- …Да вы что! - чуть не подпрыгнула она, узнав, чем мы последнее время занимаемся. - Вам всё ещё мало нашествия бесовщины на Россию? Всех этих Хэллоуинов, Дракул, "Секретных материалов" и прочей мерзости?.. Я как-то прочитала сдуру несколько книжек этого Кинга, так до сих пор теперь не могу забыть один из его рассказов - это просто ужас! Там какой-то мужик, хирург по профессии, оказывается выброшенным после кораблекрушения на необитаемый остров, где нет даже травы, которую можно было бы жевать, чтобы не умереть от голода. И поэтому, чтоб продержаться до того момента, когда его отыщут спасатели, он отрезает от себя сначала ступню одной ноги, потом ступню другой, потом - голени, потом - выше, и так съедает эти части тела, пока от него не остаётся один только безногий обрубок. Ты представляешь - таким вот образом он съедает сам себя чуть ли не до пояса!..
- Но его хоть, в конце концов, спасают?
- В том-то и дело, что нет! У Кинга вообще чуть ли не все вещи заканчиваются трагически. "Кэрри", "Кладбище домашних животных", "Кукурузные дети", "Газонокосильщик". Или вот ещё - "Туман", в котором весь мир оказывается заполнен какими-то жующими тварями да пауками, "Буря столетия", в которой родителям, чтобы спасти себя и свой городок от гибели, приходится отдать дьяволу собственного сына…
- Кошмар! И что - нельзя было ничего сделать?
- Что было можно, они сделали. Но они ведь там все материалисты, а потому и с дьяволом пытаются бороться одними лишь материалистическими средствами, словно бы и не догадываясь, что можно призвать на помощь Бога. Да ты разве сам не читал его книг?
- Нет, кажется. Не помню…
- Как же ты тогда берёшься выпускать в свет то, чего не знаешь? А вдруг это окажется страшнее ящика Пандоры?
- Но ты же сама говоришь, что прочитала несколько его книг. Значит, Кинг уже издавался в русских переводах, и ничего страшного не случилось?
- Пока - не случилось… Но ведь и он до этого выходил в свет только отдельными порциями, даже издательство АСТ, выпустившее его полное (хотя и не иллюстрированное, как у вас) собрание сочинений, печатало его в течение двух или трёх лет, если не дольше, а вы хотите выплеснуть на читателя сразу все его произведения одновременно, да ещё и с картинками! Надеюсь, ты когда-нибудь слышал о законе перехода количества в качество?
- Что ты имеешь в виду? - я начал откровенно уставать от этого разговора, мне хотелось или поскорее начать целоваться, или же распрощаться и отправиться домой спать, но Светка, похоже, завелась надолго и останавливаться не собиралась.
- Я имею в виду то, - пояснила она, - что слово по своей природе может вести себя и как уголь, и как порох - то есть способно распрограммировать вложенную в него энергию как в успокоительно-согревающий огонь духовного горения, так и в разрушительный взрыв античеловеческих страстей и шизофренических видений. Ну, вот скажи мне, что такое полное собрание сочинений, как не критическая масса, которая превращает кусок урановой руды в ядерный заряд невероятной силы? Мало того, что это представляет собой не что иное, как вторжение враждебной нашему менталитету культуры на русскую почву. Но я ещё подозреваю, что изданное в одночасье собрание ужасов Кинга может распрограммироваться в какое-нибудь массовое помешательство, толкающее читателей к воссозданию описанных в его книгах поступков и ситуаций. А это не так уж и безобидно, как кажется. Только в его "Противостоянии", например, от выпущенного из секретной лаборатории вируса погибают почти все жители планеты, так что наступает практически конец цивилизации. Ты хочешь, чтобы это стало завтрашней реальностью Красногвардейска?..
- Ну, ты сказанула, в натуре…
- Вот я и говорю тебе: лучше бы вы какие-нибудь стихи печатали. Поэзия всегда была намного духовнее и чище прозы.
