* * *
Сергей останавливает "девятку" у стоянки дальнобойщиков на выезде из города. Светятся вывески автозаправки. На обочине стоят четыре проститутки, курят, переминаются с ноги на ногу.
Сергей опускает стекло пассажирской двери, делает знак самой молодой из них – с короткой стрижкой, в высоких черных сапогах и коротком плаще из блестящей искусственной кожи. Девушка выбрасывает сигарету, идет к машине. Открывает дверь, садится. "Девятка" трогается.
– Почему от тебя так воняет по́том? – спрашивает девушка.
– Я прямо с тренировки. Рукопашный бой.
– А душ после тренировки не принимают?
– Сейчас нет, он сломан. А ты что, после каждого клиента принимаешь душ?
– Нет, нету возможности. Но я бы хотела. Я вообще такая чистюля…
– И тебе неприятно, что от меня пахнет по том?
– А какая разница? Это ни на что не повлияет.
Сергей разворачивает машину.
– А куда мы едем?
– А тебе не все равно?
– Вообще, конечно, все равно, но если далеко куда-нибудь, то это дороже.
Сергей берет сигареты, закуривает.
Девушка открывает сумочку, вытаскивает пачку тонких сигарет, прикуривает, щелкнув прозрачной зажигалкой.
– Как тебя зовут? – спрашивает Сергей.
– Аня.
– Скажи, а тебе вообще все равно, с кем?
– Что значит – все равно?
– Ну, тебе не неприятно, если черножопый? Вот ты говоришь, что тебе неприятно, что от меня пахнет по том, что я душ не принял после тренировки. А от этих всегда воняет. И тебе не неприятно?
– Что значит – приятно, неприятно? Я ж не могу сказать…
– Ну, мне ж ты сказала про пот?
– Я ведь просто так сказала, без наезда…
– Это я понимаю. Но как можно с черножопым, этого я не понимаю.
Девушка молча делает затяжку, выпускает колечко дыма.
"Девятка" останавливается на пустыре. Светят прожекторы на крыше заводского корпуса.
Сергей глушит мотор, выходит из машины, подходит к пассажирской двери, открывает.
– Выходи.
– Зачем? Я думала – в машине.
– В машине накурено. И потом воняет. Тебе ж неприятно. С черножопым тебе в любом месте приятно, а со мной – нет?
Девушка выходит из машины, оставив сумочку на переднем сиденье. Сергей, грубо схватив ее за руку, тащит к багажнику, наклоняет, прижав щекой к грязному стеклу.
– А поосторожней можно, а? – выкрикивает девушка.
Сергей хмыкает.
– Это ты черножопым будешь говорить, чтобы поосторожней. А со мной будет так, как скажу! Ясно? Или ты хочешь уйти отсюда без денег и с разбитой мордой?
Девушка испуганно смотрит на него, прикусывает губу. Сергей одной рукой задирает ей плащ и юбку, другой роется в кармане, достает презерватив.
* * *
Большая комната в доме коммуны. Воронько, Кабанов, Санькин и Матвей сидят на разномастных стульях и табуретках.
– …значит, говоришь, вы здесь никакие законы не нарушаете? – Воронько смотрит на Матвея. Матвей, не мигая, глядит ему прямо в глаза.
– Не нарушаем. Вы нас в чем-то конкретном обвиняете?
– Если бы обвиняли, мы не так бы с тобой разговаривали. – Кабанов хмыкает.
Они сидят молча. Воронько ковыряет ботинком отставшую половицу.
– А с регистрацией все в порядке? – спрашивает Санькин.
– Мы работаем над этим. Все документы поданы в поселковый совет, можете проверить. Не так просто получить регистрацию в деревне, статус которой неясен. А пока мы все здесь находимся менее тридцати дней и, таким образом, ничего не нарушили. Если к окончанию этого срока вопрос с регистрацией не решится, нам пообещали выдать справку о том, что документы находятся на рассмотрении…
– А несовершеннолетних здесь нет? – спрашивает Кабанов.
– Нет.
– Ну, это мы проверим. Давай зови всех своих…
Матвей не спеша встает с табуретки, подходит к двери, выглядывает:
– Ребята, заходите все. И паспорта не забудьте захватить.
