Растерянная, немного испуганная, но уже начиная злиться, она просидела в вестибюле несколько часов, наблюдая за проходившими мимо известными артистами и знаменитыми певцами, среди которых был и Силвиньо Ламенья с цветком в бутоньерке и огромным кольцом на мизинце. Многие, глядя на нее, удивлялись: "Кто эта хорошенькая девушка?" Швейцар время от времени улыбался ей, желая, видимо, утешить, и говорил:
- Еще не пришел, но, вероятно, скоро будет. Уже давно пора…
Около восьми, когда совсем стемнело, Марилда, едва не плача, спросила у швейцара, где бы ей выпить кофе и съесть бутерброд. "В буфете", - ответил швейцар. Там, увидя своих кумиров-певцов, она обрела новые силы и решила ждать, если понадобится, всю жизнь, лишь бы добиться осуществления своей заветной мечты и стать звездой.
Вернувшись в вестибюль, Марилда подумала: "Бедная мама, наверное, сейчас с ума сходит от беспокойства". Но к угрызениям совести все еще примешивались злость и негодование. Немного погодя кончивший свое дежурство швейцар распрощался с ней, а его сменщик сказал Марилде, что теперь вряд ли Освалдиньо вернется на радиостанцию.
- Уже слишком поздно.
Было почти половина девятого, когда какой-то беззубый тип облокотился на конторку швейцара и, уставившись на Марилду, которая с трудом сдерживала слезы, стал со смехом рассказывать об игре в "Табарисе". Так Марилда услышала, что ее друг Освалдиньо весь вечер провел за рулеткой и был превосходно настроен.
- А что это за "Табарис" и где он находился?
Беззубый усмехнулся, не сводя с нее своих нахальных глаз.
- Недалеко отсюда… Если хотите, я вас провожу… - Беззубый предвкушал скандал с истерикой и упреками. Этот Освалдиньо был сущим несчастьем для девушек.
Пока они пересекали площадь, беззубый засыпал Марилду вопросами: кто она Освалдиньо - жена, невеста или просто возлюбленная? На его взгляд, для жены она была слишком молода, для возлюбленной - чересчур серьезна. В дверях кабаре они столкнулись с Мирандоном, который направлялся в "Палас". Скользнув по девушке равнодушным взором, он хотел было пройти мимо, но тут узнал Марилду.
- Марилда! Какого черта ты тут околачиваешься?
- А, сеу Мирандон! Как поживаете?
Мирандон слишком хорошо знал беззубого.
- Что ты тут делаешь с этой девушкой?
- Ничего… Она попросила меня…
- Прийти сюда? Не ври… - Мирандон разозлился.
Но Марилда вступилась за беззубого.
- Ты просила его отвести тебя в "Табарис"? Зачем?
Девушка все рассказала, и Мирандон отвел ее домой. Обезумевшая от горя дона Мария до Кармо рыдала, лежа в постели, и громко звала дочь. Рядом с нею находились дона Флор, доктор Теодоро и дона Амелия. Дона Норма возглавила операцию по розыску и спасению девушки, ей помогала дона Гиза.
Они вытащили сеу Зе Сампайо из постели и, несмотря на его бурные протесты, потащили с собой в пункты скорой помощи, в полицию, в морг.
Увидев дочь, дона Мария до Кармо со слезами обняла ее и расцеловала. Поплакав вместе, мать и дочь попросили друг у друга прощения. Рассерженный таким исходом, доктор Теодоро демонстративно удалился прочь, так как в отличие от доны Флор поддерживал дону Марию, когда та обещала как следует выпороть беглянку.
Дона Флор пыталась переубедить соседку, заняв сторону Марилды: ее ведь тоже хотели когда-то лечить подобным образом, но это ничего не дало. Почему дона Мария до Кармо против того, чтобы дочь стала певицей?
Да разве это дело?! Просто девичья блажь! Доктор Теодоро сочувствовал вдове: девчонку надо проучить и наставить на путь истинный, чтобы она уважала мать. Доктор Теодоро и дона Флор чуть не поссорились, каждый отстаивал свою точку зрения - дона Флор решительно защищала бедняжку Марилду, а доктор Теодоро считал, что для детей воля родителей должна быть священной. Однако доктор не дал спору зайти слишком далеко и взял себя в руки.
