Но решение самое простое: на плоту есть веревочная лестница – маленький трапик, и два водолаза встают по бокам этого трапика и держатся за борт плота, в то время как третий подплывает к трапику.
Старший группы, всегда офицер или мичман, стоящий с одного боку (лично мне удобнее держаться левой рукой, а работать правой – это мной изобретенный способ), погружается, ловит калошу третьего, вставляет его ногу на балясину трапика, затем выныривает и – на: "Раз! Два! Три!" – они забрасывают третьего, подсаживая его под жопу.
Потом – то же самое со вторым, только с той лишь разницей, что один уже внутри плота и тянет его за клешню, ну, а старшему группы стоит только лапки протянуть – и он влетает в ПСН как ракета. Вот и вся задача.
Всего-то тридцать секунд на всех.
Ну, вот! Уже почти все прошли и тут – один из морячков ушел под воду. Вроде бы ушёл и ушёл… Клапанная коробка у него, конечно же, была переключена "на аппарат", так что и беспокоиться не о чем.
Но вот незадача: он ушёл, а тут ещё на него плотик наплыл и прикрыл сверху. Вроде бы, ну и что? Всплыви, отплыви, оттолкни, делай, что хочешь!
А у него проснулась клаустрофобия. И начал наш морячок всеми четырьмя ластами колотить, аки бешеный миксер.
Аж вода в бассейне пеной пошла!
Я ору, старпом орет, все орут и бестолково бегают!
Конечно же, бедолагу на берег выдернули и перевели на дыхание в атмосферу, а он – в глубоком нокауте. Однако в штаны он навалил автоматически и по самое "не хочу", и две недели ничего не говорил, мычал, даже заикаться не мог.
Списали. Я его к докторам возил.
Мы потом со старпомом сели и за кружкой водки он мне сказал:
– Не бери в голову. Мы здесь совершенно ни при чем. У него, может, с рождения в голове было полно креветок. Почему-то считается, что подводником может быть любой идиот. Берут космический корабль и суют на него обезьяну. Только ей руки при этом не завязывают, как это ни странно. И может та обезьяна на том корабле почти все нажать. Вот мне бы увидеть того, кто нам обезьян на корабль организует. Я б ему, сука, яйца с превеликим удовольствием оборвал. А потом разрезал бы их на мелкие дольки, залил бы сметанкой жирненькой, жареным лучком, золотистым, заправил, хмели-сунели сверху, на медленном огоньке потушил бы, потушил бы… а затем со слюнями съел Отличный закусон! И ещё я оборвал бы яйца всем его детям нежным и детям их детей, в том числе и зародышам, эмбрионам! Суки!
После чего мы с ним ещё выпили и заели все это какой-то дрянью.
ОСЦИЛЛОГРАФ
– Где этот чёртов старпом?
Давно у нас никто не появлялся. Просто тащить с корабля больше нечего. Мы со старпомом сидим на пирсе и греемся. Солнце, тепло. Только спиной к ящику привалился, и сразу размокаешь. Интересно, кто это там старпомом интересуется? Открываем глаза шелками и видим: прямо перед верхним вахтенным, лицом в переговорное устройство "каштан", а к нам жопой, стоит какой-то хмырь. Андрей Антоныч свои глаза пока ещё не открывал, так что есть ещё время изучить обстановку. Только проворачивание закончили и теперь с толком используем время перекура. Антоныч все ещё млеет на солнце, а этот детеныш козы опять лезет к "каштану":
– Старпому срочно выйти наверх!
Ну, народ! Сейчас он тебе выйдет. Верхним вахтенным стоит Хабибулин. Этот уже делает мне глазами всякие знаки. Но ему все равно достанется – почему пускает кого попало к "каштану"? Андрей Антоныч очнулся.
– А?.. от… твою мать…
И потянулся.
– Где же ваш старпом?
Хабибулин глазами так моргает, будто бабочку в пищевод продавливает. Из-за него я пропустил тот момент, когда Андрей Антоныч вырос у хмыря за спиной.
– Ну?
