За стол не садились, дожидаясь, пока в комнате станет теплее. Все слонялись из угла в угол в пальто, засунув руки в карманы, и от этого казалось, будто ты в кафе. Родригес налил себе вина и наполнил три других стакана. "Подождите еще", - сказала Амелия, а Родригес сказал, что пора начинать. Потом стол осторожно, чтобы не разлить вино, перенесли к тахте, и Джиния поспешила сесть рядом с Амелией.
Угощение составляли колбаса, фрукты, сласти и две большие оплетенные бутыли. Джиния подумала, не такие ли пирушки устраивали в свое время Амелия с Гвидо, и, выпив вина, спросила у них об этом, а они стали со смехом рассказывать, что вытворяли в этой студии. Джиния слушала с завистью, ей казалось, что она родилась слишком поздно, и она сама называла себя за это дурой. Она понимала, что с художниками не надо серьезничать, потому что они ведут не такую жизнь, как другие, ведь вот Родригес, который не писал картин, сидел тихо и жевал, а если что и говорил, то только насмешничал. Он исподлобья лукаво посматривал на Джинию, и она переносила на него то чувство раздражения, которое вызывали у нее рассказы о том, как Гвидо развлекался с Амелией.
- Нехорошо рассказывать мне все это, - сказала она жалобно. - Обидно делается, что меня здесь тогда не было.
- Но теперь-то ты здесь, - сказала Амелия, - вот и веселись.
И тут Джиния почувствовала желание, неудержимое желание побыть наедине с Гвидо. Однако она понимала, что так расхрабрилась только потому, что рядом с ней сидит Амелия. Иначе она удрала бы.
"Я еще не научилась держать себя в руках, - повторяла она про себя. - Я не должна волноваться".
Потом все закурили, и ей тоже дали сигарету. Джиния не хотела курить, но Гвидо сел рядом с ней, поднес ей спичку и сказал, чтобы она не затягивалась. Амелия и Родригес возились на краю тахты.
Джиния, отстранив Гвидо, вскочила на ноги, положила сигарету и, ни слова не говоря, прошла в глубину студии, откинула портьеру и остановилась в темноте. Позади нее разговаривали, но голоса звучали приглушенно, будто доносились откуда-то издалека.
- Гвидо, - прошептала она не оборачиваясь и бросилась ничком на кровать.
X
Все четверо молча вышли из дому, и Гвидо с Родригесом проводили их до трамвая. Гвидо в берете, надвинутом на глаза, был совсем другой. Он обеими руками сжимал руку Джинии и говорил ей: "Джинетта, милая". Тротуар, казалось, уходил у нее из-под ног. Амелия взяла ее под руку.
Когда они дожидались трамвая, зашел разговор о велосипедах. Но Гвидо пододвинулся к Джинии и тихо сказал ей:
- Смотри не передумай. А то я не напишу твоего портрета.
Джиния улыбнулась ему и взяла его за руку.
В трамвае она молчала, уставившись в спину водителя.
- Как придешь домой, сразу ложись в постель, - сказала Амелия. - Это у тебя больше от вина.
- Не думай, я не пьяная, - сказала Джиния.
- Хочешь, я побуду с тобой? - сказала Амелия.
- Оставь меня в покое.
Тогда Амелия заговорила о том, как нескладно получилось в прошлый раз, но Джиния слушала не ее, а грохот трамвая.
Дома, оставшись одна, она почувствовала себя лучше, потому что никто на нее не смотрел. Она села на кровать и долго сидела, глядя в пол. Потом вдруг разделась, нырнула под одеяло и погасила свет.
Назавтра был солнечный день, и Джиния одевалась с таким чувством, будто оправилась от болезни. Ей пришла в голову мысль, что Гвидо уже часа три на ногах, и, глядя в зеркало, она сама себе улыбнулась и послала поцелуй. Потом она вышла из дому, не дождавшись Северино, который должен был вернуться с работы.
