Шуму, обычно, этот вопрос вызывает много. Споры длятся иногда по нескольку дней. Вопрос действительно непростой, и у него есть множество толкований и аспектов. Но, если выделить главное, то дело, наверное, заключается в уровне готовности систем, реагирующих на интеллектуальные и физические раздражители.
Тело находится в большей "боевой готовности", чем разум, и поэтому легче и острей реагирует на удовольствия. Причина кроется в степени контроля человека над его системами. Физиологические процессы протекают в нас автоматически; мы не заставляем желудок переваривать пищу, почки – вырабатывать кровь, а легкие – вдыхать воздух. Они живут сами по себе, и потому уровень их реагирования высок.
Чтоб почувствовать духовные наслаждения, необходимо манипулировать интеллектуальной системой, которая не работает автоматически, а подчиняется личности человека. Для ее "раскачки" необходимо приложить усилия. Отсюда, кстати, можно понять, где главное в нас, а где второстепенное. То, что Космос поставил на автоматическое самообслуживание и вывел из круга управления, видимо, не нуждается в нашем вмешательстве и, следовательно, не есть главное. То же, над чем мы должны работать: улучшать и совершенствовать, полностью подчинено нашей власти и является главным в человеке.
Но как приятно после ужина дремать в мягком кресле, вытянув ноги возле теплого листа. Моя подводная лодка, покачиваясь, отдает швартовые и начинает медленный круг над спящей Одессой. По рыбам, по звездам…
Д-р-р-р, опять телефон. Лора, небось. Точно, она. К девяти? Замечательно! Да, в холле. Устал. И вам. Спокойной ночи.
Мягкие волны сна еще качают мое тело, но голова уже над поверхностью. Сколько же я спал? Восемь минут. Что ж, пора приниматься за дело.
Д-р-р-р, телефон. Это еще кто, вроде все уже отзвонили!?
– Привет, братан, с приездом.
– Простите, с кем имею честь?
– Не узнал, значит? Нехорошо забывать родственников, особенно близких.
–И все-таки, уточните, пожалуйста.
– Да Филя это, Филя, совсем ты от коллектива отбился.
А-а, Филька! Действительно, есть у меня такой родственник, единственный, оставшийся в Одессе. Его мать – моя тетя, дочь погибшего на фронте сына прадеда Хаима. Мы почти ровесники, в детстве даже дружили, но потом, годам к тринадцати, разошлись; каждый занялся своим делом. Он постоянно маячил на окраине моей жизни, почти никогда не оказываясь близко к центру. Братом он меня не называл. Это что-то новое.
– Привет, Филька! Действительно, не узнал, богатым будешь. А кто тебе сообщил о моем приезде?
– Обижаешь! Город маленький, все на виду, ты только таможню прошел, а мне уже сообщили, братан твой приехал. Ну, долго по телефону говорить будем? Давай спускайся, посидим в ресторане.
– Куда спускаться? Ты вообще, где?
– Я ж тебе говорю, в холле гостиницы. Вали вниз, я машину отпустил, можем часик покалякать без помех.
Н-да, честно говоря, калякать с Филькой после такого дня несколько не входило в мои планы. Но деваться некуда. И кроме всего прочего, интересно – как он? Мы не виделись лет двадцать, провожать нас он не пришел, и за все годы прислал только один раз поздравительную открытку с первым мая. Настолько пальцем в небо, что даже не смешно.
– Хорошо, переоденусь и приду.
– Вот и замечательно, а я пока столик закажу. Ты пьешь водку или коньяк?
– Филька, я вообще не пью, ничего не заказывай. Просто посидим, поговорим.
– Э-э, так не годится, столько лет не виделись, и сидеть всухую. Шампанское, вино, пиво? Выбирай, не стесняйся.
Да, вот теперь я вспомнил, Филька развернул в Одессе какой-то бизнес и вроде даже преуспел. Понятно, отчего так напирает на угощение. Стиль жизни.
– Филька, мне "Боржоми", помнишь, вода была такая минеральная. Договорились?
– Давай уже, иди, спускайся, будет тебе "Боржоми", праведный ты наш.
