– Я сейчас же позвоню ему, – улыбнулась Алина. – А доберёмся так, вызовем такси! Папа расплатится с водителем.
– Хороший вариант, – не стал спорить Владимир, мысленно представив себе возвращение к себе домой от Алины. В одиночестве, по тёмным переулкам.
– Знаете что? – вмешалась в разговор хозяйка. – Оставайтесь ночевать, а?
– Это не совсем удобно, – заметила Алина.
– Отчего же? Места всем хватит.
– Всё-таки мы отправимся по домам, – вежливо сказал Владимир. Подруги переглянулись, и Алина бесцеремонно заявила:
– Разве джентльмен бросит дам одних, в пустой квартире?
– Но мне надо поработать.
– К вашим услугам мой кабинет. Там всё есть: пачка бумаги, набор ручек, карандаши и телефон! – предложила Эвелина.
– А телефон зачем? – сдался Владимир.
– А если перетрудишься, обратишься в ноль три! – посоветовала невеста.
После ужина Владимир расположился в кабинете Эвелины. Он уселся за стол, сдвинул на краешек кучу книг, мельком обратив внимание на заголовки. Так, ничего особенного, когда-то и его интересовали подобные вопросы. Представители классической философии Запада, российские славянофилы, знакомые фамилии авторов-психологов, потрёпанная брошюрка о столетней войне, – всё это имело логическую связь и представляло широту кругозора студентки-психолога. Владимир воспользовался любезно предоставленной бумагой, с сосредоточенным видом разложил перед собой листы в два ряда и задумался.
Безусловно, ключевым понятием шизофрении является расщепление: эмоций, черт характера, восприятия внешней среды, – личности в целом. Владимир попытался почувствовать на себе основную гамму симптомов. Ничего из этого не получалось. Выходило, что он в какой-то мере страдает этим самым расщеплением. Шизофренией, то есть. А как иначе расценить хотя бы факт его прибытия в логово врага, да ещё и дружеские отношения с дочерью Карины Львовны. А может, это у них, у подружек – расщепление, а вовсе не у него? Вот так и вмешивайся в женские дрязги! Владимир с досадой хлопнул себя по затылку, стоит лишь поддержать одну сторону, как затем на тебя оборачиваются уже обе, только что враждовавшие, подруги. А где гарантия, что завтра, непримиримая Карина Львовна не станет сидеть с Алиной в обнимку? И общим их врагом станет Владимир! Владимир вздохнул и придвинул к себе листок чистой бумаги. Из-за нехватки информации о сути предмета, в голову лезут разные раздвоенные мысли! Постаравшись отогнать их, он начал что-то чертить, периодически поглядывая на безграмотные, с точки зрения точной науки, рисунки Рима. Прочь эмоции! В нём проснулся профессионал, и постепенно на бумаге начали появляться логические цепочки и столбцы. Одно утверждение следовало за другим, формулы плавно перетекали друг в друга, образуя стройную систему. Владимир отстранил от себя листок и критически осмотрел собственное творение, войдя в роль взыскательного экзаменатора.
В логических построениях чувствовалась незаурядность мышления, даже черты талантливости, Владимир льстиво улыбнулся, только вот смысл оставался весьма и весьма туманным. Нет, не может быть теория столь громоздкой и замутнённой! Пусть это обширное доказательство, но чего? Где тут ясное и понятное заключение? Хотя бы такое, как пифагоровы штаны. Владимир прекрасно понимал, что математическое моделирование не может претендовать на гениальность, потому что оно невозможно без нагромождений. С другой стороны, доказательство, написанное на трёх огромных досках, в итоге сжимается в понятную формулу. Чего-то для этого не хватало, а чего именно Владимир понять не мог.
Учёный перевернул исписанные листки и вновь принялся писать на обратной стороне, только уже не формулы, а вопросы, позволяющие сделать нужное заключение. Обобщив написанное, Владимир, взяв в кавычки, размашисто набросал: "зачем собаке голова, зачем собаке хвост"?
14
– Рим Николаевич! – постучала в ординаторскую дежурная медсестра.
