После того как эти предположения лопнули и не осталось ни одной зацепки, ее праведный гнев стал быстро выдыхаться, пока не сошел на нет. В душе остались пустота и растерянность, зато мало-помалу начала возрождаться надежда. Во-первых, Ник жив. Во-вторых, поскольку на кредитную карточку был куплен один, а не два билета, велика вероятность того, что женщина здесь ни при чем. Ева связывается по телефону с полицейским управлением Канзас-Сити и просит соединить ее с бюро по розыску пропавших людей. Ее выслушивает сержант, и ответ его неутешителен. Мужья и жены исчезают каждый день. Если это не сопряжено с преступлением, полиция ничего сделать не может. Напряжение и горечь последних дней вдруг дают о себе знать: поддавшись долго сдерживаемым эмоциям, Ева обзывает сержанта бесчувственной скотиной и в сердцах бросает трубку. Надо лететь в Канзас и попытаться самой разыскать Ника! Эта мысль полностью захватывает ее, терпение иссякло, и она решает лететь немедленно.
Ева оставляет на автоответчике деловые указания своей секретарше и предупреждает, что по семейным обстоятельствам ее несколько дней не будет, она сама свяжется с офисом при необходимости. Пока об исчезновении Ника не знает никто, если не считать нью-йоркской полиции, которая ничем не смогла ей помочь. Друзей и сослуживцев, как и своих родителей, она предпочитает держать в неведении; когда же стали раздаваться озабоченные звонки из офиса Ника, она всем отвечала, что он слег с сильнейшим желудочным гриппом. Когда прошла неделя, а на работу он так и не вышел, Ева сочинила легенду, будто его мать угодила в больницу после неудачного падения и он должен был срочно вылететь к ней в Бостон. Ее вранье было способом самозащиты, продиктованным стыдом и страхом. Хороша жена, которая больше недели не знает, где ее муж! Но пока правда сокрыта за семью печатями, не делиться же ей с кем бы то ни было страхом, что Ник ее оставил.
Прихватив несколько последних фотографий мужа, она собирает дорожный чемоданчик и отправляется в аэропорт Ла Гардиа, где уже заказан билет на рейс 9.30. Прилетев в Канзас-Сити, она слово в слово повторяет водителю просьбу, с которой неделю назад ее муж обращался к Эду Виктори. Ну разве что один маленький нюанс: Ник спрашивал про лучший отель в городе, она - про хороший. Но реакция такая же: таксист отвозит ее в "Хайатт", и, не догадываясь, что идет по следам мужа, Ева заказывает одноместный номер. Не такой роскошный (она не привыкла сорить деньгами), но вполне приличный и, что интересно, совсем рядом с апартаментами, в которых Ник провел две ночи. Из ее окна открывается тот же вид на дома и автострады и почти на те же облака, что он описывал Розе Лейтман, стоя у окна, перед тем как улизнуть из гостиницы, не заплатив по счету.
Ева проводит беспокойную ночь в постели. Несколько раз она совершает паломничество в ванную - прополоскать пересохшее горло. Лежа без сна, она смотрит, как сменяются красные цифры в электронных часах на прикроватной тумбочке, слушает жужжание вентилятора под потолком. Заснув уже под утро и проспав не больше трех часов, она заказывает легкий завтрак и в четверть девятого, бодрая и энергичная после душа и нескольких чашечек крепкого кофе, спускается, чтобы начать расследование. Все свои надежды Ева связывает со стопкой фотографий, лежащих у нее в сумочке. Она собирается показать их как можно большему числу людей, обойти весь город, начиная с гостиниц, ресторанов и супермаркетов и заканчивая таксопарками, офисами и бог знает чем еще. Авось кто-то узнает ее мужа и наведет на след. Если в первый день это ничего не даст, она размножит одну из фотографий Ника и расклеит по всему городу на столбах, фонарях, на стенах, а еще напечатает ее, сопроводив текстом, как полагается, в "Канзас-Сити Стар" и других местных газетах. Спускаясь на первый этаж, она продумывает формулировки: ПРОПАЛ МУЖЧИНА или ВЫ ВИДЕЛИ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА? И ниже: имя, возраст, рост, вес и цвет волос. А также контактный телефон и размер вознаграждения. Выходя из лифта, она как раз обдумывает последний пункт. Сколько? Тысяча? Пять тысяч? Десять? Если же все эти шаги ни к чему не приведут, она прибегнет к услугам частного детектива. Не просто какого-нибудь отставного полицейского с лицензией, а настоящего эксперта, поднаторевшего в розыске без вести пропавших.
