– Не сердиться? Да ты понимаешь, что из-за этого чучела оказалось под ударом величайшее в истории деяние? На меня глядит весь мир. Императоры, короли, президенты подсылают шпионов, чтобы узнать о каждом моем шаге. Я скрываюсь. Государственные интересы вынуждают меня путешествовать инкогнито, смешиваться с такими, как вы. Мой негодяй это знает и этим пользуется.
– Мы потратили много лет, чтобы добиться описи, господин Инженер. Стоит ли губить все из-за глупой выходки? Да, сеньор Тупайячи поставил под удар такого человека, как вы, но ведь субпрефект Ретамосо его обидел.
– То-то и оно! – кричит Тупайячи. – Все видели!
– Зачем ты живешь на свете? – вопрошает его хозяин. – Зачем на тебя уходит даром воздух? Если субпрефект Ретамосо узнает о твоем мерзавстве, ты состаришься в тюрьме. Это бы ничего, от тебя все равно никакой пользы, но что, если и меня засадят на десять лет? Кто поможет тогда общинам добиваться правды? Как будут они защищать свои права? Как составят опись? Я перемерил земли сотням общин. Сам знаешь, подлец, на Мои именины благодарные селенья спускаются с гор, под музыку несут в долину мне подарки, а я их беру, чтобы меня не ославили гордым.
– Великодушнейший Инженер, простите!.. – молит Тупайячи.
– Простить? Что тебе прощать? Чтобы удостоиться моего прощения, ты должен со мной сравняться. Я и презирать тебя не стану, много чести! Я удаляюсь. Когда я буду далеко… Мне ли сетовать? Историки, знайте: я сам виноват! Признаю это в здравом уме. Кто, как не я, выпустил из берлоги это чудовище? Скажи-ка, не дай солгать, кто тебя вывел из темноты, помет кошачий?
– Светлейший Инженер, смилуйтесь!..
– Смиловаться? Я и так слишком милостив, нежное у меня сердце. Растрогаюсь, и все… А злые люди пользуются…
– Я же не стряпал, господин Инженер! Я только подавал. Господин субпрефект должен бы кричать на повара. Все видели, господин субпрефект попробовал жаркое, плюнул. и заорал: "Да как ты смеешь! Я дерьма не ем". Заорал и бросил миску в меня. Смотрите, весь комбинезон грязный!
– Это правда, – вступился выборный Крисостомо. – Сеньор Ретамосо несправедливо накричал на сеньора Тупайячи. По какому праву он так называет наше угощенье? В этих местах с мясом нелегко. Другого мы ему дать не можем. Сами мы и совсем не ели, а ничего, не жалуемся.
– Спасибо, хоть у меня были сардинки и персики, – говорит Инженер.
– И то еле-еле упросили, – продолжает Крисостомо.
Да! Просили-молили, а он пробовать не желал. Вы себе представляете? Сардинки и персики в сиропе! Я бы десять лиг отшагал, чтобы такого покушать, а его, подлеца, молил, как Божью Матерь. Лег он сердитый. Мы уже спали, как вдруг слышим – кричит. Побежал я к нему. Лежит в темноте, орет. Зажгли мы лампу. Нет, он сидит на кровати, держится за ногу. Выборный Крисостомо спрашивает:
– Что с вами, сеньор Ретамосо?
– Меня кто-то укусил.
Выборный Крисостомо посветил поближе, и мы видим – на ноге две дырочки. Тут я смотрю, змейка. Я ее тюкнул и говорю:
– Вас змея укусила, господин субпрефект.
Он испугался.
– Ядовитая?
– Гадюка, сеньор, – и показываю ему змейку.
Субпрефект Ретамосо весь задрожал. Общинники бегают туда-сюда, не знают, что делать. Женщины упали на колени, молятся. Субпрефекту уже худо.
– Задыхаюсь!
Мы говорим:
– Отче наш, иже еси…
Он нас просит:
– Я ехал в такую даль, чтобы вам помочь… чтобы вам разрешить эту опись… Из-за вас попал в беду! Помогите мне! У меня жена и пятеро деток! Спасите, братцы! – Он заплакал. – Вы разные травы знаете. Богом прошу, вылечите!
– У меня есть одеколон.
– У меня ламье сало.
– Это от гадюки?
– Ой, знобит! Нога вся онемела. Яд до колена дошел… скоро дойдет до сердца. Из-за вас погибаю! Сделайте что-нибудь, сукины вы дети! – и плачет-ревет.
