- Ну, Арсен? Все ясно?
- Так точно! Как в армии - приказ превыше Бога.
- А у нас в Афганистане говорили: без приказа не живи, даже к девке не ходи. Теперь нас шестеро. За работу! У Арсена свои дела. Саксан будет со мной на связи. А вы втроем - Култай, Жылкыш, Жандос - на разведку с ночевкой, завтра чтобы к обеду вернулись. Присмотрите, в каких местах будет легче находить зверье. А того, башкастого-хвостатого, который ошивается у перевала, если заметите, пока не беспокойте. Но продумайте, как, по каким тропам удобней будет подогнать его поближе к ущелью Коломто. Оружие берите в полном комплекте для охраны коней. Главное - придумать, на каких местах будем стоять с биноклями, когда начнется охота. А теперь - по коням. Да, не забудьте ключи отдать сторожу, где он там пьянствует, найдите.
На том они и разошлись уже в школьном дворе. Коня арсеновского увели, а сам он пошел по улице к бывшей колхозной конторе, где располагался теперь офис фирмы "Мерген" и где ожидал его шеф - Бектур-ага. Не успел Арсен Саманчин сделать и сотни шагов, как Таштанафган подскочил на коне, слез с седла и пошел рядом, держа коня в поводу. Толковал все о том же. Предупреждал: если что не так - всем каюк, из автоматов в упор. А если выкуп прибудет, ни у кого и волосок с головы не упадет.
VIII
Так шли они вдвоем в тот час полуденный по наклонной главной улице предгорного Туюк-Джарского аила, шли после тяжкого разговора, так и не найдя согласия, два бывших одноклассника, даже ростом одинаковые и шириной плеч, шли в сторону бывшей колхозной конторы, взаимоприговоренные к одному и тому же исходу задуманного действа, - Арсен Саманчин, так и не поддавшийся вербовке, и Таштанафган, полагавший, что ему удалось принудить Арсена войти в их заговор.
Они бы еще продолжили тот роковой разговор, если бы не появился навстречу всадник рысью на коне. Оказалось, послал его шеф Бектур за Таштанафганом, чтобы тот прибыл в офис для получения задания. Всадник - его звали Орозкулом - спешился: неудобно было сидеть верхом на коне, когда такой человек, как Арсен Саманчин, к тому же племянник самого Бектургана Саманчина, шел пешком по улице. Теперь они шагали втроем, Арсен - между двумя ездовыми конями на поводу. И это было, как он потом убедился, точно повеление судьбы - идти ему в тот час по Туюк-Джарскому аилу пешком.
Шли спокойно, переговариваясь о том о сем, здороваясь с пешими и едущими на осликах земляками, многие аильчане выглядывали из дворов, окликали и здоровались с ними. Все-таки Арсен Саманчин был для них популярной личностью, многие гордились, что он туюк-джарский. Возле одного двора старушка, сидевшая у ворот, привстала, чтобы поздороваться. Они тоже приостановились, и в это время как по заказу появилась откуда-то ловкая молодая женщина с небольшим фотоаппаратом в руках. Она была стройная и обликом очень приятная - смугловатая, живо улыбающаяся, с сияющими глазами и, пожалуй, приезжая, если судить по прическе, по джинсам и приоткрытой спортивной кофточке.
- Здравствуйте. Ой, как хорошо, как красиво вы идете втроем! Наш Арсен-ага посередине, а по бокам вы с конями! Отличная тройка! Разрешите, я сфотографирую вас, получится классная фотография! Это я обещаю! Нет, вы не стойте, продолжайте шагать, я успею, забегу спереди! А вы знаете, у меня цифровой фотоаппарат!
- Откуда здесь цифровой? - подивился Арсен Саманчин. - Укмуш - здорово!
- Так я же челночница, а зовут меня Элес, я из соседнего Тюмен-аила, а здесь у меня сестра, приболела она. Так, так! Держитесь поплотней, а поводья держите покороче. Вот так, прекрасно! Я тоже иду в "Мерген".