Однако буквально через три минуты происходит чудо. Администратор, молодая блондинка с ослепительными зубами, тут же узнает в мужчине на фотографии недавнего постояльца. Остается лишь просмотреть регистрационные записи, и хотя на дворе восемьдесят второй год и компьютеры работают с черепашьей скоростью, довольно быстро выясняется, что Ник Боуэн, проведя в отеле две ночи и ничего не заплатив, исчез в неизвестном направлении. В файле сохранился номер кредитной карточки "Америкэн Экспресс", при проверке оказавшейся недействительной. Ева готова оплатить счет Ника, и ее проводят в главный офис. Протягивая менеджеру новенькую карточку, она вдруг разражается слезами, это ее первый нервный срыв после исчезновения мужа. Столь бурное проявление чувств приводит мистера Ллойда Шарки в некоторое смущение, но он, истинный профессионал, сама любезность и предупредительность, не подав виду, обещает ей всяческое содействие. Вскоре она уже беседует с горничной-мексиканкой, убиравшей в номере 1046. Выясняется, что, пока Ник жил в отеле, на двери его номера провисела табличка НЕ БЕСПОКОИТЬ, так что горничная ни разу его и не видела. Зато его видел Лерой Вашингтон, официант, приносивший в номер еду. Он сразу узнает Ника на фотографии. Мистер Боуэн, по его свидетельству, был немногословен и чем-то озабочен, но на чаевые не скупился. Ева интересуется, была ли рядом с ним женщина. Нет, мистер Боуэн был один… конечно, он мог спрятать ее в ванной или в стенном шкафу… но вообще-то заказ он делал всегда на одну персону, и постель у него, кажется, была разобрана только с одной стороны.
Оплатив его счет за гостиницу и удостоверившись, что он не сбежал от нее с другой женщиной, Ева снова почувствовала себя полноценной женой, делающей все ради спасения мужа. Из персонала отеля ей больше ничего выжать не удается. Хотя дальнейшие шаги Ника ей неизвестны, у нее появилась надежда: то, что он жил здесь, в этой же гостинице, - чистой воды совпадение, пространственный казус, - она воспринимает как знак того, что он где-то неподалеку.
Однако на улице ощущение безнадежности охватывает ее с новой силой. Ник ушел из дома молча, бросив все - жену, работу, друзей, - и объяснить это, как ей теперь кажется, можно только одним - нервным срывом, полной безысходностью. И что же, всему виной их совместная жизнь? Неужели это она, Ева, толкнула его на такой безрассудный поступок, ввергла в бездну отчаяния? Да, скорее всего. И, ко всему прочему, он остался без гроша. Несчастный, полубезумный, он бродит по чужому городу, как нищий! И в этом опять же ее вина. Кругом виновата.
Пока Ева безрезультатно обходит рестораны и магазины в центре Канзас-сити, Роза Лейтман возвращается самолетом в Нью-Йорк. Первое, что она видит, войдя в свою квартиру, - это записка Евы на пороге. Застигнутая врасплох, озадаченная тоном записки, она тотчас же набирает первый из указанных номеров - квартиры на Бэрроу-стрит. Не дождавшись ответа, Роза оставляет на автоответчике запись: была в отъезде, а сейчас ее можно застать дома. Затем она набирает служебный номер и узнает от секретарши, что миссис Боуэн в отъезде, об этом звонке ей сообщат. Роза озадачена. Ника Боуэна она видела всего один раз и ничего, в сущности, о нем не знает. Они тогда хорошо поговорили у него в офисе. Похоже, она ему понравилась (это читалось в его глазах), но вел он себя с ней обходительно и сдержанно, пожалуй, даже немного отчужденно. Он производил впечатление человека скорее потерянного, чем агрессивного, от него веяло печалью. Так он женат! Стало быть, вне досягаемости, пустой номер. А вообще-то симпатичный и какой-то трогательный.