Я говорю:
– Многолюбезнейший Инженер, я знаю средство от гадючьего яда. Разрешите мне спасти сеньора Ретамосо?
– Какое средство, Тупайячито? – ласково спрашивает хозяин. Ах, хитер! Если господин субпрефект умрет, его отправят прямо в тюрьму, а там не только за это спросят.
– Очень гадкое, превосходнейший Инженер.
– Помереть еще гаже, – молит сеньор Ретамосо. – Готовь поскорей! Дышать не могу!
– Как оно делается, Тупайячито?
– Варят вместе три дерьма: ламье, коровье и человечье, преученейший Инженер, и смешивают с уаманрипой.
– Уаманрипа у меня есть.
– Навозу у нас полно.
– А человечье беру на себя, – говорю я, – хоть бы у меня задница отмерзла.
– Готовьте скорей! – пищит сеньор Ретамосо.
– Спеши, сынок! – кричит хозяин. – Вылечишь, закажу мессу.
У него такой порядок – если что дарит, то при всех.
Сеньор Ретамосо открывает рот, дышит. Пошел я на улицу. Все сделал, сварил. Он это выпил. Ух, и блевал! Сразу вылечился. Весь яд изрыгнул. Перевел он дух, порозовел и заснул как ангелочек.
Хозяин меня похвалил.
– В добрый час ты родился, Тупайячи! Когда меряешь землю, может случиться всякое, и кто тут вызволит, как не добрый помощник? Тем более такой лекарь, как ты! Держи, сынок.
Он сунул руку в карман и дал мне монету.
Такой у него порядок – что дарит, дарит при всех. А забирает, когда мы одни. Хорош я буду, если не верну! Общинники тоже меня похвалили. Сеньор Ретамосо тихо храпел. Светало. Легли и мы. На сей раз мне дали телячью шкуру, одеяло из ламьей шерсти и место у огня. Снилось мне, что я превратился в вискачу. Бегу через пампу, а сзади чешется, это хвостик растет. Моргаю от света, сжимаюсь, совсем стал маленький, смотрю на свои лапки, облизываю шерсть. Вижу в кустах какую-то нору, оттуда вкусно пахнет, и донья Аньяда под землей ворчит на своих питомцев. Я ей закричал: "Иду, донья Аньяда" – и побежал по длинной норе, но проснулся, меня били.
– Чего вы меня бьете, всемилостивейший Инженер?
Он колотит кулаками.
– И ты еще спрашиваешь, подлюга?
– Да что я сделал, хозяин?
– Жабоглот мне все рассказал. Никакая змея субпрефекта не кусала. Ты это выдумал, чтобы ему отомстить. Разозлился, когда он швырнул тарелку, и сказал: "Ах, он дерьма не ест? Ничего, у меня съест". Подождал, пока мы заснули, вынул змеиную шкурку из графина с водкой, воткнул в палочку две булавки, подлез в темноте к сеньору Ретамосо и уколол его. Поднялась суматоха, а ты, Иуда, нашел, видите ли, змею! И все это, чтобы он дерьма поел! Ничего, наелся, ха-ха-ха!
Засмеялся и я. Тут он разозлился.
– Чего ржешь, идиот? Смешно, что из-за тебя начальство чуть не погибло?
– Вы сами смеетесь, мудрейший Инженер.
– Я – это я, а ты – это ты!
– Не надо, господин Инженер! – вступается Крисостомо, – не портите себе кровь из-за слуги!
– Я не слуга, я помощник.
– Хам ты, и больше ничего!
И хлещет меня по морде. Выборный Крисостомо его просит:
– Успокойтесь, господин Инженер! Еще господин субпрефект проснется! Представляете, что будет, если он узнает? Дерьмо ел, и зря. Седыми из тюрьмы выйдем!
– Это верно!
– Сеньор Тупайячи уже расплатился, господин Инженер. Смотрите, кровь из носа течет!
И наливает ему водки.
– Сам я и виноват! – кричит хозяин. – Кто тебя вытащил из грязи, а?
Я молчу.
Что тут скажешь! Года два назад явились вы в поместье Харрия. Вот такой самый, как сейчас! Штаны эти чертовой кожи, рубашка фланелевая, старая кожаная куртка. Побывали в Серро-де-Паско, а на обратном пути попросились переночевать. Я думал, хозяин наш, дон Томас Чаморро, собак на вас спустит, ан нет! Дон Томас скучал. Он вышел на балкон.