- Да кто её сегодня читает, эту твою поэзию? Её же никто не покупает!
- Неправда, на книги настоящих поэтов всегда есть спрос! Как бы ни менялось время, а люди любили и продолжают любить стихи Пушкина, Блока, Есенина… Да и разве только их одних? А Георгия Шенгели или, скажем, Александра Кочеткова? Помнишь его чудесную "Балладу о прокуренном вагоне" - её в фильме "Ирония судьбы" Андрей Мягков за кадром читает? - спросила она и, не дожидаясь моего ответа, сама же с упоением продекламировала:
…Трясясь в прокуренном вагоне,
он стал бездонным и смиренным,
трясясь в прокуренном вагоне,
он полуплакал, полуспал,
когда состав на скользком склоне
вдруг изогнулся страшным креном,
когда состав на скользком склоне
от рельс колёса оторвал.Нечеловеческая сила,
в одной давильне всё калеча,
нечеловеческая сила
земное сбросила с земли -
и никого не защитила
вдали обещанная встреча,
и никого не защитила
рука, зовущая вдали…
- Ну, ты тоже… - хмыкнул я скептически. - Нашла достойную замену. "Нечеловеческая сила, в одной давильне всё калеча…" Чем же этот твой кочетковский "хрен" слаще нашей кинговской "редьки"?
- Да хотя бы тем, что над всем драматизмом этих строчек сияет образ высокой человеческой любви! "С любимыми - не расставайтесь, с любимыми - не расставайтесь, с любимыми - не расставайтесь, всем сердцем прорастайте в них!.." Неужели ты не слышишь, что это не просто стихотворение, а поистине - заклинание против сил зла, самый настоящий магический оберег, а?..
- Ну, и что нам теперь делать? Давай мы будем печатать на каждой обложке надпись: "Издательство предупреждает: содержание данной книги - опасно для вашей жизни". Это, по-твоему, кому-то поможет?
- Лучше уж: "Перед прочтением - сжечь!"
Видя перед собой Светкины широко распахнутые зелёные глаза, я мог согласиться с чем угодно, с самыми её нелепыми и абсурдными доводами. А тут и всего-то - подумаешь! - речь шла о том, чтобы сочинения такого неоднозначного писателя не издавать без авторитетного предисловия. Я ведь тоже своему Отечеству не враг, я вижу, чем для нас оборачивается вся эта американизация хренова, приволокшая на наши улицы почти неприкрытую наркоторговлю, проституцию и всякие прочие "общечеловеческие ценности". Так почему бы мне не послушаться совета умной и красивой женщины?
И я принялся убеждать ребят, что кому-то из нас надо непременно съездить в Москву и заказать там какому-нибудь из столичных критиков вступительную статью для нашего издания Кинга.
- Ты представляешь, какой гонорарище затребует за свою писанину этот твой столичный критик? - сильнее всех, конечно, раскипятился Лёха. - Вот выпустим собрание сочинений, пускай они потом его покупают, читают и публикуют в газетах свои отклики. А то ведь сейчас никто никого не читает, а только все ноют да жалуются! Мол, масскультура их, бедненьких, одолела, Чейз да Пелевин виноваты…
- А ты когда-нибудь слышал такое слово: "пиар" называется? - напирал я. - Чтоб изданную нами книгу захотел купить хоть один покупатель, он о ней сначала должен как минимум что-нибудь где-то услышать. Предисловие известного критика как раз и поможет нам её рекламировать, привлечёт внимание рецензентов…
- Но сначала - отвлечёт деньги из наших карманов, - не хотел просто так угомоняться Лёшка.
Однако кое-какую сумму для этого дела мы вскорости всё-таки раздобыли, и дня через три после этого разговора я сел на проходивший через Красногвардейск пассажирский поезд и на следующий день уже был в белокаменной. Там я, никуда не заезжая, нырнул прямо у вокзала в метро и, разглядывая заклеенные рекламой стены вагона ("Хорошо иметь ДОМИК В ДЕРЕВНЕ. Молоко цельное. 3,5 %"), доехал по Кольцевой линии до станции "Парк культуры" и, выйдя из неё на Комсомольский проспект, прямиком направился в поисках дома № 13, где, как мне сказали, размещалось правление Союза писателей России.