Она удивлялась тому, что идет по улице, как обычно, и что ей хочется есть, и думала только об одном: отныне она должна видеться с Гвидо без этих двоих. Но Гвидо сказал ей только, чтобы она приходила в студию; о свиданиях где-нибудь еще не было речи. "Должно быть, я по-настоящему люблю его, - подумала она, - не то хороша бы я была". Для нее вдруг словно вернулось лето, когда хотелось идти куда глаза глядят, смеяться, шутить, когда радовало все на свете. То, что произошло, казалось ей почти неправдоподобным. Ее разбирал смех при мысли о том, что, будь на ее месте Амелия, Гвидо в темноте не заметил бы этого. "Видно, ему нравится, как я говорю, как я смотрю, какая я из себя; я нравлюсь ему как подружка, он любит меня. Он не верил, что мне уже семнадцать лет, целовал меня в глаза; я настоящая женщина".
Теперь ей радостно было работать весь день, думая о студии и дожидаясь вечера. "Я для Гвидо не просто натурщица, - думала она, - мы с ним друзья". Ей было жаль Амелию, которая даже не понимала, чем хороши картины Гвидо. Но когда в два часа та зашла за ней, Джиния заробела: ей хотелось кое о чем спросить Амелию, но она не знала, как к этому подойти. Спросить про это Гвидо у нее не хватило бы духу.
- Ты уже кого-нибудь видела? - спросила она.
Амелия пожала плечами.
- Вчера, когда ты погасила свет, у меня закружилась голова и, кажется, я закричала. Ты слышала, как я кричала?
Амелия слушала ее с самым серьезным видом.
- Ничего я не гасила, - тихо сказала она. - Я знаю только, что ты исчезла. Можно было подумать, что Гвидо режет тебя. Вы по крайней мере позабавились?
Джиния сделала гримаску, глядя прямо перед собой. Они продолжали идти пешком до следующей остановки.
- Ты любишь Родригеса? - спросила Джиния.
Амелия вздохнула, потом сказала:
- Не бойся. Мне не нравятся блондины. Если уж на то пошло, я предпочитаю блондинок.
Джиния улыбнулась и больше ничего не сказала. Она была довольна, что идет с Амелией и что они в ладу между собой. Они спокойно расстались у пассажа, и на углу Джиния обернулась и посмотрела вслед Амелии, пытаясь угадать, идет ли она к той художнице.
А сама она в семь часов опять пошла в студию и медленно, чтобы не раскраснеться, поднялась на шестой этаж. Но хотя она и медленно поднималась, а перешагивала сразу через две ступеньки. Она все думала, что, если Гвидо и нет, он в этом не виноват. Но дверь была открыта. Гвидо услышал ее шаги и вышел ей навстречу. Теперь Джиния была по-настоящему счастлива.
Ей хотелось бы поговорить с ним, многое сказать ему, но Гвидо запер дверь и первым делом обнял ее. В окно еще пробивался свет, и Джиния спрятала лицо у него на плече. Сквозь рубаху она чувствовала теплоту его кожи. Они сели на тахту, и Джиния, ничего не говоря, заплакала.
Плача, она думала: "Вот если бы и Гвидо плакал", - и чувствовала жгучую боль в сердце, от которой вся млела и, казалось, теряла сознание. Но вдруг она лишилась опоры; она поняла, что Гвидо встает, и открыла глаза. Гвидо стоял и с любопытством смотрел на нее. Тогда она перестала плакать, потому что ей казалось, что она плачет на людях. Под взглядом Гвидо Джиния, почти не различавшая ничего вокруг, опять почувствовала, что у нее на глаза навертываются слезы.
- Ну-ну, - шутливым тоном сказал Гвидо, - жизнь и так коротка, не надо плакать.
- Я плакала от радости, - сказала Джиния.
- Тогда ладно, - сказал Гвидо, - но в другой раз так сразу и говори.