Матвей останавливается у двери, опирается рукой о косяк. Мимо него проходят по одному парни и девушки из коммуны, садятся на пол у стены, напротив ментов. Кабанов разглядывает девушку в короткой джинсовой юбке, не отрываясь смотрит на ее ляжки, обтянутые черными колготками. Вика – в широких черных джинсах и мешковатом свитере – садится с краю.
– Значит, по одному, с паспортом подходим к навестившим нас сотрудникам центра "Э", отвечаем на их вопросы. Потом можете быть свободны…
Воронько, Кабанов и Санькин идут по лесной тропинке, переступая поваленные деревья.
– Здесь явно что-то не то, – говорит Санькин.
– Все ж документы в порядке… Ой, блядь! – Кабанов вскрикивает, зацепившись штаниной за ветку на поваленном дереве, чуть не падает. Два других мента хохочут.
– Вот это меня и смущает, что все в порядке, – говорит Санькин. – Если люди так об этом позаботились, значит, они или что-то делают, или что-то замышляют…
– Логика понятная. – Воронько поправляет фуражку. – Только вряд ли они имеют отношение к нападениям. Здесь, если что-то и есть, то другое…
– Что? – спрашивает Кабанов.
– Если бы я знал…
– Фантазируете вы все, – говорит Кабанов. – Как по мне, мужик всю эту бодягу затеял, только чтобы переть молодых баб. Грузит их всяким говном, а они слушают, разинув рот, а потом раздвигают ноги. Видели, какие там девки? Я бы тоже так не отказался…
– А пацаны ему тогда зачем? – спрашивает Санькин.
– А хер его знает. Может, он и пацанов прет, а может, для отвода глаз…
– Имело бы смысл за ними понаблюдать, – говорит Воронько. – Но ради этого ехать в такие ебеня, а потом еще три километра ебошить по лесу… Не, смысла оно не имеет. Сбрасывать их со счетов, конечно, не надо – держать на заметке. Но и телодвижений пока никаких не надо…
– Товарищ майор, а как насчет того, чтобы расслабиться? – спрашивает Кабанов. – Такая далекая поездка, да еще и пешедралом по лесу… Ну, так как?
* * *
Полицейская "девятка" припаркована в промзоне. Шама, в той же черной бейсболке, что и в прошлый раз, подходит к машине. Воронько, сидящий рядом с водителем – Кабановым, – опускает стекло.
– Выдай, как обычно, но в тройном размере, – говорит майор.
– Не, ну, вообще, мы так не договаривались… – Шама хмурится, кусает нижнюю губу. – Мало того, что кэш выдаю стабильно, так еще и это самое…
– Шама, не еби вола, ты понял?
– Не, ну я все понимаю, но должны же быть, бля, какие-то понятия? На хуя такой беспредел устраивать?
– Шама, я тебе еще раз говорю: не еби вола. Можешь позвонить, бля, Захару, и мне интересно услышать, что он тебе скажет. Только звони ему потом, когда мы уедем.
– А я позвоню. Я ему реально, на хуй, позвоню. Потому что такая хуйня уже заебала.
Шама вытаскивает из кармана три прозрачных пакетика с "травой", передает их майору. Майор хмыкает.
– Все, давай.
Машина отъезжает. Шама вытаскивает из кармана телефон, жмет на кнопки.
* * *
"Девятка" стоит на холме. Внизу начинается лесополоса, за ней – пустой пляж с несколькими лавками и кабинками, дальше – река.
Воронько сидит на капоте, Кабанов и Санькин стоят рядом. Все курят "косяки".
– Хорошо здесь летом, – говорит Кабанов. – Снял бабу на пляже – и сразу повел в кусты…
– И часто ты так делал? – спрашивает Воронько. – Или ты просто так говоришь, чтоб разговор поддержать?
– Не, хули я вам пиздеть буду? Это сейчас уже не особо. А раньше, когда помоложе был – только так. Когда учился еще и потом, в выходные. Погода хорошая – что молодым бабам делать, кроме как на пляже лежать кверху жопой? Ну, тем, кто не работают, само собой, а учатся в каблухе там или в институте? Пойти некуда, да и денег тоже нет. Лежат, загорают целыми днями, а солнце, оно ж так воздействует на баб, когда долго загорают, что ебаться хочется. Мы подгребаем с пацанами, хуё-моё, побазарили, по пиву взяли, а потом – вперед и с песнями.
– Пиздишь ты все, – говорит майор.
– Не, что значит – пиздишь?
– Покажи мне хоть одну бабу, которую ты здесь выебал, и тогда я тебе поверю…
– Не, ты что, издеваешься?