Тот обернулся и уткнулся ему в живот, потом медленно поднял глаза, в которых сам собой нарастал дикий ужас, и остановился на лице старпома. По лицу Андрей Антоныча можно до обеда бродить.
– Ты кто? – спросил его старпом.
– Я?
– Ну, не я же!
У того орла затмение.
– Так и будем слюну глотать?
– А вы старпом?
– А что, не видно? Документы где?
– Какие документы?
– Зелёные! Ваши документы извольте представить!
– Вот!
Старпом читает. Прочитал.
– Ну? И чего с утра орем в "каштан"? Что? Некуда больше орать?
– Так… предписание… Я прибыл за осциллографом…
– За каким осциллографом?
– То есть?
– У нас пока ещё сохраняется целых два осциллографа времен первых ядерных взрывов в Семипалатинске. За каким из них вы соблаговолили прибыть? И в какое подразделение? БЧ-5? РТС? БЧ-4? И какой номер у прибора?
– Мне сказали, что старпом все знает.
– Кто "сказали"? Где "сказали"?
– В штабе! У начальника штаба! Есть бумага? Вот!
Старпом посмотрел в его бумагу и вызвал подвахтенного с автоматом.
– Этого арестовать и на КДП распять.
– Как?
– Молча! Руки вверх!
– Как это?
– Так! Что это за бумага? Кто её писал? Начальник штаба? Наш или чей? Что у него с русским языком? Ещё раз: пропуск, допуск, паспорт, телеграмму ЗАС?
– Какккк… (ык)… ую телеграмму?
– Золотую! Засекреченную! ЗАС! Как это смотрится: человек без ничего, с какой-то бумажкой из штабного гальюна, является на борт и просит, чтоб вы думали? Осциллограф?! А ускоритель элементарных частиц вам в газетку не завернуть? А? Вы тут бдительность, что ли, нашу собрались проверять, оскудев на разум? Так передайте тем, кто вас послал, что мы тут бдим! По самое ё-моё! Днями! И ночами! Стоим! Окостенев в желаниях! Чую, пахнет особым отделом! И их дебиловатыми проверками посторонней готовности к подвигу!
– Дежурный! (А это уже мне.)
– Есть!
– Связаться со штабом дивизии! Все выяснить и доложить!
Через пять минут все выяснили: этого типа, уродливого на вид, действительно прислали за осциллографом.
– Эх, кладь на покладь! – плюнул старпом, закрывая глаза и затихая на солнышке. – Поебень какая-то, не могу! Саня! Дай ему осциллограф!
НАШИ РОДЫ
– У штурманёнка жена рожает!!!
– Как?!!
– Каком кверху!
Это нам штурман с дежурства на корабль позвонил. Я сейчас же оповестил старпома. Дело в том, что до этого штурманёнок отпрашивался привезти жену в поселок. А потом он ушёл в море. Его старпом послал на неделю. Кто же знал, что он беременную жену везет.
– Где я ей роддом возьму? – это старпом не у меня спрашивает, это у зама.
Зам, как на грех, оказался рядом, вот первый вопрос по родам и задан ему.
А я считаю, что и правильно. А что? Ведь если подумать трезво, то зачем нам зам?
– Медика надо!
– А кто у нас на сегодня медик? Саня! О! Я же тебя назначил медиком!
– Me… ня?
– А кого?
Рот наоборот! Дело принимает глухой оборот. Не понимаю, как это зама сие миновало.
– Андрей Антоныч!
– Ну?
– Я же химик!
– Ну?
– Я… не могу…
– А я могу?
– Но…
У нас в поселке есть, конечно, госпиталь, не без того, но… было даже гинекологическое кресло… кажется…
– В город надо, Андрей Антоныч…
– Ты слышал – рожает!
– Слышал…
– Вот и иди…
– Я?
– Бам-бар-би-я!!!
В общем, через пять минут мы все были там. Ну, и баб набежало. Рожать-то они, конечно, все вроде рожали, но вот помочь чем-то – например, не криком…
Старпом их выгнал и сказал мне: "Давай!"
И я дал. Я вспомнил, что нужен кипяток. Хрен его знает зачем, но нужен.
