю свою кандидатуру.
- Снято, - сказал режиссер.
Я боялся только второго дубля, потому что знал свою особенность: во второй раз я не смогу быть таким убедительным, потому что мгновенное переналаживание приходит только с опытом, а тогда я только предчувствовал, но еще не знал о своих ограниченных актерских возможностях.
- Спасибо, - сказал режиссер. - Вам позвонят.
При выходе из павильона я увидел молодого, но уже известного театрального актера: высокого, белокурого, образец славянской красоты в представлении еврейской девушки - ассистента по актерам. В его взгляде на меня была явная снисходительность. Дурачок, подумал я тогда, им нужны кривоногенькие. Ты драматический, а я могу и посмешить. Делать такой фильм всерьез - значит завалиться сразу, поэтому утвердят меня, а не тебя. Так и случилось.
Мне позвонила редакторша и сообщила:
- Вас утвердили.
- Спасибо. Я ваш должник, это вы меня заметили.
- Я рада за вас. Пробы очень смешные, даже директор студии смеялся.
Насчет директора я запомнил. Съемки начались в середине июня. Киногруппа разместилась в гостинице районного городка в Подмосковье. Для съемок выбрали деревню на берегу реки, выстроили декорацию правления колхоза на окраине.
Мне, как главному герою, в гостинице выделили одноместный номер с туалетом и холодильником.
Днем я вошел в первый конфликт с режиссером. Художница по костюмам предложила мне серенький незаметный костюм. Я не согласился и сказал, что буду сниматься в своем, финском, который хорошо на мне сидел.
- И будете ходить по деревне таким элегантно-иностранным? - спросил режиссер.
- Да. И возить в машине резиновые сапоги.
- Так в деревне не ходят, - не согласился режиссер.
- Давайте проверим. Подъедем в ближайший колхоз.
Я был уверен, что, когда из киногруппы позвонят председателю и попросят о встрече, он наденет свой лучший костюм - финский или голландский: райпотребсоюз завозил в те годы импортную одежду, которую в основном разбирали местные руководители.
Председатель оказался в темном румынском костюме и желтых саламандровских ботинках.
- И в таких ботинках вы заходите на ферму? - спросил режиссер.
- На ферму я хожу в сапогах.
- А где вы их берете?
- Они всегда у меня в машине. Без сапог в деревне нельзя.
На этот раз режиссер молча со мной согласился.
Со мною обычно делали два дубля, режиссер понял, что каждый последующий дубль я делал хуже, чем предыдущий, и смирился с этим - я мог только то, что мог.
По сценарию в председателя влюблялась молодая архитекторша, выходила за него замуж и оставалась в деревне. В жизни если председатели влюблялись в городских, то переезжали в город с партийными выговорами и работали слесарями в жилищных эксплуатационных конторах или водителями автобусов.
На роль архитекторши режиссер пригласил одну из самых красивых актрис. Еще студенткой она вышла замуж за дипломата, несколько лет прожила в Германии, снялась в нескольких немецких фильмах не в главных ролях, а когда вернулась, ее снимали в основном в ролях иностранок и аристократок девятнадцатого века.
Я всегда побаивался таких женщин, хорошо отмытых, пахнущих дорогими духами. Мне казалось, что они никогда не потеют, не ходят в туалет. Когда закончились съемки, директор картины устроил прощальный ужин, я впервые за два месяца съемок позволил себе расслабиться, напился, полез к ней целоваться и услышал почти змеиное шипение:
- Пошел вон, идиот!
Я играл плебея и был для нее плебеем. Я и поступил, как плебей. Перегнул ее и сильно шлепнул по заднице, удивительно упругой, - она уже тогда занималась шейпингом. Моя кинематографическая жена вывернулась и так ткнула кулачком в солнечное сплетение, что мой желчный пузырь болел несколько дней.
Первым смонтированный фильм смотрел директор студии. Если он говорил:
- Спасибо. Хорошее кино! - значит, все будет нормально.
- Спасибо, будем показывать руководству.
