Он уснул в гостинице как убитый, а на утро третьего июля объявились новые незабываемые впечатления! Выступил Максим Горький. Писатель часто разглаживал усы, а говорил окая, как на корольковской родине в Галичском районе. По правде сказать, комендору уже и поднадоели одинаковые слова про всемирную революцию и про советский пролетариат. Но одно дело, когда выступает парень с завода, другое дело, когда говорит сам Горький. Хотя говорили одно и то же, что Горький, что Емельян Ярославский, что Косиор. И все это было явно скучновато для комендора. Однако не мог он признаться себе в этом, он изо всех сил сопротивлялся однообразию прений. Вот и Максим Горький ничего такого особого не сказал. Зато какой всемирный писатель! Горький почти не призывал воспитывать верность делу Ленина-Сталина, но хорошо объяснил вред семейного воспитания детей, рассказал, чем оно вредно, это мещанское семейное воспитание. А Кларе Цеткин в этот день как раз исполнилось семьдесят пять лет, делегаты тоже усердно ей хлопали.
На утреннем заседании шестого июля заключительное слово взял Косарев, потом из двадцати семи человек выбирали комиссию для выработки резолюции. Включат или не включат его, члена ВЦИК? У комендора сильно тукало под матросской форменкой. Есть? Нет, не было почему-то Королькова и в этом списке. Он забывал в эти минуты, что он всего лишь гость… После выборов комиссии часа полтора выступал Постышев, потом зачитали письмо наркома обороны Ворошилова. После приветствия Осоавиахима был объявлен перерыв.
Подкрепившись в буфетах и столовых, делегаты двинулись на ипподром, где в торжественной обстановке приняли комсомольское шефство над конем. "Шефствовать над будущей конницей - это все равно, что шефствовать над колхозными лошадьми, - втайне от самого себя подумал комендор. - Пусть бы и шефствовали сами колхозники". Такая мысль появилась один раз и больше не приходила в голову Королькову. Надо - значит надо!
Наконец, вышла на комсомольскую трибуну родная сестра Владимира Ильича. От старых большевиков говорил товарищ Семашко. Орлова все еще не было ни в президиуме, ни в зале. Вечером седьмого июля, как раз в Иванов день, говорил писатель Ставский. Доложил он делегатам про создание единого Союза писателей. После него выступил представитель Осоавиахима Эйдеман и член ЦКК товарищ Сольц. Говорил еще Митин - кто такой? А на утро выступила Стасова, красивая, но уже старая, и нарком просвещения товарищ Бубнов, одетый в военную гимнастерку.
Комендор тщательно записывал всех выступающих в специальный блокнот. Но куда же пропал командующий? Владимир Митрофанович исчез из Колонного. Непосредственный командир Королькова. Комендор за все эти дни так и не представился начальству…
Восьмого июля дружным пением "Интернационала" кончились эти незабываемые для него дни.
Не понравилось комендору, что ни товарищ Сталин, ни нарком Ворошилов так и не показались на люди. Приходили Каганович с Постышевым. Конечно, приветствие Сталина комсомолу в "Известиях" от девятого июля гласило и призывало. Только ведь одно дело, когда гласит простая бумага. Другое дело, когда своим голосом говорит гениальный вождь! Правда, Корольков уже не однажды видал живого товарища Сталина. Всегда подробно рассказывал комендор об этих встречах балтийским матросам и мичманам. Особенно интересно рассказывал он и про Михаила Ивановича Калинина…
VII комсомольская конференция успешно завершилась. Да и что значила молодежная конференция для большевистского руководства? Главные события всегда разворачивались в самой партии. Для партии же в те дни всего важней была Всеукраинская коммунистическая конференция, проходившая в Харькове. Туда чуть ли не прямо из Дома Союзов и уехал Лазарь Моисеевич Каганович, сопровождаемый Молотовым. Кто кого сопровождал - неизвестно. Кто к кому приставлен - тоже неясно и непонятно. Так или иначе, уже шестого июля оба вождя оказались в Харькове, и выступали они не врозь, а на одних и тех же митингах. Никто, кроме, может быть, слишком дотошных активистов, и не заметил этого в общем-то пустяшного обстоятельства.