- У тебя, дорогая, своя точка зрения, и я ее уважаю, хотя и не разделяю, а у меня своя. Так останемся каждый при своем мнении. Не будем из-за этого спорить, ведь у нас нет детей. - "И не будет", мог бы добавить доктор Теодоро, поскольку еще до свадьбы дона Флор призналась ему, что бесплодна.
Так кончилась их размолвка, и оба снова занялись вдовой, которая кричала, что умрет, если дочь не найдется.
Но Марилда нашлась, и потерпевший поражение доктор Теодоро удалился. За ним последовали дона Амелия и дона Эмина. С матерью и дочерью осталась лишь дона Флор. Вопрос был решен раз и навсегда: Марилда отвоевала себе право стать певицей. Дона Флор пробыла с ними недолго; удостоверившись в том, что Марилда получила материнское благословение, она вышла в гостиную к Мирандрну.
- Почему вы меня совсем забыли, кум, и не заходите? Ни вы, ни кума, чем я вас могла обидеть? Вы видите, я вас спрашиваю об этом, даже не поблагодарив за добро, которое вы сделали для доны Марии и Марилды. Почему вы не хотите со мной знаться?
- Не хочу знаться? Ну что вы говорите, кума! Если я не захожу к вам, то только потому, что верчусь как белка в колесе…
- Только поэтому? Извините меня, кум, но я вам не верю.
Мирандон посмотрел в окно на далекое прозрачное небо.
- Никто не должен вставать между мужем и женой; иногда даже тень прошлого, даже воспоминание может все испортить. Я знаю, кума, вы довольны своей новой жизнью, своими новыми знакомыми и от души рад за вас. Вы это заслужили. А наша дружба не прекратилась оттого, что я не захожу к вам.
Он был прав, и дона Флор улыбнулась, подойдя к куму.
- Я хочу попросить вас об одной вещи…
- Ваше желание для меня закон, кума…
- Приближается день Козьмы и Дамиана…
- Как раз недавно я говорил жене: "Неужели в этом году каруру будет у кумы?"
- А что вы, кум, думаете на этот счет?
- По-моему, кума, никто не может идти сразу двумя дорогами. Не вы давали обет, давал его кум, а он похоронен. - Мирандон помолчал. - Если и вы так считаете, кума, то успокойтесь, вы не делаете ничего дурного…
Дона Флор слушала его, погруженная в собственные мысли.
- Вы правы, кум, но ведь мы отчитываемся не только перед святыми. Я не хочу нарушать обет, ваш кум относился к нему очень серьезно. Есть вещи, которые мы не вправе менять.
- Что же вы решили, кума?
- Я подумала, может быть, устроить каруру в вашем доме, кум? Я приду повидать мальчика, принесу все, что нужно, и сварю каруру. Приглашу только Норминью.
- Пусть будет так, кума, если вы хотите. Наш дом всегда к вашим услугам, стоит вам сказать. Если бы я твердо знал, что у меня будут деньги, я бы сам купил все, что нужно. Но кто скажет, выиграю ли я в тот вечер или проиграю? Если б это можно было знать наперед, я был бы, наверное, богачом. Так что приносите свои продукты, это надежнее.
Немного успокоившись, вернулся доктор Теодоро. Он уже слышал о Мирандоне и его подвигах в игорных домах. Мужчины поздоровались.
- Это мой кум, Теодоро, и хороший друг.
- Заходите как-нибудь к нам… - Однако приглашение доктора Теодоро было лишь любезностью, которую следовало проявлять к друзьям жены.
Мирандон ушел, Марилда с матерью обсудили завтрашний визит к сеу Марио Аугусто, чтобы окончательно договориться об условиях контракта и дебюте. Больше здесь делать было нечего.
- Пошли, дорогая… - сказал фармацевт.
И хотя было поздно, он взялся за фагот, желая отдохнуть от волнений и разочарований этого дня. Дона Флор принялась штопать манжеты и воротнички на рубашках мужа, которые он менял каждый день.
Доктор Теодоро разучивал романс, сочиненный в честь доны Флор; склонившись над шитьем, она рассеянно слушала, пытаясь разобраться в нахлынувших на нее мыслях.