– Нужен кипяток!
– Молодец, Саня! – сказал старпом, и у меня через три секунды было море кипятка.
Что было потом, я смутно помню. Кажется, мы со старпомом положили её на чистую простынь, и заставили глубоко дышать и тужится. Потом я вспомнил, что воды же из нее должны пойти и соорудил что-то вроде лотка… потом… как поперло… вот… хорошо, что зам откуда-то в этот момент стаю медиков привёл…
– Ну, Саня, – сказал мне потом Андрей Антоныч, поднося стакан водки. – Ты сегодня и дал.
А я и пить не мог. Губы дрожали.
Да, забыл сказать, родили мы… девочку…
ОТЕЦ
– Андрей Антоныч, спасибо!
Это штурманёнок. Достали его, наконец, с моря и теперь кроме как "отцом" не называют.
– Насчет "спасибо" – это к Сане. В основном он страдал. А теперь, Леонид Аркадьич, объясните, Христа ради, как это вас угораздило беременного человека на север привезти? Перебои с водой, электричеством, в квартире все замерзает, если только три электрообогревателя тебе в рожу не дуют! Дома брошены! Стекла выбиты! Ветер свищет! Из подвалов гниль и пар! Заносы! По три дня на Большую Землю не выбраться! Роддома нет (как выяснилось)! Даже гинекологическое кресло и то сломали. Пытались зубы, наверное, на нем лечить!!! А?!! Ну?!!
– Она маленькая такая, Андрей Антоныч!
– Хобот на сторону! Детский сад! Саня! Я с ними тронусь когда-нибудь! Чувствами и разумом! Идите! Неделю даю, чтоб увез жену и дочь в Питер!!!
Потом Андрей Антоныча атаковали экипажные бабы. Во главе с его собственной женой и двумя дочерьми.
Начала жена. Она у старпома примерно одного с ним роста, и девки от нее не отстают. Казачка. Разговаривает она с нашим командованием руки в боки.
– Андрей! Не поняла! Куда это ты собрался дитё отправлять по морозу!
– Глафира! Уймись!
Старпом, когда не в духе, жену называет разными редкими русскими именами.
– Какая я тебе Глафира?!!
– Значит, Марфа!!! Уймись, говорю! Дело решённое! Пусть едет!
– У нас, между прочим, женсовет и я во главе! И мы решили: никуда она не поедет! А за неделю отпуска отцу ребёнка земное вам спасибо! А детёныша сами воспитаем. Не извольте беспокоиться! И вообще! Занимались бы вы своими делами!!! И не лезли бы в наши!!! Старший помощник несуществующего командира!!!
– Какой, к чёрту, женсовет! Какой женсовет, я спрашиваю! Все сдохло! Давно! Где зам? Что это за хиромантия ползком на столе?!!
Зам был призван, и рот ему тут же заткнули. На арену выступили дочери старпома. Причем, единым фронтом.
– Папа, ты чего? Совсем с ума сошёл?
Дочерей старпом не выдержал.
– А вы-то?!! Евдокеи Саввишны!!! Вы-то куда лезете?!!
– Думали мы, что ты умный человек, папа, оказалось – нет!
Потом они пообещали ему всеобщий бабий бунт и ещё они ему пообещали, что прикроют его крабовое производство, после чего старпом сдался и отменил отправку. А бабы тут же бросились старпома жалеть – первыми жена и дочки: "Папочка наш бедненький! Смотри, как разнервничался! Совсем себя не бережет!"
После этого старпом от них удрал на корабль.
– Саня! Не могу! Бабы! Одолели! Ты не знаешь почему от настоящих флотских офицеров, как правило, родятся только бабы с гнусным мужским характером? Это же ужас какой-то! Настоящий мрак! Господи! Только бы их на службу не призывали! Не дай мне Боже дожить до того момента, когда они флотом станут заправлять! Сдохнуть бы гораздо раньше! Вот!
Потом мы с ним выпили.
За рождение ребенка и вообще…
ПОДХОД
Утром на подъеме флага.
– Андрей Антоныч! Через пять минут подъем флага!