"Ну, надо же! - ещё мелькнула у меня тогда мысль. - Даже в этом - и то проявляется мистика! Чтобы подстраховаться от действия чертовщины, я приехал не куда-нибудь, а именно в дом, отмеченный номером 13. Что это, если не та же чертовщина?.."
Пройдя мимо красивейшего в Москве изразцового храма Николы в Хамовниках, в котором, как я слышал, было когда-то впервые оглашено решение Синода об отлучении графа Льва Николаевича Толстого от Церкви, я увидел на другой стороне проспекта трёхэтажное жёлтое здание с белыми колоннами и, перейдя по "зебре" проезжую часть, вошёл внутрь. К моему удивлению, никто на вахте даже не поинтересовался, к кому это я направляюсь, и поэтому, миновав небольшой холл с книжным прилавком, я пустился тыкаться во все двери писательской конторы самостоятельно, приготовив себя к тому, что в любую секунду могу нос к носу столкнуться с Евтушенко, Солженицыным, а то и самим Юрием Поляковым.
Но встретившиеся в коридоре лица были мне абсолютно незнакомы.
- Скажите, пожалуйста, - обратился я, заглянув в один из кабинетов, к миловидной светловолосой женщине, - кто бы здесь мог написать предисловие к собранию сочинений Кинга?
- Кима? - продолжая раскладывать на длинном столе какие-то книги и рукописи, уточнила она. - Это из какой организации? Из Приморской?
- Да нет, - поправил я, - не Кима, а Кинга, Стивена Кинга. Это известный американский писатель, и нашему издательству нужно предисловие к его собранию. У вас кто-нибудь может его написать?
- Наш Союз - патриотический, он объединяет таких виднейших писателей России как Валентин Распутин, Василий Белов, Иван Сабило… Да и разве только их одних? У нас много хороших авторов - к примеру, Виктор Смирнов из Смоленска, Матвей Чойбонов из Бурятии или, скажем, Геннадий Попов из Орла… Но американцами мы не занимаемся, это не наша сфера. Хотя… сходите в газету "За день до литературы" к Дударенко - это в самый конец по этому же коридору, только в обратную сторону, а там повернуть налево. Он у нас пишет обо всех на свете, даже о Витухновской и Гульфикарове. Может быть, и для вашего издательства согласится…
- Спасибо, - поблагодарил я блондинку и, проследовав в другой конец коридора, повернул там в небольшой его аппендикс, постучал в полированную дверь с табличкой "Будимир Дударенко" и, открыв её, попал в малюсенький кабинет, в котором среди синих шкафов, набитых газетами и книгами, увидел сидящего за столом бледного коротко стриженного человека в очках, одетого в строгий чёрный костюм, из-под которого прямо-таки полыхала в глаза алая, как пионерский галстук советской эпохи (или же, как описанная Гоголем в "Сорочинской ярмарке" красная свитка), трикотажная жилетка.
- …Стивен Кинг - это литература второй свежести, - снисходительно улыбнулся он, услышав о моей просьбе. - Сегодня надо издавать книги Александра Проханова. Вы читали его романы "Красно-коричневый", "Чеченский блюз" или "Господин Гексоген"?
