- Ерунда, - сказал Родригес, - будь спокойна.
Джиния стояла у портьеры; на столе тускло поблескивал грязный стакан и валялись апельсинные корки.
- Когда приезжает Гвидо? - спросила она.
- В понедельник, - сказал Родригес и, указывая на стакан, добавил: - Видишь? Его уже ждет натюрморт.
Джиния улыбнулась и двинулась было к двери.
- Посиди, Джиния. Сядь сюда, на кровать.
- Мне надо бежать на работу, - сказала Джиния.
Но Родригес стал жаловаться, что она разбудила его и даже не хочет побыть с ним минутку.
- По случаю миновавшей опасности, - сказал он.
Тогда Джиния села на краешек кровати, у раздвинутой портьеры.
- У меня сердце болит за Амелию, - сказала она. - Бедняжка. Она так убивается. От сифилиса в самом деле слепнут?
- Да нет, - сказал Родригес, - вылечиваются. Ее всю исколят, кое-где срежут кожу, и, увидишь, этот самый доктор еще ляжет с ней в постель. Можешь мне поверить.
Джиния пыталась сдержать улыбку, а Родригес продолжал:
- Он возил вас на холм?
Разговаривая, он гладил ее по руке, точно кошку по шерстке.
- Какие холодные руки, - сказал он потом. - Почему бы тебе не забраться ко мне под одеяло, чтобы согреться?
Джиния дала поцеловать себя в шею, лепеча "не надо, не надо", потом вся красная вскочила на ноги и убежала.
XIV
Вечером Родригес тоже пришел в кафе и сел за соседний столик с той стороны, где сидела Джиния.
- Ну, как голос? - спросил он не то серьезно, не то шутливо.
Как раз в это время Джиния старалась утешить Амелию, объясняя ей, что от сифилиса вылечиваются, и обрадовалась, когда ей пришлось замолчать. Они с Родригесом едва взглянули друг на друга.
Молчала и Амелия, и Джиния уже собиралась спросить, который час, когда Родригес проговорил ироническим тоном:
- Нечего сказать, хороша, оказывается, ты и малолетних совращаешь.
Амелия не сразу поняла, и в ожидании ее ответа Джиния от страха закрыла глаза. В тот самый момент, когда она открыла их, она услышала угрожающий голос Амелии:
- Что тебе наплела эта дура?
Но Родригес, видно, сжалился, потому что сказал:
- Она пришла ко мне сегодня утром, когда я еще спал, расспросить про тебя.
- Делать ей нечего, - сказала Амелия.
В эти дни Джиния старалась быть очень хорошей, чтобы Гвидо вправду приехал, и опять пошла повидать Родригеса. Уже не утром в студию, потому что боялась, что он начнет к ней лезть, как в прошлый раз, да и не хотела будить этого соню, а в полдень в тратторию, где он обедал и где предстояло обедать и Гвидо, когда он вернется. Траттория находилась на той же улице, где была остановка трамвая, и Джиния зашла туда по дороге поболтать и узнать, что нового. Она вела себя, как Амелия, подшучивала над Родригесом, но он понял ее и больше не давал рукам воли. Они договорились, что в воскресенье она придет в студию немножко прибрать к приезду Гвидо.
- Мы, сифилитики, ничего не боимся, - сказал Родригес.
А Амелия туда больше не ходила. Джиния встретилась с ней в субботу после обеда и проводила ее к доктору, который ей делал уколы. Они в нерешительности остановились у подъезда, и под конец Амелия сказала:
- Не поднимайся, а то он и у тебя найдет какую-нибудь хворь, - и, взбегая по лестнице, бросила: - Пока, Джиния. - И у Джинии, до этого такой веселой, защемило сердце, и домой она вернулась подавленная. Даже мысль о том, что послезавтра приедет Гвидо, не утешала ее.
Вот и воскресенье пролетело как сон. Джиния весь день провела в студии - подметала, стирала пыль, наводила порядок. Родригес даже не пытался приставать к ней. Он помог ей вынести на помойку горы бумажных кульков и очисток. Потом они отряхнули от пыли книги, лежавшие в камине, и поставили их на ящик, как на книжную полку. Когда они мыли кисти, Джиния на минуту остановилась как зачарованная: запах скипидара напомнил ей Гвидо, и он так живо представился ей, как будто был здесь, рядом. Родригес с недоумением посмотрел на нее, и она улыбнулась.
- Повезло этому свинтусу, - сказал Родригес, когда Джиния кончила уборку и вышла из-за портьеры с полотенцем в руках. - Ему и не снится, что он найдет здесь такую чистоту и порядок.
Потом они выпили чаю в уголке возле керосинки и стали просматривать папки Гвидо, которые нашли под книгами, но Джиния была разочарована, потому что там оказались только пейзажи и голова старика.