– Чем могу служить, сеньор?
Вы поклонились.
– Я знаю, о чем вы думаете, сеньор Чаморро.
– Вы умеете отгадывать мысли?
– Вот что: "Не может быть, чтоб этот оборванец и бродяга представлял Лондонское географическое общество!"
– А вы представитель этого общества?
– Хотите посмотреть мои бумаги?
– Ну что вы, сеньор!
– Одеваюсь я так, сеньор Чаморро, чтобы мне доверяли в селеньях, которые я обхожу ради науки. Разве эти темные люди пустят меня на порог, если я оденусь со свойственным мне вкусом? Ученым. приходится на это идти. Как сделал я столько открытий? Во фраке, в котором я бываю там, где меня чествуют?
– Сейчас я спущусь, чтобы пожать вам руку, мой достопочтенный гость!
– Не хотел бы затруднять вас, сеньор Чаморро. Я обхожу округу, ищу яшму.
– Кого-кого, а такой не знаю.
– Это не девица, это минерал. Если бы мы, ученые, не открывали элементов, записанных для порядка Менделеевым, хороши бы вы все были! Сеньор Чаморро, не приютите ли вы меня на одну ночь?
– Сочту за честь, сеньор…
– …Инженер!
Дон Томас Чаморро подозвал меня.
– Тупайячи, проводи господина Инженера в ту комнату, где жил сенатор Феррейра… Этот парень, будет вам служить, сеньор. Не окажете ли честь со мною пообедать?
Вы пробыли в поместье целый месяц, отъелись. Я ни свет ни заря приносил вам мясо, молоко, яйца. Тогда я ничего не разумел, нигде не бывал, даже не знал, какие селенья на наших землях. От погонщиков я слышал, что за горами тоже есть люди. А вы обошли триста стран. И не только на земле! Когда стемнеет, вы показывали на небо. "Вон звезда Антарес" – и засмеетесь. – "я там побывал" – и опять смеетесь. – "Рассказать бы, что со мной было!.." Или так: "Вот это Стрелец" – и задрожите, опечалитесь. – "Обидели меня там, никогда им не прощу!.."
Хозяин уши и развесит. Очень он вас полюбил. Как стемнеет, спрашивал:
– Инженер вернулся?
– Нет, он Монтемало копает.
– Зачем?
– В могилах смотрит.
– На что ему это?
– Изучает.
– А…
Вы изучали могилы язычников, дальние пещеры, заброшенные шахты. Потом вам надоело. Как-то вечером грелись вы в кухне и сказали:
– Завтра уйду! Не хотел обижать хозяина, очень он упрашивал. Много я времени потерял.
И зовете меня.
– Иди-ка сюда, Тупайячи!
Вынимаете из кармана блестящий кружочек.
– Дарю тебе серебряную монетку.
– Чего это, милостивый Инженер?
– Ты что, монеты не видел?
– Никогда не видел, великодушнейший Инженер.
– Храни ее и люби. Может, пригодится.
Кухарки глядели на меня с почтением. Донья Консепсьон дала чаю в чашке. Вы пошли спать. Я спать не мог. Очень расчувствовался. Еще затемно встал, хотел седлать вам коня. Пеоны меня дожидают в конюшне. Прознали, какой вы мне подарок сделали, хотели посмотреть. У нас никто денег не видал, только одни надсмотрщики, они повсюду ездили с доном Томасом Чаморро. Пеоны ходят за мной, шумят, хозяин вышел.
– Что такое? Почему не в поле? Разве нынче мои именины?
– Нет, сеньор. Господин Инженер монету подарил дону Тупайячи.
"Доном" я уже стал. Хозяин меня спрашивает:
– Правда это?
– Глядите, хозяин!
Показал я. ему подарок, горжусь, а он нахмурился. Подошел к моему коню и давай меня стегать. Народ убежал. Тут вы явились.
– В чем дело? Почему вы его бьете, сеньор Чаморро? Чем ты обидел своего хозяина, сынок?
Дон Томас кричит:
– Бесстыдник! Я вас приютил, пою, кормлю, а вы чем платите? Портите мне людей! Разлагаете народ! Вы человек опасный. На что им деньги? Им ничего не нужно. Верни монету, Тупайячи.