Десятого июля 1932 года члену ВЦИК Королькову нарочным принесли в гостиницу срочную специальную почту. Среди секретных правительственных пакетов комендор обнаружил письмо курсанта из Фрунзенского училища… Чтение этого послания повергло Королькова в сплошное уныние. Такие письма он получал далеко не впервые… Одна фраза в письме незнакомого краснофлотца особенно застряла в памяти: "Я хотел стать добросовестным русским командиром флота, но жестокая судьба повернулась ко мне тылом".
Разве сам комендор не желал стать добросовестным флотским командиром? Конечно, желал! Только вместо корабельных штурвалов и морских карт он перекладывает сейчас секретные бумаги ВЦИК. Служба государству и партии нужна, конечно, всякая, в том числе и такая. Но больно уж непохожа она на службу морскую, настоящую! Не ждет ли его, Королькова, такая же судьба, как у этого вологодского курсанта? Вот после этого и служи верно Коммунистической партии… Письмо краснофлотца всколыхнуло множество дум, похожих на пачинские. Комендор Корольков сильно задумался, но сильно задумываться Корольков не любил. Он переслал письмо на Воздвиженку в приемную Михаила Ивановича Калинина.
XI
Прежде чем сесть за стол, Калинин поправил свой ленинский, в белых горошках, галстук. Причесал уже седеющую, но все еще густую шевелюру. Затем он протер очки и придвинул поближе целую груду очередных бумаг. Отделил от них ежедневную почту, прибывшую со всех концов необъятной страны. С чего начинать? Пожалуй, лучше всего со вчерашних, уже неотложных бумаг из СНК. Или предпочесть беспокойное ведомство Менжинского? Нельзя копить ни те, ни другие… Очки не помогали читать тексты, печатанные под плохую копирку. Выходит, снова придется менять, подбирать более сильную отрицательную диоптрию…
Он с раздражением обследовал очки, а официальные бумаги, с вечера подготовленные секретарями, сгрудил на левую сторону. Придвинул почту, близоруко рассматривая обратные адреса. Все конверты были уже вскрыты и письма изучены и отсортированы помощниками, осталась наиболее важная корреспонденция. В противном случае письма и жалобы пришлось бы читать с утра до вечера. Калинин снова носовым платком протер оптику. Карандашом почесал бородку и усмехнулся, вспоминая о том, что Сталин именно за бородку обзывает всесоюзного старосту то стряпчим, то старым козлом. Правда, всегда в горячке и не в глаза… Михаилу Ивановичу не сразу, но доносили об этом четко. Старался не кто иной, как Ягода. Сам-то Вячеслав Рудольфович, конечно, брезгует такими забавами. У каждого из вождей свои надежные люди, вот и докладывают друг дружке, кто и как кого обозвал. Калинин знал о такой системе еще до семнадцатого.
Он вздохнул, вспоминая, что отпуск снова отложен. Придется съездить в Верхнюю Троицу позднее, притом ненадолго. Отпуска даются решением политбюро. Что ж, пусть он, Калинин, будет старым козлом. Ведь как только не называли его враги и пристегай пролетариата! Не привыкать… Тот же всемирный гений грешит анекдотами про лакейское прошлое всесоюзного старосты. А сам-то кто? Бурсак… Недоучившийся поп. Усы, конечно, не как у козла, у козлов не бывает кавказских усов. Нет у них и свирепых горских привычек.