И вот прошло с полчаса, а Джиния, которой хотелось бы о многом расспросить его - про Амелию, про него самого, про его картины, и что он делает по вечерам, и любит ли он ее, - так и не набралась смелости и только настояла на том, чтобы они ушли за портьеру, потому что при свете ей казалось, что все на них смотрят. Там, когда они целовались, Джиния тихо сказала ему, что вчера он сделал ей так больно, что она чуть не закричала, и тогда Гвидо помягчал и стал утешать ее и ласкать, шепча ей на ухо: "Вот увидишь, это пройдет, вот увидишь. А сейчас тебе больно?" Потом, когда они лежали в истоме, согревая друг друга своим теплом, он многое объяснил ей и сказал, что такой девушке, как она, не сделает худого и пусть она не беспокоится. Тогда Джиния в темноте взяла его руку и поцеловала ее.
Теперь, когда она знала, что Гвидо такой хороший, у нее прибавилось смелости, и, положив голову ему на плечо, она сказала, что хочет всегда видеться с ним наедине, потому что с ним ей хорошо, а с другими нет.
- Вечером сюда приходит ночевать Родригес, - сказал Гвидо, - не хочешь же ты, чтобы я выставил его на улицу. Здесь работают, понимаешь?
Но Джиния сказала, что ей довольно часочка, минутки, что она тоже работает и будет забегать сюда каждый вечер в это время, но хочет заставать его одного.
- Когда ты станешь штатским, Родригес все равно будет приходить? - спросила она. - Мне очень хотелось бы посмотреть, как ты рисуешь, но чтобы никого больше не было.
Потом она сказала, что согласилась бы позировать ему, но только на этом условии. Они лежали в темноте, и Джиния не замечала, что темнеет. В этот вечер Северино пришлось уйти на работу, поужинав всухомятку, но это случалось уже не в первый раз, и он никогда не жаловался. Джиния ушла из студии, только когда пришел Родригес.
В эти последние дни перед увольнением с военной службы Гвидо по вечерам грунтовал и сушил холсты, прилаживал мольберт и все приводил в порядок. Он никуда не выходил. Как видно, было делом решенным, что Родригес и дальше будет жить с ним. Но Родригес умел только устраивать кавардак и заводить пустые разговоры, когда Гвидо было некогда. Джиния была бы так рада помочь Гвидо навести в студии чистоту и порядок, но понимала, что Родригес стал бы приставать к ним и мешаться у них под ногами. От нечего делать она опять начала гулять с Амелией. По большей части они ходили в кино, потому что обе кое-что утаивали друг от друга, и им было нелегко проводить вечера, болтая. Было ясно, что у Амелии что-то на уме и она ходит вокруг да около - недаром она то и дело острила насчет блондинов и блондинок. Но Джиния уже привязалась к ней и была неспособна скрывать свои чувства. Однажды вечером, когда они возвращались домой, она спросила, договорилась ли Амелия с той художницей. Амелия сделала большие глаза и сказала, что об этом нечего говорить.
- Почему же, - сказала Джиния, - я никогда не позировала, но мне неприятно, если ты из-за меня потеряла эту работу.
- Перестань, пожалуйста, - сказала Амелия. - Ты нашла любовника и плюешь на всех. Правильно делаешь. Но на твоем месте я бы поостереглась.
- Почему? - спросила Джиния.
- Что говорит Северино? Нравится ему зять? - со смехом сказала Амелия.
- Почему я должна остерегаться? - спросила Джиния.
- Ты отбиваешь у меня моего прекрасного художника и еще спрашиваешь?
У Джинии екнуло сердце. С минуту она шла молча, чувствуя на себе взгляд Амелии, потом спросила:
- Ты позировала Гвидо?
Амелия взяла ее под руку и промолвила:
- Я пошутила.
Потом, помолчав, сказала:
- Разве не лучше нам гулять вдвоем, как женщина с женщиной, чем портить себе кровь, путаясь с хамами, которые ничего не понимают в девушках и ухлестывают за первой попавшейся?
- Но ты ведь крутишь с Родригесом, - сказала Джиния.
Амелия пожала плечами и фыркнула. Потом проговорила:
- Скажи мне одну вещь. Гвидо по крайней мере осторожен?