Рим привычно соскочил с дивана, одёрнул халат и открыл двери.
– Вас к телефону! Какой-то Владимир, я понимаю, что это не врачебный вызов, но он настаивает, не смотря на то, что четвёртый час ночи, – пожилая медсестра глубоко вздохнула и поделилась своим умозаключением. – Наверное, у вашего пациента Владимира, опять развивается психоз. Так вы станете с ним разговаривать?
– Конечно, конечно, спасибо вам.
Рим щёлкнул выключателем настольной лампы и придвинул к себе телефонный аппарат.
– Алло! – тотчас что-то щёлкнуло в трубке, медсестра положила трубку параллельного аппарата и устало опустилась на кушетку.
– Рим, у меня тут кое-что начало получаться, – безо всяких предисловий начал разговор Владимир, – но кое-чего я не понимаю.
– А что именно?
– Целый ряд вопросов, ты думаешь, стал бы я тебя тревожить беспредметно? Всё уже подготовил и начинаю спрашивать.
Ответы Рима казались простыми и понятными, Владимир схематично набросал их перед собой.
Они договорились о встрече, где Рим передаст помощнику и другу все свои материалы.
После разговора Рим в задумчивости прошёлся по отделению, кивнул бдительным охранникам, убедился во всеобщем спокойствии и направился в отдельную палату профессора.
… внезапно потеплело, вода, окружающая разломанные и исписанные со всех сторон льдины, бурно закипела, ледоход увеличил скорость, отломки льда наезжали друг на друга, составляя многоэтажное сооружение. Профессор раскрыл глаза – впереди маячила монолитная плотина. Всего-то метров двадцать отделяло от неё льдину, на которой стоял профессор! У плотины всё грохотало, крушилось и таяло, со льда исчезал безумный текст. Странно, но рядом не было никого! Даже колемучки куда-то исчезли. Вместо уже привычной пустоты, в голове появились мысли и ощущение реальности происходящего. Вот, сейчас он доедет до предела, лёд растает, и вынужденный пассажир ударится о гранитную стену, потеряет сознание, а затем провалится в кипящую реку. Он спокойно созерцал, как бы глядя на всё это со стороны, не хотелось ни звать на помощь, ни что-то предпринимать. Профессор чувствовал себя в безопасности. Уверенность его не покинула, даже когда со сдавленным скрежетом, льдина под ногами начала наезжать на другие, поднимаясь всё выше и выше. На посиневшем небосводе, бывшем до сих пор монотонно грязно-серым, появилось яркое солнце. Так вот почему тронулся лед, и закипела вода! Когда льдину почти прибило к плотине, она начала подниматься под углом передним краем, как лестница. Профессор, без особых усилий, пошёл кверху, перестал смотреть под ноги, распрямил плечи и поднял голову. На сухой поверхности мраморной плотины стоял человек в белом халате. Он протянул руку обречённому на гибель, дрейфующему человеку.
Профессор оглянулся назад и не увидел ни реки, ни льда, ни проглянувшего солнца. Вместо этого, белую с голубым отливом от дневного электрического освещения, стену палаты.
– Как вы себя чувствуете? – обыденно спросил молодой врач, тот самый, что вынул его из кошмара.
– Спасибо, неплохо, – поблагодарил профессор и сообразил: – Я нахожусь в психушке?
– В областной клинической больнице, в отделении психиатрии.
– Всё это из-за кошмара?
– Да.
– А сколько сейчас времени?
– Глубокая ночь, вам нужно выспаться, до свидания! – Рим, не оглядываясь, вышел из палаты.
Всё. Кошмар окончен. Исчезли льдины, растворились постмодернистские тексты, канули в небытие Колемучки, пропали бесследно внутренние голоса.
Риму оставалось приложить ещё немного усилий по реабилитации больного, а именно один-два сеанса обычной психотерапии. На душе чувствовалась опустошающая удовлетворённость, основное дело сделано, но завершение попросту необходимо. Рим не мог сказать точно, кому больше нужна выработка критического отношения к бреду – пациенту или врачу? Скорее всего – обоим.