– Не "Андрей Антоныч", а "товарищ капитан второго ранга"!
– Виноват! Товарищи капитан второго ранга!
– То-то же!
Пёс его знает, почему я, сто раз поднимая флаг, на сто первый обязательно скажу не так.
Через пять минут.
– Андрей Антоныч! Время вышло!
– Ох, (вздох) ёть в комьть! (Опять я оговорился, от чего старпом страдает.) Так! Ладно! Флаг поднять!
– Ф-ла-г и гю-юс… поднять!.. Товарищ капитан второго ранга! Прошу разрешения "Вольно!"
– Вольно!
– Во-ль-на-а!
Чего со мной сегодня? Не иначе как в Североморск ехать.
– Саня, слазь с рубки!
Ну, так и есть. Сейчас меня куда-нибудь зафигачат.
– Поедешь со мной в Североморск.
Так я и думал.
– Сейчас подменишься, – а то от тебя сегодня на корабле толку мало, путаешь Бабеля с Бебелем, – и меня сопроводишь. Изобразишь в одном месте помощника командира.
Так и поступили. Я подменился, и поехали мы со старпомом бурную деятельность изображать. В середине дня разбрелись по разным конторам, а на ужин – в ресторане встретились – у нас до катера ещё целых три часа было.
Я со старпомом если выезжаю, то вечером мы с ним обязательно в этом ресторане оказываемся. Сценарий всегда такой: старпом появляется первым, заказывает нам по гигантской отбивной с ведром капустного салата, и мы все это сметаем под бутылку водки: мне – сто пятьдесят, старпому – остальное, для чего мне наливается в фужер для шампанского, а старпому притаскивают бадью для коктейля.
А все из-за того, что старпом по традиции пьет только один раз.
– Ну!.. – Андрей Антоныч только что разлил и сейчас скажет тост. Он у него всегда один и тот же. Вот он:
– Вкусна, Саня, только первая рюмка. Остальное – тренировка. Нам тренироваться не надо – мы люди тренированные.
После этого мы обычно выпиваем и принимаемся за еду, потом появляется некто из публики и начинает приставать к старпому – я не знаю, почему это всегда происходит, – затем старпом выходит на воздух вместе с этим орлом, где и бьет ему морду.
Только я про все это подумал, как над ухом раздалось:
– Ну, что, Морфлот, просрал свой флот, теперь водку кушаешь?
Только мы подняли глаза – стоит – гражданское лицо.
Как он потом оказался зажатым в кулаке у старпома, ума не приложу. Я даже моргнуть не успел – пальцы Андрей Антоныча обвили его, как кольца удава. Потом он его приподнял. Мне стало нехорошо. Если старпом ему сейчас треснет по башке, то я эту голову долго буду на кухне искать.
Но старпом никого не треснул. Он сказал речь.
– Значит, так, зелёный! Синонимами слова "просрал" являются слова "промухал", "проворонил", "проиграл", "проспал". Ни одно из них ко мне не подходит. Прошу это иметь в виду.
Бедняга сделал попытку поежиться. От старпома это не укрылось, и он ослабил хватку – человек поежился.
Старпом продолжил:
– Если же разговор у нас идет о гибельном положении военно-морского флота и о плачевном состоянии нашей боеготовности, – тот закивал глазами, – то все претензии к Верховному Главнокомандующему. Мне же позволительно предъявлять счет только на то, за что я отвечаю лично. Я отвечаю лично за боеготовность корабля. Согласны? – отчаянная попытка выкрикнуть "Да!" – Уже здорово!
Старпом разжал руку, человек пал в кресло. Понемногу он пришел в себя. Потом он сказал:
– Прошу прощения!
– А вот это хорошо! – заметил старпом, – Хорошо, что у населения сохранилось уважение к людям нашей профессии. Пусть даже оно зародышно и действует рефлекторно! Пусть! Все равно хорошо! Это не может не радовать! Это вселяет надежды! Ничего! Не все ещё потеряно!
Бедолага сидел, боясь пошевелиться. Наконец, он спросил:
– Разрешите идти?
– Идите!
