Религиозная по сути повесть, испорченная наличием сюжета.
Молодой деляга, волей случая попавший в загадочную Келью отшельника, вынужден совершать тяжелейший нравственный выбор.
Содержание:
МИР, 1
КЕЛЬЯ, 2
МИР (продолжение) 4
КНИГА, 5
МИР (продолжение) 7
ПОНИМАНИЕ, 9
МИР (окончание) 10
ПОКОЙ, 11
Александр Щёголев
РАБ
(Предостережение)
МИР,
этим словом он назвал то, от чего отказался навеки.
Мир встретил его ослепительным светом. Свет ворвался в распахнутые зрачки, мгновенно сломив нетерпеливое желание увидеть. Беглец оперся о стену, полуослепший, постоял так, привыкая, осторожно разжал стиснутые веки. Лестница… Он оглянулся. С нежностью прочитал наклейку на черном дерматине: "Келья отшельника". Затем привычно вскинул рюкзачок на плечи и резво побежал вниз по ступенькам, соображая по пути, как отсюда добраться до дома. И только преодолев один лестничный пролет, остановился.
Он замер, утратив чувство реальности. Дверь, позволившая давным-давно войти в Келью, располагалась на площадке первого этажа! Или воспоминания лгали? Что-то жутко знакомое чудилось в этих ступенях, в этих обшарпанных подоконниках, в дворике, наконец, видневшемся сквозь окна! Человек перегнулся через перила и внимательно посмотрел вниз. Этаж, второй, третий… Все точно. Это его лестница. Лестница его дома. А площадка, с которой он только что спустился… Там находится его квартира! Вот это да! Прямо напротив выхода из Кельи!
На слабеющих ногах беглец поднялся обратно.
В том месте, где пару минут назад он выскользнул из плена, теперь была глухая, не знавшая ремонта стена старого дома. Ни малейших следов двери. Правильно: здесь и не могло быть никаких дверей, потому что за стеной этой шумела улица. Бывший узник подошел, ощущая робость. Нет - благоговение. Погладил рукой шершавую поверхность, прошептал: "Спасибо…", прижавшись щекой к серой штукатурке. Потом повернулся на 180 градусов и посмотрел на дверь собственной квартиры. Что за ней?
Сейчас было лето - судя по пейзажу за окном лестничной клетки. Но какое именно лето? То самое, в которое он обрел Келью, или же какое-то другое? Сколько прошло времени - дней, лет, веков? Боязно… Впрочем, пути назад не было. Он добровольно покинул убежище, поняв свое предназначение, и пусть сомнения останутся по ту сторону сомкнувшихся стен!
Человек нашел в кармане связку ключей.
Квартиру ему устроили родители. Конечно, любопытно было бы узнать, каким образом, но факт этот столь зауряден, что тратить буквы жалко. Он никогда не интересовался подробностями - просто принял подарок, поднесенный ему в честь получения аттестата зрелости, и начал строить жизненный путь самостоятельно. Квартира была однокомнатной, без телефона, на последнем этаже, но зато он жил в ней один.
"Мама…", - подумал человек, и слабый укол стыда стал ему наградой. Ни разу в Келье он не вспомнил о ней. Ни разу… Надо будет позвонить, да-да, обязательно.
Он просунул ключ в замочную скважину. Замок сработал.
- Ты кто? - спросила девица.
- Как… - он даже растерялся. - Я?.. Это моя квартира.
Из комнаты высунулась вторая девица. На обеих были короткие халаты. Нежно-розовый и нежно-голубой.
- Кто там пришел?
- Говорит, что здесь живет.
- Прекрасно! - вторая девица хохотнула. - Мы тоже здесь живем.
Наступило молчание. Первая вдруг сообразила:
- Слушай, ты Холеный, наверное?
Беглец вздрогнул. Он вечность не слышал этого слова. Забыл о его существовании.
- Похоже, да, - он криво усмехнулся.
Такое человек носил имя. Второе, разумеется - то, с которым был признан в лучших домах, с которым был принят в обществе. Настоящее, увы, погибло в огне. Он вспомнил, откликнулся! Значит, каждый теперь вправе называть его именно так.
- Ну, даешь! Какого же ты молчишь-то? Сразу не мог сказать?
- Я вас не знаю, - хмуро произнес Холеный.
- А мы тебя хорошо знаем! - снова хохотнула вторая девица. - Люмп много о тебе порассказывал.
И первая не удержалась, хмыкнула:
- Чего нас знать, мальчик? Я Надя, а это Верка. Долго ли умеючи?
"Мальчик" вмиг оживился. Спросил, пораженный:
- Люмп? Так это Люмп вас сюда притащил?
- У-у, какой догадливый.
- Как он? Давно его не видел.
- Соскучился? Понимаем, твой Люмп красавчик.