– Почему – издеваешься? Я – серьезно. Покажи мне хоть одну бабу – пусть старую, пусть уродливую – любую…
– Где я тебе ее найду? Я что, их телефоны записывал? Некоторых, ясен пень, записывал, но что, я им звонил, по-твоему? На хер они мне были нужны…
– Можешь говорить что хочешь, но я все равно тебе не верю…
– Ты, Игорь, одного не хочешь понять: я тебя младше на восемь лет. Ты еще в Советском Союзе рос, у вас там, может, все было по-другому, и бабы были дикие. Но, я тебе клянусь, я в этом лесочке не одну телку выебал, и даже не двух…
– Ты, короче, своего добился, – говорит Воронько. – Звоню сейчас Армену, потом Сергеевне – чтобы отправила к нему трех баб. А мы заезжаем в магазин, затариваемся и едем в баню.
– К Армену? – спрашивает Санькин. – У него ж постоянно Рубен со своей тусней трется…
– Ну и хуй на них, – говорит майор. – Нам Армен выделит отдельную кабину, мы ж не будем с ними вместе париться…
– А комната отдыха?
– Ну и что – комната отдыха? Она у него, если помнишь, не маленькая. Мы с одной стороны сядем, они с другой. Если, конечно, они там будут вообще. Не, это дело твое – можешь ехать, а можешь и не ехать. Никто тебя не принуждает…
* * *
Баня. На деревянных полках сидят Воронько, Кабанов, Санькин и три девушки. Все – голые. Рядом с Воронько – грудастая крашеная блондинка.
Воронько наклоняется к ней, говорит:
– А хочешь – мы сделаем тебя шпионом? Внедрим в одну группировку? Будешь сливать нам информацию про то, что там у них происходит?
– А сколько за это платят? – спрашивает девушка.
– Хороший вопрос, правильный. – Воронько улыбается. – Ну что, пойдем, по типу, еще по пивку?
Все встают с полков, обматываются полотенцами, выходят в предбанник, оттуда – в комнату отдыха. Воронько первым подходит к столу с бутылками пива и водки, стаканами, закуской.
В другом конце комнаты за таким же столом сидит компания кавказцев, тоже с девушками. Они поворачивают головы, смотрят на ментов. Воронько хмуро смотрит на них, отодвигает пластиковый стул, садится.
– Была бы, падла, моя воля – они бы здесь, сука, не сидели, – негромко говорит Санькин.
* * *
Утро. Женя и Стас лежат под одеялом на разложенном диване. За окном – дождь.
– Слушай, а о чем вы тогда общались с Сашей, Олькиным парнем? Я все забываю спросить…
– Ни о чем, так, поговорили…
Стас наклоняется, берет с пола зажигалку, пачку сигарет, достает одну. Прикуривает, выпускает дым.
– Я не верю. Просто ты не хочешь мне рассказать.
Женя натягивает одеяло повыше, почти на подбородок.
– Ты не веришь, что он хотел со мной просто познакомиться, пообщаться?
– Нет. Он не такой человек. Я его, конечно, не очень хорошо знаю… Но он такой, что обо всем у него свое мнение, за словом в карман никогда не полезет… И чужие люди ему мало интересны.
Стас затягивается, выпускает дым, смотрит в потолок.
– Если уж на то пошло, я вообще-то могу и тебе претензию предъявить: зачем ты про меня рассказывала посторонним людям?
– А я ничего такого не рассказывала. А, кроме того, Олька – она свой человек, мы с ней с первого курса в одной группе. И Саша – он тусуется с панками, анархистами. Кому он про тебя расскажет?
– Дело не в этом. Просто ты странно себя ведешь. Сначала рассказываешь про меня кому попало, сводишь нас, а потом допытываешься, о чем мы говорили…
– А я что, не имею право знать?
– Вот я тебе и говорю: ни о чем конкретном. На те вопросы, на которые хотел, я ответил. На другие – нет. Точка.
Стас делает затяжку, еще одну.
– Ладно, мне пора, – говорит Женя. – Сегодня к первой паре.
Она вылезает из-под одеяла, спрыгивает с дивана.
* * *
Кабинет Воронько. Кроме него, у стола – Кабанов и Санькин. Все курят.
– Короче, – говорит Воронько, – что мы имеем на сегодня?
