– Расскажите! Расскажите туалетную историю! – завопили молодые девушки с задних рядов, так и не понявшие, кто такая Фурцева.
– Опять какая-то гадость? Я ничего такого не знаю… – пожала плечами Печорина. – И вообще, мы уже должны смотреть отрывки из фильмов, которые я должна комментировать.
– Ну расскажите про туалетную историю! Ну пожалуйста! – кричали с задних рядов.
– Хорошо, в двух словах. Только для того, чтобы молодые знали, как мы жили! Правда, меня там не было, но мне рассказывали самые приближенные люди, – поднял бровь Сулейманов и сел в позу сказочника перед компанией детей. – Как известно, рядом с комнатой, где заседал Президиум ЦК, был только мужской туалет. Фурцевой нужно было идти в другой отсек, в женский. Так что если она уходила, то отсутствовала очень долго. После смерти Сталина на узком заседании членов Президиума ЦК Маленков, Каганович и Молотов решили выпереть Хрущева. Когда стало ясно, что решение подготовлено и присутствующие члены ЦК проголосуют его, Фурцева выскользнула в туалет. И бегом побежала в кабинет и обзвонила кого надо. В Кремль примчались, как теперь говорят, "силовики" и сказали, что поддерживают Хрущева… Так она спасла ему трон!
– А потом в благодарность он снял ее с должности, а когда она порезала из-за этого вены, сказал: "У нее просто климакс!" – грустно добавила Печорина. – Все, теперь будем смотреть отрывки из фильмов!
Ворк-шоп удался. Ольга даже зашла в интернетный зал и открыла в поисковике фотографию Фурцевой, которую прежде представляла грубым каменным истуканом. С монитора на нее смотрела красивая, грустная и очень собранная женщина.
На пляже почти никого не было. И только вернувшись к ужину, Ольга застала в холле у рояля Шиковского, травившего байки молодым фестивальцам.
– Тоска, Оля! После вчерашнего "замерло все до рассвета"! Комедия дель арте взяла выходной! Мы ездили по окрестностям. Диво дивное! Ты была на ворк-жопе Печориной? Наслушалась, что она самая великая артистка эпохи, а мы все – греческий хор при ней? – подмигнул Шиковский; он сидел в расстегнутой пестрой рубашке и шортах, пузатый, довольный, загорелый, брызжущий энергией.
– Да нет, все сосредоточилось на фигуре Фурцевой, – возразила Ольга.
– Фурцевой? Этой гнусной бляди, сначала закатавшей в могилы тысячи людей, а потом покончившей собой? – грозно спросил Шиковский, видно, у него были свои счеты.
– Мне ее лицо в Интернете понравилось… – ответила Ольга.
– Там и с лицом, и с фигуркой удалось. И походочка была ловкая. Но боже ж ты мой, сколько же она закрыла спектаклей и фильмов!.. Мика Таривердиев называл Катьку человеком трогательной безграмотности в области культуры. А Печорина ее небось хвалила. Печорину при Фурцевой снимали круглые сутки! Это ж были ее звездные часы. – Шиковский наклонился к Ольге, изображая, что может войти Печорина и услышать. – Печорина после смерти муженька тащила в постель все подряд, как снегоуборочная машина. А потом плакала на плече у Фурцевой, что на ней никто не женится. Изображала из себя пизду-сиротку! И при всей своей актерской неталантливости оказывалась убедительной!
Девчонки вокруг залились хохотом. Застенчиво подошли супруги Голубевы. Им очень хотелось послушать, но было неудобно встать рядом с великим Шиковским. Они присели за столик, и Голубев подозвал официанта жестом, сильно диссонирующим с его остальной пластикой.
Основная пластика супругов Голубевых извинялась: "Ничего, что мы среди такой изысканной публики?", а щелканье пальцев официанту предупреждало: "Если ты не подбежал ко мне до сих пор – у тебя большие проблемы!" Ольгу это заинтересовало, она знала, что в имидже деталь всегда больше целого.
– Может быть, что-нибудь заказать? – неловко спросил Голубев сразу всех и никого.