- Кончайте балаган, девочки, - сказал Холеный жестко: неожиданно для самого себя он вспомнил нужный тон. - Я его ищу. По делу.
- Кончать мы любим!
- Ах, кончаем, кончаем! Ты ведь нам поможешь?
- А! А! А!
- Еще! Еще! Еще!
Дурачились, стервы.
- Где Люмп, идиотки?! - закричал хозяин квартиры.
Гостьи захлопнули пасти. Странно переглянулись.
- Хорошо ищешь. Про самочувствие его не знаем, но показать можем.
Человек возбудился:
- Он тут, что ли?
- Хочешь поглазеть? Иди, иди, полюбуйся. Мальчик…
Девочки дуэтом засмеялись. Гадкий был смех, неестественный.
Вошли в комнату. Царил неописуемый бардак! Пол устилали матрацы - сплошным ковром. Валялись бутылки, пустые и неначатые, пачки сигарет, белье и прочая одежда, диски, стаканы, журнальчики, огрызки, фантики - все сразу не охватить. Очевидно, здесь было весело. А мебель… Впрочем, это неважно.
Друг лежал на полу возле стены - то есть на матраце, конечно, - свернувшийся калачиком, накрытый простыней, такой маленький, беззащитный. И почему-то с открытыми глазами.
Холеный испугался. Шепотом спросил:
- Что с ним?
- Поехал, - громко сообщила Надя. Или Вера? Вторая девочка пояснила:
- Вон его машина.
На подоконнике лежал шприц.
- Чем он?
- Хрен его знает. Какую-то редкую стекляшку достал вчера, ну и попробовал.
Мальчик бессильно опустился - там же, где стоял.
- Давно начал?
- Ха!.. Он пока не начал, он пока пробует. Между прочим, третий раз уже. Говорит, кайф!
Девочки тоже присели. Они очень мило преподносили себя - со смешками, с ужимками, с перемигиваниями.
- Твой Люмп, кстати, недавно провалился в свой поганый институт.
- Елки-палки… - сказал Холеный. - Опять поступал?
Глупый был вопрос. Острота щелкнула в момент:
- По его взгляду разве не видно?
Окончив школу, Люмп регулярно - каждое лето - подавал документы на постановочный факультет театрального института. Метр люмпен-культуры, он все же хотел от жизни чего-то большего. Экзамены проваливал с неизбежностью утренних похмелий.
Холеный подполз к другу и долго тряс его за плечи. Затем, стиснув зубы, произвел несколько лечебных пощечин. Рука месила потный, противный кусок человеческой плоти. Ничего больше.
- Брось! - посочувствовали сзади. - К вечеру сам очухается.
Он послушался, оставил в покое скрюченную под простыней куклу. Спокойно, говорил он себе. Так и должно быть.
- Холеный! - позвала его девочка в розовом. - Ты где пропадал целый год?
Он резко встал.
Сел, сопровождаемый недоуменными взглядами.
Сказал невпопад:
- Год! Целый год… Ровно год…
- Ты что, чокнутый? Где хипповал?
- Пошли со мной, - предложил вдруг Холеный. - Узнаете, увидите.
Серьезно предложил, с томящей душу надеждой.
- Спасибо, - фыркнула… Вера, кажется… - У тебя дома лучше.
- Люмп нас уверял, будто тебя прикончили, - это была уже Надя, соответственно. - Будто ты поцапался не с той бабой, с которой можно. С какой-то дико крутой девочкой из крутой компании. И тебя в тот же вечер отловили. Люмп слышал, как она своим кобелям команду давала, чтобы тебя догнали и проводили домой. У нее там собачья свадьба, одна сука на дюжину кобелей. Люмп, понятно, врал?
Холеный не ответил. Вспоминал. Содрогался. Благодарил Келью.
- Ну и видок у тебя! - продолжило разговор существо в розовом халате. - Запустил ты себя, лапушка. Хиппи, кстати, давно не в моде, слыхал? От тебя воняет, как от старика. Не обижайся, я любя.
Подруга Вера поддержала тему:
- А ты вроде ничего парнишка. Широ-о-кий. Ежели отмыть, сгодишься.
- Когда в последний раз мылся? - спросила Надя напрямик.
- Год назад.
Зря он признался. Он не подозревал о последствиях. Только подумал машинально: "О да, я грязен!"
- Фига себе… - тихо сказала Вера.
Подружки переглянулись. И, не выдержав, бешено заржали, вспахав носами матрацы. Потом Надя миролюбиво предложила:
- Давай мы тебя помоем.
- Спинку потрем, - пообещала Вера.
- Не хочу, - Холеный улыбнулся.
В комнате неожиданно стало очень тесно. Нос наполнился запахом чего-то женского - духов? дезодоранта? шампуни? - в уши ударил с двух сторон шепот: "Мальчик наш… Сейчас… Погладим, приласкаем…"
- Вы чего? - оторопело спросил мальчик.