Распаковав вещи и просмотрев корреспонденцию, Роза включает автоответчик, и первое, что она слышит, это признание Ника Боуэна в любви и просьба приехать к нему в Канзас-Сити. Она выслушивает его монолог, застыв как изваяние, испытывая крайнее замешательство. Роза вынуждена еще дважды прокрутить сообщение, чтобы убедиться, что она правильно записала телефон Эда Виктори; а ведь номер-то легче легкого, от семерки до единицы по убывающей. Первое ее побуждение - тотчас же позвонить в Канзас-Сити, но затем она решает сначала прослушать остальные записи, - а вдруг он ей еще звонил? Да, в пятницу и в воскресенье. "Надеюсь, я вас не испугал своим признанием, - так начиналась вторая запись. - Я готов повторить каждое слово. Вы не выходите у меня из головы. Я думаю о вас постоянно. Судя по всему, я вам неинтересен - как еще можно расценить ваше молчание? - и все же… позвоните. Нам есть о чем поговорить - например, о книге вашей бабушки. Связаться со мной вы можете через Эда, повторяю его телефон: 816-765-4321. Порядок цифр, кстати, не случаен. Эд говорит, что это метафора - чего, он не сказал. По-моему, он хочет, чтобы я сам догадался". Третья запись, самая короткая, свидетельствует о том, что Ник отчаялся дождаться от нее звонка. "Это я. Последняя попытка. Пожалуйста, позвоните… пусть даже с одной фразой: оставьте меня в покое!"
Роза набирает номер Эда. Подождав с полминуты, она понимает, что аппарат старый, без автоответчика, и вешает трубку. Еще не разобравшись толком в своих чувствах (один бог знает, что она чувствует), Роза решает, что связаться с Боуэном, и как можно скорее - это ее моральный долг. Она хочет послать на адрес Эда телеграмму, но оператор в Канзас-Сити сообщает, что номер официально не зарегистрирован, а это значит, что давать его координаты запрещается. Роза снова звонит в офис жены Ника, но та, по словам секретарши, пока не объявилась. Сразу уточним: у Евы несколько дней не дойдут руки позвонить своей секретарше, настолько она будет захвачена розысками мужа; а к тому времени, когда она даст о себе знать, Роза уже будет трястись в автобусе на пути в Канзас-Сити. Почему она туда едет? Потому что за эти дни она раз сто звонила Эду, и все без толку. Потому что Ник больше не подает о себе вестей, и это, как ей кажется, плохой знак: у него неприятности, возможно серьезные, угрожающие его жизни. Потому что она молода, авантюрна, не связана службой (заказы ей, как иллюстратору, поступают от случая к случаю), а главное, хотя об этом можно только гадать, ей, вероятно, льстит, что интересный мужчина, писатель, видевший ее раз в жизни, влюбился в нее с первого взгляда, влюбился так, что она не выходит у него из головы.
А теперь вернемся в каморку Эда, только что предложившего неожиданному гостю работенку по реорганизации своей картотеки…
Застегнув брюки и раздавив наполовину выкуренную сигарету, Эд с Ником Боуэном покидают пансион. Прохладное утро. Ранняя весна. Они петляют по грязным кварталам, пока не оказываются возле заброшенного пакгауза неподалеку от реки, разделяющей штаты Канзас и Миссури. Они приближаются к воде, позади остаются разные строения, а впереди только старые железнодорожные пути, пять или шесть: ржавые рельсы, сломанные и разбросанные вдоль насыпи шпалы. С реки задувает сильный встречный ветер, и Ник невольно возвращается мыслями к памятному вечеру в Нью-Йорке, когда шквальные порывы сорвали с каменной химеры голову, которая его едва не убила. Позади остался третий путь. Запыхавшийся Эд вдруг останавливается и показывает пальцем на какую-то рассохшуюся некрашеную деревянную штуковину, настолько сливающуюся с прочим хламом, что сам Ник никогда не обратил бы на нее внимания. Вы не поднимете крышку люка? - обращается к нему Эд. В последнее время я так раздобрел, что боюсь нагибаться - запросто могу клюнуть носом.