– Пожалуй, апельсиновый сок! Со льдом! Переведите ему! – бросил через плечо Шиковский.
Голубев аж засиял от доверия:
– А вам, Ольга, позволите что-нибудь?
– Нет, спасибо, сейчас ведь будем ужинать.
Сонный официант встрепенулся и забегал вокруг Голубева, как заведенный ключиком. Мгновенно поднес Шиковскому сок, тот выпил его через трубочку и, даже не кивнув Голубеву, продолжил трепаться.
Иерархически Голубев ощущал себя относительно Шиковского так же, как официант ощущал себя относительно Голубева. Только чаевые были в другой валюте. В этой валюте Шиковский должен был завтра за этот сок узнать Голубева в толпе фестивальцев и поздороваться с ним.
– Но лучше я вам расскажу, чем Печорина стала по-настоящему знаменита. – Краткость не была сестрой таланта Шиковского. – На одной съемке у нее был… легкий… перепих с артистом Строгановым. Помните его? Красавец мужик, донской казак, косая сажень в плечах. Съемка закончилась, все разошлись по своим домашним постелям. Сами понимаете, дело актерское!
Он подкрутил виртуальные усы, мол, мы много успеваем внутри задач, поставленных служением системе Станиславского.
– А через несколько лет опять попадают в один фильм. Он уже начал пить, а Печорина пошла в гору как симпатизантка Фурцевой. Приезжает Строганов на съемочную площадку, а Печорину гримируют… волосы делают. А жарко, гример прямо под открытым небом работает. Строганов подходит и нагло так: "Танька, привет! Сколько лет, сколько зим!" Печорина сдержанно кивает. Он говорит: "Ты чего, зазналась? Забыла, как мы с тобой на том фильме ночки сладкие проводили?" Печорина покраснела, молчит. Тут народ подтягивается, понимает, разборкой пахнет. Артисты драматургию спинным мозгом чуют! Строганов: "Да я тебя тогда и так, и эдак! И туда, и сюда! Чего ты теперь из себя королеву строишь?" Печорина молчит. А тут уже вся съемочная группа собралась, ждет кульминации. Строганов: "Да если бы я тогда захотел, ты б за мной бегала как девочка!" Печорина оборачивается к собравшейся толпе, показывает свой мизинчик и говорит: "Хуек-то во, а разговоров…" Ну и все! Убила наповал! Народ так ржал, что просто в кустах катался. Съемку на полдня задержали. И с тех пор, куда бы Строганов ни приходил, все за спиной шептали: "Хуек-то во, а разговоров…" Он и спился быстро… Вот какая змея!
– А нечего унижать женщину при людях! Молодец, Печорина! – солидарно закричали слушательницы, задыхаясь от хохота.
– Вы ничего не понимаете в жизни… Мужик – тонкое существо. Его гаубицей не расшибешь, а точным словом превратишь в пыль! – продолжал разглагольствовать Шиковский. – И почему желание женщины – закон, а желание мужчины – статья?
Ольга посмеялась со всеми и ушла в номер. Она уставала от актерского нон-стопа. Хотелось в одиночку посидеть на балконе и помолчать, вдыхая итальянскую ночь. Написала эсэмэс: "оказывается у фурцевой был роман с хрущевым". Муж ответил: "кто же этого не знает". Дочь ответила: "кто такая фурцева?" Сын ответил: "я в клубе, мы тут тоже квасим".
Четвертый день экологического кинофестиваля "Чистая вода"
Экскурсия в усадьбу барона. Просмотры игровых и документальных фильмов. Ворк-шоп народного артиста СССР, лауреата премии Ленинского комсомола Сергея Шиковского.
Из расписания фестиваля
С утра собрались на экскурсию в имение "настоящего барона". После "купленного" Медичи и мафиозников, обратившихся в бегство во время женского дебоша, мало верилось, что здесь что-то подлинное. В автобусе предвкушали визит в винные погреба барона и вспоминали, что Инга не показывается второй день.
Наташа обернулась со своего сиденья и обиженно выкрикнула Ольге:
– Олюсик, малыш, а ты забыла, как бесплатно консультировала своих детей в клинике Инги?