Это означало: надо ждать, что скажут после просмотра в Кинокомитете и на дачах членов Политбюро. Могут быть замечания, но небольшие.
- Спасибо.
Значит, можно ждать чего угодно. Или похвалят, или будет дано указание отпечатать несколько копий, и фильм практически никто не увидит. В те годы уже не запрещали директивно.
Я позвонил режиссеру, и он весело сообщил мне:
- Сказал спасибо. Завтра будут смотреть в комитете.
Я уже знал: если режиссер веселый, значит, пьяный. Во время съемок он запивал дважды: перед самыми съемками и перед монтажом. Нормальный режиссерский страх. Подготовка закончена, завтра надо сказать "Мотор!", и уже невозможно остановиться, подумать, посомневаться, - каждая съемочная смена стоит слишком дорого.
И перед монтажом тоже обрушивался страх. Из нескольких десятков тысяч метров пленки надо смонтировать фильм, и хочется оттянуть это вхождение в неизвестность.
Значит, он запил в третий раз. Тоже понятно. От мнения на дачах зависело, как скоро он сможет получить следующую постановку. Будут даны указания: хвалить или ругать. Поедет ли фильм на фестиваль - даже не в Венецию, Канны и Берлин, у этих фестивалей были свои отборщики, а хотя бы в Карловы Вары или Варну, куда посылали фильмы без мнения устроителей фестиваля. От руководства зависело присуждение фильму категории: по первой режиссер получал в два раза больше денег, чем по третьей. Вечером мне позвонила редакторша и сообщила:
- Режиссер запил.
- Я знаю.
- Завтра с утра фильм будут смотреть в ЦК комсомола, поедете вы, как главный герой, и я.
- А почему в ЦК комсомола?
- Фильм о молодом герое. В Кинокомитете хотят заручиться поддержкой комсомола.
Формулировка не для посвященных. Комсомол никого не защищал. Комсомол - цепной пес партии, говорил Афанасий. Их выпускают выгонять из берлоги медведя и травить его, пока не подойдет охотник, не прицелится и не уложит зверя наповал. Они могут защищать только хозяина.
Во рту стало сухо. Жаль, конечно, но не корову проигрываем, как говорила моя мать, повторяя слова своего отца, моего деда. Корова - главная крестьянская ценность. Но как оценить потерю целого года жизни?
ПЕРВЫЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ ОПЫТ
К десяти утра я подъехал к зданию ЦК комсомола, через сквер начиналась Старая площадь с комплексом зданий ЦК партии. Недалеко была Лубянка - Комитет государственной безопасности, рядом Кремль. Наверное, они соединены подземными переходами, подумал я тогда и не удивился, когда через много лет узнал, что они соединены законсервированными линиями метро.
Секретарша, девушка лет двадцати, высокая, в узкой длинной юбке и кофточке с темным бантом, напоминала молодую революционерку, какими их изображали в кино, только разрез на юбке был выше колена - скромно и сексуально. Она провела нас в маленький кинозал мест на двадцать. Фильм смотрел секретарь ЦК по пропаганде.
Он вошел в зал, поздоровался с редакторшей, пожал мне руку, и я понял: с фильмом что-то происходит - я всегда чувствовал надвигающуюся неприятность.
Секретарь, полноватый, румяный, выглядел лет на двадцать пять, хотя ему было больше сорока.
Пахло от него кофе, - наверное, только что пил, - хорошим табаком и ненавязчивым легким одеколоном. Лет пятнадцать в чиновниках. Профессиональные чиновники отличались умением носить костюм, всегда хорошим, но умеренным загаром и округлостью плеч. Такие плечи у мужчин, которые много лет не работали физически и не занимались спортом.
Секретарь смотрел фильм молча. Я сидел сзади, и мне показалось, что он уснул. После просмотра он спросил:
- А где снимали?
Я назвал район и деревню в Подмосковье.
- Замечательная русская природа, - сказал секретарь. - О художественных достоинствах фильма вы знаете лучше меня.
И я понял, что сейчас он скажет: "До свидания" - и уйдет.