- Подожди, подожди, - сказал Родригес, - я знаю, что ты ищешь.
Скоро пошли женщины. Они напоминали модные картинки, и Джинии было занятно смотреть на них, потому что это была мода двухлетней давности. Их сменили голые женщины. Потом появились голые мужчины, и Джиния поскорее перевернула эти листы, застеснявшись Родригеса, который сидел, прислонившись к стене, и заглядывал ей через плечо. Наконец опять попалась одетая женщина - широколицая деревенская девушка, нарисованная до пояса.
- Кто это? - спросила Джиния.
- Наверно, его сестра, - сказал Родригес.
- Луиза?
- Не знаю.
Джиния внимательно изучала эти большие глаза и тонкий рот. Девушка была ни на кого не похожа.
- Хороша, - сказала Джиния. - Вот если бы все портреты были такие. А то у вас, художников, люди всегда выходят какими-то сонными.
- Это ты ему говори, - сказал Родригес, - я тут ни при чем.
У Джинии было так радостно на душе, что, догадайся об этом Родригес, он, наверное, поцеловал бы ее. А он, напротив, что-то погрустнел, и, если бы не свет, еще сочившийся сквозь стекла, Джиния приласкала бы его, вообразив, что это Гвидо сидит на тахте. При мысли о нем она закрыла глаза.
- Как хорошо, - сказала она вслух.
Потом она еще раз спросила Родригеса, не знает ли он, в котором часу завтра приезжает Гвидо. Но Родригес ответил - трудно сказать, возможно, он приедет на велосипеде. Тут они заговорили о родных местах Гвидо, и, хотя Родригес там никогда не был, он шутки ради описал их Джинии, как скопища свинарников и курятников, откуда не так-то просто выбраться, потому что дороги там такие, что в эту пору по ним ни пройти, ни проехать. Джиния нахмурилась и велела ему перестать.
Они вместе вышли из студии, и Родригес обещал, что не будет стряхивать пепел куда попало.
- Я вообще буду ночевать сегодня где-нибудь на скамейке. Идет?
Они, смеясь, вышли из подъезда, и Джиния села на трамвай, думая об Амелии и о девушках, которых она видела на рисунках, и мысленно сравнивая себя с ними. Казалось, только вчера они с Амелией были на холме, а вот уже и Гвидо возвращался.
Назавтра она проснулась сама не своя. Время до обеда пролетело как миг. Она условилась с Родригесом, что, если Гвидо приедет, они будут в кафе. Затаив дыхание, она подошла к кафе и сквозь витрину увидела их у стойки. Гвидо стоял, поставив ногу на перекладину; в плаще он выглядел худым. Будь он один, Джиния не узнала бы его. Плащ на нем был распахнут, и виден был серый галстук - не тот, который она подарила ему. В штатском Гвидо уже не казался молодым парнем.
Они с Родригесом, смеясь, разговаривали. Джиния подумала: "Хоть бы тут была Амелия. Я бы сделала вид, что иду к ней". Чтобы набраться храбрости, ей пришлось напомнить себе, что она навела в студии чистоту и порядок.
Джиния была еще в дверях, когда Гвидо заметил ее, и она шагнула ему навстречу с таким видом, как будто вошла случайно. Никогда еще она так не смущалась перед ним, как в эту минуту. Он на ходу, среди сутолоки протянул ей руку, продолжая через плечо что-то говорить Родригесу.
Они почти ничего не сказали друг другу. Гвидо торопился больше, чем она, потому что его кто-то ждал. Он ободрил ее улыбкой и спросил:
- Ну, как поживаешь? Все в порядке?
А в дверях крикнул:
- До свиданья!
Джиния пошла к трамваю, улыбаясь как дура. Вдруг кто-то взял ее за руку повыше локтя, и знакомый голос, голос Гвидо, шепнул ей на ухо:
- Джинетта!
Они остановились, и у Джинии выступили слезы на глазах.
- Куда ты шла? - спросил Гвидо.
- Домой.
- Не сказав мне доброго слова? - сказал Гвидо и, нежно посмотрев на нее, сжал ей руку.
- О, Гвидо, - сказала Джиния, - я так тебя ждала.
Они молча вернулись на тротуар, потом Гвидо сказал:
- Теперь ступай домой, а когда придешь ко мне, пожалуйста, не плачь.
- Сегодня вечером?
- Сегодня вечером.
В этот вечер Джиния, перед тем как выйти из дому, помылась специально для Гвидо. При мысли о предстоящем свидании у нее подкашивались ноги. Она, замирая от страха, поднялась по лестнице и, подойдя к двери, прислушалась. В студии горел свет, но было тихо. Джиния покашляла, как она уже делала один раз, но за дверью не послышалось никакого движения, и она решилась постучать.