Ольгу аж подбросило на сиденье, она общалась с рублевской компанией, но никогда не принимала участия в их "товарообмене и товарообмане", чтобы не чувствовать себя обязанной. Они с мужем имели более низкий уровень жизни, чем у этой компании, брезгливо отодвигались от видов деятельности, дающих пропуск на Рублевку.
И также ориентировали детей. Ольгин сын был совершеннейший "человек эры Водолея", а дочь хоть и пыталась вести жизнь офисной гламурки, но с совершенно чистыми руками, белой зарплатой и ежемесячными волонтерскими походами в детскую онкогематологию.
– Наташа, запомни, что лично я никогда не обращалась к Инге за помощью, тем более за халявной. У меня значительно меньше денег, чем у тебя, поэтому в отличие от тебя я всегда плачу за услуги! – громко подчеркнула она.
Наташа побито отвернулась. Ольга понимала, что резко, но ее всегда изумлял госпитальный синдром рублевских. Огромная индустрия разводил создала вокруг них толстую прослойку халявы, пользуясь которой разводилы медленно и тактично ввинчивались в толстые бюджеты.
Индустрия состояла из рекламных приемов, поездок, услуг, подарков. И через некоторое время рублевские забывали, где граница продукт-плейсмента и начало реальной жизни, потому что весь мир начинал казаться им халявой, а сами себе они начинали казаться не потенциальными лохами, а селебрити.
Отношения Наташи с Ингой имели сложную структуру. Инга помогала всем бескорыстно, и Наташа принимала это отчасти как дружескую услугу, отчасти как заманивание в клиенты. Но Инга жила на зарплату и "благодарность" пациентов, и этого не хватало на то, чтобы скрашивать женское одиночество в компании Наташи по дорогущим кабакам и курортам.
А Наташа была крайне тревожна и хотела возить врача "в обозе". Так и сложился дружбобартер, аура которого так замылила Наташе глаза, что ей показалось, что Ольга тоже участвует в нем. А посему должна платить Инге или деньгами, или моральной поддержкой.
– На месте Инги я бы немедленно взяла билет в Москву, – объявила Ольга так, чтобы слышало побольше народу и ее не могли обвинить в наушничестве. – Потому что есть вещи, за которые человек должен платить своим дискомфортом, а не чужим.
– Олюсик, малыш, ну что, нельзя сорваться? Нельзя просто сорваться? Надо уметь быть великодушными! Надо уметь прощать! – трагически воскликнула Наташа.
– А на месте Дины я бы твердой рукой отправила Ингу с фестиваля. Потому что она отвечает не только за срывы Инги, но и за комфорт остальных, – настаивала Ольга.
Ей с детства внушили, что человек не должен терять лицо ни при каких обстоятельствах. И Ольга была благодарна за это родителям. К тому же периодически на экологических конференциях сталкивалась с подобным свинством.
Правда, не со стороны взрослых статусных теток, а со стороны отрывающихся студентов. И отправляла их домой не дрогнув, снискав славу тетки, с которой не забалуешь.
– Покажи руку, – неожиданно попросил сидевший напротив Ашот Квирикян, и она протянула обе руки. – У тебя линия мозгов все время стережет линию сердца! Ты, Оль, сама портишь свою жизнь… У тебя контроль никогда не выключается, а если выключается, то тебя так по кочкам несет, что ты сама себя боишься, – хмыкнул он. – Тебе Ингу не понять! У тебя потому на фестивале и романов-то не было… Ездишь сюда зазря! Бесполая, как чемодан.
Автобусная камчатка загоготала, и Ольга вместе с ней.
– Ашотик, ты попал в яблочко. Я сюда отдыхать езжу. И вообще, я так вкалываю и у меня так мало свободного времени, что я всю жизнь живу с одним мужем, – закрылась она шуткой многоразового использования. – Поздно исправляться.
– А я бы помог! – игриво ущипнул ее за бок Андрей Николаев.