Надо, однако же, отдать должное товарищу Кобе. С осиным гнездом сионистов он расправляется куда как хитро и умело. Приятелей Кагановича тронуть пока боится, но для начала действует недурно. Вон как ловко управился с Троцким и Бухариным. А то, что Калинина обзывает то лисой, то старым козлом, так в этом ничего страшного. Его ведь тоже называют шашлычником, держимордой и так далее. Особенно товарищи из евреев. Борьба есть борьба… Что это? Снова бумага с просьбой из ОГПУ. Приписка Кагановича. Приложен целый список… Каганович просит ЦИК амнистировать таких-то. После решения об амнистии Френкелю такие просьбы стали повседневным явлением… С какой стати? Эдак можно распустить половину ГУЛАГа, ворье и всех жуликов… Нет, так не пойдет! Ягода тут явно своевольничает.
Калинин положил бумагу в папку, припасенную для очередного политбюро.
Далее он прочитал уйму решений СНК, присланных Молотовым, до свежих газет руки так и не дошли. Вот еще одна кляуза с ленинградским адресом. Но это же Королькову, а не Калинину! Сколько раз говорить, чтобы этот флотский отвечал сам на свои письма, а не подсовывал в канцелярию ВЦИК. Так. Пишет некто Пачин. Краснофлотец, что ли? Что-то знакомое в этой фамилии. А что - не вспомнить. Годы уже сказываются. Не помогает и пересадка желез под руководством академика Лепешинской. Михаил Иванович по диагонали обшарил письмо. Мало ли через бумаги и напрямую прошло всяких фамилий? Калинин снял очки и не стал напрягать память.
Но какая-то неуловимая интонация заставила прочесть с начала и внимательнее. Что он там твердит, этот матрос? Говорит о флоте, о судьбе крестьянского пролетария, которая повернулась к нему тылом… Калинин ощупью нашарил очки на широком столе. Прочел письмо все целиком и с раздражением отбросил его в левую сторону. Опять не добром вспомнил члена ВЦИК артиллериста с Балтийского флота Королькова. Придется дать ему нагоняй. Пусть не пересылает во ВЦИК жалоб и личных писем.
Но Калинин не был бы Калининым, если б не запомнил письмо курсанта Василия Пачина. Житейский опыт, споры в политбюро, политическое чутье - все говорило Калинину о сталинском поворачивании на новый маршрут. Генсек явно менял курс. В свое время, будучи сам до мозга костей троцкистом, Сталин с помощью Бухарина без сожаления выслал Троцкого. Затем он решительно расправился и со всеми бухаринцами, тем не менее чувствуя правоту Бухарина в крестьянском вопросе.
Такова сталинская диалектика… Разве не генсек надавил на Калинина при формировании списка вопросов, планируемых к обсуждению президиумом ЦИК? Решение о льготах семьям военнослужащих принято под председательством Калинина, однако под непосредственным давлением Сталина и его ординарца наркома Ворошилова. Приняли седьмого, в Иванов день. Только что опубликовано в "Известиях". Название придумал сам Калинин: "Об усилении контроля за выполнением законов о льготах и обеспечении семей военных и военнообязанных РККА". По сути, потачка. Особенно кулаку. Нарочно сделал такое длинное название, чтобы запутать. Хотя ведь все равно разберутся. И мужики, и все кагановичи. Дело явно идет к великодержавным порядкам. Потачка попам и самым рьяным церковникам также сделана по инициативе Сталина. Великорусская шовинистическая стихия захлестнула генерального да и кое-кого из его друзей вроде Скрябина. Евреи в партии превосходно это почувствовали. Уже шепчутся, пока по углам. Дело наверняка доедет до открытых выступлений. А что в международном плане? Дела курам на смех. Ленинский Коминтерн, как лесной гриб, сгнил на корню. Генсек говорит одно, делает нечто другое. Старая гвардия от страха и почтения к новым веяниям затаила дыхание. Дрожат, а в душе плюются. Одни чекисты превосходно знают свое дело. Эти не жалеют ни правых, ни левых. Сажают миллионы лапотных мужиков и смело отправляют строить каналы и шахты. Ведь Сталин-то больше всего и боится мужицкой стихии. Она для него не лучше еврейской. После поездки в Сибирь, где кулаки заставляли его плясать за мешок зерна, генсек совсем невзлюбил мужиков. Хотя и раньше не отличался особой любовью к простонародью. Но кто, если не сам русский мужик, выволокет страну из аграрной ямы? Ну, а верный, хотя и не всегда надежный пролетарий - это ведь тот же вчерашний мужик… Вон какие медвежьи зубы показал он в том же Кронштадте еще при Владимире Ильиче…
Калинин замялся, не зная, как назвать нынешнее положение великого государства. Не показать ли письмо матроса Сталину? Впрочем, таких писем приходит в Москву по тысяче в день. Жалобы идут и Сталину, и Калинину, и Молотову, и Кагановичу. Оба последних уехали в Харьков.