- Нет, - отрицательно покачал я головой. (По-правде сказать, я последнее время вообще почти ничего не читал. Раньше - да, я поглощал книги ничуть не меньше Лёхи, глотая их чуть ли не вагонами, так что мог бы, наверное, при необходимости даже соорудить какую-нибудь диссертацию по современной литературе, но после того, как Горбачёв начал, а Ельцин потом довершил демонтаж СССР и вообще всей социалистической системы, благодаря чему бывший советский народ в едином порыве, перескакивая через все завоеванные отцами нравственные ценности, устремился вперёд, требуя себе вместо светлого коммунистического будущего единственно хлеба и зрелищ, а точнее - колбасы и Киркорова, я понял, что литература никого и ничему не учит, никого и ничему. Зайдите в любую из ближайших к вашему дому библиотек - там имеются книги на все случаи жизни, писатели исследовали, проанализировали и вывели в художественных образах самые невероятные бездны человеческой психики, самые сложные коллизии общественных и личных отношений, самые парадоксальные варианты развития государства и общества, и… и никого это ничему не научило. Опять всё идёт по тем же самым виткам развития история, выводящая нас к уже пережитым ранее страной революциям, периодам феодальной раздробленности и экономическим кризисам. Опять каждый из нас, независимо от того, читал или не читал он Шекспира и Шолохова, наступает на те же самые грабли любовных драм, семейных трагедий и политических переворотов. Опять мы ведём себя так, будто и не знаем о существовании таких книг, как "Евангелие", "Капитанская дочка", "Бесы", "Доктор Живаго", "Тихий Дон", "Любовь Яровая", "Мастер и Маргарита", "Козлёнок в молоке" и тысячи других. Так зачем же я буду рвать себе душу чужими страстями, если жизнь на каждом шагу говорит мне, что это всего лишь пустая трата времени? Поэтому я и охладел к столь волновавшим меня прежде страницам, концентрирующим в себе опыт чужой любви или чужой борьбы. Поэтому я и освободил свою жизнь от литературных вымыслов. Когда я последний раз что-то читал? Даже и не припомню уже. Разве что забытый кем-нибудь в поезде журнальчик или, к примеру, газету, в которую была завернута принесенная накануне Лёхой или Виталькой бутылка. А чтобы специально залечь с книгой на диване, наказав, как бывало раньше, домашним, чтоб меня не тревожили - нет, такого я уже и не помню, последнее время мне было явно не до литературы…)
- В сегодняшнем читателе всё ощутимее чувствуется тоска по имперскому мышлению, а единственное, на что способен Кинг - это изображать страхи запуганного своими психопатическими комплексами индивидуума, - говорил мне тем временем Будимир Дударенко. - При всём его несомненном литературном таланте ему не дано показать трагедию человека на изломе исторических эпох, когда в результате политической подлости и тайных заговоров с арены жизни сходит целая общественно-экономическая формация - да ещё такая, как наш недавний социализм!
- Ну почему же? - оживился я, вытаскивая из сумки ещё не сброшюрованные страницы одной из как раз отпечатываемых нами в эти дни книжек, которую я захватил с собой, чтобы было, что дать рецензенту для написания его статьи, да немного почитал, лежа на полке в поезде, и сам. - Вот, я ещё заложил это место, словно предчувствуя, что оно мне понадобится… Тут в повести "Большие колёса" герои как раз вспоминают недавнее прошлое и рассуждают о том, как губительно сказываются на человеческой жизни всевозможные перемены и обновления. Послушайте минутку, это как будто и не об Америке, а о нас и нашей перестройке. Вот: "…Славные были денёчки, - пробормотал Боб. В глазах его стояли слёзы. - С тех пор с каждым днём всё становится только хуже и хуже. Ты замечал?.." "Ещё бы! - кивнул Роки. - Всё переделывается, перестраивается. Всё перегадили, сукины дети! Но ничего… Держи хвост пистолетом, дружище…" Не правда ли, знакомые интонации? Мне кажется, это очень точно проецируется на те разговоры, что ведутся сегодня во всех концах России по поводу профуканного нами социализма.