Стараясь извлекать из фагота самые чистые и нежные звуки, доктор Теодоро весь отдался сложной мелодии и постепенно успокоился: в конце концов, какое ему дело до того, как воспитывает дона Мария до Кармо свою непослушную дочь? Он не моралист, который все подвергает критике, и было бы смешно ссориться со своей милой женушкой, такой красивой и доброй, из-за нелепых переживаний посторонних людей! Последняя нота, чистая и гармоничная, затрепетала в воздухе.
Дона Флор воспитывалась не на высоких творениях Баха и Бетховена, которым дона Гиза внимала в полумраке немецкой гостиной. Она привыкла к народным мелодиям и серенадам под аккомпанемент гитары, кавакиньо, беримбау и свирелей. Но теперь приходилось учиться слушать гобои, тромбоны, виолончели и фагот, забыть ту, иную музыку, вспоминая о которой она становится невнимательной и рассеянной. Под звуки фагота она должна похоронить память о иных мелодиях, о ином времени, иной жизни.
7
Добивались доктора Теодоро только две женщины. Во всяком случае, о других дона Флор ничего не знала и готова была дать голову на отсечение, что других женщин в жизни доктора не было.
Одна из этих двух, столичная соблазнительница Миртес Роша де Араужо, осталась разочарованной. Правда, ненадолго; эта отважная женщина не стала терять время на бесплодные сетования и только удивленно пожала плечами.
Миртес была женой банковского служащего, которого перевели из Рио-де-Жанейро в Баию с повышением в должности и окладе. Как-то в разговоре с подругами она призналась, что страдает в этой глухомани, привыкнув к свободной и разгульной жизни в столице. Не имея ни детей, ни каких-либо забот, там она постоянно заводила знакомства среди молодых людей, причем без всякого риска. Но где в Баии найти таких мужчин и такую надежную квартиру для свиданий, как у доны Фаусты?
Инес Васкес дос Сантос, патриотку Баии, оскорбило такое презрительное отношение к ее родному городу. Почему Миртес так отзывается о Баии, не зная ее? Баия совсем не отсталая деревня.
Уж кто-кто, а Инес с полным знанием дела могла утверждать подобное. Укромные квартирки, бунгало, затерянные среди высоких пальм на безлюдном побережье! Да это же мечта! Что касается молодых людей, то и их более чем достаточно!
С мечтательным видом покусывая губу маленькими зубками, Инес принялась вспоминать о своих похождениях. Особенно ей запал в душу один прощелыга и игрок, в решающие моменты державшийся, как настоящий рыцарь! Любвеобильная Инес призналась подруге:
- Вот что я тебе скажу, девочка, до сих пор я не встретила мужчины, который мог бы с ним сравниться.
Инес великодушно дала исчерпывающую информацию и даже адрес. Кулинарная школа "Вкус и искусство", между Кабесой и площадью Второго июля. Преподавательница, его жена, очень милая женщина и недурна собой. Миртес запишется в школу, занятия помогут убить время, а красавец обязательно заметит ее.
Только пусть она не забудет рассказать потом все в подробностях и поблагодарить подругу. Инес не сомневалась в успехе дела, приятного для всех партнеров, в том числе и мужа Миртес: кончив кулинарную школу, она сможет подавать ему самые изысканные баиянские блюда. Преподавательница в школе отличная, мастер своего дела, золотые руки.
А дона Флор даже не подозревала о шашнях покойного мужа с этой Инес, серьезной, худощавой женщиной. Впрочем, будь разочарование Миртес не таким глубоким, она, возможно, так и не узнала бы об этой измене Гуляки. Но теперь дону Флор, жену солидного, степенного человека, все это мало трогало. Одним романом больше, одним меньше - какая разница!
Миртес вскоре разыскала школу. Дона Флор попыталась уговорить ее подождать до начала занятий новой группы, поскольку нынешняя уже научилась готовить самые сложные кушанья.
Но Миртес не желала ждать, ей было некогда. Она сказала, что скоро должна вернуться в Рио - здесь, в Баии, она ненадолго, и у нее не будет больше случая научиться готовить хотя бы несколько блюд на пальмовом масле, которые обожает ее муж. Наивная дона Флор пообещала заниматься с ней дополнительно.
