* * *
Должно быть, благодаря влиянию младшего министра хвойные плантации и машины для стрижки живых изгородей не появлялись в непосредственной близи от Огбурн-Сент-Феликс. Лес площадью в пятьсот акров, бывший небольшой рощицей еще до норманнского вторжения и упомянутый в кадастровой книге Вильгельма Завоевателя, умещался на пятачке земли, облюбованном профессиональными фотографами и кинорежиссерами из-за его сходства с тем, как, по общему мнению, должна была выглядеть сельская местность старой Англии. Номинально лес принадлежал какому-то замшелому богоугодному заведению. В результате им владел хозяин единственного дома на этом участке, обязанный покрывать все расходы по его содержанию. Дом, состоявший из шеренги трех соединенных между собой хижин, оставшихся от дровосеков, занимал небольшую прогалину на южной опушке леса. Подъехать к нему можно было по боковой дороге, а затем по усеянной рытвинами грунтовке, обрамленной рядами рябиновых и липовых деревьев. Только бывалый посетитель знал, что широкие и густые заросли подлеска служили Даркам дикой изгородью и что летом нужно было постараться, чтобы найти в путанице кустарников калитку, которая открывала проход через зеленый туннель, откуда, миновав арку из роз, можно было попасть в сад, разбитый Тельмой перед коттеджем.
Прежде чем приехать сюда, Стивен остановился в ближайшем городке, в котором наличествовал супермаркет, чтобы пополнить запасы шампанского. Там, направляясь со своими покупками через площадь к главному отелю этого местечка, он пережил несколько неприятных минут. Ему хотелось принять душ и выпить хорошую порцию виски. Он не был готов к встрече с группой нищих, собравшихся вокруг входа. Эти выглядели не такими потрепанными, как их лондонские собратья, у них был более здоровый и самоуверенный вид. Когда он приблизился, они громко рассмеялись, а один мускулистый старик в подвязанном бечевками одеянии сплюнул на мостовую и потер руки. Видимо, здесь не следили за соблюдением обычных правил. По закону нищим не разрешалось работать даже в парах. Им положено было постоянно двигаться, следуя официально дозволенному маршруту. И уж конечно, им запрещалось собираться группами вокруг входов в общественные места, подкарауливая прохожих. Даже значки свои они здесь носили неправильно. Они прикручивали их бечевкой к загорелым, жилистым предплечьям, а пара девушек носила их на голове, пришив к цветным лентам. Среди нищих был один настоящий гигант, нацепивший значок на глаз вместо повязки. Молодой человек с лысой головой, покрытой татуировками, приспособил его в качестве серьги.
Приблизившись к ним, Стивен ощутил неловкость за свой пакет, в котором позвякивали бутылки, и за вызывающий блеск золотой фольги, сверкавшей на солнце. Нищие уже заметили его, и путь назад был отрезан. Это все правительство со своими подлыми законами, подумал Стивен. Тем не менее ничего подобного в Лондоне не допустили бы ни на минуту, и он оглянулся в поисках полицейского. Стивен замедлил шаги, и вскоре они окружили его со всех сторон. Теперь Стивен глядел прямо перед собой, не замечая никого вокруг. Он услышал чей-то голос: "Эй, десятки не найдется?" – но не остановился. Краем глаза он успел заметить карманное издание Шелли в руках у одной из девушек. Кто-то потянул его за пакет, и Стивен грубо рванул его обратно к себе. Другой голос, пародируя интеллигентную речь, заметил: "Хмм, "Боллинже". Потрясающе правильный выбор!" Вокруг рассмеялись, пока Стивен прокладывал себе путь через облако густого запаха пота и дешевых духов.