XV
Ей, смеясь, открыл Гвидо, и из глубины комнаты послышался девичий голос:
- Кто там?
Гвидо протянул ей руку и сказал:
- Заходи.
В мерклом свете у самой портьеры какая-то девушка надевала плащ. Она была без шляпки и посмотрела на Джинию сверху вниз, как будто была здесь хозяйка.
- Это моя коллега, - сказал Гвидо. - А это просто Джиния.
Девушка, закусив губу, подошла к окну и стала, как в зеркало, глядеться в темное стекло. Походкой она напоминала Амелию. Джиния смотрела то на нее, то на Гвидо.
- Так-то вот, Джиния, - сказал Гвидо.
Наконец девушка ушла, но на пороге обернулась и еще раз смерила Джинию взглядом. Дверь захлопнулась, и послышались удаляющиеся шаги.
- Это натурщица, - сказал Гвидо.
В эту ночь они остались на тахте при зажженном свете, и Джиния уже не старалась прикрыться. Они перенесли керосинку к тахте, но все равно было холодно, и, после того как Гвидо с минуту смотрел на Джинию, ей пришлось опять забраться под одеяло. Но прекраснее всего было, прижимаясь к нему, думать о том, что это настоящая любовь.
Гвидо встал и как был, голый, пошел за вином и вернулся, дрожа от холода. Они согрели стаканы над керосинкой, и в постели от Гвидо пахло вином, но Джинии больше нравился теплый запах его кожи. У Гвидо на груди были курчавые волосы, и, когда он раскрывался, Джиния сравнивала их со своими, тоже светлыми, и ей было и стыдно и приятно в одно и то же время. Она сказала на ухо Гвидо, что боится смотреть на него, а Гвидо ответил:
- Ну и не смотри.
Лежа в обнимку, они заговорили об Амелии, и Джиния сказала ему, что она попала в беду из-за женщины.
- Так ей и надо, - сказал Гвидо. - Разве этим шутят?
- От тебя пахнет вином, - тихо проговорила Джиния.
- В постели еще и не тем пахнет, - ответил Гвидо, но Джиния зажала ему рот рукой.
Потом они погасили свет, и Джиния смотрела в потолок и думала о разных вещах, а Гвидо дышал ей в щеку. За окном виднелись убегающие вдаль огни. Запах вина и теплое дыхание Гвидо вызывали у Джинии мысль о его родных местах. И еще она думала о том, вправду ли Гвидо, который всю поцеловал ее, не говоря ни слова, нравится ее тело, хотя она такая худышка, или он тоже предпочел бы Амелию, смуглую и красивую.
Потом она заметила, что Гвидо заснул, и ей показалось невероятным, что можно спать вот так, обнявшись, и она потихоньку отодвинулась, но на новом месте, не согретом их телами, ей стало не по себе - она почувствовала себя голой и одинокой. Опять подкатила тошнота и защемило сердце, как бывало в детстве, когда она мылась. И она спросила себя, почему Гвидо спит с ней, подумала о том, что будет завтра, вспомнила, как она ждала его все эти дни, и глаза у нее наполнились слезами, которые она выплакала тихо, чтобы Гвидо не услышал.
Они оделись в темноте, и в темноте Джиния вдруг спросила, кто была эта натурщица.
- Так, одна бедняга. Ей сказали, что я вернулся, вот она и пришла.
- Она красивая? - спросила Джиния.
- Ты что, не видела?
- Но как можно позировать при таком холоде?
- Вам, девушкам, холод нипочем, - сказал Гвидо. - Вы созданы для того, чтобы быть голыми.
- Я не смогла бы, - сказала Джиния.
- Да ведь лежала же ты только что голая.
Когда зажегся свет, Гвидо с улыбкой посмотрел на нее.
- Ты довольна? - сказал он.
Они сели рядышком на тахту, и Джиния положила голову на плечо Гвидо, чтобы не смотреть ему в глаза.
- Я так боюсь, что ты меня не любишь, - сказала она.
Потом Джиния стала готовить чай, а Гвидо тем временем курил, сидя на тахте.
- Кажется, я делаю все, как ты хочешь. Я даже на весь вечер выпроводил Родригеса.
- Он вот-вот вернется? - спросила Джиния.
- У него нет ключа от подъезда. Я сам спущусь за ним.
Они расстались у подъезда, потому что Джинии не хотелось встречаться с Родригесом. Она вернулась домой на трамвае осоловелая, уже ни о чем не думая.