Однако научить Миртес так ничему и не удалось, ибо в школе она не задержалась. Не увидев мужа преподавательницы в первые два дня, она на третий спросила про него у одной из учениц, и та сказала, что доктор в часы уроков обычно бывает в аптеке. В аптеке? Эта сумасшедшая Инес, уделив слишком много времени определенным достоинствам баиянца, ни слова не сказала о том, чем он занимается в остальное время.
Но случилось, что в тот же день доктор Теодоро зашел домой за какими-то деловыми бумагами. Тысячу раз извинившись, он торжественно и важно проследовал мимо учениц.
- Кто это? - спросила Миртес.
- Доктор Теодоро, муж доны Флор. Не успела я вам сказать, что в эти часы он редко бывает дома, а он тут как тут… Собственной персоной…
- Эго муж преподавательницы?
- А чей же еще?
Еще раз извинившись перед ученицами, хозяин дома вернулся в аптеку. Миртес покачала головой, еще больше растрепав свои волосы, выкрашенные под платину (последний крик моды); либо Инес сошла с ума, либо что-то случилось. Наверное, преподавательнице надоели измены мужа и она его прогнала, если только он не удрал с другой женщиной. Как бы там ни было, этот муж доны Флор, по мнению Миртес, сухарь и зануда, совсем не походил на того, о ком говорила Инес. Он не обратил внимания на ее волосы и прошел мимо, словно ее тут и не было. Этот идиот не годится даже в мужья, судя по всему, он сентиментален и за измену будет мстить по старинке: с помощью пистолета и ножа.
Больше она не вернулась в школу, даже не сочтя нужным объясниться с преподавательницей. Еда Миртес вообще не интересовала, она хотела оставаться худой, сохраняя тип женщины-вамп.
Наведя справки, Миртес узнала о смерти любовника Инес и о новом браке вдовы с этим слепцом. Ибо только слепец мог остаться равнодушным к ее красоте и платиновым волосам.
Дона Флор узнала о подробностях этой забавной истории от своей подруги Энаиды, которая в свою очередь дружила с Инес Васкес дос Сантос; дошла до нее и патетическая фраза Миртес Роши де Араужо:
- Представляете, роман с покойником!.. Только этого мне не хватало…
Чтобы познакомиться с доктором Теодоро, "этим скучным ничтожеством", она жгла пальцы о плиту доны Флор, обучаясь жарить креветки. Недурно!
Дону же Магнолию, все время сидевшую у окна, эту вульгарную кокетку, напротив, привлекала серьезность доктора, придавая ему в ее глазах какую-то своеобразную прелесть. Эта дама была врагом всякого единообразия, и, если Миртес помышляла только о легкомысленных юнцах, Магнолия не ограничивала себя строгими канонами. Сегодня шатен, завтра блондин, порывистый юноша сменял уравновешенного пятидесятилетнего мужчину. Кому нужны блюда всегда с одной и той же приправой? Дона Магнолия была эклектиком.
По меньшей мере четыре раза в день "великолепный сорокалетний мужчина" шествовал из дому в аптеку и обратно, мимо окна, где дона Магнолия восседала в пеньюаре, открывавшем ее пышную грудь. Мальчишки из ближайшей гимназии изменили свой обычный маршрут, чтобы любоваться роскошными формами доны Магнолии. И она благосклонно взирала на маленьких поклонников: в своей гимназической форме они были очень милы. "Пусть приучаются грешить", - назидательно изрекала дона Магнолия, еще больше распахивая пеньюар.
Вздыхали гимназисты, вздыхали окрестные ремесленники, приказчики, рассыльные, и молодые вроде Роке из рамочной мастерской и старые вроде Алфредо, торгующего деревянными святыми. Приходили и издалека, только для того, чтобы взглянуть на чудо, о котором уже разнеслась молва. Даже нищий слепец, пересекавший раскаленную на солнце улицу, вдруг остановился.