- Не знаю, - сказала Джиния.
Амелия задержала ее и взяла за подбородок.
- Посмотри мне в лицо, - сказала она.
Джиния не стала сопротивляться, потому что речь шла о Гвидо. Они остановились в тени подъезда, и Амелия быстро поцеловала ее в губы.
XI
Они пошли дальше, и испуганная Джиния натянуто улыбалась под взглядом Амелии.
- Сотри помаду, - сказала Амелия спокойным голосом.
Джиния, не останавливаясь, достала зеркальце и смотрелась в него не отрываясь, пока они не дошли до следующего фонаря - все разглядывала глаза и поправляла волосы.
- Ты, наверное, думаешь, что я выпила? - сказала Амелия, когда они миновали фонарь.
Джиния спрятала зеркальце и, не отвечая, пошла дальше. Стук их каблуков по тротуару отдавался в ушах. На углу Амелия хотела было остановиться, но Джиния сказала:
- Нам сюда.
Они завернули за угол, и, когда подошли к подъезду, Амелия сказала:
- Ну, пока.
- Пока, - сказала Джиния и пошла дальше одна.
На следующий день, когда она вошла в студию, Гвидо зажег свет, потому что на улице стоял туман и, заволакивая огромные стекла, казалось, окутывал и их самих.
- Почему ты не разожжешь керосинку? - спросила Джиния.
- Керосинка горит, - сказал Гвидо, который на этот раз был в куртке. - Не бойся, зимой будем топить камин.
Джиния, обойдя комнату, приподняла прибитый к стене кусок материи и увидела маленький камин, заполненный стопками книг и всяким хламом.
- Как хорошо. И тот, кто позирует, встает сюда?
- Если позирует голым, - сказал Гвидо.
Потом он вытащил из-под кровати чемодан, в котором оказалась его штатская одежда.
- У тебя были натурщицы? - спросила Джиния. - Покажи мне папки с рисунками.
Гвидо взял ее за руку повыше локтя.
- Я вижу, ты много чего знаешь про художников. Скажи-ка, ты знакома с кем-нибудь из нашей братии?
Джиния шутливо приложила палец к губам и попыталась вырваться.
- Лучше покажи мне папки. Вы с Амелией говорили, что сюда приходило много девушек.
- Понятное дело, - сказал Гвидо, - такая у меня профессия. - Потом, чтобы она не вырывалась, поцеловал ее. - Так кого же ты знаешь?
- Да никого, - сказала Джиния, обнимая его. - Я хотела бы знать одного тебя и чтобы никто больше сюда не приходил.
- Мы соскучились бы, - сказал Гвидо.
В этот вечер Джиния хотела подмести пол, но половой щетки не нашлось, и она решила хотя бы перестелить постель за портьерой, грязную, точно звериное логово.
- Ты будешь спать здесь? - спросила она.
Гвидо сказал, что любит ночью смотреть на звезды и будет спать на тахте.
- Тогда я не стану перестилать постель, - сказала Джиния.
На следующий день она пришла со свертком в сумочке. Это был галстук для Гвидо. Гвидо шутя примерил его на свою серо-зеленую гимнастерку.
- Когда ты будешь в штатском, он тебе пойдет, - сказала Джиния.
Потом они ушли за портьеру и сплелись в объятиях на неубранной постели, натянув на себя одеяло, потому что было холодно. Гвидо сказал, что это ему полагается делать ей подарки, и Джиния, состроив гримаску, попросила у него половую щетку для студии.
Эти дни, когда они виделись вот так, урывками, были самые лучшие, только у них никогда не было времени спокойно, не торопясь поговорить, потому что с минуты на минуту мог прийти Родригес, а Джиния не хотела, чтобы он застал ее неодетой. Но в один из последних дней Гвидо сказал, что чувствует себя перед ней в долгу, и они договорились пойти куда-нибудь после ужина.
- Пойдем в кино, - сказал Гвидо.