Матрос жалуется на чекистские органы. Да, постановление о льготах - сталинская идея, Калинин был против. Письмо матроса, безусловно, стоит показать Сталину. Вон с Кагановичем Коба никак не может справиться в деревенских делах. Письмо ему поможет. Нет! Пускай грызутся между собой, как два цепных пса! Кто кого возьмет… А курсантскую жалобу надо отправить по назначению, то есть в морское ведомство.
Калинин, довольный собой, крякнул. Письмо Пачина он решил попридержать еще на недельку, а потом и послать комфлота Орлову, сделать внушение Королькову.
Довольный таким решением, Михаил Иванович подвинул ближе кипу свежих газет. Внутрипартийные распри в них запрятаны весьма глубоко. Печатаются главным образом еврейские публицисты, записные авторы, либо их всегдашние ставленники. Вон какой подвалище заворотил опять Карлуша Радек. Экий, право, спец по европейским, особенно немецким, делам… Чистый хорек. По внешнему облику и по внутреннему…
Опытный глаз Калинина по заголовкам мог определить что к чему. Вот запоздалое приветствие Сталина VII комсомольской конференции. Хватился, когда она кончилась! Обращение к молодежи только что напечатано. А вот приветствие Вере Фигнер, поздравляют с восьмидесятилетием. Неужто и эта еще жива? Кажется, стреляла по царям Бог весть когда. Коба назвал как-то Фанни Каплан и Веру Фигнер "ворошиловскими стрелками". А такие ворошиловки, как Стасова, Крупская, которую Сталин зовет Миногой, Варенцева, Клара Цеткин, Ульянова, особенно его злят. И впрямь эти дамы весьма активны. Песок сыплется, а они лезут куда надо и не надо. Вмешиваются даже в хозяйственные вопросы. А вон Яковлев-Эпштейн публикует отдельные постановления о кроликах и о лошадях. Хотя лошадь - это не яковлевская, а чисто ворошиловская епархия. Клим тут на коне в прямом и в переносном… "Правда" сообщает о постановлении про уборку нового урожая. А как странно, кстати, ведет себя нынче этот силосно-крольчатный нарком земледелия. Притих после головокружения. Сталин уже пробовал сместить, да пока не сумел. Слишком опасен: такой бы подняли волчий вой!
Калинин улыбнулся, вспоминая охоту во время прошлогодней поездки в Верхнюю Троицу. И снова продолжил близорукое чтение прессы. Какова обстановка в Харькове? Оба вождя, словно сиамские близнецы, выступают с речами на одних и тех же заводах, на одних и тех же митингах… Еще продолжается процесс Горгулина в Париже. Китайцам на Амуре неймется… Опять придется применить силу. Впрочем, военные дела пусть решает сам Коба. Для этого у него и Ворошилов с Орловым.
Калинин крупным косым почерком наложил резолюцию на углу пачинского письма: "Комфлота т. Орлову. Владимир Митрофанович! Настоятельно прошу ознакомиться и принять меры. М. Калинин". Он по рассеянности положил жалобу краснофлотца не в ту папку…
* * *
Командующего флотом Орлова в коридорах ворошиловского Наркомата кликали издевательски "адмиралом". Конечно, не все и не прямо, а за плечами, облаченными по торжественным датам в белоснежный китель. Но белоснежный френч с легкой руки Сталина носил и сам Климент Ефремович, а глядя на них, многие перешли на белое. Да ведь и должность у Орлова была адмиральская, хоть и с добавлением "товарищ". Нет, не гнался Владимир Митрофанович за карьерой, это она всю жизнь по пятам его преследовала!
