- То, что вы сейчас видите, ничего не значит, не так ли, Геннадий?
Мы повернули головы в ту сторону, куда она адресовала свой вопрос, и увидели сидящего на врытой в землю скамейке старика, сворачивающего на коленях самокрутку из узкой полоски газеты, оторванной от одного из номеров лежащего рядом с ним "Красногвардейского литератора". Крошки табака густым потоком падали на газету, при этом половина из них пересыпалась через краешек бумажной ленты и летела вниз, на недвижно валяющегося под его ногами большого рыжего пса неизвестной породы, который лежал настолько тихо, что казался уже давным-давно умершим. Я даже хотел было спросить старика, жива ли ещё эта собака, как в эту самую минуту она подняла хвост и протяжно пукнула, из чего я сделал тот единственно возможный вывод, что собака всё-таки живая.
- Да, моя радость, - откликнулся тем временем старик на реплику хозяйки. - Сегодня тот самый вечер, когда должен случиться сезон дождя. И его не может отменить никакая сила.
- Именно так, - подтвердила Елена Степановна.
- А почему нам его бояться? - подал голос от крана Шурик. - Ну, дождь и дождь, что тут такого? Залезем в автобус да пересидим, в первый раз, что ли!
- Это - особенный дождь, - сказала женщина. - Он случается каждые семь лет в один и тот же день, даже в високосные годы. И в машине от него не спрятаться, не так ли, Геннадий?
- Да, - подтвердил старик, и лежащая под его ногами собака опять пёрднула. - Он идёт всего только одну ночь, но носит название сезон дождя. Я, правда, уже и не помню, почему. Ты не помнишь, моя радость?
- Это не важно, - отмахнулась женщина. - Важно, чтобы они успели отсюда убраться до того, пока на них не начали сыпаться с неба жабы.
- Жабы? - не удержался от хихиканья Шурик и чуть не перевернул почти наполнившееся доверху водой ведро.
- Совершенно верно, - кивнула женщина. - Раз в семь лет на землю низвергается дождь из жаб. Раньше это происходило в городке Уиллоу, расположенном в центральной части американского штата Мэн, но в нынешнем году наш посёлок объявил себя его побратимом, и эта напасть переместилась к нам. Вот так. Теперь вы всё знаете.
Мы переглянулись между собой и промолчали.
- Только не подумайте, что я стою здесь и изображаю круглую идиотку, потому что мне этого хочется самой, - заметив наши переглядывания, воскликнула Елена Степановна. - Я просто обязана вас предупредить об этом, потому что жабы не просто прыгают с неба, но валятся оттуда сплошным потоком, и его не пересидеть в таком стареньком автобусике, как у вас.
- Хорошо, мы будем об этом помнить, - улыбнулся я, как можно спокойнее, - а сейчас нам надо поторопиться. Спасибо вам за воду и за предупреждение.
- Мы просто обязаны были это сделать, - повторила женщина, опять делая ударение на слове "обязаны".
- Это часть ритуала, - заметил старик. - Так было раньше в Уиллоу, так всё должно происходить и здесь.
- Да, - кивнула она. - Хотя, насколько мне известно, этим предупреждениям ещё никто никогда не поверил.
- Это непросто, - подтвердил старик, и собака в очередной раз подняла хвост и выпустила длинную очередь, словно подчеркивая значимость слов своего хозяина. - Потому что даже те, кто слышал что-нибудь о дождях из лягушек, жаб, монет, птиц и тому подобного, всё равно не в состоянии представить себе того кошмара, что каждые семь лет творится в течение всего одной ночи во время этого сезона дождя, вы меня понимаете?
- Да, да, конечно, - кивнул я и, видя, что Шурик уже вышел с ведром за калитку, поспешил откланяться и, увлекая за собой так и не попившего воды Витальку, возвратиться скорее в автобус.
Лёха сидел с закрытыми глазами, поэтому ни о каком дожде мы ему говорить не стали. Да и до того ли нам было в то время? Через несколько минут нас ждало куда более трудное испытание, чем поведанные стариками бредни о падающих с неба жабах.
Шурик залил воду в радиатор, и мы тронулись дальше, не без опасения следя за тем, как едва намечавшиеся вокруг автобуса сумерки начинают стремительно переходить в почти ночную темноту, растворяющую в себе силуэты достроенных и недостроенных дач, коньки остроконечных крыш и верхушки садовых деревьев. На фоне всё более наливающегося чернильной густотой неба отчётливее всего пока выделялась тёмная башня поселковой водокачки, тогда как остальные строения посёлка почти окончательно слились в единую неразличимую массу.
- Это был самый пердючий пёс во всем Красногвардейском районе! - неожиданно произнес вслух Виталька и, услышав его слова, Лёха вдруг встрепенулся и вскинул всклокоченную голову.
- Что? Как ты сказал? Эй…
Но повторить произнесенную фразу ещё раз Виталька не успел. Подпрыгнув на засохших ухабах, "РАФик" сделал очередной поворот и, подкатив к Мишаниной даче, на которой мы хранили свою книжную продукцию, остановился. Чуть в стороне, вытянувшись вдоль забора, стояли четыре поблескивавшие в полумраке иномарки - два громоздких чёрных джипа и что-то типа БМВ или мерседесов. Увидев нас, из калитки вразвалочку вышел один из тех мордоворотов, которые когда-то навещали меня здесь вместе с Гланом Обалдяном, и подошёл к дверям нашего автобуса. Нашей собственной охраны видно не было. Хотя какая она - наша, если ею руководят как раз те люди, что обложили нас данью?
- Вам велено пока оставаться в машине, - процедил, почти не раскрывая рта, в котором была зажата дымящаяся коричневая сигарета, верзила. - Сейчас подъедет Мирон Трофимович, и тогда вас позовут.
- Дружбайло, что ли? - уточнил Лёха, но мордоворот, не удостоив его ответом, отвернулся и, дымя сигаретой, пошагал по направлению к дому.
- Ни хрена себе, заявочки! - фыркнул за моей спиной Лёха. - Чтобы войти на свой собственный склад, мы должны теперь будем спрашивать у них разрешения? Тебе не кажется…
- Помолчи лучше, - остановил я его. - И моли Бога, чтоб нам сегодня разрешили из этого склада выйти.
Лёха, как обычно, хотел, было, вякнуть в ответ какие-то возражения, но привлечённый чем-то необычным, что происходило за окнами автобуса, вдруг замер с открытым ртом и уставился в сгущающиеся сумерки. На улице было уже довольно темно, ожидающие нас внутри Мишаниной дачи рэкетиры (а кем же ещё были эти люди, как не ими?) включили свет, падавший из окон косо усечёнными желтыми пирамидами, но при этом было ещё достаточно хорошо видно и удаляющегося по ничем не вымощенной дорожке громилу, и траву под его ногами, и силуэты плодовых деревьев по сторонам, и многие другие детали. И, устремив свой взгляд туда, куда с таким вниманием уставился только что Лёха, я вскоре тоже увидел, как на землю под деревьями падают какие-то бесформенные тёмные предметы, показавшиеся мне сначала комьями сырой глины.
"Что за хренотень? - подумал я, всматриваясь в происходящее. - Кому бы это понадобилось швырять сюда глину?" - и вслед за этим с каким-то интуитивным внутренним ужасом понял, что это никакая не глина. Не могут глиняные комья самостоятельно передвигаться в горизонтальной плоскости, а те, которые падали на моих глазах, вместо того, чтобы остаться лежать на месте, быстро очухивались после удара о землю и сосредоточенно прыгали по направлению к шагающему по дорожке охраннику.
Бум…
Что-то с глухим стуком ударилось о крышу нашего микроавтобуса и, отскочив от неё, упало неподалёку на землю.
Бум… Бум…
Я повернулся к Лёхе, чтобы спросить его, что это может быть такое, но в это мгновение тишину пронзил душераздирающий крик, раздавшийся со стороны дорожки. Опять повернув туда голову, я увидел дико подпрыгивающего на месте мордоворота, который отчаянно пытался стряхнуть с себя то, что мне показалось сначала комьями сырой глины.
- Жабы! - в ужасе выкрикнул смотревший в окно Виталька. - Бля буду, это и правда жабы! Те старики во дворе говорили правду!..
Но я уже и сам видел, что это были какие-то невероятные чёрно-зеленые жабы, несколько более крупные, чем те, которых мне приходилось видеть в своей жизни раньше, с отсвечивающими в падающем из окон свете золотисто-черными глазами, а главное - с пастями, усеянными множеством страшных, торчащих, точно цыганские иглы, зубов. Десятка два, если не больше, таких чудовищ повисли на орущем охраннике, а со всех сторон к нему торопились всё новые и новые монстры. Жабий дождь за эти минуты заметно усилился, несколько таких зубатых тварей пролетело совсем рядом с окнами нашего "РАФика", и Лёха в панике заорал, чтобы мы немедленно позакрывали окна.
Не понимая, что происходит, но почувствовав угрожающую всем нам опасность, Шурик автоматически повернул ключ зажигания и завёл мотор. В эту самую минуту, размахивая слишком длинными из-за навинченных на их стволы глушителей (и оттого кажущихся ненастоящими) пистолетами, на крыльцо выбежали Вспученок, Ракитный и Обалдян, окружённые несколькими вооружёнными телохранителями. Превратившийся к этому моменту в шевелящуюся жабью гору, обезумевший от боли и ужаса мордоворот на дорожке испустил свой последний вопль и рухнул под тяжестью облепивших его с ног до головы чудовищ. На мгновение мне показалось, что даже сквозь закрытые окна автобуса и шум заведенного Шуриком двигателя я слышу, как трещат его разгрызаемые зубами этих тварей кости. А уж для тех, кто стоял на крыльце, этот хруст прозвучал так, будто его прокрутили им через воткнутые в уши наушники прямо в самый мозг. Содрогнувшись от ужаса, Вспученок даже отшатнулся назад, налетев при этом на одного из выбегающих следом за ним телохранителей, так что тот, нелепо взмахнув руками, грохнулся на спину и, судорожно дернув при падении лежавшим на спусковом крючке пистолета пальцем, произвёл непроизвольный выстрел. Вырвавшаяся из дула шальная пуля тут же вонзилась в поясницу районного налоговика и раздробила ему основание позвоночника. Закричав от нестерпимой боли, он повалился под ноги своим товарищам и, хватая побледневшими губами воздух, успел прохрипеть к ним свою последнюю в этой жизни просьбу:
- Врача! Позвоните, бля, в скорую! Срочно…
Однако никто из находившихся в это время рядом с ним на крыльце людей этой просьбы не услышал. И не потому, что они были чёрствыми и жестокосердыми циниками (хотя это тоже было правдой), а потому, что в это самое мгновение с крыши Мишаниной дачи потоком хлынули на них насыпавшиеся туда за время дождя жабы. Они падали им на спины, плечи и головы и, распарывая зубами ткань дорогих костюмов с лэйблами "William G. Eaton" и рубашек фирмы "Carlo Comberti" и "Yuebaodu", на ходу отхватывали от подвернувшихся ягодиц, животов и предплечий клочья кровоточащей человеческой мякоти вместе с сухожилиями и венами. Я думаю, что такого крика мне не дано будет больше услышать даже в аду - они орали так, что почти мгновенно порвали себе голосовые связки, и поэтому самые последние и мучительные мгновения их жизни утонули в абсолютном безмолвии, нарушаемом только шлёпаньем сыплющихся с неба жаб да хлюпаньем крови на крыльце.
Глядя на всё это, застыли, как парализованные и мы, забыв, что такие же самые твари падают сейчас с неба и на крышу нашего "РАФика", а, скатываясь с него на землю, торопятся по спинам друг друга к его колесам и уже примеряются там своими мерзкими иглоподобными зубами к давно лишенным протекторов покрышкам.
- Шура! Давай!! Гони отсюда!!! - разрывая цепи обездвижившего всех нас транса, заорал, в конце концов, очнувшийся от происходящего ужаса Лёха и, заскрежетав переключателем скоростей, Шурик отчаянно рванул с места урчавший всё это время микроавтобус. Скользя и пробуксовывая на раздавливаемых колёсами жабах, "РАФик" с яростным рычанием ринулся по улицам дачного посёлка, спасая нас от воцарившегося над ним на эту невыносимо страшную ночь сезона дождя. Дождя, от которого не в состоянии спасти даже самый наилучший из японских зонтиков, ибо имя этому дождю - смерть.
…Но думать об этом более-менее спокойно я смогу не раньше, чем закончится эта леденящая душу ночь, и над городом, как ни в чем не бывало, заалеет очередное июльское утро. Оно заглянёт своими голубыми глазами в мою комнату, пройдётся вениками солнечных лучей по паркетному полу, загоняя под диван остатки ночной темноты, и включит прямо за окном фонограмму весёлого воробьиного чириканья, возвещающего, что жизнь вокруг - так же прекрасна и удивительна, как и раньше. Но даже этим не сумеет переубедить меня в том, что мир остался таким же, каким я его знал до вчерашней ночи…
Глава 11
СМЕРТЬ ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ
…Ехать утром ещё раз на Мишанину дачу Шурик отказался наотрез.
- Да вы что, думаете, я самоубийца? - возразил он. - Посмотрите для начала сюда, - он повернулся к нам боком, так что стало отчетливо видно, что его волосы на висках стали за минувшую ночь почти абсолютно белыми, - а потом сюда, - и он указал рукой на колёса стоящего возле подъезда "РАФика", которые оказались исполосованы тонкими глубокими бороздами, со свисающими с них чёрными прядями выдранной жабьими зубами резины. В отдельных местах, сквозь некоторые из особенно глубоких порезов, чёрными пузырями выдувались наружу вспучившиеся камеры. Достаточно было вчера наткнуться таким пузырём на какую-нибудь случайную ветку, и пение воробьёв сегодняшним утром было бы уже не для нас. - У меня до сих пор ещё дрожь в ногах от их крика, - добавил он, отводя глаза в сторону.
- А ты думаешь, нам самим туда не страшно возвращаться? - произнёс, не сдержав тяжелого вздоха, Лёха. - Но мы просто обязаны поехать и посмотреть, что сталось с нашими вчерашними визитерами. Вдруг кто-нибудь из них ещё жив? Да и над оставшимися там книгами надо подумать. На фига мы их пол-лета печатали, если теперь оставим кому-то на разграбление? Как ты думаешь?..
Короче, через полчаса уговоров Шурик всё-таки сдался.
- Ладно, - пробормотал он через силу. - Только дайте мне час времени, чтобы поменять покрышки. По крайней мере, передние - на них нам не проехать и километра.
Против этого мы возражать не стали, и Шурик приступил к ремонту. Он долго ходил вокруг микроавтобуса, вынимал из-под сидения то один, то другой ключ, затем откладывал их в сторону и лез в кабину за новыми, но, в конце концов, всё-таки снял с двух передних колёс изодранную жабьими зубами резину и поставил на них запасные покрышки. После этого медленно выкурил две сигареты, ещё раз обошел вокруг автобуса, критически оглядел оба задних колеса, минут пять постоял возле них в тяжёлом раздумье, но потом всё же махнул рукой, собрал разложенные вокруг "РАФика" инструменты, и мы, наконец, выехали в сторону дачного посёлка. Стрелки часов на здании универмага "Центральный" уже подбирались в это время к двенадцати.
Сегодня мы ехали не от моего дома, а от того места, где жил Шурик, и потому въехали в посёлок не по вчерашней дороге, а с противоположной стороны, так что не могли посмотреть на дом Елены Степановны и Геннадия, чтобы узнать, удалось ли им пересидеть сезон дождя за дубовыми ставнями. День выдался довольно пасмурным, разбудившее меня утром солнце своенравно уклонилось от предписанного ему маршрута и, как заблудившаяся в лесу корова, прошлявшись, неизвестно где целых три с половиной часа, только-только начало пробиваться через кустарник колючих серых туч и оглядывать свои земные пастбища. А они, надо сказать, выглядели сегодня ужасно. Повсюду, куда ни глянешь, ещё продолжали валяться целые груды дохлых жаб. Они лежали на крышах веранд, забивали собой сливные канавы, кучами виднелись у стен домов, в два, а местами и в три, а то и четыре слоя покрывали дорогу. Некоторые из них при этом ещё слабо шевелились, а одна или две вяло прыгали по трупам своих сородичей.
Но едва только из-за туч показалось болтавшееся неизвестно где всё это утро солнце, как картина начала стремительно меняться. В его лучах жабы начали быстро таять - чёрно-зелёная кожа их начала обесцвечиваться, становиться сначала белой, а потом и вовсе прозрачной, от тел начал подниматься вверх парок с неприятным, гнилостным запахом, а сами жабы стали заметно уменьшаться в размерах. Их глаза схлопывались или вываливались, кожа громко трескалась, и какое-то время казалось, что по всему посёлку открываются бутылки с шампанским.
После этого разложение пошло ещё быстрее, жабы прямо на глазах превращались в лужицы белой жидкости, похожей на разлитое сгущённое молоко, эти лужицы сливались на крышах в ручейки и гноем сочились на землю. От земли шёл хорошо видимый пар, и вскоре улицы и дворы посёлка напоминали собой жерло умирающего вулкана.
К тому моменту, когда мы подъехали к воротам Мишаниной дачи, всё закончилось. Только сломанные падающими жабами ветки давали понять, что ночью здесь бушевала стихия, да на веранде ими были разбиты два небольших оконных стекла, которые можно было легко залатать фанерой от посылочных ящиков.
Вдоль забора по-прежнему стояли оставленные тут с вечера иномарки, и я подумал, что их надо будет отсюда куда-нибудь отогнать, хотя бы за ближайший угол…
Но в первую очередь нас сейчас интересовало крыльцо, на которое вчера прямо под самый жабопад выскочили наши визитеры, а также дорожка, где упал облепленный зубатыми тварями обалдяновский телохранитель. Была ещё мысль, что кому-нибудь из всей рэкетирской братии удалось вчера убежать в дом и пересидеть там эту чудовищную напасть, но, чтобы проверить это предположение, надо было пересечь почти десятиметровую поляну между калиткой и домом и войти внутрь, а решиться на это было очень и очень непросто.
Не без страха вертя по сторонам головами, мы всё-таки вышли из автобуса и осторожно подошли к калитке. На дорожке никого не было видно, на крыльце, вроде бы, тоже, и мы, крадучись, шагнули во двор.
Трупов не было.