Он разгуливал по холлу, резко бросая слова в сотовый телефон, почти не заметный в его волосатой ладони. Растолстел, поседел. Походка хозяина жизни; ногу ставит на каблук, животик выпячен, подбородок задран кверху. Одет во все черное: тонкий свитер под горло, черная куртка, не кожаная, а типа тонкой дубленки, хорошо отутюженные брюки, туфли без выкрутасов, простая гладкая кожа, но за версту видно – дорогая обувь.
– Братишка! – Филька распахнул объятия и сгреб меня в охапку. Пахнет "Эгоистом" – мужской одеколон, "Шанель".
– Пойдем, дорогой, пойдем!
Телефон в его руке продолжал верещать уже из-за моей спины. Филька расцепил охват и грозно рыкнул в трубку.
– Обсуждалово закрываю. Бай!
Зал, в котором проходила моя свадьба, я узнал с трудом. Уюта в нем не прибавилось, а дурного вкуса стало заметно больше. Ковровые барельефы на стенах сменились кричащими постерами с изображением сильно волосатых существ среднего пола. Те, которые без бороды, скорее всего, могли оказаться девушками, хотя в такой компании ни в чем нельзя быть уверенным до конца.
В ресторане царила атмосфера интима, то есть, отличить вилку от ложки можно было только на ощупь. Юпитеры под потолком освещали лишь фотографии волосатой компании, всем остальным приходилось довольствоваться отраженным светом. На высоких стульях у стойки бара в живописных позах сидели четыре девушки. Лампочки, вделанные в верхнюю панель стойки, высвечивали их, словно артистов на сцене. Тихо играла музыка, и это, несомненно, была главная удача вечера.
– Ты знаешь, Филька, по-моему, такое затемнение устраивают, чтоб клиент не разобрался, какую гадость ему навалили в тарелку.
– Да нет, еда у них классная, сейчас сам определишь.
Из полумрака внезапно материализовался официант и вкрадчивым голосом попросил пройти за столик. Приглашающе взмахнув рукой, он пошел впереди, указывая дорогу. Двигался официант с грациозностью огромной котяры.
Столик оказался солидных размеров столом, густо уставленным тарелками и бутылками разного калибра.
– Приятного общения, – пожелал официант, – если понадоблюсь – я рядом.
Он вдвинулся в полумрак боком, словно в волну, и тут же исчез.
– Филька, я же тебя просил!
– А ты не ешь, не ешь, ты только смотри и пей свой боржомчик. Вот, бутылочку приготовили.
При слове "боржомчик" официант проявился из темноты, одним движением сорвал закрывашку, бесшумно наполнил стоящий передо мной бокал и снова пропал.
– Я ж целый день на работе, верчусь, бегаю, не до "поесть", так хоть поужинаю по-человечески, с оттягом.
Глаза привыкли, и содержимое тарелок приобрело вполне привлекательный вид. Филька набулькал вина из бутылки с длинным горлышком и, протянув ко мне фужер, предложил:
– Со свиданьицем?
Я осторожно звякнул о фужер своим бокалом.
– Будем здоровы!
Ел Филька быстро, но аккуратно. Не чавкал, не елозил локтями по столу. В общем, вел себя вполне достойно.
– Извини, – сказал он, прерываясь на секунду, – заморю родимого, чтоб сосать перестал, и поговорим.
Одна из четырех девиц соскользнула со стула перед стойкой и направилась в нашу сторону. Походка однозначно выдавала как ее профессию, так и намерения. Бедрами она покачивала так, будто в ресторане сильно штормило, и палуба убегала из-под ее сильно обнаженных ног. Юбка у девицы заканчивалась там, где должны были начинаться трусики, а верхние пуговицы блузки она позабыла застегнуть.
– Мальчики, вам не скучно?
Филька прожевал, отхлебнул из бокала и коротко приказал:
– Пошла вон.
Девица развернулась и, так же виляя бедрами, вернулась к стойке.
–Зачем ты так грубо?
– Дешевка, титька тараканья. Посидеть нельзя спокойно, липнут, точно шпроты на усы.
Филька тщательно утерся салфеткой, откинулся на спинку стула, вытащил из пачки сигарету и со вкусом прикурил.
– Хорошо! Вот в такие минуты я чувствую вкус жизни, ее течение, как она огибает меня, пенит, бесится, будто вода в джакузи, а я запускаю в нее руки по плечи и вырываю свое.
Одно из правил психометрии гласит: разговаривать с каждым человеком на его языке. Первый слой этого правила означает переходить на метафорический уровень собеседника и понятную для него лексику. Второй, и главный, разговаривать о нем самом.
В принципе главная цель любой беседы – поговорить о собственных проблемах. Прислушиваясь к разговорам на улице, в автобусе, я постоянно поражаюсь человеческой способности вести длинные разговоры с воображаемым слушателем. Предположим, двое уселись поговорить, и первый хочет сообщить второму нечто о себе, рассчитывая на сочувствие и поддержку. Но стоит ему умолкнуть, как вместо понимания собеседник вываливает на него свои проблемы. Разговора, по существу, нет, каждый обращается к воображаемому слушателю, и в результате высокие договаривающиеся стороны расходятся, в лучшем случае ни с чем, а в худшем – с ощущением напрасно потраченного времени.
Психометрист – тот, кто умеет слушать. Дайте человеку возможность поговорить о себе, расспросите, покивайте головой, произнесите несколько ободряющих слов – и он ваш.
В полном соответствии с правилом я задаю вопрос. Просто и в лоб.
– Слушай, мы же с тобой столько не виделись. Расскажи, что ты делал эти годы?
Филька довольно щурится.
– Эх, сколько видано! С тех пор, как мы в этом зале твою свадьбу гуляли, столько всего утекло.
– Помнишь, значит, свадьбу.
– Конечно, ваш стол стоял там, где сейчас бар, а я у окна сидел, под постером. Кстати, Вера тебе еще не надоела? Сколько лет можно яйца в одно гнездо складывать, м-м-м??
– Еще нет.
– А то смотри, могу профессионалку подкинуть! Бедраж, шапочки для близнецов – четвертый номер, гнется, словно пружина, но не ломается. О деньгах не думай, все за счет заведения!
– Филька, ты же о себе начал, а на меня перешел. Не дело, братишка!
– Тоже прав, вот где ты прав, там ты прав, ничего не могу сказать. Есть среди вас всякие, воображают много, ходят фертами, а задница в заплатах.
– Ты о ком?
– Да о твоих дружках из общества психометристов. Мотла знаешь?
– Знаю.
– Я с ним вместе в строительном управлении пахал, лет пятнадцать назад. Был не лучше других: воровал, где мог – не стеснялся, пиво вечером вместе принимали, девку-нормировщицу в углу обжимал. А теперь, психометрист, психометрист, герой нашего времени! Я ему говорю как-то: ты про Краснодеревщика слышал? А он мне дурачка строит, – какой такой Краснодеревщик? А я ему говорю, этой мой прадед. Когда твои родственники на Привозе гнилой селедкой торговали, про моего слава на всю империю шла.
– На какую империю?
– На Российскую! Ты что, забыл? Краснодеревщик ведь и твой прадедушка, не только мой.
Да, научный факт – Филька такой же потомок Краснодеревщика, как я. И даже больше, он ведь по мужской линии, прямой наследник, а я через бабушку. Был бы прадед Хаим жив, ох и устроил бы он головомойку незадачливым потомкам, за сидение в ресторане, скабрезные разговоры, и вообще. По совокупности.
– Ну, так я отвлекся! – Филька закурил новую сигарету, небрежно бросил зажигалку на стол и крепко приложился к бокалу с вином.
– Когда вы свалили, начал и я подумывать о прогулке за бугор. Израиль меня не привлекал ни тогда, ни сейчас, и я рванул в Германию. Мазанул там, подмигнул тут, короче, через три месяца меня выпустили из резервации на вольный воздух Неметчины. Денежки у меня с собой были, и я их тут же вложил в шпиль-халле, зал с игральными автоматами и пивом. Хоть номинально я владел половиной этого заведения, но пахал, будто последний турок. Разносил кружки, мыл посуду, подметал, чистил заблеванный немцами сортир, лишь бы не платить лишнюю копейку. Ложился в три ночи, вставал в десять утра с дурной головой и – бегом в заведение: привести в порядок, надраить, прикупить, чего не хватает. Зарабатывал совсем даже неплохо, приварок катил жирный, но через полгода мне такая житуха остохренела, а еще через полгода продал я свой пай и укатил в Швецию. Почему в Швецию? А бабы мне ихние нравились, гладкие, ухоженные кобылки. Вот я и решил вволю покататься, пока не повязала меня очередная Вера.
– Оставь ты Веру в покое, я тебя прошу! Не завидуй так явно.
– Завидуй, ха-ха! – Филька даже поперхнулся дымом. – Она ж тебя захавала с потрохами, мальца неразумного. Что ты видел в своей жизни, кого знал! Поди, первая она у тебя?
– Первая и последняя.
– Моим врагам такое счастье.
– И многих успел завести?
– Да не очень, пока я еще не вышел на такие деньги, когда убивать начинают. Толкусь на своем пятачке, живу сам, даю другим. Вокруг меня знаешь, сколько народу кормится? И все благодаря Швеции.
Так вот, поехал я, не на пустое место, за год в Германии обзавелся связями, деньжат поднакопил. Короче, дали мне адресок в Стокгольме и рекомендацию, чтоб сразу в дело войти. Так и получилось, купил я треть бизнеса, на сей раз в мясной лавке, она же закусочная для деликатесов из мяса, и пустился в новое плавание.
Вкалывал опять за четверых, пока научился, вник во все мясные пертурбации, хороший кусок здоровья ушел. Какое мясо бывает, как его резать, из какой части что лучше готовить. А колбасы, а стеки, а ребрышки, плюс все вокруг мяса: соусы, горчицы, вина, пиво, багеты, булочки разных сортов, куда поджарку укладывают – целая наука!
Преодолел я ее круто, вместе с языком шведским и прочей местной премудростью. Год прошел, как сон пустой, денежки на счету росли, но жизни я не видел. И шведки, шалавы паскудные, оказались холодными и расчетливыми бабенциями, вовсе не похожими на кокетливых лошадок.
Зря я на них слюнки в Германии пускал, зрямиссимо! Или, может, они за границей себя по-другому ведут, но ко мне, за два года в Стокгольме ни одна бабель даром не пошла, только за сармак. Платишь – получаешь, не платишь – соси лапу или грызи мясные деликатесы. Вообще, все эти истории про сексуальную шведскую жизнь высосаны из двадцать первого пальца; может в своем шведском кругу они и раскованные, и свободные, но с иностранцами имеют дело исключительно проститутки.
– Там ты и привык к продажной любви?
– Не только там. Но есть в этом виде отношений некая честность, ты точно знаешь, что покупаешь и почем. Большинство дурачков получают то же самое, но расплачиваются всю жизнь, и не только деньгами, но и свободным временем, тяжелой домашней работой, скандалами, сосуществованием с давно надоевшим человеком. Куда как проще – заплатил и имей. А главное – постоянно обновляемый ассортимент!
Филька усмехнулся и смачно глотнул из бокала. Вино кончилось, он долил почти до краев и снова отхлебнул.
– Хорошо! Ну вот, покорячился с год по шестнадцать часов в день, и стал о жизни размышлять. Думал, думал, и пришло мне в голову гениальное открытие. Стою однажды, режу колбасу, а оно само в голове хрясь, готовенькое зашевелилось. Колбасу, кстати, резать – не простое дело. Надо так машиной заправлять, чтоб ломтики сглаженной стопочкой ложились, один на один, тогда их аккуратно в бумажку можно завернуть и гладкой пачечкой подать покупателю. Если тянуть неровно или давить слишком сильно, то скибочки улягутся вперекосяк, и ровненько их в жизни не выправишь – прилипают. Не станешь же по ломтику раздирать и на глазах у клиента пальцами перекладывать, в общем – тоже искусство, я тебе говорю.