Впрочем, Владимир Митрофанович карьеру называл фортуной. Латынь была причиной всегдашней как бы шутливой конфронтации между наркомом и начальником флота. "De minimis поп curat praetor", - случайно сказал как-то Орлов про Сталина. Климу почудилась в этой фразе издевка, и он потребовал перевести на русский. "Претор не занимается мелочами", - сказал "адмирал". Постигнув смысл латинской пословицы, нарком успокоился и согласился с Орловым. Клименту Ефремовичу казалось, к примеру, что фортуна - это вовсе не римская богиня. Нарком считал ее свойством везучести всех недорезанных. Орлов не стал спорить с Климом, когда зашла речь о фортуне. Но каким только боком не поворачивалась к Орлову эта дамочка! И так-то она, и эдак…
Все началось еще в глубоком детстве. Десятилетний отпрыск директора гимназии получил однажды отцовский подарок - серебряный древнеримский статер. Одна сторона монеты была почти неразборчива, на другой явственно проявлялась мощная голова быка. На коротких толстых рогах висела цепь с биркой и какими-то знаками. Отец поощрял интерес к истории и настойчиво твердил о пользе бронзовозвучной латыни. Володя не очень-то верил в эту пользу и того же дня променял серебряного быка на медную византийскую фортуну.
"Volenti non fit injuria!" - улыбнулся отец, когда узнал об этой весьма невыгодной сделке. Одноклассник, новый владелец серебряного статера, был отнюдь не дурак. Он же познакомил юного Орлова и с херсонским социализмом, взращенным под нежным крылом Цурюпы. Правда, в год, когда родился Володя Орлов, Александр Дмитриевич Цурюпа уже заседал в императорских каталажках, и марксизм в Херсоне креп и ширился уже без него.
Фортуна же под ручку привела Володю Орлова прямиком в Петербургский университет. Затем она почему-то отклонилась от орловской судьбы. Началась война с Вильгельмом, и Орлова призвали на царскую службу. Никогда и ни разу не мечтал он о подобной службе. Крейсер "Орел" будил в нем патриотический пыл, и душа Орлова как бы двоилась. А может, она и троилась и даже четверилась, подобно воде в днепровском гирле? Херсон был стерт в памяти событиями семнадцатого. Орава шумных матросов за доброту и мягкость характера выбрала Орлова в судовой комитет. Школу мичманов неудавшемуся студенту пришлось заканчивать уже при новой, народной власти. Личных желаний тогда никто не спрашивал. Вскоре фортуна послала Володю служить вахтенным начальником русского крейсера "Богатырь", а в двадцать четыре года приказом ленинского комиссара Дыбенко она произвела мичмана Орлова в начальники политотдела всего Балтийского флота…
Приблизилась ли она к Орлову еще ближе, взошла ли на русском небе адмиральская звезда после стычки с Юденичем? Никто не знает. В 1920 году по распоряжению той же фортуны Ленин турнул Орлова на водный транспорт (хорошо, хоть не в равелин Петропавловки). Командовать речным флотом, то бишь вонючими баржами, было ничуть не занятней, чем красавцами крейсерами. Канцелярских бумаг оказалось значительно больше. "Abrapto!", - как сказал бы отец.
Уже в следующем 1921 году Орлов снова потребовался в политуправлении РВС, хотя и в роли помощника. Ну, а дальше фортуна, вернее советская власть, произвела его в комиссары… Орлов начал командовать всеми морскими учебными заведениями…
После учебы на высших академических, а точнее политических курсах, фортуна ненадолго сводила Орлова поближе к родному Херсону, чтобы покомандовать Черноморским флотом. Затем она обручила его уже и со всем, хотя и поредевшим, военным флотом Великой России. Он член РВС…
Чем же не адмирал? И тогда что же тут обидного в наркомовской кличке?