И пока она живо передвигалась, жестикулируя на ходу, ловя их в объектив, Арсен Саманчин почувствовал вдруг неожиданное облегчение, будто бы могла она прикасаться рукой на расстоянии и исцелять душу, освобождая ее от безысходного тяжкого груза переживаний, угнетавших его после разговора с Таштанафганом. Тогда-то и дошло до него вмиг, как важно для уверенного самочувствия, чтобы "мир был на месте". И потому ему хотелось, чтобы она фотографировала еще и еще, и потому запомнил ее имя с первого раза - Элес, - связанное с понятием воспоминаний и впечатлений. Само это имя приносило разрядку своей яркостью и краткостью.
А Элес тем временем попросила их задержаться и стала показывать на экране фотоаппарата готовые изображения. "Смотрите, великолепно - тройка джигитов!" Все были довольны. Таштанафган заметил: "Вот вам современная техника!" А Арсен Саманчин назвал ее по имени:
- Спасибо, Элес! Давай сфотографируемся все вместе, только кто будет нашим фотографом?
- Ой, как здорово! Я очень хочу сняться с вами на память, - воскликнула она и, заметив проходящего мимо молодого парня, попросила: - Слушай, Балабаш, сфотографируй нас. Нажмешь вот на эту кнопку.
Тот охотно согласился. И тогда они встали перед объективом все вместе - Арсен и Элес в середке, а те двое по бокам с конями на поводу. Стоя бок о бок, Арсен сразу уловил гибкость и ласковость ее тела и успел теснее прижаться к Элес, а она не отклонилась, тоже прильнула на секунду. Когда паренек щелкнул фотоаппаратом, Арсен поспешно сказал:
- Спасибо, Балабаш, но давай еще разок, повтори. - И опять они слились в мгновении магнетизма…
Потом они разглядывали, что получилось. Элес очень довольна была:
- Ой, как хорошо вышло, Арсен-ага, как по заказу, никогда и не мечталось о таком!
Разглядывая изображение на экранчике, Арсен спросил:
- Как насчет фотографии, Элес, можно будет получить? Где?
- Конечно, Арсен-ага, постараюсь сделать на днях. Вы еще не уезжаете?
- Пока нет, мы тут "мерген-бизнесом" занимаемся.
- Я тоже буду эти дни здесь. В "Мергене" попросили фотографии сделать для фирмы и для гостей. И еще сам шеф дал задание, чтобы для гостей, когда они вернутся с гор после большой охоты, устроить аильные песнопения. Девушки будут петь. Из Тюмен-аила прибудет акын Баялы. И я хочу спеть одну песенку. Но я пою под гитару.
- Вот как? Значит, концерт будет? Получится - так послушаем и мы.
И они пошли дальше вместе. Арсен спросил между прочим:
- Элес, а ты что, профессиональный фотограф?
- Ой, нет, не совсем. Я бывшая библиотекарша. Училась когда-то в пединституте. У нас был свой автобус, на котором мы развозили по области нужные книги, автобус свой называли библиобус. Ну а потом все прекратилось. Библиобус приватизировали. Зарплата - сами понимаете. На пятнадцать долларов в месяц не проживешь, вот и пришлось другими делами заняться.
- Понятно, - пробормотал Арсен, а Таштанафган глянул на него очень многозначительно, безусловно, желая сказать: видишь, мол, как обстоят дела? Пятнадцать долларов люди получают, а тут двадцать миллионов грядет, а ты артачишься!
Орозкул уже уехал, Арсен Саманчин удивлялся, что Таштанафган не садится на коня, чтобы побыстрей приехать к шефу Бектуру. Но тот не спешил. Ну и пусть, думалось Арсену. Не хотелось вспоминать то, что произошло между ними совсем недавно, слова не находил тому. Если в колодец упадут двое, как они выберутся оттуда, если один вниз тянет, а другой - вверх?