Ашот Квирикян сказал всю правду про страх отключить мозги, но никак не мог знать, что с романами, в том числе и фестивальными, у Ольги все было в порядке. Просто они не были предметом саморекламы. О прошлых отношениях с Василием Картоновым знала только Лиза, но это была другая страница жизни. Потому и не хотелось светиться с ним здесь.
А фестивальный роман был два года тому назад в Каннах, куда "Чистая вода" пристроилась не столько по киношной, сколько по экологической необходимости. Смешно, но это было связано с французским авианосцем, выведенным из боевого состава ВМС Франции и никак не находившим места утилизации.
Власти не могли никому втюхать на металлолом плавучую железяку потому, что в ней покоилось 500 тонн асбеста, использованного для теплоизоляции.
Авианосец сначала потащили в Испанию – там не срослось. Вернули в Тулон, поставили в порту, он обиделся, сорвался с цепей и чуть не загубил все побережье. В год фестиваля даже суд Индии запретил кораблю входить в территориальные воды страны, признав его экологической угрозой.
Радостная Дина позвонила тогда Ольге и прокричала:
– Мы едем в Канны! Какой-то псих хочет финансировать фестиваль, но только с уклоном в уничтожение оружия! Пиши контент! И умоляю, встреться с ним!
Встретиться Ольга не смогла, псих оказался слишком занят, поговорили по телефону, и помощники прислали материалы. Ольга страшно обрадовалась, что кого-то заинтересовала такая больная тема.
Они ведь уже устали кричать на конференциях, в каких протекавших и проржавевших изоляторах находятся смертельно опасные вещества. Доклад и болванки материалов об угрозе безответственного обращения с плавучим кладбищем асбеста писала так взволнованно, как девушки вышивают себе кофточку на свидание.
На открытие псих прилетел отдельно от фестиваля. Дина предупредила, что его задача мелькнуть перед СМИ вместе со звездами российского кино и уехать до начала банкета.
Ольга спустилась в уличный бар отеля в вечернем платье с папкой доклада под мышкой. Воздух в баре был густым и сладким от розовых кустов, словно по всему городу на плитах варилось варенье из лепестков роз. За стойкой сидел мужчина. Они посмотрели друг на друга, не сказали ни слова и поняли, что не пожалеют о сегодняшней ночи.
А когда на открытии Шиковский пригласил на сцену генерального спонсора фестиваля и президента общественной организации "Вода планеты", столкнулись на ступеньках, ведущих на сцену. После банкета в Ольгином номере зазвонил телефон, и генеральный спонсор спокойно спросил:
– Я зайду?
И Ольга также спокойно сказала:
– Да.
Конечно, как это всегда бывает с новыми русскими, сначала прислал официанта с букетом в человеческий рост и столиком, заставленным жратвой и питьем, словно предыдущие четыре часа их жизни не занимал банкет на его же деньги. Но это, как сказала бы Вета, был его "входной билет".
Ясное дело, когда зашел, пить и есть уже было некогда. Впрочем, как и разговаривать. И только через пару ночей, потому что он никуда не уехал, Ольга узнала, что устроить фестиваль вокруг авианосца Владу посоветовал его главный пиарщик. И что на самом деле никакие вода, земля, асбест и мирный атом его не волнуют.
А шум вокруг корабля нужен на рынке "асбестоуничтожителей", к которым группа его компаний имеет опосредованное отношение. И он приятно поражен, что такая недорогая безделица, как кинофестиваль, подарила встречу с женщиной, которая его слышит, понимает и не хочет от него денег.
Влад был моложе Ольги на два года. Высокий, красивый, зажатый провинциальный технарь, внезапно сделавший огромные деньги. У него, как полагается, был комплект из двух жен, о которых писала пресса. Первая, как полагается, была однокурсницей, вынесшей все тяготы бедности, общежитий и коммуналок с больным ребенком.
А вторая, как полагается, была молодой охотницей, вынесшей все тяготы богатства, усадеб и яхт со здоровым ребенком и нездоровым штатом прислуги. Как полагается, он давно охренел от претензий обеих, искал чего-то для души, но находил только для тела. А в Ольге встретил совершенно неожиданный набор качеств.