Случай, конечно, трудный и победный, но, к сожалению, далеко не показательный. Как объяснил Владимир, влияние дополнительного фактора нарушает всю систему. А профессор поначалу лечился традиционными методами. Хотя, если для математики этот случай – не очень показателен, то для клиники совсем неплох. С такой утешительной мыслью Рим Николаевич заснул.
А Владимир, к своему стыду, обнаружил у себя пробелы в знаниях. Помимо медицины, которую он не обязан был изучать, сама родная математика приготовила несколько сюрпризов.
– Блицкриг не получился! – вслух сказал Владимир. Он испугался гулкости своего голоса – не разбудил ли кого?
Но обе Лины крепко спали и смотрели свои счастливые сны.
15
"ПРИВЕТСТВУЕМ И ГОРДИМСЯ, ЗАРОДИВШИМСЯ СРЕДНИМ КЛАССОМ В РОССИИ"! – кричал яркий плакат, установленный на площади возле аэропорта. Карина Львовна ухмыльнулась, ну какой средний класс? И кто в него входит? Себя она никак не причисляла к этой социальной группе. Привыкшая мыслить конкретно, Карина Львовна затруднялась избрать критерий среднего класса. Если брать в расчёт уровень интеллекта, то она, безусловно, уже не средний класс, а уровень материального благополучия – то ещё далеко не упомянутый класс. Вспомнилось определение класса, где упоминалось, вроде бы, об общности интересов. Какие могут быть интересы у среднего, неприметного, ничем не выдающегося, серенького общества? Она стояла в задумчивости, ожидая супруга Зельмы Яковлевны. Скорее всего, его объявление о встрече Карины Львовны, прозвучит по селектору. На улице лучше слышно, в гуле и сутолоке аэропорта приходится постоянно напрягать уши, лихорадочно вращать головой и, вообще, вести себя крайне несолидно, ниже среднего класса!
– И как вы думаете, – слегка задел кто-то Карину Львовну за локоток. – Кто же есть средний класс?
Она вздрогнула от неожиданности, инстинктивно прижала к себе дипломат и оглянулась. Перед ней стоял мужчина средних лет, примерно ровесник, скромно одетый в эрзац кожаную курточку китайского производства и такую же кепчонку, отороченную искусственным мехом, через распахнутую пазуху проявлялся серый галстук. Массивный породистый нос с лёгкостью пушинки удерживал очки в крупной металлической оправе. Его глаза, чуточку грустные, с явно уловимым остроумием, не внушали подозрений и указывали на отсутствие принадлежности субъекта к упомянутому среднему классу.
– Извините, я помню только два класса, – доверчиво поведала Карина Львовна, – может, я старомодна, но почему-то всегда относила себя к прослойке.
– Как стремительны перемены! Какой-то десяток лет назад было всего три класса реально, теоретически два, сколько же их теперь?
– Вы сказали три?
– Конечно, дорогая Карина Львовна! – и, не дав опомниться женщине, продолжил: – Имущие, пьющие и кулаки!
– Как это? До какого это года?
– Да до самого начала независимости! Имущие – понятно, пьющие тоже ясно, с кулаками ещё проще! Получил зарплату, сжал её в кулак и держи, не выпускай! Как разожмёшь пальцы, так и распрощаешься с деньгами!
– М-да, никогда бы не догадалась, – Карина Львовна сжала ладонь в лайковой перчатке, затем разжала. Что-то её развеселило! Может быть, она вспомнила, к какому классу принадлежала раньше и осталась сейчас на том же уровне, даже не подозревая об этом!
– Кстати, может вас интересует, откуда я знаю ваше имя?
– Может быть, – как бы нехотя согласилась она.
– А может, и нет? О! Прекрасно вас понимаю! Конференции, симпозиумы, семинары.
Карина Львовна нетерпеливо глянула на часы на руке, затем на стене аэровокзала.
– А меня зовут Евгений Львович.
– Очень приятно, – автоматически ответила Липутина, изобретая предлог отвязаться от навязчивого собеседника.
– Вы ожидаете Зиммельбуша?
– Да!