Неужели Элес интуитивно почувствовала нечто и появилась вдруг, чтобы облегчить, сама того не ведая, страдания его - одинокого, отверженного, обреченного, оказавшегося в этой ситуации не по своей воле? Как было избавиться ему от назойливого преследования судьбы? "Прочь, подальше отсюда и не думать", - в отчаянии убеждал он себя, пытаясь отрешиться от терзающих душу переживаний, и еще больше проникался прибывающей верой в то, что Элес, случайно оказавшаяся рядом и ничего не подозревающая, появилась, чтобы спасти его… По дороге она охотно рассказывала ему, что занимается оптовой челночной торговлей. Ездит на поезде от Аулиеаты до Саратова, потом самолетом - до Москвы, покупает там оптом разные ходовые товары за одну цену, привозит и продает торговцам за другую. Имеет десять-пятнадцать процентов выгоды, так и перебивается. Здоровье пока позволяет. И все, что она рассказывала ему, почему-то действовало на него успокаивающе. Почему и как, что с ним вдруг произошло, объяснить себе Арсен Саманчин не мог. Почему так влекло его к ней, к этой обаятельной, неожиданно встретившейся только что женщине? Он еще ее не знал, но увидел в ней обещание любви и защиту - защиту, дарованную в момент, когда ему было остро необходимо остаться самим собой, не потерять себя из-за страха и слабости. Сейчас ему хотелось, чтобы сели они в его "Ниву" и укатили в город - как раз к полуночи, глядь, и прибыли бы. А там огни, музыка… Но пока они шли по деревенской улице, и все встречало их добром - собаки выбегали, дымились летние трубы, хозяева выглядывали из дворов, приветливо здоровались… Единственное, что успел сказать ей Арсен, пока шли они к бывшей колхозной конторе, это чтобы она обращалась к нему на "ты": разница в возрасте не такая уж большая, потому удобней, когда оба говорят друг другу "ты". И еще успел спросить уже перед входом в офис, долго ли она пробудет здесь. Элес ответила:
- Я буду тебя ждать, Арсен, столько, сколько надо.
А он:
- Хорошо, что ты есть…
Народу в офисе и во дворе и на улице было полным-полно. Весь аил жил предстоящим событием - ожиданием зарубежных охотников. Ажиотаж царил необыкновенный. Детвора носилась перед конторой взад-вперед. И рассказывали, что приверженец тенгрианской религии уговаривал близких ему людей совершить молебен, обращенный к горам Узенгилешским, с тем чтобы горные ветры способствовали охоте - чтобы выгоняли из логова снежных барсов. Аильный мулла не преминул укорить тенгрианца: обращаться следует к Всевышнему, к Аллаху, а не к ветрам. Но все это, как говорится, вокруг да около. В фирме же "Мерген" во главе с шефом Бектуром проводили совещание не только по подготовке к самой охоте, но и по размещению и обслуживанию принцевых свит. Старики с удовольствием отмечали, что после колхозных собраний, в которых участвовали обычно все мужчины и женщины, но, к сожалению, канувших уже в историческое прошлое вместе с достопамятным социализмом, это первое в аиле подобное мероприятие. И шутили, что устроен такой сбор "по указанию" великих снежных барсов.
Кто-то занимался делом, а кто-то из любопытства околачивался вблизи - вдруг и он сгодится на что-нибудь. Арсену Саманчину нравилась такая атмосфера. Со многими односельчанами он давно не виделся и вот теперь встретился. Одно лишь смущало и внутренне угнетало - то, что отношение односельчан к Таштанафгану было очень радушным, он пользовался у них популярностью и авторитетом. И вел он себя соответственно: словно бы и не таил в себе ничего такого, что скоро повергнет в шок всех здесь присутствующих. И совсем не смешно было Арсену, когда ему пропели частушку, которую сочинили про Таштанафгана аильские женщины:
Эй, Афган, эй, Афган,
Подари мне караван.
С караваном я пойду,
Деток тебе нарожу,
Ни копейки не возьму,
Только дай мне на еду.