Именно это досадное происшествие, а не авария на дороге занимало его мысли, когда он направил машину по ухабистому проселку к дому Дарков. Стивен чувствовал себя предателем. Вот бледный мужчина в белой шелковой рубашке с бутылками шампанского в руках, а вот бродяги у ворот. В течение многих лет он убеждал себя, что сердцем он вместе с бездомными, что богат он лишь благодаря случайности и что однажды вполне может оказаться на дороге с мешком, в котором уместятся все его пожитки. Но время определило его место. Он был из тех, кто оглядывается в поисках полиции при виде немытого нищего. Теперь он был на другой стороне. Иначе почему он делал вид, будто никого не замечает? Почему было не признать, что за ними большинство, и не посмотреть им прямо в глаза, как он сделал бы прежде, и не поделиться с ними мелочью, хозяином которой он стал лишь по счастливой случайности? Стивен остановил машину и теперь шел по заросшей тропинке, которая вела к калитке. Резкий запах дешевых духов там, возле гостиницы, вывел его из равновесия. Это был запах живущей точно во сне девушки, которую он знавал в Кандагаре, запах запущенных квартир, арендуемых в складчину в Западном Лондоне, запах концертов под открытым небом в Монтане. Банальная мысль о необратимости хода времени потрясла его. Когда-то он был легок на подъем. Жизнь казалась ему приключением с неизвестным концом, он беззаботно расставался с вещами, непредвиденные случайности его забавляли, счастливые совпадения могли увлечь куда угодно. Когда все это прекратилось? Когда, например, он начал думать, что вещи, которыми он владеет, действительно принадлежат ему, являются его неотъемлемой собственностью? Он не мог вспомнить.
Стивен остановился в темном туннеле под сводами пышно разросшегося кустарника, поставил на землю портфель с принадлежностями для ночлега и пакет с шампанским и приготовился к встрече с друзьями. В полумраке от его рук исходило белое свечение. Он приложил их к глазам. Болезненный груз недавнего прошлого переполнял его тело, словно тяжелый грипп. Если бы он мог жить только настоящим, он вздохнул бы свободно. Но мне не нравится это настоящее, подумал он и подобрал вещи. Выпрямившись, он увидел человеческий силуэт на фоне неба в обрамлении свисающих роз. Тельма следила за ним.
– Долго ты там прятался? – спросила она, когда они обменялись поцелуями.
Ему не удалось придать голосу беззаботную интонацию, когда он ответил: "Целую вечность", – поэтому, стараясь загладить неловкость, он протянул ей уже нагревшиеся бутылки с шампанским и предложил открыть одну тотчас же, хотя шампанского ему сейчас совсем не хотелось.
Тельма провела его в дом. Дверь и все окна были широко распахнуты навстречу вечернему солнцу. Они вошли в небольшую столовую с каменным полом, от которого, как от воды, поднималась прохлада. Стивен подождал, пока Тельма вышла в поисках подходящих стаканов. На книжных полках стояли чучела птиц в круглых клетках, представленные в естественной среде своего обитания. Рыжевато-коричневая сова глубоко запустила когти в набитую соломой мышь. В прямоугольном аквариуме выдра сомкнула челюсти вокруг полуразвалившейся рыбы. Стивен положил локти на неустойчивый круглый столик и приободрился. Под рукой у него стояла бутылка бургундского, рядом лежала свежевынутая пробка. Запах жареного мяса и чеснока смешивался с ароматом жимолости, который плыл по оконному карнизу у него за спиной. На кухне Тельма наполняла ведерко льдом, а из сада неслась какофония птичьих голосов.
Они уселись под грушевым деревом за покрытый ржавчиной железный стол, стоявший посреди полосы нескошенной травы в окружении гигантских маков, львиных зевов и еще каких-то цветов, которые Стивен принимал за волчий боб, пока не услышал, как Тельма называет их живокостью.
Она поставила два стакана рядом с ведерком со льдом и разлила шампанское.
– Чарльз сейчас в лесу. Тебе придется сходить его поискать.
Стивен содрогнулся от кислого вкуса и подумал о красном вине, которое осталось в доме. Подошла бы ему сейчас и хорошая порция виски. Поскольку им нужно было обсудить слишком многое, они заговорили о саде. Точнее, Тельма объясняла, а Стивен с пониманием кивал. Лишь когда он указал на заросли васильков и спросил, что это такое, она осознала всю степень его невежества. Она рассказала ему про дальние углы сада, где ухоженные растения сливались с дикими зарослями, так что между ними не было видимой границы, и про то, как она выращивает полевые цветы ради их семян, которые она собиралась хранить, по ее словам, для поддержания генофонда.
– Даже примулы почти исчезли. Следующими будут лютики.
– Все меняется к худшему, – заметил Стивен. – Хоть что-нибудь становится лучше?
– Это ты вращаешься в свете. Тебе лучше знать. Стивен крепко задумался.
– Все холмы в Сассексе засадили елями и соснами. Меньше чем через двадцать лет мы перестанем ввозить древесину.
Они выпили за это, и Стивен спросил о том, как движется ее книга. Они избегали говорить о Чарльзе. Работа идет хорошо, ответила Тельма, четверть книги уже готова, а на другую составлен договор. Она стала спрашивать о последних новостях в подкомитете, и Стивен вспомнил и пересказал свой разговор с премьер-министром. Тельма не выразила удивления.