- О художественных достоинствах мы знаем. От вас хотели бы услышать о политических достоинствах фильма.
- А не слишком ли вы самодовольны в своих мнениях о достоинствах фильма? - тут же вскинулся секретарь. - Вы когда в последний раз были в деревне? Я не имею в виду время съемок.
- Понятие "в последний раз" для меня неприменимо. Я вырос в деревне. Моя мать по сей день живет в деревне.
Я, конечно, передергивал, Красногородск - не совсем деревня, но жили там все-таки по законам и привычкам деревни.
- И что же? - спросил секретарь.
- Ничего. Вы спросили, я ответил.
- И я вам тоже отвечаю. Я посмотрел фильм не по вашей просьбе, а по просьбе директора студии, ему я и сообщу свое мнение.
- Простите, - сказала редактор. - Мы в растерянности, потому что не знаем, какие поправки надо вносить.
- Поправки вы, конечно, внесете. Я вам советую поговорить с товарищами из отдела сельского хозяйства на Старой площади. Фильмом недоволен заведующий отделом. Это все, что я могу вам посоветовать.
И секретарь вышел.
Мне указали на мое место. Рано еще высовываться, щенок. Я знал, что Воротников-старший теперь работал в отделе сельского хозяйства ЦК КПСС, но не подумал, что Воротников ничего не забыл и ничего не простил мне. Мы вышли из здания ЦК комсомола. Редакторша закурила. У нее тряслись руки.
- Что, от них так уж много зависит? - спросил я.
- К сожалению, много…
- А комсомольский вождь выскажет свое мнение?
- А зачем ему высказываться? Он позвонит своему старшему коллеге в отдел пропаганды ЦК партии и так, между прочим, скажет: "Смотрел новый фильм. Странный фильм. И в отделе сельского хозяйства им недовольны". Там насторожатся и тоже решат посмотреть.
- И скажут: нам нужны такие фильмы!
- Или: нам не нужны такие фильмы! Если это будет сказано секретарем ЦК, никто уже не будет возражать. Время такое. Всем все до лампочки.
Потом это время назовут "застоем". Но в "застое" были свои правила, по которым чиновники играли и часто выигрывали, если четко рассчитывали комбинацию. Я не знал тогда, что уже через час директор студии и председатель комитета выработали стратегию показа фильма. Был конец недели, пятница, и на дачи развозили фильмы из фильмотеки комитета. Заказывали американские боевики, мюзиклы, но любили смотреть и советские комедии. На экстренном совещании решили обозначить фильм комедией: в фильме было много смешного. К тому же с комедии и спрос небольшой. Главное, чтобы фильм не попал на дачу секретаря ЦК по пропаганде, члену Политбюро.
Пропагандой и агитацией в ЦК занимались неглупые люди. Они понимали, что нельзя подвергать сомнениям выработанные каноны, иначе возникает ересь, раскол. Партия много переняла от церкви.
Председатель Комитета по кино позвонил помощнику Генерального секретаря и сказал, что есть новая советская кинокомедия, довольно забавная. И получил согласие:
- Присылайте!
Заместитель заведующего отделом пропаганды позвонил на пятнадцать минут позже.
- Извини, - ответил председатель комитета. Они были на "ты" и еще совсем недавно работали в одном отделе ЦК. - Фильм попросили на дачу Генерального. Уже послали. Но у нас есть еще одна копия, можем прислать.
- Пришли в понедельник на Старую площадь. Посмотрим на работе.
Оба понимали, что к понедельнику мнение определится. Понравится - будут хвалить. Не понравится - найдут обоснования, за что ругать.
Я тогда и предположить не мог, что скоро сам начну играть в эти игры, а пока зашел в гастроном, взял бутылку водки, заехал на Центральный рынок, купил копченой ветчины, дагестанского сыра, маринованного чеснока, закрылся у себя в комнате, поджарил яичницу с ветчиной, выпил водки и, как учил меня Афанасий, взял лист бумаги и записал:
"Аспирантура.
Режиссура.
Актерство.
Женщины.