- Не спорю, не спорю, в этом действительно можно услышать нечто созвучное и нашим проблемам, - согласился критик. - Но Проханов всё-таки многократно сильнее, почитайте как-нибудь его "Красно-коричневого". Или же, к примеру, прозу Владимира Личутина - его романы "Раскол" и "Миледи Ротман", особенно последний… Хорош также Лёня Бородин с романом "Трики, или хроника злобы дней". Ну, а Стивен Кинг - это так, развлекаловка. Лучше уж издавать нашего молодого Сергея Сумбурцева, в прозе которого не меньше ужасов, чем в романах Кинга, но зато хоть угадываются черты современной России…
Поговорив таким образом с обладателем красной жилетки, я ещё минут сорок потыкался в разные писательские кабинеты, но предложение написать предисловие к многотомнику американского короля ужасов никого не заинтересовало. Мне, правда, посоветовали обратиться в расположенный где-то на другом краю Москвы Союз российских писателей, в котором якобы как раз и состоят симпатизирующие западным образцам литературы писатели, пребывающие без ума от таких сочинителей как Кинг, но у меня почему-то окончательно перегорело желание заказывать какие бы то ни было предисловия. А потому, сжевав по пути к метро "Парк культуры" восьмирублёвую булочку с курагой, я окинул прощальным взором шумящий за бесчисленными рекламными щитами ("Пришли пять крышек от банок "Нескафе" и выиграй знаменитую красную кружку") главный город России, затем вернулся на вокзал, взял билет на ближайший обратный поезд, и на следующий день уже был в своём родном Красногвардейске.
"Ладно, - подумал я, вышагивая в сторону подвала, где уже стрекотала, тиражируя кинговские кошмары, наша издательская линия. - В конце концов, у нас ведь есть и свои местные литературные авторитеты, и если понадобится, они наверняка смогут написать о Кинге не хуже московских…"
И надо заметить, я оказался весьма недалёк от истины.
Глава 2
МОЛОДЫЕ ГЕНИИ ОТЧИЗНЫ
Красногвардейск - городок небольшой и, несмотря на статус райцентра и стотысячное население, в которое входят также жители расположенного неподалёку посёлка шахты № 3–3 бис, только на бумаге кажется настоящим городом, тогда как на деле - это обычная провинциальная дыра, уже сам факт рождения в которой неоспоримо говорит о том, что если не ты сам, то, значит, твои родители (а, может, и кто-то из ещё более далёких предков) чем-то очень и очень не угодили однажды Создателю, который вынужден был перешагнуть через Своё милосердие и изолировать ваш род границами этого города. Хотя, конечно, наши места тоже не были обойдены Большой Историей, о чём сохранились достаточно красноречивые свидетельства. Во-первых, это рассказ о том, как в конце сентября 1913 года, в бытность Красногвардейска ещё уездным городом Тиходольском, здесь, в 217-м номере ещё не надстроенной тогда до девятиэтажного уровня гостиницы "Высотная" (носившей в те времена название "Проезжая"), останавливалась на одну ночь, возвращаясь из своей очередной (и как оказалось, последней) поездки в Баден-Баден, известная в конце позапрошлого века танцовщица Мариинского театра (а в те дни уже просто богатая взбалмошная старуха) Альбина Кшисовская, являвшаяся, по слухам, давней любовницей предводителя местного дворянства (и заядлого картёжника) Ираклия Теймуразовича Ипполитова, которая на следующее после своего приезда утро была обнаружена горничной второго этажа утонувшей (или же - утопленной) в ванне с уже остывшей до комнатной температуры водой. При этом в номере не удалось отыскать ни единого рубля ассигнациями и ни одного самого тоненького колечка из числа знаменитых украшений бывшей петербургской примадонны - то ли она промотала все свои ценности по заграницам, из-за чего теперь и наложила на себя руки, а то ли её попросту ограбили, окунув с головой в ванну и затем забрав из номера все деньги и украшения.
Во-вторых, о причастности нашего города к Большим Событиям напоминала висящая на стене Красногвардейского ж. д. вокзала мемориальная доска, из которой следовало, что в начале 1922 года здесь выступал с краткой речью перед местными железнодорожниками тогдашний нарком путей сообщения Феликс Эдмундович Дзержинский.