Сама того не желая, она нажала на какую-то кнопку в его интровертном сознании, и, промолчав первые две ночи, он потом просто не мог наговориться. Чего за последние годы не делал с женщинами. Да в общем, и с мужчинами тоже.
Тем более что на публике они не вели даже светских бесед, потому что Ольга не хотела засветки по одним причинам, Влад – по другим. Плюс еще все женское фестивальное население охотилось на него и обкладывало флажками, как медведя.
При всех своих деньгах и статусе Влад казался Ольге школьником во всем, что касалось душевного развития. Умея идеально отжимать и опускать деловых партнеров, он строил близкие отношения примерно так, как Ольга играла в шахматы или теннис, делая это последний раз в старших классах школы.
Он не знал, как обсуждать проблемы со стариками родителями, и ему не приходило в голову нанять для этого семейного психолога. Он боялся собственную старшую дочь, имеющую проблемы с наркотиками и не имеющую авторитетов. Он не мог договориться со своим младшим сыном потому, что отдал его на откуп мамаше, зомбирующей "папе на нас наплевать".
Он не понимал, как вести себя с братом-алкоголиком. Короче, откупался от всех деньгами и был одинок и депрессивен. А в ответ на рассказ об Ольгиных семейных проблемах искренне ответил:
– Да у тебя все хорошо! Я о таком и не мечтаю!
Да и какие проблемы были у Ольги? Комплексы мужа, понты дочки и раздолбайство сына – нормальная здоровая семья. Сын учился на геофаке, готов был пойти по ее экологическим стопам, играл в музыкальной группе на клавишных, полагая, что их группа – новый "Квин".
Дочь работала в офисе, снимала квартирку и взяла кредит на старенький джип. Ольге была непонятна такая жизненная стратегия, она называла это "жизнь взаймы", но дочь отвечала:
– Вот ты живешь без долгов, и что хорошего? Ездишь на метро и ходишь в одних туфлях!
Дочь активно карабкалась по карьерной лестнице и несколько лет имела отношения с шефом, не собирающимся разводиться. Ольга упрекала ее:
– Ты все время забегаешь вперед и заришься на чужое!
– Наоборот, – смеялась дочь, – я осваиваю мир и делаю чужое своим. Ведь я этого достойна. Как стану его заместительницей, достану иголку и проколю презерватив. Как известно, жидкость, погруженная в тело, через семь лет идет в школу. И куда он, голубчик, денется?
– Я тебя так не воспитывала. – Ольга была шокирована.
– Мамочка, еще Жорж Санд писала: "Мы воспитываем дочерей как монахинь, а случаем их как кобыл!" Если бы я делала только так, как ты меня воспитывала, я бы сейчас сидела мэнээсом в институте, а по ночам шила тапочки в кооперативе, чтобы купить себе крем для лица!
Муж… а что муж? Муж любил ее, как умел. Так что, на взгляд Влада, Ольга была счастливым семейным человеком.
И пока Вета лежала в спа-центре отеля на шоколадном обертывании в надежде, что денежный мешок обратит внимание на бархатную кожу ее ослепительных ног; пока Печорина надевала все более антикварные бриллианты в надежде, что он профинансирует фильм, в котором она наконец сыграет Екатерину Вторую или хотя бы Светлану Аллилуеву; пока Дина с Лизой приучали его к мысли, что теперь это его фестиваль до конца жизни и он "в ответе за тех, кого приручил"; пока Олеся во все более короткой кожаной юбке и все более глубоком декольте предлагала ему выгодно купить ее компании; пока Даша с Наташей мели подолами, объясняя, что он желанный гость в их дворце на Рублевке; пока Инга намекала на его неизлечимые болезни… Влад ждал, когда кончится день, наполненный охотничьими улыбками рыб-барракуд, и начнется ночь, в течение которой он будет делать только то, что ему интересно.
В постели им было здорово, но Ольга при этом еще и с ответственностью пионервожатой вправляла ему мозги, объясняя, "как нам обустроить Россию". Однажды Влад разозлился, намотал ее волосы на палец и легонько дернул: