Больше всего я боялась усложнить ему жизнь. Но если не считать эпизодических утренних недомоганий в самые первые недели, со здоровьем у меня был порядок, и я продолжала выполнять свои обязанности, как прежде. К середине марта зима, похоже, пошла на убыль: снег шел реже, оттепели продолжались дольше, температура по ночам не опускалась так низко. До настоящей весны было еще далеко, но многие признаки указывали на то, что дело к этому идет, и сердце робко шептало, что худшее позади. Тут как раз окончательно износились мои ботинки, те самые, что когда-то подарила мне Изабель. Не могу даже сказать, сколько миль я в них исходила. Они прослужили мне больше года, страховали каждый мой шаг, заглянули со мной во все уголки и наконец испустили дух: подошвы в дырах, верх в клочья. Я, сколько могла, затыкала прорехи газетами, но нашей распутицы они не выдержали, я постоянно ходила с мокрыми ногами. И вот в начале апреля я захворала. Прихватило меня как след быть, с ломотой в суставах и ознобом, ангиной и соплями - в общем, тридцать три удовольствия. Думая о будущем ребенке, Сэм впал в истерику, все бросил и переключился на меня. Он трясся надо мной, как выжившая из ума сиделка, покупал немыслимые продукты - чай, консервированные супы. Через три-четыре дня, когда мне стало лучше, Сэм постановил: я выйду на улицу, только когда обзаведусь новыми ботинками. А до тех пор он сам будет все покупать и доставать. Я попыталась втолковать ему, что это просто глупо, но он ничего не хотел слушать.
- Дело не в тебе, - твердил он. - Дело в обуви. Каждый раз ты будешь возвращаться с мокрыми ногами, и все опять кончится простудой. А если, не дай бог, воспалением легких, что мы тогда будем делать?
- Если ты так за меня боишься, можешь в следующий раз, когда я отправлюсь в город, одолжить мне свои ботинки.
- Они для тебя слишком большие. Ты будешь в них как ребенок в отцовских ботинках. Кончится тем, что ты в них растянешься и они достанутся какому-нибудь проходимцу. Ты этого хочешь?
- Я виновата, что у меня маленькие ступни? Такой уж я уродилась.
- Анна, у тебя чудные ступни. Таких ножек просто не бывает. Я готов на них молиться, целовать землю, по которой они ступают. Вот почему их надо держать в сухости и тепле. Мы не можем допустить, чтобы они попали в беду.
Последующие недели стали для меня тяжелым испытанием. Сэм тратил драгоценное время на то, что с легкостью могла сделать я, а работа над книгой застопорилась. Я страдала от мысли, что какие-то дурацкие ботинки доставляют нам столько хлопот. Живот заметно округлился. Я пребывала в роли прекрасной дамы, которая целыми днями сидит у окна, пока ее доблестный рыцарь сражается на войне. Я говорила себе: надо раздобыть новые ботинки и наша жизнь войдет в прежнее русло. Я спрашивала разных людей в очереди за водой и даже пару раз посетила аристотелевы диспуты в надежде получить толковый совет. Все напрасно. И вот однажды в коридоре на шестом этаже я столкнулась с Дюжарденом. Он заговорил со мной так, словно мы были сто лет знакомы. После нашей стычки в комнате раввина я старалась держаться от него подальше, и его внезапное расположение меня, признаться, удивило. Дюжарден был сухарь и педант. Не сомневаюсь, что все это время он избегал меня точно так же, как я его. А тут - сплошные улыбки и сочувствие.
- Я слышал, вам нужны ботинки, - сказал он. - Если это правда, я мог бы вам помочь.
Эти слова должны были меня сразу насторожить, но слово "ботинки" усыпило мою бдительность. Понимаешь, я так жаждала их заполучить, что мне не пришло в голову задуматься о его побуждениях.
- Так вот, - продолжал он. - Мой кузен занимается, м-м, как бы получше выразиться, в общем, он покупает и продает. Подержанные вещи, потребительские товары и так далее. Иногда перепадает и обувка - вот, видите на мне? - может, и сейчас что-то есть. Сегодня я как раз буду у него дома, и мне не составит труда, решительно никакого труда спросить его от вашего имени. Мне, конечно, надо знать ваш размер - небольшой, я так понимаю - и сколько вы готовы потратить. Но это уже детали. Давайте встретимся завтра, к тому времени, надеюсь, у меня будет для вас обнадеживающая информация. Без хорошей обуви нынче никуда, а у вас, как я погляжу, дела совсем никудышные. То-то вы всех спрашиваете. Разве можно в такую погоду выходить в обносках!
Я сообщила ему размер и максимальную сумму, после чего мы договорились о времени. Дюжарден был сама обходительность, но как-то уж очень он старался. Наверно, получает комиссионные от своего кузена, подумала я. А собственно, что тут такого? Каждый зарабатывает, как может, и если он помимо основной работы еще успевает проворачивать на стороне свои делишки - что ж, умеет человек устраиваться. Сэму я ничего не сказала. Я совсем не была уверена, что кузен Дюжардена что-то мне предложит, ну а если сделка все же состоится, пусть это станет для Сэма сюрпризом. Сама я старалась не слишком обольщаться. Наши сбережения к тому времени упали ниже отметки в сто глотов, поэтому я назвала Дюжардену смехотворную сумму - не то двенадцать, не то десять глотов. Он даже бровью не повел, стало быть, согласился. Этого хватило, чтобы породить у меня какие-то надежды, так что двадцать четыре часа я провела в состоянии возбужденного ожидания.
На следующий день, в два часа, мы встретились в северо-западном крыле главного зала. В руках у Дюжардена я увидела коричневый бумажный пакет и сразу поняла, что все складывается в мою пользу.
- Кажется, нам улыбнулась удача. - Он, как конспиратор, взял меня под локоть и повел за колонну, где нас никто не мог увидеть. - У моего кузена нашлась пара как раз вашего размера, и он готов ее вам уступить за тринадцать глотов. Сожалею, что не сумел еще больше сбавить цену, но, поверьте, я сделал все, что было в моих силах. Товар отличного качества, и сделка, я считаю, отличная.
Отвернувшись к стене, Дюжарден осторожно извлек из пакета левый ботинок из настоящей кожи, с подошвой из толстой, надежной резины - такой обуви не страшно наше бездорожье. Ко всему прочему, ботинок был в почти безукоризненном состоянии.
- Примерьте, - сказал Дюжарден. - Посмотрим, впору ли он вам.
Как в воду глядел. Елозя пальцами ноги по мягонькой стельке, я испытывала давно забытое чувство блаженства.
- Вы меня спасли, - сказала я. - Тринадцать глотов меня устраивают. Давайте второй, и я с вами сразу рассчитаюсь.
Дюжарден замялся, а затем со смущенным выражением лица показал мне пустой пакет.
- Это шутка? - возмутилась я. - А где другой ботинок?
- У меня его с собой нет, - развел он руками.
- Наживка, да? Помахали красивым башмаком перед носом, выманили деньги вперед, а потом принесете какую-нибудь рвань? Да? Извините, но на эту уловку я не поддамся. Пока я не увижу второй башмак, вы не получите от меня ни глота.
- Ну что вы, мисс Блюм, вы меня не поняли. Второй ботинок в таком же состоянии, и никто не просит вас платить вперед. Просто мой кузен так ведет дела. Он хочет, чтобы за вторым ботинком вы пришли к нему в офис, где и состоится сделка. Я пытался его образумить, но он стоит на своем. Мол, при такой низкой цене - никаких посредников.
- Вы хотите сказать, что ваш кузен не верит вам даже на сумму тринадцать глотов?
- Согласен, это ставит меня в очень неловкое положение. Мой кузен - человек жесткий. Во всем, что касается бизнеса, он доверяет только самому себе. Представляете мое состояние? Он усомнился в моей порядочности, и мне пришлось проглотить эту горькую пилюлю.
- Если у вас нет личной заинтересованности, чего вы тогда хлопочете?
- Я вас обнадежил, мисс Блюм, не мог же я нарушить обещание. Это только подтвердило бы правоту моего кузена, а мне, доложу я вам, небезразлична моя репутация, да и гордость, знаете ли. Есть вещи, которые важнее денег.
Дюжарден разыграл все как по нотам. Ни малейшей фальши, ни одного прокола. Полное впечатление, что передо мной честный, незаслуженно обиженный человек. Я подумала: "Он делает мне эту любезность, чтобы не ударить в грязь лицом перед кузеном. Пройдет этот тест, кузен доверит ему самостоятельно вести дела". Умно, да? Посчитав, что все в порядке, я расслабилась.
День был как игристое шампанское. Ветерок подхватил нас и понес к цели. Это было как после затяжной болезни, когда ты выбираешься на свет божий и снова чуешь под собой ноги. Мы шли в хорошем темпе, лавируя между грудами обломков, оставленных почудившей зимой. Всю дорогу мы практически молчали. Хотя пахло весной, в тенистых местах вокруг зданий все еще лежал снег и островки льда, по улицам же неслись вешние воды, увлекая за собой обломки и мелкие булыжники. Через пять минут мои ботиночки имели еще более жалкий вид, носки промокли насквозь, внутри мерзко чавкало. Странно вспоминать сейчас такие мелочи, но именно они врезались в память наряду со счастьем возвращения в большой мир и пьянящей радостью спорого упругого движения. Дальнейшие же события произошли так быстро, что я не успела Ничего запомнить. То, что я тебе пытаюсь пересказать, - это какие-то обрывки, клочковатые, вырванные из контекста картинки, короткие вспышки молнии. Само здание, например, не произвело на меня никакого впечатления, помню только, что оно находилось сразу за складами, в восьмой избирательной зоне, неподалеку от бывшей мастерской Фердинанда. И то я мысленно отметила это только потому, что когда-то Изабель показала мне эту улочку и сейчас я ее узнала. Наверно, виновата и моя рассеянность; я была слишком погружена в свои мысли, чтобы обращать внимание на окружающий пейзаж; я думала о том, как обрадую Сэма. Внешний вид дома, парадная дверь, подъем по лестнице - ничего этого как будто не было. Первое отчетливое воспоминание - кузен Дюжардена. Не столько само лицо, сколько точно такие же очки с проволочными дужками. Помнится, в голове у меня промелькнуло: "Может, они купили их в одном месте?" Собственно, у меня не было времени толком его разглядеть: только он шагнул мне навстречу и протянул руку, как дверь за его спиной приоткрылась. Выражение радушия тут же сползло с его лица, рукопожатие отменилось, он повернулся на сто восемьдесят градусов и поспешно захлопнул дверь. А я тотчас поняла, что попалась. Мой визит не имел никакого отношения ни к обуви, ни к деньгам, ни вообще к каким бы то ни было сделкам. Мне хватило этого короткого мгновения, чтобы увидеть, что там за дверью. Мои глаза меня не обманывали: в задней комнате на больших крючьях висели голые трупы, три или четыре, а на разделочном столе некто с топориком обрубал конечности еще одной жертвы. В библиотеке давно ходили слухи о существовании человеческих боен, но я этим слухам не верила. Случайно заглянув в соседнюю комнату, я увидела будущее, которое эти люди мне уготовили. Я заорала. Кажется, я кричала: "Убийцы!" Мне трудно восстановить ход моих мыслей в ту минуту, если они вообще были, эти мысли. Слева от себя я увидела окно. Дюжарден с кузеном попробовали меня перехватить, но я выскользнула из их рук и в два прыжка достигла цели. Брызнули стекла, и вот уже я летела вниз. Летела долго. Во всяком случае, успела подумать, что костей мне не собрать.
Я пытаюсь связать концы с концами, но слишком много провалов в памяти. Какие-то события, как я ни бьюсь, восстановить не удается. Наверняка я потеряла сознание от удара о землю, но боли не помню. Ясно одно: я не разбилась. Это по сей день не укладывается у меня в голове. Больше двух лет прошло с момента моего падения, а я по-прежнему не понимаю, как можно было остаться в живых.
Позже мне расскажут, что, когда меня подняли, я застонала, а после лежала как куль, едва дыша и не издавая никаких звуков. Прошло много времени. Сколько именно, мне не говорили, но, думаю, дня три-четыре. В какой-то момент я открыла глаза. Я, конечно, не выздоровела - я воскресла, вернулась из небытия. Помню, увидев над собой потолок, я подивилась и стала думать, где это я, но тут в меня вонзились иглы - в голову, правый бок, живот, - и я задохнулась от боли. Я лежала в настоящей постели с простынями и подушками и тихо постанывала. Вдруг появилась женщина лет сорока с темной волной волос и большими зеленоватыми глазами. Как ни скверно я себя чувствовала, я не могла не отметить, что она необыкновенно хороша собой - пожалуй, такой красивой женщины я здесь еще не видела. Она мне приветливо улыбалась.
- Больно? - участливо спросила она.
- А чему вы улыбаетесь? - сказала я. - Лично мне не до улыбок.
Тактично, ничего не скажешь, но не забывай, что прихватило меня со страшной силой и я ляпнула первое, что пришло в голову. К счастью, ее это не обескуражило.
- Я рада видеть вас живой, хотя и не вполне здоровой, - произнесла женщина с той же приветливой улыбкой.
- Так я не умерла? Мне нужны доказательства, чтобы поверить в это.
- У вас сломаны рука и пара ребер, а также большая гематома на голове. А в остальном - все в норме. Языком вы владеете хорошо - чем не доказательство!
- А собственно, кто вы такая? - Я продолжала давать волю своей раздражительности. - Ангел милосердия?
- Меня зовут Виктория Уоберн, а это место - "Уобернский приют". Мы помогаем людям, попавшим в беду.
- Красивые женщины не работают врачами. Так уж повелось.
- Я не врач. Врачом был мой отец, но его уже нет в живых. Это он основал "Уобернский приют".
- Я слышала, как кто-то говорил про это место, но решила, что он сочиняет.
- Вполне понятно. В наши дни уже не знаешь, чему верить.
- Это вы меня сюда привезли?
- Нет, мистер Фрик со своим внуком Вилли. По средам они объезжают город на машине. Не все люди, нуждающиеся в помощи, могут добраться сюда самостоятельно, как вы понимаете. Поэтому мы сами их находим. Хотя бы одного человека в неделю.
- Вы хотите сказать, они нашли меня случайно?
- Они проезжали мимо, когда вы упали, проломив стекло.
- Это было не то, о чем вы думаете, - сразу заняла я оборонительную позицию. - Наверняка уже записали меня в самоубийцы.
- Прыгуны предпочитают крыши. А если все же выбрасываются из окон, то сначала их открывают.
- Стала бы я себя убивать! - с напором сказала я. И тут же в мозгу зашевелилась темная мыслишка: - С какой стати, - продолжала я уже не так уверенно. - Я ведь жду ребенка. Надо быть не в себе, чтобы пойти на такое. Я похожа на сумасшедшую?
По изменившемуся выражению ее лица я все поняла без лишних слов. Не было больше у меня ребенка. Падения с третьего этажа он не пережил. Не могу тебе передать моего состояния - мир померк в моих глазах. Мною овладела первобытная животная тоска - ни живых образов, ни внятных мыслей. Видимо, из глаз покатились слезы, потому что Виктория присела ко мне на кровать.
- То, что вы забеременели, уже чудо, - сказала она, гладя меня по щеке. - Здесь давно уже не рождаются дети, вы это знаете не хуже меня. Люди успели забыть, когда последний раз видели новорожденного.
- Ну и что! - с вызовом выкрикнула я сквозь рыдания. - Мой бы выжил! Я точно знаю.
От конвульсий под ребрами огнем вспыхивала боль. Я пыталась унять рыдания, но выходило только хуже. После каждой задержки дыхания шла серия мощных спазмов. Виктория делала попытки меня успокоить, но меньше всего я хотела успокаиваться.
- Пожалуйста, уйдите, - наконец не выдержала я. - Мне сейчас никто не нужен. Вы очень добры, но я хочу побыть одна.
Прошло немало времени, прежде чем я пришла в норму. Порезы на лице зажили (осталось два шрама, на лбу и на виске), ребра срослись, в отличие от локтя, который и поныне беспокоит меня всякий раз, когда я делаю резкое движение или пытаюсь полностью вытянуть руку. Через месяц бинты на голове сняли, но кое-что осталось навсегда: то и дело, ни с того ни с сего, у меня появляется такая пульсирующая боль в затылке. Об остальном лучше умолчу, тем более что после этой катастрофы для меня самой мои женские органы - загадка.
Однако физическим ущербом дело не ограничилось. В тот же день, ближе к вечеру, меня ждала очередная порция плохих новостей, после которых я чуть не капитулировала, потеряв всякий интерес к жизни. Виктория принесла мне еду на подносе. Я сказала ей, что надо срочно послать кого-то в Национальную библиотеку и разыскать Сэма. Он уже должен сходить с ума от неизвестности. "Я должна быть рядом с ним, понимаете? - сорвалась я на крик. - Сейчас, сию минуту!!!" Меня душили рыдания, я себя не контролировала. Она послала в библиотеку Вилли, пятнадцатилетнего подростка. Известия, с которыми он вернулся, повергли меня в шок. Всего несколько часов назад в библиотеке начался пожар, уже обвалилась крыша. Пока все гадали о причине возгорания, пламя охватило все здание, и больше сотни людей оказались в ловушке. Было неясно, удалось ли кому-то спастись; на этот счет ходили противоречивые слухи. Но даже если Сэм оказался среди счастливчиков, ни Вилли, ни кто другой не был в состоянии его найти. А если он погиб вместе с остальными, значит, для меня все кончено. Что в лоб, что по лбу. Он мертв - тогда мне незачем жить. Он жив - все равно он для меня потерян.
Такие мысли одолевали меня в "Уобернском приюте". Мрачный, самый мрачный период моей жизни. Вначале я лежала в комнате на втором этаже. Три раза в день меня навещали - дважды доставляли еду, забирали ночной горшок. Снизу постоянно доносился какой-то шум - голоса, шарканье ног, стоны, крики, смех, храп по ночам. Я была слишком слаба и подавлена, чтобы встать с постели. Я хандрила, изводила себя, рыдала без повода. Пришла весна, я наблюдала в окно за проплывающими облаками, разглядывала плесень на стенах и трещины на потолке. В первые две недели я, кажется, ни разу не вышла в холл.