Эх, караван, эх, караван,
Эй, Афган, эй, Афган…
Да, подумалось Арсену Саманчину, хорошо бы, чтобы эти безобидные шуточки аильные не обратились для вас другими, трагическими фольклорными жанрами…
И в этой пока еще благополучной, но подспудно уже таившей в себе неслыханную для здешних мест угрозу атмосфере, "чудесное" (так он определил для себя) появление Элес и то, как влюбился он в нее, сколь ни банально это звучит, с первого взгляда, с первой минуты, воспринималось Арсеном Саманчиным как особый знак судьбы, явленный именно в тот момент, когда затянувшееся одиночество выжгло его душу, превратив ее в безжизненную пустыню. Так расценил он эту встречу, ставшую для него действительно спасительной в событиях того дня. А для его односельчан в этом эпизоде не было ничего приметного, бросающегося в глаза, они не обратили на него даже мимолетного внимания, не придали ему ни малейшего значения. Элес постоянно бывала здесь у сестры, была для них своя, из ближайшего соседнего селения - Тюмен-аил, то есть Нижний аил (не отсюда ли, подумалось ему, происходит и название Тюменского края в Сибири).
Обсуждая охотничьи дела с дядюшкой своим - бородатым шефом Бектуром, Арсен умудрялся нет-нет да и подумать всерьез, не выйти ли сейчас на улицу, не окликнуть ли Элес, не взять ли за руку, добежать до сестринского двора, сесть в "Ниву" и укатить вместе с ней через горы и долины в город, в свой мир, в свою стихию, не чуждые, судя по всему, и для нее? И еще что мельком отметил он про себя с удивлением - и Айдана, и ее зловещий шеф Курчал почему-то вмиг забылись, угасли в сознании, не до них стало… Должно быть, и кумиры меркнут, и враги уходят в тень…
Вот если бы и впрямь укатили они вместе с Элес в город, как в океане на маленькой лодке, качались бы на волнах музыки и огней, вот было бы счастье! Стоп! А как же обещание, данное дяде, родственный долг, ради которого он прибыл сюда? Нет-нет, никуда ни шагу. А тут еще Таштанафган и иностранные заложники, которым он уготовил пещеру. Пока это лишь угроза, но чем она обернется завтра? Как тут быть? И никому нет дела… Знали бы…
* * *
Было, однако, кому переживать и мучиться, исходя стонами, томясь одиночеством и страхом. То был Жаабарс под Узенгилешским перевалом. В последние дни все чаще стали появляться здесь какие-то верховые, высматривающие что-то, поднося к глазам бинокли, и умеющие выкрикивать в трубы так, что содрогались горы вокруг. Вот и теперь прискакали трое на конях. Опять высматривают что-то, перекликаются… А он нет бы скрыться куда-нибудь - не уходит, поводя огромной головой и вскидывая на спину хвост до загривка… Знал бы Жаабарс, что конники заприметили его, называют между собой "башкастый-хвостатый". Вон он, мол, все там же бродит…
И тогда зарычал Жаабарс глухим стоном: "Зачем, зачем, вы здесь? Что вам тут надо? Не мешайте, скоро горы рухнут, и вам тоже будет худо…"
* * *
Ближе к вечеру Арсен Саманчин все же не устоял, очень хотелось ему удалиться-уединиться с Элес. Выяснялось в разговоре с шефом, что вечер будет относительно свободным, что постоянное присутствие и переводческая работа начнутся на другой день. С утра предстояло им выезжать вместе в Аулиеатинский аэропорт для встречи подготовительной группы и кинооператоров. А еще через день - уже самих арабских принцев. Договорились по деталям, которые Арсен занес к себе в блокнот и пошел было на выход, когда его догнал Таштанафган:
- Слушай, Арсен, ты, если уходишь, запомни - завтра приведут тебе коня твоего, чтобы во дворе у сестры твоей находился. В любое время под седлом…
- Хорошо, пусть приводят. Я уже поездил на нем верхом.
- А когда тебе оружие привезти? Винтовка полагается, и еще о пистолете ты спрашивал, тоже будет, автомат тоже выдадим. И еще тот самый громкоговоритель, репродуктор, о котором мы уже говорили.
- Пусть лучше не сегодня, а завтра привезут. К вечеру, часам примерно к шести, когда мы вернемся с шефом из Аулиеаты. И чтобы оружие лично мне в руки передали.