Он был совершенно не готов бороться. Да и какая там борьба! После недолгой и во многом приятной возни его вытащили из комнаты в прихожую, затем в коридорчик; он сопротивлялся - да, да! - но руки утратили былую уверенность в делах с женщинами, а глаза - о, грязный, сумасшедший мир! - глаза привычно искали то, чего от него и не думали скрывать. Было прекрасно видно: под халатами у девочек ничего нет. Кроме изумительного загара, конечно.
- Будешь нашим господином? - веселясь, крикнула…
Кто?! Кто это крикнул?!
- Только сначала отмоем!
- А потом уж - мы твои рабыни!
Девочки развлекались, не стесняясь, от души. Они впихнули мальчика в ванную, навалились на дверь, тот и опомниться не успел, как снаружи стрельнула задвижка. Его заперли.
Он посмотрел вокруг. Белый кафель, стенной шкафчик, раковина, душ. Забытое, давно ставшее ненужным помещение…
- Нельзя же! - растерянно пробормотал он. - Нельзя мне…
Забава кончилась. Одна из девочек сказала:
- Освежись, лапушка.
- Подмойся, - засмеялась вторая.
И пошли, не спеша, прочь. Ясно разносились их озабоченные реплики:
- Что будем делать?
- Голяк явится, пусть сам выкручивается.
- Может это совсем и не Холеный? Какой-то он…
- Да хрен с ним.
Мальчик сел на край ванны. А ему что делать? Стучать, рваться, ломать запоры?
Боже… И это его дом?
КЕЛЬЯ,
с этого заголовка я решил начать.
Я взялся за перо. Трепет охватывает при мысли о том, что моя рука прикасается… О-о, счастье! Я имею полное право писать Здесь. Нужно продолжать начатое кем-то дело, потому что чистых страниц в моей Книге очень много. И еще - сейчас скажу главное - я должен писать, потому что я господин. Отныне и вовеки веков. Тем, кто оскорбит меня непониманием, объясню: я не властен над кем-либо, я господин над собой. А был рабом жалким, ничтожным. Впрочем, подробные объяснения ниже.
Я никогда в жизни ничего не писал, кроме троечных сочинений в школе и заявлений по разным поводам. Я ничего не читал, кроме парочки положенных по школьной программе шедевров и детективов, которые продавал на рынке. Поэтому я не умею составлять жизнеописания: не знаю, как это делали другие, и вообще, как это положено делать. Может быть, строго хронологически? Или отдаваясь хаосу мыслей, возникающих независимо от намеченного плана изложения? Впрочем, в любом случае я постараюсь, чтобы было просто и понятно.
Келья ворвалась в мое сумасшествие совершенно неожиданно. И крайне жестоко - так я полагал долгое время. Мое сумасшествие длилось двадцать пять лет, и за этот невообразимый срок я успел сделать кучу бесполезностей. Писал сочинения, изучал детективы, сдавал лабораторные работы, засыпал перед мерцающим экраном, просыпался в чужих постелях, шкафами копил диски, по утрам искал пиво, один раз родился, отмечал дни рождения, думал, что живу - и так далее, и тому подобное. Хотя, стоп! - я даю волю оставшейся во мне злобе, о простит меня святая белизна Твоих страниц… Пусть будет коротко: я закончил школу, я бросил институт, я работал сутки через трое, я истратил колоды грязных бумажек на собственные потребности и на потребности своих падших подружек. И пусть будет понятно: я ни в коем случае не жалею о прошедшей бесполезно четверти века и о воспоминаниях, что существуют независимо от меня. И то, и другое было необходимо для излечения. По-настоящему я родился совсем недавно - в тот день, когда впервые стал счастлив. Но об этом после.
Келья…
Собственно, все началось с вечера встречи. Знаете, когда приходишь под вечер к близким друзьям в гости - в сумке привычно звякает - а там уже полный сбор, знакомые и незнакомые, очень шумно, весело, и ты освобождаешь сумку, садишься за стол, или на ковер, или кому-то на колени - у кого как принято - и тебе становится не менее весело, чем остальным. Ты принимаешь эликсир внутрь, становишься еще веселей, а потом выбираешь подружку, либо давно и хорошо изученную, либо новенькую, неизведанную - в зависимости от вкусов и смелости - и начинаются бесконечные разговоры, которые всегда одинаковы, шутки, которые утром никого бы не рассмешили, сигаретный дым, гогот, поцелуи, ритм, стихийное разбредание по имеющимся в наличии помещениям, и, наконец, гасится свет - или не гасится, если компания настолько развеселилась, что подружки этого уже не требуют - во всяком случае, вечера встречи завершаются неизменно бурно. Тот вечер встречи ничем не отличался от сотен таких же вечеров, ранее имевших место в моей биографии. За исключением разве факта, что в гости я пришел к совершенно незнакомому человеку, к другу подруги моего падшего друга - все понятно? - и был принят там, обласкан, напоен, как свой. Не хочется вспоминать детали…
Случилось, правда одно событие, а если точнее - приключеньице, изрядно подпортившее тогдашнее мое настроение. Была там девочка, которую я раньше приметил на подобных же мероприятиях, и решил я… о, прости! прости! прости!.. подклеиться к ней… не знаю Твоих слов!.. Тем более - в одиночестве она сидела, почему-то без своего постоянного мужчины, ну и подсел я, хвост распушил, весь вечер слюни фонтаном пускал, подпоил ее - как положено - впрочем, она и сама без удержу наливалась соком. Если девочка вызревает, следует брать ее беспощадно. Ритуал проверен веками. Она принимала игру, явно соглашаясь перевести разговор в более тесные рамки, но когда я уверенно свернул на вечно модную видеотему, признавшись, что дома у меня имеется топовый аппарат, в рюкзачке как раз припасены диски с нужными фильмами, и вполне реально немедленно отправиться - засмотреть материал, - новая подружка неожиданно взбесилась. Сказала что-то вроде: "Мне бы мужика, а не видеомальчика". Я ей ответил - соответственно… Не желаю вспоминать детали! Больные страсти сумасшедших лет, оставьте… Короче, закончилось тем, что я влепил по раскрашенным щечкам. Да! Да! Ударил. Женщину. По лицу. И ушел, решив затащить к себе домой любую повстречавшуюся девицу: в голове-то горит, внутри-то сладко булькает - то ли желание, то ли принятая доза. И вообще, очень вредно изучать в одиночестве такие клёвые диски, если ты весь вечер накачивал себя предвкушением ночи.
Падший друг пытался меня успокоить и вернуть в компанию, но я его послал, естественно.
Было ровно двенадцать. Ноль часов, ноль минут - я специально посмотрел. Связано ли это с тем, что на лестничной площадке я заметил смешную дверь? Не знаю. Она была врезана в крайне неудобном месте, в нише с мусорным бачком, и я подумал: какой же нелепой должна быть планировка скрывавшейся за дверью квартиры! На дерматиновой обивке ясно виднелась приклеенная надпись: "Келья отшельника", сделанная не слишком аккуратно из газетных заголовков - "Келья" из одного заголовка, "отшельника" из другого. Еще я подумал, что здесь живет, очевидно, какой-то очередной пижон, вроде моего падшего друга, который свою квартиру вообще залепил газетными вырезками сверху донизу.
Дверь была приоткрыта! А я находился в том опасном ирреальном состоянии, когда всюду чудится разгул веселья, когда не понимаешь, как может быть иначе. Повинуясь безумному импульсу, возжелав продолжить вечер, почти уверенный в хорошем развлечении, я шагнул в чужую квартиру.
Так я впервые вошел сюда.
Братья мои, это было неслыханным везением! Случайно ли, неслучайно ли Келья открылась именно предо мной, не дано мне уразуметь, а только я с содроганием теперь понимаю, что этого могло и не произойти. Но! - свершилось. Раб ударил женщину, после чего оказался в каменном плену. Раб…
Признаюсь, первым произнесенным мной словом стало ругательство. Так я выразил удивление. В самом деле - мрачные каменные стены, горящая в полутьме свеча, единственное оконце под потолком, вся обстановка этого странного помещения вызвали в моей голове стресс. Я стоял и озирался. Мысли о пьянке остались на лестнице. Просыпалось любопытство. За порогом, который я переступил так решительно, не оказалось квартиры - только одна комната, больше похожая на камеру в подземелье. Кто живет здесь? Куда ушли хозяева? Было пусто, тихо, спокойно - опасаться нечего.
Меня заинтересовал вход, завешенный грубой холщовой тряпкой. Сделав несколько шагов, приподнял занавеску - в темной нише виднелся вполне современный унитаз. Уборная. Я издал смешок. И вдруг обнаружил, что мне уже не интересно. Что я устал, что мне хочется домой - посмотреть кино, подцепить случайную юбочку, позвонить какой-нибудь заскучавшей подружке, снять мотор, поехать прямо под теплое одеяло - вариантов полный бумажник! Но хотеть что-либо было поздно.
С тупым недоумением я оглядывался по сторонам и видел в призрачном свете только свою колеблющуюся тень. Выход пропал. Двери не было. Самое дикое, что я даже не помнил, в какой из стен она была, эта дверь. Тогда я струсил. А знал бы, что останусь здесь навеки, наверное, просто спятил бы от страха.
Таким приняла меня Келья. Грязным, низким, мерзким.