Так началась для нее новая жизнь, потому что теперь, после того как они с Гвидо видели друг друга голыми, ей все казалось иным. Вот теперь она действительно была как бы замужем, и, даже когда оставалась одна, ей достаточно было подумать о глазах Гвидо, вспомнить, как он смотрел на нее, чтобы прогнать чувство одиночества. "Вот что значит выйти замуж". Она спрашивала себя, вела ли себя мама так же, как она с Гвидо. Но ей казалось невозможным, чтобы у других хватило на это смелости. Ни одна женщина, ни одна девушка не могла видеть голого мужчину, как она видела Гвидо. Такое может случиться только раз.
Но она не была дурой и понимала, что все так думают. И Роза тоже так думала, когда хотела покончить с собой. Разница только в том, что она ходила с Пино в луга и не знала, как хорошо встречаться и болтать с Гвидо.
Однако с Гвидо было бы хорошо и в лугах. Джиния все время думала об этом. Она проклинала снег и холод, которые были помехой всему, и, замирая от наслаждения, думала о лете, когда они будут ходить на холм, гулять ночью, открывать окна. Гвидо сказал ей:
- Видела бы ты меня в деревне. Только там я пишу по-настоящему. Ни одна девушка не сравнится с холмами.
Джиния была рада, что Гвидо не взял натурщицу, а хотел написать картину, которая опоясывала бы всю комнату, как прорезь в стене, так, чтобы на тебя со всех сторон глядели холмы и ясное небо. Он обдумывал ее, когда был солдатом, а теперь целый день возился с полосами бумаги и делал на них мазки, пока еще просто так, для пробы. Однажды он сказал Джинии:
- Я еще недостаточно хорошо тебя знаю, чтобы написать твой портрет. Подождем.
Родригес почти не показывался: когда к ужину Джиния приходила в студню, он уже сидел в кафе. Зато там бывали другие знакомые Гвидо, которые приходили провести с ним вечер, в том числе и женщины: однажды Джиния увидела окурок, запачканный помадой, и вот тогда-то, чтобы доставить удовольствие Гвидо, она, сказав, что не хочет беспокоить его и стесняется этих людей, предложила ему оставлять дверь открытой, когда он один и хочет ее видеть.
- Я бы приходила всегда, Гвидо, - сказала она, - но я понимаю, что у тебя есть своя жизнь. Я хочу, чтобы, когда мы видимся, мы были одни и чтобы я никогда не бывала тебе в тягость.
Говорить ему подобные вещи доставляло ей такую же острую радость, какую она испытывала, когда они обнимались. Но в первый раз, когда она нашла дверь запертой, она не выдержала и постучала.
Иногда в обед к ней приходила Амелия с осунувшимся лицом и синевой под глазами. Они сразу выходили, потому что Джиния не хотела дать ей время сесть на тахту, и до трех часов слонялись по улицам. Амелия без стеснения заходила в бар и пила кофе, оставляя на чашке пятно помады - она густо красилась, чтобы не выглядеть бледной. Когда Джиния сказала ей, что так она может заразить людей, которые будут после нее пить из этих чашек, Амелия ответила, пожав плечами:
- Пусть моют. Ты что думаешь? На свете полно таких людей, как я. Вся разница в том, что они этого не знают.
- А тебе, видно, лучше, - сказала Джиния. - У тебя голос звонче.
- Ты находишь? - сказала Амелия.
Только об этом они и говорили. Джиния хотела бы о многом спросить Амелию, но не решалась. В тот единственный раз, когда она упомянула о Родригесе, Амелия скорчила гримасу и сказала:
- Брось, ну их обоих.
Но однажды вечером она пришла к Джинии и спросила:
- Ты пойдешь сегодня вечером к Гвидо?
- Не знаю, - сказала Джиния. - У него, наверно, будет народ.
- И ты стесняешься, не хочешь надоедать ему? Приучаешь его развлекаться без тебя? Дура, пока ты не перестанешь тушеваться, у тебя никогда ничего не выйдет.
Когда они шли в студию, Джиния сказала ей:
- Я думала, ты поссорилась с Родригесом.
- Он все такая же свинья, - ответила Амелия. - Подумать только, что я спасла ему шкуру. Это он тебе сказал, что мы поссорились?
- Нет. Он только говорит, что ты нашла удобный предлог, чтобы крутить с этим врачом.
Амелия засмеялась с угрозой в голосе. Когда они подошли к подъезду, Джиния увидела, что окно наверху освещено, и упала духом, потому что до этой минуты надеялась, что Гвидо нет дома.
- Там никого нет, - все-таки сказала она. - Не стоит подниматься.
Но Амелия решительно вошла в подъезд.
Они застали в студии Гвидо и Родригеса, которые разжигали огонь в камине. Первой вошла Амелия, потом Джиния, силившаяся улыбаться.
- Кого я вижу! - сказал Гвидо.