Через минуту они уже спускаются вниз по железной лесенке в бетонный колодец метра четыре глубиной и оказываются в узком проходе. Падающая сверху полоска света позволяет разглядеть примитивную фанерную дверь без ручки, с висящим на скобе амбарным замком. Эд вставляет ключ, внутри срабатывает пружина, он сбрасывает щеколду большим пальцем и одновременно вешает открытый замок на скобу - заученные движения, доведенные до автоматизма многократными посещениями этого промозглого подземелья. Он толкает дверь, за нею - кромешный мрак, разглядеть в котором что-либо невозможно, но тут Эд, перешагнув через порог, для чего ему приходится слегка оттеснить своего спутника, щелкает подряд тремя выключателями, и у них над головами одна за другой, в каком-то дерганом ритме, вспыхивают флуоресцентные лампы. Они освещают большое складское помещение, примерно пятнадцать на десять. По всему периметру, от пола до потолка, а это три метра с гаком, железные стеллажи. Такое впечатление, что ты в спецхране, среди запрещенных книг, к которым имеет доступ только узкий круг лиц.
Отдел по сохранению исторических памятников, подает голос Эд, сопровождая свои слова широким жестом. Трогать ничего не надо, а смотреть не возбраняется.
Все это так странно, так неожиданно, к тому же Ник совершенно не представляет, с чем он имеет дело. Через пару минут выясняется, что полки забиты телефонными справочниками - сотни, тысячи справочников по разным городам в алфавитном порядке. Вот, к примеру, стеллаж на "Б" - от Балтимора до Бостона. Самая ранняя балтиморская книга датирована 1927 годом, затем следует несколько пропусков, но начиная с 1946-го и заканчивая нынешним, 1982-м, - полный комплект. Первая чикагская книга и того старше, 1919 год, и опять же многие тома вплоть до 1946-го отсутствуют, зато дальше все четко. Напрашивается вывод, что коллекцию начали собирать сразу после Второй мировой войны, в тот самый год, когда родился он, Ник. Тридцать шесть лет, посвященных столь же трудоемкому, сколь и бессмысленному занятию.
Атланта, Баффало, Цинциннати, Чикаго, Детройт, Хьюстон, Канзас-Сити, Лос-Анджелес, Майами, Миннеаполис, пять районов Нью-Йорка, Филадельфия, Сент-Луис, Сан-Франциско, Сиэтл - все американские мегаполисы, а также десятки маленьких городов, захолустные графства Алабамы, пригороды Коннектикута и мелкие административные единицы штата Мэн. Впрочем, Америкой не ограничивается. Из двадцати четырех до отказа забитых стеллажей четыре посвящены иностранным государствам - от Канады и Мексики до Западной Европы: Лондон, Мадрид, Стокгольм, Париж, Мюнхен, Прага, Будапешт. При том что эти архивы не столь подробны, Ник с удивлением обнаруживает варшавский телефонный справочник за 1937–1938 год: "Spis Abonentуw Warszawskiej Sieci Telefonуw". Поборов искушение взять книгу в руки, Ник думает про себя, что из множества евреев, чьи номера наверняка здесь указаны, большинство погибло еще до того, как Эд Виктори начал собирать свою необычную коллекцию.
Обзорная экскурсия продолжается не больше пятнадцати минут, и Эд с ухмылочкой следует по пятам за Боуэном, явно наслаждаясь его замешательством:
Заинтригованы? Гадаете, что бы все это значило?
Можно сказать и так.
Есть какие-то мысли по этому поводу?
Даже не знаю. Почему-то мне кажется, что для вас это не просто игра. Вы не похожи на человека, который коллекционирует ради самого процесса. Пробки от бутылок, сигаретные пачки, пепельницы из гостиниц, стеклянные слоники. Какую только ерунду люди не собирают! Но для вас эти справочники не ерунда. Они что-то для вас значат.