– Я хочу вам сразу сказать, что его не будет.
– Как? – чуть не присела от страха Липутина.
– Понимаете, Карина Львовна, он оказался занятым, очень занятым и поэтому не может встретить вас лично. Только не надо волноваться! Я уже знаком с вами. Ах! Фамилия? – спохватился он. – Полянский. Полянский Евгений Львович.
Новоявленный знакомый вынул из-за пазухи мобильник и заученными движениями пальцев пропикал многозначный номер. Когда в трубке кто-то заговорил, Полянский подал аппарат Карине Львовне.
– Карина, дорогая, – прозвучал знакомый голос Зельмы Яковлевны, – прошу извинить нас, но супруг освободится только через несколько суток, ты не смогла бы подождать?
– В смысле? Как это, освободится? Откуда? – насмерть перепугалась Карина Львовна.
– От своих дел, – сухо пояснила начальница. – Командировочка немного затянется, о твоей дочери я позабочусь. И ещё. Евгений Львович любезно согласился нам помочь. Можешь ему довериться, отдохни немного, развейся! Передай, пожалуйста, трубку Полянскому.
– Да. М-да. О! Конечно! Да, да! Всего доброго! – только и отвечал Евгений Львович. Затем он убрал аппарат и элегантно предложил Карине Львовне пройти на стоянку машин.
Они уселись в обычную "пятёрку" и умчались домой к Полянскому.
Карину Львовну неотступно преследовала мысль о дочери, она хотела позвонить домой, но боялась скандала с Эвелиной.
Чуточку позже появилась супруга Евгения Львовича. Хозяйка радушно приняла гостью. С первых же слов после знакомства выяснилось, что у них очень много общих знакомых и интересов. На удивление Карины Львовны, она перестала чувствовать себя одинокой и заброшенной в этом суровом мире. Оказалось, что её хорошо знают, многие из людей, достаточно влиятельных, в курсе всех её проблем. Липутиной стоило только ознакомиться с известным сайтом в Интернете. Там были даны самые приятные отзывы о её работе. Самых известных учёных мира! Разговоры с ней велись самые задушевные, самые доверительные, так что Карина Львовна ясно осознала себя причастной к великим событиям.
До чего же приятно однажды проснуться знаменитой! Пусть не знаменитой, но известной личностью! Тем более не просто проснуться, а воочию повстречаться с Элитой, быть обласканной ею и с удивлением увидеть себя в одном слое сливок общества!
Ей поведали очень много вещей, о которых Липутина могла только догадываться! Действительно, существует некий особый класс людей, уж не средний конечно, и она, Карина Львовна Липутина, имеет к нему самое прямое отношение!
При таких новостях мелкие проблемы вроде: климакса, запоздалого переходного возраста дочери, даже длительной и изнуряющей судебной тяжбы, – отошли не то что на второй, а вообще на несколько сот надцатый план!
Сколько, оказывается, людей во Вселенной, которым небезразлична обычная Карина Львовна! И какие трудные времена постоянно переживают эти люди! Как тут не сплотиться, как не протянуть друг другу руку помощи?!
Они долго разговаривали о перспективах сотрудничества, о возможных изменениях в планах, учитывая постоянно изменяющуюся окружающую обстановку. Карина Львовна никогда не была глупой женщиной и прекрасно осознавала, что такое отношение к ней продиктовано, отнюдь, не из абстрактных альтруистических побуждений. Далеко не каждую будущую заведующую заурядной кафедры станут вот так встречать! Она данным давно принадлежит к Элите, только узнать об этом время пришло только сейчас.
Не смотря на это, Карина Львовна чувствовала себя несказанно счастливой!!!
16
Классовость, клановость, партийность – всего лишь выдуманные людьми понятия, для оправдания животного инстинкта стадности! Когда человек возвышается над иллюзорным миром, то, неизбежно, становится изгоем. Словечко то, какое? Алик огромными буквами набрал его на экране, затем ввёл маленького чёртика с острой сабелькой и отрубил первый слог. Что вышло? Гой! Разве это не открытие? Гой – изгой! Изгой – гой!
Все, более-менее, великие люди считаются сумасшедшими!
Алик набросал портрет Наполеона. Кто он, по сути? Дурак!
Самому стало смешно. А кто, как не дурак? Что он хотел, завоевать весь мир? Дико! К тому же, он враг России! Только тупой мазохизм может привести к поклонению такому тирану. Безусловно, какие-то здравые мысли он вещал, потому и дурак с точки зрения тупого обывателя, а вовсе не потому, что был одержим изначально провальной идеей.
Наполеон плавно преобразился в Гитлера. Тоже дурак! Вроде бы поступал логически обоснованно, уже не стремился к завоеванию мира, хотел только очистить его. И начал-то с себя, как говорится. Всё равно проиграл. И кому? Гениальной посредственности!
Черты лица Адольфа укрупнились, стали более контурными, портрет слегка повернулся в профиль. Иосиф Виссарионович, по логике, тоже дурак! Но он победитель! А почему? Да только потому, что не пытался изменить мир. Или потому и не пытался, что до него к этому неутомимо рвался Троцкий? Вот это уж точно дурак! И погиб по-дурацки.
Даже гений нескольких поколений, Владимир Ильич, тоже объявлен идиотом! До чего же дошли? И мозг-де у него не работал, и всё остальное оставляло желать лучшего. Вдруг появились какие-то Инессы, сифилисы и прочая чушь! А кто-нибудь, из ныне здравствующих умников, сумел бы написать пятьдесят пять томов? Только на одну писанину, чисто технически, сколько уйдёт времени? И при этом: решать проблемы политики, революцию устроить, наконец! Зато теперь он дурак! Больной, негодный идиот.
Все ненормальные, кроме тех, кого помнят минуту-другую, а затем благополучно хоронят их имена даже в мыслях. Вот они умны, хотя и ничем не блещут.
Алик устало поднялся, размял затёкшие члены. Что-то непонятное. Времени прошло ещё мало, а скованность уже началась. Он по старой привычке мягко упал на пол, несколько раз отжался, потом поприседал, размял плечи. Стало чуть-чуть полегче. Алик прошёл на кухню, врубил кондиционер с морским запахом, разогрел в микроволновке спагетти и принялся неохотно ковырять восточными палочками в изящной тарелке. Чего-то ему не хватало. Алик решил позвонить Лине, поделиться размышлениями.
Телефон поднял какой-то мужик. Алик отбросил трубку и посмотрел на часы. Новость не порадовала, но и не удивила. Что тут такого? Посторонний мужчина в квартире двух одиноких женщин во второй половине ночи. Что тут такого? Если мамин ухажёр – хорошо, а если Линин? Тоже не беда, кто она ему, эта Эвелина? Невеста, подруга? Да никто! Скоро появится батя, и все проблемы разрешатся сами собой.
Вспомнив о проблемах, Алик, не подчиняясь самому себе, зарядил баян обычной дозой, немного подержал шприц перед глазами и ловко воткнул в вену. Он откинулся на спинку дивана и, в ожидании прихода, закрыл глаза. Прошло неопределённо много времени, но ничего не ощущалось.
Алик импульсивно хлопнул себя по голове. Это ж надо, какой идиот! Он ведь накануне сделал пропуск, а затем превысил количество яда. Именно яда, ничего другого. Но это такая отрава, от которой не стоит отказываться. Но почему же не цепляет? Какую-то гадость ссучил барыга, не иначе! Что делать, Алик добавил дозу. Ему захотелось ещё раз испытать хоть какой-нибудь намёк на блаженство.
Вот появится отец и разберётся с барыгой. Алик тогда вернётся к привычному укладу жизни, а пока можно и кайфануть слегка, тем более зелье беспонтовое.
Так он и поступил. Уже на кончике иглы Алик ощутил чувство полёта, необычайной лёгкости в голове. Не хотелось ни думать, ни шевелиться. Но, зная недолговечность кайфа, Алик мысленно сказал себе: "Хорош валяться!" – и присел к компьютеру.
Виртуальная реальность завращалась, заперевоплощалась, услужливо приняв наркомана в своё лоно.