– Дон Томас…
– Да как вы смели давать деньги моим пеонам? В моем поместье этой пакости нет. Мои люди чисты душой. Деньги – от лукавого! А вы портите народ. Не иначе, из коммунистов…
– Я ношу ученое звание!..
– Убирайтесь сейчас же, застрелю!
– Неужели вы думаете, что я останусь хотя бы на одно мгновенье там, где меня оскорбляют? Верни мне, сынок, монетку, которую я тебе подарил по своей огромной доброте.
Вы вскочили на коня. Не обернувшись, взлетели по склону Гойльяриски. Дон Томас Чаморро все вас бранил.
– На колени! – крикнул он.
Я опустился на колени.
– Целуй мне руку!
Я поцеловал.
– Помолимся, чтобы господь простил тебя, Тупайячи! Я наказываю тебя для твоего же блага, как добрый хозяин. Сам я уже испорчен, вы – чисты. Чтобы охранить вашу невинность, я запретил здесь деньги. Помолимся же за Инженера. Нехорошо человеку умирать без покаяния.
Мы за вас помолились, господин Инженер. Убить вас должен был немой Эустакио. Ночью я не спал. Честное слово, сеньор, собрал я свои лохмотья, утащил початок маиса, кусок мяса и ушел вслед за вами. Нагнал я вас под Пампаньей и спас вам жизнь. Вспомните, господин Инженер! Я увел вас от немого Эустакио ущельями, лощинами, а по ту сторону горы умолил, чтобы вы разрешили служить вам, беречь вас, стеречь, что бы ни случилось.
– Сколько хочешь жалованья?
– Вам решать, отважнейший Инженер.
– Десять монет в месяц и еда – подойдет?
– Как велите, почтеннейший Инженер.
Помню, вы смеетесь, а глаз не видно за темными очками.
– Я иногда ем, но чаще не ем.
– Как прикажете, милосерднейший Инженер.
Немного подальше вы приказали мне украсть ту жирную курицу, достославнейший Инженер.
Глава восьмая,
о том, как неблагодарны люди, и даже больше того
Нет уж, теперь я никому душу не открою! Скажу снова: никакой у людей благодарности. Сколько я им говорил, что с водой у нас неладно. А толку? Жена моя как раз была на сносях и захотелось ей рыбки. Пошел я к озеру. С этого боку Чаупиуаранга стоит, как заколдованная. А тут, смотрю, шляпы какие-то плывут. Думал, утки, но нет – шляпы. Вода стоит, они плывут. Как же так, вода не течет, что же их гонит? Может, ходит кто-нибудь там, на дне? Не знаю, а шляпы я видел. Одна за другой, гуськом, так и проплыли тихо-мирно.
Глава девятая,
о том, как нас бранил дон Раймундо Эррера
Старик Эррера увидел вдали крыши Янакочи. Спускаясь по склону, он повстречал табунок мулов, возвращавшихся, уже без поклажи, в поместье Уараутамбо. Погонщик Сесилио Лукано снял шляпу перед ним, они учтиво поклонились друг другу. Рассеки-Ветер спустился с горы Кенкаш и вступил в селенье. Народ, закончив работу, собирался на площади. Учуяв предмет своих вожделении, Рассеки-Ветер заржал. За участком знаменосца поместья Минайи виднелся дом Паласина, предшественника дона Раймундо. Старик ехал дальше. Соседи нерадостно и угрюмо здоровались с ним. Почти сразу после своего избранья он завел привычку бранить их и обижать. Ночей не спал, все ругал здешний народ. Наконец он спешился, вошел в дом, поцеловал в лоб жену, присел у огня.
– Скоро уеду.
– Куда вам ездить, сеньор, хвораете вы!
– Ничего не поделаешь.
– Кашляете ночь напролет. Пожалейте вы себя, не душу, так тело! – Жена отерла глаза. – И жену, детей пожалейте.
Она повернулась к очагу. Старик зажег свечку. За ужином он говорил больше, чем обычно. Забота и усталость покинули его, и кашлял он меньше. Впервые рассказал он жене о своих детских годах. Мардония Марин слушала и плакала, он гладил ее по голове с неведомой ей нежностью. Так просидели они допоздна, и она уж думала, что он останется, но ровно в полночь он прикрыл шляпой едва седеющие волосы, надел теплое пончо из ламьей шерсти и вышел из дому. Огромная луна серебрила селенье. Дон Раймундо направился к площади. Шаги его грозно стучали в тишине. Он приближался к дому, где жил Паласин, бывший до него главой общины.
– Не лги, Паласин! Ты не спишь! Тебе не уснуть, когда я вас поношу! Что ты прячешься? Ты уже не начальник. Можешь выйти, трус!
Накричавшись вдоволь, он перешел туда, где некогда жил Эктор Чакон.
– Как ты нужен нам, Чакон! Как мне жаль, что меня не было, когда ты хотел свершить правый суд! Тебя предали. Тебя вывели из этого дома со связанными руками. А ты кричал: "Меня тюрьма не съест. Хоть через тридцать лет я выйду, и тогда, судья Монтенегро, отрублю тебе голову, поставлю ее на столбе, мухам на радость, людям в поученье". Теперь ты гниешь в тюрьме. Что ж, тебе лучше! Ты не знаешь, что в Янакоче перевелись мужчины.
На площади старик Эррера говорил так:
– Кто породил вас и вскормил, жалкие трусы? Путники полагают, что у нас есть женщины и мужчины. Они судят по одежде. В Янакоче живут одни женщины. Нет, зачем оскорблять наших жен и матерей? Кто сравнится со старой Сульписией, которая встала одна против имущих власть? Наглый вор топчет нашу округу, забирает наше добро, сажает в тюрьму неимущих, карает недовольных. Никто не пикнет, куда там! Мы кланяемся, его увидев. Остановилось время, и если он пожелает, он остановит солнце! А все из-за трусов, которые здесь живут!
Он взывал и обличал, когда народ стянулся на площадь.
– Хватит, сеньор!
Старик узнал сведенное страхом лицо Сиприано Гуадалупе, испуганное лицо Агапито Роблеса, смятенное лицо Исаака Карвахаля. Другие терялись во тьме.
– Стой! – повторил Гуадалупе. – Кто тебе разрешил оскорблять невинных людей? Что за обычай орать и браниться по всему селенью? Понравилось бы тебе, если бы я швырял камнями в твой дом, обзывая тебя трусом?
Старик замолчал. Подбодренный его кротостью, Гуадалупе воскликнул:
– Нам надоела твоя брань! Если ты единственный мужчина в Янакоче, докажи свою храбрость – и лишишься последних зубов!
Старик сплюнул.
– Вы и зайца не испугаете.
– Не искушай нас, сеньор.
– Был бы я кроликом, я бы вас боялся. Но я человек.
– Не доводи нас!
Старик скривился от презрения и спросил:
– Зачем вы оделись мужчинами?
– Хватит, так тебя и так! – крикнул Карвахаль и замахнулся, чтобы его ударить. Тогда старик его обнял.
– Спятил ты? – И Карвахаль отступил назад.
Старик все же обнял его, радостно сверкая глазами.
– Ударь меня, Исаак! Если мои уста тебя оскорбили, выбей мне зубы, спасибо скажу!
– Ты бредишь, сеньор? Ты оскорблял нас, чтобы мы тебя побили?
Старик дрожал.
– Братцы, я хотел зажечь вам кровь, заразить вас моим гневом против неправды. Столетьями требуем мы наши земли, и все тщетно. Мы привыкли к гнету. Возмутитесь же! Для того я и бранюсь на улицах, чтобы вы разозлились. И я добился своего!
Луна очертила его орлиный нос, толстые губы, редкие усы, скорбное и восторженное лицо.
– Зачем это, сеньор?
Эррера посмотрел на звезды, ощутил, как он мал, и сказал потише:
– Я хочу составить опись и снять план наших земель.
Люди расступились.
– Те, кто зовет себя владельцами здешней земли, пользуются темнотой или страхом. Они присвоили неправдой принадлежащее нам с начала мира, а мы поливаем потом уворованное у нас.
– В департаменте Серро-де-Паско опись земель составить нельзя, – проговорил Агапито Роблес.
– Если это превышает силы человека, тем лучше. Общины Серро узнают, что мы это все же сделали, и ободрятся. После Чинче они пали духом. Когда они обретут былую отвагу, мы обретем и земли.
– Мы добиваемся этих земель с тысяча семьсот пятого года, – настаивал Агапито Роблес.
– Я был у адвоката, в Серро. Если мы подадим в суд и приложим опись, нам не смогут отказать.
– Насколько я знаю, сеньор, тебе шестьдесят три года. И ты еще думаешь, что судьи справедливы?
– Нет.
– Что же тогда?