- Ну, конечно, лично в руки. По распоряжению шефа, под расписку. А ты как думал? Да, Арсен, и еще вот самое главное. Давай-ка отойдем в сторону.
Они зашли за угол и стали медленно прохаживаться там взад и вперед.
- Так вот, самое главное, - начал Таштанафган, - сейчас мы разойдемся и увидимся, пожалуй, уже в горах, на Молоташе. Ты туда с принцами прибудешь, а мы уже там обоснуемся. Надо побродить, полазить по скалам, где на конях, где пешком. Но как только я надену свою военную фуражку с красным околышем - она у меня еще с Афганистана осталась, я уже говорил тебе о ней, - тогда выполняй все, как будет приказано. Не забудь: фуражка на голове - это приказ.
У Арсена Саманчина в ушах зазвенело, кровь прилила к голове:
- Слушай, ты подумай: что ты устроишь! Остановись, пока не поздно.
- Ты что! Тебе жалко двадцати миллионов этих мировых паразитов для наших пастухов?
- Распределение должно не так происходить.
- Ну да, через революции, через реформы, и тоже - кто сколько нахапает. Буду я ждать!
- А то, что ты хочешь устроить, - это теракт! Пойми наконец!
- Ну и пусть! Мы берем свою долю.
- Не будем сейчас дискутировать. То, что ты задумал, - полная катастрофа для всех нас. У них свои охранники, кровопролития не избежать.
- Не беспокойся, в любом случае тебя мы не тронем, если ты переведешь на английский то, что мы скажем.
- Я не о себе. Скажу - не скажу. Послушай! Ну, не на дуэль же мне тебя вызывать.
- На дуэль - так на дуэль! Ты готов лишить нас нашей доли от этого глобализма?
- Опять! Оставь ты глобализм в покое, даже если ты прав по-своему.
- Ну что ж, если так, Арсен, подумай о своем, а я подумаю о своем. Время еще есть. Целых три дня. Фуражка моя приготовлена. Пока, до встречи. - И, уже уходя, Таштанафган добавил еще, обернувшись и теребя волосы на затылке: - Я знаю, как ты чувствуешь себя, вот если бы мы сейчас обматерили друг друга, чтобы на всю округу слыхать, может, полегче бы стало. Но подумай и обо мне, что со мной происходит. Утопиться хочется, а жить надо. А уж если жить, то жить безбедно, хватит, черт возьми, этим дьяволам измываться над нами! Детям в школу не в чем ходить, нищета, мы пастухами бродим, как те, кого вы в городе бомжами называете. Так пусть знают гады, которым вы в газетах зады лижете, пусть зарубят себе на носу: мы теперь будем их, богачей, за глотку хватать!
- И ты полагаешь, что в фуражке придешь - и айда, все схватишь-заладишь? Да проблем от этого только прибавится… Не тем глазом смотришь на мир.
- Ну и хрен с ними, с глазом, с проблемами… А фуражка будет на моей голове!
- Подумай, прежде чем надеть.
- Сам подумай. Ну, пока.
С тем и разошлись, еще больше озабоченные и раздраженные, так и не найдя взаимопонимания и согласия между собой. Однако интуитивно осознавали они взаимную обреченность свою, предчувствовали, каким будет исход того, чему предстояло произойти там, в глубине Тянь-Шанских гор, где обитали в ущельях, балках и лощинах те самые снежные барсы, которые тоже могли оказаться невольно сопричастными акции захвата. Но откуда было знать об этом снежным барсам, даже если бы дано было им думать и судить?..
Впрочем, не думалось ни о чем подобном в тот момент и Арсену Саманчину. Возможно, поддавшись мимолетной иллюзии, оставшись один, он облегченно вздохнул, глубоко и отрадно, точно бы вырвался в то мгновение на поверхность с опасной глубины, и ощутил упоение новых страстей. Но разве любовь может возникнуть так внезапно, без предыстории, нахлынуть в одночасье? Или это скорая помощь судьбы для души его, над которой нависла дикая угроза соучастия в теракте?
А Элес как знала, что с ним творится, ждала его, сама окликнула в окошко:
- Я здесь, Арсен!