Божественное видение в окне настолько его поразило, что он забыл об опасности быть разоблаченным и, сняв темные очки, уставился на сокровища, принадлежавшие полицейскому агенту. Если б его тотчас схватили и засадили в тюрьму по обвинению в мошенничестве, он и тогда не пожалел бы о своем поступке:
И только доктор Теодоро, важно шествуя в своем белом костюме, всегда при галстуке, не обращал никакого внимания на прелести доны Магнолии. Вежливо склонив голову, он снимал шляпу и желал ей доброго дня или доброго вечера, оставаясь безразличным к усилиям красавицы, поставившей себе целью прельстить этого истукана, который хранил оскорбительную для нее верность супруге. Только он, смуглый красавец и, без всякого сомнения, настоящий мужчина, не проявлял ни волнения, ни восторга при виде ее пышного бюста. Но это уж слишком! Возмутительное равнодушие, оскорбление, которое нельзя снести!
- Он однолюб, - уверенно заявляла дона Динора, хорошо знавшая интимную жизнь доктора. Он не станет обманывать жену, ибо не обманывал даже Тавинью Манемоленсию, женщину легкого поведения, но с постоянной клиентурой.
Дона Магнолия, однако, верила в свое обаяние.
- Запомните мои слова, дорогая хиромантка: мужчин-однолюбов не существует, уж мы-то с вами это знаем. Посмотрите в свой хрустальный шар, и, если он не врет, вы увидите там доктора в постели, а рядом с ним вашу покорную слугу Магнолию Фатиму.
Неужели на доктора не производят никакого впечатления ее глаза с поволокой, ее воркующий голос, ее грудь под кружевным пеньюаром? Дона Магнолия улыбнулась, у нее в запасе было еще одно неотразимое оружие, и она его немедленно пустит в ход, перейдя в наступление.
И вот однажды знойным вечером, когда неподвижный воздух навевал мечты о легком бризе, приятной истоме и колыбельных песнях, дона Магнолия переступила порог аптеки с коробкой, в которой лежали ампулы. Предпринималась еще одна попытка соблазнить святого Антония. Легкое платье отнюдь не скрывало того, чем щедрая природа в избытке наградила дону Магнолию.
- Доктор, вы можете мне сделать укол?
В накрахмаленном белоснежном халате доктор Теодоро казался еще выше и важнее, ни дать ни взять ученый. Дона Магнолия с легкой улыбкой протянула ему свою коробку.
- Одну минутку… - сказал доктор Теодоро, положив коробку на стол.
Дона Магнолия не спускала с него глаз, с каждой минутой доктор Теодоро нравился ей все больше. Хорошо сложен, сильный, мужественный, и возраст подходящий. Она вздохнула. Доктор поднял глаза на соседку:
- У вас что-нибудь болит?
- Ах, сеу доктор!.. - И она улыбнулась, давая понять, что страдает не от физической боли.
- Инъекция? - Доктор Теодоро изучал рецепт, приклеенный к коробке. - Хм… Комплекс витаминов… для поддержания равновесия… Новое лекарство… Но какого равновесия, сеньора? - Он любезно улыбнулся, хотя считал пустой тратой времени и денег все эти впрыскивания.
- Нервного, сеу доктор. Я так чувствительна, вы себе представить не можете.
Доктор Теодоро пинцетом выудил из кипятка иглу и осторожно втянул жидкость в шприц, он не торопился, всему свое время. Изречение, висевшее над рабочим столом, четко выражало его основной принцип: "Место для каждой вещи, и каждая вещь на своем месте". Дона Магнолия прочла и хитро взглянула на доктора: важный мужчина и как уверен в себе!
Намочив в спирте ватку, он поднял шприц:
- Засучите рукав…
Дона Магнолия возразила лукаво:
- Не в руку, доктор…
Тогда доктор Теодоро задернул занавеску, и она открыла его взору еще одно свое сокровище, куда более роскошное, чем то, что выставлялось в окне.
Укола дона Магнолия не почувствовала, у доктора Теодоро была легкая рука; только ватка, смоченная в спирте, приятно холодила кожу. Капелька скатилась по бедру, и дона Магнолия снова вздохнула.
А доктор Теодоро снова ошибся, спросив:
- У вас что-нибудь болит?
Придерживая подол, чтобы похвастать ляжками, дона Магнолия взглянула ему прямо в глаза:
- Неужели вы ничего не понимаете?