А идея пришла мне простая, как все гениальное. Почему, думаю, меня так охотно в компаньоны берут, нешто у них шведов в Швеции не хватает, или немцев в Германии? Примитивно, будто сосиска – проще взять одного дурака в компаньоны, который будет тулумбасить за четверых, чем платить четверым и следить, чтоб работали исправно и не крали.
Когда до меня доперло, я сразу принялся соображать, как соскочить поэлегантнее. Бабушек в сейфе набралось неслабо, даже для Швеции, не говоря про Одессу. Думал, думал, и однажды вечером так себе приказал: завтра, ровно в десять утра, я пойму, что мне нужно делать.
Сказано – сделано. Ровно в десять утра у меня в голове всплыла мысль: – не нужно мудрить. Иди к компаньону и прямо скажи – устал, хочу домой, давай разойдемся с миром.
Так и получилось. Компаньоны мои вовсе не удивились, видимо, они были вполне готовы к такому развитию событий. Думаю – нового партнера они начали искать задолго до моего ухода. Компаньона! Очередного дурачка! Но и я кой-чему научился в Стокгольме, и неплохо научился.
Прикатил в Одессу, прикинул бабули, и открыл свой первый магазин – "Шведский стол". По тому же типу, как в Швеции, но с приманкой – заплатил и лопай от пуза, сколько влезет. Народ повалил валом, думали на шармачка обжираться. Но дело научно подсчитано, на двух обжор с безразмерным брюхом приходят пятеро с нормальным аппетитом. А мяско я стал собирать по деревням, катался по области, заводил знакомства, короче, работал, пахал, вкалывал. Раскрутился с первым магазином, открыл второй, за ним третий, сегодня думаю уже о шестом. Целая сеть: больше двадцати работников, контора, поставки, кредиты, ремонт, холодильники, заготовители! И посредине я, в белом костюме!
Филька вдруг резко поднялся и выдвинулся из-за стола.
– Извини, дорогой, обратная жажда мучит. Айн момент!
Нет, не так он прост, Филька. Гены Краснодеревщика за "здорово живешь", не испаряются. Сам того не понимая, он запускает механизм души. И получает правильные ответы.
Душа психометриста, по природе своей, точно чувствует, где правда, а где ложь, где хорошо, а где плохо. В общем-то, такое ощущение есть у каждого человека. Но люди прячутся от него, предпочитая пользоваться суррогатом души – духом глупости.
Природа – понятие, каким обозначается все, что не зависит от познания. Воля и желание в душе настоящего психометриста находятся на более высоком уровне, чем тот, на котором события могут быть постигнуты и расшифрованы. Есть мудрость разума – познание, а есть мудрость души – высший путь, когда решение приходит само собой, мгновенно, словно продиктованное.
Начинающие думают, будто с ними беседуют Высшие силы или ангелы, и принимаются воображать, будто они пророки. На самом деле к ним обращается голос души: не желудка, и не страсти к размножению, а души. И это так удивительно и трогательно, что действительно, впору вообразить о себе особенное.
К такому приходят не сразу, часто лишь во втором поколении психометристов. Должны пройти годы и годы тренировок, прежде чем в душе загорится маленький прожектор, освещающий темноту и сумятицу бытия. Тогда ответ на вопросы приходит сам собой, стоит только задуматься над проблемой. У Фильки механизм работает не в силу его собственных достоинств, а исключительно из-за заслуг предков.
У меня многие ответы приходят уже на уровне эмоций. То есть, не уже, а пока еще. Как собака: чувствую, а объяснить не могу. Вроде, сегодняшний день закончился полным фиаско; ниточка, ради которой я предпринял поездку в Одессу, оборвалась, не начав распутываться. Но ощущения у меня самые радужные. Душа сообщает – Мастер рядом, ты на правильном пути. Почему на правильном, куда на правильном – ничего не понятно! Но сердце знает, сердце радуется, и это главное!
Филька плюхнулся на стул и довольно улыбнулся.
– И стало легче на душе! А что это доказывает? Что душа находится под мочевым пузырем.
– Фи, Филя, за последние тридцать пять лет твои остроты не изменились.