– Короче – дело к ночи. – Кабанов затягивается, чмокает губами. – Мы не имеем ни хера конкретного. Всех перетрясли, кого могли, – и, по ходу, никто не при делах. Нет выхода на этих отморозков…
– Они не отморозки, – говорит Санькин. – Если б были отморозки, мы бы их давно уже нашли. Люди знали, что делают. Ничего не оставили после себя ни в одном месте, ни в другом. На камерах не засветились. Письма в газеты отправили с незапаленных симок, оба раза разных. И ты их называешь отморозками?
– Ну, я не это имею в виду…
– А что ты имеешь? – спрашивает Воронько.
Кабанов пожимает плечами, делает затяжку.
– А я тебе скажу, что ты имеешь, – говорит Воронько. – Я тебе скажу, что мы все имеем. Ни хе-ра. А это значит, что следующий раз генерал меня вызовет и сам отымеет по полной программе. А если, не дай бог, еще где-нибудь ебнет, то это вообще будет пиздец. Центр "Э" – и не может раскрыть теракты. Мало того, даже зацепок нет никаких…
– Может, залетные? – спрашивает Кабанов.
– А смысл? – Воронько смотрит на него, тушит сигарету в пепельнице. – Если кто-то приехал специально для этого, должна быть какая-то цель. Мы же сами признали – это не какие-то там долбоебы. Подготовились люди…
– Может, копают под генерала? – говорит Санькин. – Хотят дискредитировать?
– Допустим. Но только кто? В области у него позиции вроде непотопляемые. Если из Москвы… Но, опять же, зачем вся эта херня с нападениями?
– Если это ФСБ ебошит, то нам можно на это дело забить и заниматься чем-то другим, правильно, Семеныч? – Кабанов смотрит на Воронько.
– Тебе легко говорить. А что я скажу генералу, когда он меня вызовет на ковер? Типа, товарищ генерал, мы решили, что это под тебя копает центр, и поэтому сделать ничего не можем, да?
Кабанов и Санькин хмыкают.
Воронько берет из пачки еще одну сигарету.
– А я бы еще раз прессанул этого Матвея – ну, который коммуна, бля, – говорит Кабанов.
– Что, бабы его понравились? – спрашивает Воронько. – Только они тебе не дадут. Он их так накрутил, что они только его обслуживают.
Санькин улыбается.
Воронько делает затяжку, выпускает дым.
– Короче, я не понимаю, что делать. Я первый раз за много лет реально не понимаю, что делать…
* * *
Курилка. Рядом с Андреем – Крылов, мужик в костюме и черной рубашке.
– Ты, Андрюха, случаем не знаешь хорошей воскресной школы? – спрашивает Крылов.
– В смысле – церковной?
– Ну да.
– Нет, ты знаешь – я не по этой теме.
– Жаль. А я вот хочу Ваньку пристроить куда-нибудь. Ты знаешь, мне кажется, что религия – это единственное, что еще сохранило какую-то человечность…
– Ага, особенно Русская Православная Церковь. Полностью коррумпированная, прогнившая, да еще и сросшаяся с государством институция… Что еще раз подтвердила история с Pussy Riot…
– Нет, ну зачем все сразу переводить на Pussy Riot? Ты прекрасно знаешь мое мнение по этому вопросу, я с тобой не согласен категорически. Но сейчас ведь речь вообще не об этом. Я говорю про конкретную школу, где батюшка будет рассказывать детям про то, что хорошо, а что плохо. А ты сразу все обобщаешь, переносишь на какой-то политический уровень…
– Батюшка расскажет, что такое хорошо, а что такое плохо, да? А также расскажет деткам, как надо зарабатывать деньги, пользуясь привилегиями РПЦ, да? Как заработать на часы за тридцать тысяч евро?
– Ты циничный, Андрюха. И потому, наверно, хороший журналист. А я вот как был, так и остался наивным парнем… Мне сложно обидеть человека – задать, например, неудобный вопрос или что-то подобное.
Андрей пожимает плечами, выпускает дым.
– Не я циничный, это мир циничный. Но другого нет, в таком мы живем. А двойные стандарты, увы, повсюду. Джон Леннон из группы "Битлз" был, например, известным женоненавистником и мачо, а вошел в историю как хиппи и вроде как большой борец за мир…
– А он здесь при чем?
– Ни при чем. Просто пример двойных стандартов… Андрей тушит сигарету о подоконник, бросает в банку с бычками.