– Вот, Саня! – сказал мне старпом после того, как он исчез. – К любому же можно найти единственно верный подход!
ПРОСВЕТЛЕНИЕ ОПТИКИ
Мы уже полгода краба ловим. Зима теплая, залив не замерзает. Деньги нам начали, наконец, выдавать, но краболовлю это не прекратило.
А почему? А потому что старпом решил, что если он успевает и с кораблем и с крабами, то какого чёрта!
И потом, мы же не всего краба вылавливаем, мы маленьких отпускаем. Старпом ведет жесткую селекцию, заботится о приросте, приплоде, делает расчеты, рисует карты крабовых полей, складывает их в сейф, записывает в тетрадку свои мысли, которые тоже хранит, а зам бегает вокруг и собирает сплетни.
При этом он все беспокоится, что все всплывет, отчего уж очень сильно переживает.
– Сергеич! Ну, что опять?
Зам мнется.
– Что там ещё стряслось?
– Да ничего не стряслось.
– Ну, ты жалом-то не води. Я ж тебя вперед вижу.
– Андрей Антоныч, как вы смотрите на то, чтоб от наших доходов с начальством поделиться?
– Так! Не успели одних по холодку отправить, как уже другие мнутся! Ты заложил?
– Андрей Антоныч…
– Ты! А чего стесняешься? Мы же не очень-то и скрывались. Просто они нас взять не могут, потому и давят на слабое. Ты у нас – слабое, Сергеич. От тебя бы избавиться – самое время, но вот ведь беда, привык я к тебе. Значит, они тебе сказали, чтоб я делился. Но ты же наши доходы знаешь, у нас на паразитов денег нет. Паразит, Сергеич, плодится так, что потом хозяин этого паразита помирает. Так что передай им мои искренние соболезнования, они по-прежнему будут лишены крабового мяса.
– Андрей Антоныч…
– А чем они меня возьмут? Из партии меня давно выкинули, а потом и партии не стало. В запас меня они только через два года смогут уволить, а я за это время в них совершенно нуждаться перестану. Это они во мне будут нуждаться, потому что паразиты, яйцеглист, им носитель нужен. А я им носителем никогда не буду. Я теперь свободен. Это я раньше страдал, что флот гниет, а теперь я не страдаю. Я теперь философствую – гниет, значит должен гнить.
Я понял, Сергеич, главное. Государство мне не друг. Оно мне враг. У меня с ним война. Небольшая, но война. И, знаешь, после того, как я это понял, все стало на свои места. Будто с глаз пелена пала.
Конечно! Ещё я буду переживать. Вскакивать. Ругаться и ночами бродить. Но, в сущности, мне всё ясно. У нас с твоими друзьями задачи разные. Они берут не своё, а я – своё.
– Краба, например.
– Краба! Правильно. Только я его ращу. Я же по уму все делаю. Вон у меня сколько записей по нему имеется. А они придут и все вместе с камнями выгребут. Им же все равно. У них краб завтра кончится. А у меня его больше становится. И я на свои места чужих не пущу. У меня же бригада. И каждый в ней знает свой процент – вот что ценно. Они знают, за что страдают. А ты мне предлагаешь работать на дядю и за спасибо. Я и так на лодках работаю за спасибо. У меня давно крабы – это дело, а лодки – это хобби. Люблю я лодки, вот и не бросаю их к едрене матери.
Мы, Сергеич, в этом месяце ещё одну шаланду купим. Я тут присмотрел одно полузатопленное дерьмо, так мы его поднимем, отремонтируем и за работу. У меня скоро половина поселка работать будет. И у меня никто не пьет, несмотря на то, что твои начальнички сюда паленую водку везут и в ларьках своих вонючих подводничкам её втюхивают.
Что? Скажешь, не так? Так, Сергеич, так!
И разговор этот пошлый мы с тобой больше затевать не будем. Ты определись, Сергеич! С кем ты? Это же важно. Или ты бегаешь пуделем и хозяина радостным лаем встречаешь, или ты ходишь с высоко поднятой головой. Понял? А теперь давай чайку ебанем. Самое, между прочим время, время.
И они ебанули.
Чайку.