В этой комнате собран целый мир, по крайней мере его часть. Живые и мертвые. Отдел по сохранению исторических памятников - это и дом прошлого, и храм настоящего. Соединив их под одной крышей, я доказываю, прежде всего самому себе, что человеческий род продолжается.
Я не совсем понимаю.
Вы, человек, в которого ударила молния, поймете меня скорее, чем кто-то другой. Я побывал в кромешном аду, я видел конец света. После такого путешествия ты - живой труп.
Когда это случилось?
В апреле сорок пятого. Мой отряд освобождал Дахау. Тридцать тысяч полуживых скелетов. Вы представляете это себе по фотографиям, а я видел своими глазами. Надо было быть там, чувствовать этот запах, трогать все это руками. Чтобы в который раз себя спросить: как одни могли сотворить такое с другими? Причем с чистой совестью. В тот момент род людской пресекся, господин хороший. Бог отвернулся от человека раз и навсегда. И я был этому свидетель.
И долго вы там пробыли?
Два месяца. Я был поваром. В мои обязанности входило кормить этих доходяг. Вы наверняка читали, что многие ели и не могли остановиться. Еда стала их навязчивой идеей. Они ели и умирали от заворота кишок. Пачками. На второй день ко мне подошла женщина с младенцем на руках. Я сразу понял, что она сумасшедшая, ее глаза беспрерывно бегали. Она была до того исхудавшая, что лишь чудом держалась на ногах. Для себя она ничего не попросила, только молока для ребенка. Она передала его мне, и только тут я увидел, что он мертвый. Давно уже мертвый. Его сморщенное личико было чернее моего, а тело ничего не весило, кожа да косточки. Мать продолжала твердить свое, тогда я вылил немного молока на окоченевшие губы. А что еще мне оставалось? И после того как я это сделал, она забрала у меня младенца, такая радостная, что даже начала тихонько напевать или, скорее, мурлыкать себе под нос в полном упоении. Кажется, я никогда не видел более счастливого человека, чем она, баюкавшая на руках мертвого ребеночка, которого наконец-то накормили. Я молча глядел ей вслед. Она прошла каких-нибудь пять метров, вдруг колени у нее подогнулись, и, прежде чем я успел подхватить ее, она рухнула замертво. Это меня доконало. Я понял, надо что-то делать. Нельзя вернуться домой с таким видом, будто ничего не произошло. Я должен был как-то зафиксировать весь этот запредельный ужас, чтобы потом мысленно к нему возвращаться, день за днем, до гробовой доски…
Ник слушает и по-прежнему недоумевает. Он осознает масштаб пережитой Эдом катастрофы, он готов сопереживать преследующим Эда кошмарам, но он отказывается понимать, каким образом весь этот душевный раздрай вылился в коллекционирование телефонных справочников. Есть сотни способов, как сделать ужасы концлагеря движителем всей твоей дальнейшей жизни, но при чем тут это подземелье и этот архив с бесконечным перечнем имен со всего света? А с другой стороны, ему ли судить о чужой страсти? Компания Эда его устраивает? Устраивает. Работа ему нужна? Нужна. Ну, так он поможет старику "реорганизовать архив", то бишь перенести сотни фолиантов с места на место, при всей бессмысленности этой затеи, даже если на это уйдет не один месяц. Договорившись об оплате и рабочих часах, они ударяют по рукам. Одна загвоздка: Ник не без смущения вынужден попросить своего работодателя об авансе. Шестидесяти долларов в бумажнике явно недостаточно, чтобы прикупить кой-какую одежонку и снять квартиру. Но у его нового босса уже готов ответ. Всего в миле отсюда находится благотворительная миссия, где Ник может за несколько долларов одеться с иголочки. Не то чтобы шикарно, но для предстоящей работы дорогой деловой костюм ему и не понадобится. Тем более такой костюм у Ника уже есть, так что с выходом в свет проблем у него не предвидится.