- Зачем? Лучше погуляем, так хорошо побродить вдвоем.
- Да ведь холодно, - сказал Гвидо.
- Можно пойти в кафе или в танцзал.
- Я не люблю танцевать, - сказал Гвидо.
Вечером они встретились, и Джинии было как-то странно, что она идет по улице с сержантом, но она говорила себе, что это Гвидо и что он все тот же. Сперва Гвидо держал ее за руку, как девочку, но ему то и дело приходилось отдавать честь офицерам, и Джиния перешла на другую сторону и сама уцепилась за его руку. Так они шли, и Джинии даже улица казалась другой.
"Что, если бы мы встретили Амелию?" - думала она и рассказывала Гвидо про синьору Биче, стараясь удержаться от смеха. Гвидо шутил и приговаривал:
- Через три дня я перестану отдавать честь этим образинам. Посмотри только, что за рожи - так и просят кирпича.
- Амелия тоже любит потешаться над прохожими, - сказала Джиния. - Остановится и смеется им в лицо.
- Амелия иногда перебарщивает. Ты давно ее знаешь?
- Мы соседки, - сказала Джиния. - А ты?
Тогда Гвидо рассказал ей про тот год, когда он снял студию и к нему приходили его друзья студенты, один из которых потом стал монахом. Амелия тогда еще не была натурщицей, но любила повеселиться, и они приходили и днем и вечером, и смеялись, и пили, а он тем временем пытался работать. Как именно он познакомился с Амелией, Гвидо не помнил. Потом один из его друзей ушел в армию, другой сдал экзамены, третий женился, и веселое время кончилось.
- Ты жалеешь об этом? - сказала Джиния, заглядывая в глаза Гвидо.
- Больше всего я жалею о монахе, который иногда пишет мне и спрашивает, как я работаю и вижусь ли с кем-нибудь из старых друзей.
- Но ведь и другие тоже могут тебе писать?
- К чему мне это, я же не в тюрьме, - сказал Гвидо. - Тот, который постригся в монахи, был единственный, кому нравились мои картины. Ты бы видела его: рослый, дюжий мужчина вроде меня, а глаза девичьи. Жаль, он все понимал.
- А ты не станешь монахом, Гвидо?
- Такой опасности нет.
- Родригесу не нравятся твои картины. Вот он действительно смахивает на священника.
Ко Гвидо вступился за Родригеса и сказал, что он замечательный художник, но, прежде чем рисовать, все обдумывает и ничего не делает случайно, и его работам не хватает только цвета.
- У него на родине слишком много красок, - сказал он. - Маленьким он объелся ими и теперь хотел бы рисовать без них. Но какой у него глаз, какая рука!
- Ты позволишь мне смотреть, когда будешь рисовать красками? - сказала Джиния, сжимая его руку.
- Если я буду еще способен на это, когда расстанусь с военной формой. Вот раньше я действительно работал. Я писал по картине в неделю. Такая была жизнь, что все горело в руках. Кончилось это времечко.
- А я для тебя ничего не значу? - спросила Джиния.
Гвидо прижал к себе ее руку.
- Худое лето, когда солнца нету, а ты же не солнце. Ты не знаешь, что такое писать картину. Мне бы нужно влюбиться в тебя, чтобы поумнеть, но тогда я потерял бы время. Надо тебе сказать, что человек может по-настоящему работать, только, если у него есть друзья, которые понимают его.
- Ты никогда не был влюблен? - сказала Джиния, не глядя на него.
- Влюблен? У меня нет на это времени.
Устав ходить по улицам, они отправились разыгрывать из себя влюбленных в кафе. Гвидо курил и слушал то, что она говорила ему, глядя на входящих и выходящих посетителей. Чтобы доставить ей удовольствие, он нарисовал карандашом ее профиль на мраморном столике. Улучив минуту, когда поблизости никого не было, Джиния сказала ему:
- Знаешь, я рада, что ты никогда не был влюблен.
- Вот и хорошо, если тебе это приятно, - сказал Гвидо.