– Это естественно, Чарльз был на особом счету. Это держалось в секрете, хотя я никогда до конца не понимала почему. Должно быть, чтобы не возбуждать зависти. К тому же тут отчасти замешаны нежность и страсть.
– Страсть?
По слухам, к премьер-министру это слово не имело ни малейшего отношения.
– Всякое бывает. В политике Чарльз мог сойти за юношу, за мальчика.
– И поэтому ты хотела, чтобы он вышел в отставку? Тельма покачала головой.
– Я ничего тебе не скажу, пока ты сам не увидишь его.
– Но он счастлив?
– Ступай и убедись сам. Иди по тропинке, которая начинается от кухни. Там, где она пересекает главную дорогу, поверни налево. Рано или поздно вы обязательно встретитесь.
Двадцать минут спустя Стивен отправился на поиски Чарльза. Широкая, заросшая травой дорожка обегала лес кругом, делая неправильный овал, который, по словам Тельмы, не спеша можно было обойти за час. По пути попадались прогалины, и тогда с одной стороны за деревьями было видно поле. В других местах приходилось углубляться в заросли, и дорожка сужалась до еле видной тропинки. Света здесь было мало, а вместо травы рос плющ, по которому Стивен ступал с неохотой, потому что его листья лопались под ногами с неприятным хлопающим звуком. Когда он бродил по этому лесу в прошлый раз, Чарльз был еще в правительстве, а все вокруг стояло голым и безжизненным. Сезонные перемены протекали так постепенно, что оказались полной неожиданностью. И теперь он не узнавал этих мест. Зной не проникал сюда. Неведение Стивена относительно названий деревьев и растений лишь увеличивало впечатление от их изобилия. Лес пережил настоящий взрыв, он потонул в хаосе произрастания, ему грозило захлебнуться от собственной избыточности.
Там, где дорожка пересекала ручей, огибала большой валун или бежала через остатки каменной стены, ее обступали миниатюрные заросли Амазонки: джунгли из мха, флюоресцирующие лишайники, микроскопические деревца. А над головой свисали ползучие растения, толстые как веревки, загораживающие свет. Внизу, под ногами, росли огромные листья капусты и ревеня, ветви папоротника, стебли, согнувшиеся пополам под тяжестью своих головок. На одной прогалине под открытым небом росла экстравагантная россыпь фиолетовых цветов, а в другом, более темном месте клубилось облачко чеснока – напоминание об обеде.
Этому лесу нужен ребенок, подумал Стивен, уступая неизбежному. Кейт не отвлекалась бы мыслями о машинах, проносившихся в полумиле отсюда, о границах опушки и обо всем, что лежит по ту сторону: о дорогах, мнениях, правительстве. Сам лес, вот этот паук, крутящийся на своей нити, этот жук, неуклюже карабкающийся по краю листа, были бы для нее целым миром, один момент вместил бы в себя всю Вселенную. Стивену не хватало ее благотворного влияния, ее уроков, обучавших его радоваться отдельным вещам, ее умения наполнять настоящее и наполняться им до самых краев, когда индивидуальная ограниченность растворяется без остатка. Сам он всегда чувствовал внутреннюю отстраненность, никогда не мог погрузиться в игру с головой, не был до конца серьезен. Кажется, Ницше называл настоящей зрелостью умение быть серьезным, подобно ребенку во время игры?
Как-то раз они с Джулией привезли Кейт в Корнуолл. Это был их маленький праздник, посвященный первому концерту, который Джулия дала со своим струнным квартетом. Пройдя около двух миль, они отыскали подходящий пляж. Под вечер им пришло в голову построить песчаную крепость у самой кромки воды. Кейт пришла в волнение. Она была в том возрасте, когда все должно было быть по правде. Стены должны были быть расчерчены на квадраты, в них нужно было проделать все положенные окна, раковины на фасаде следовало вправить на одинаковом расстоянии друг от друга, а центральную площадку внутри укрепления необходимо было выстелить мягкими сухими водорослями. Стивен и Джулия собирались повозиться с дочерью, пока не настанет время уходить. Они уже искупались, и вся провизия для пикника была съедена. Но вскоре, причем они даже не поняли, как это случилось, процесс захватил их, они прониклись настойчивостью девочки и работали, не думая о времени, не обращая внимания на приближающийся прилив. Все трое трудились в шумном согласии, поделив между собой одно ведерко и две лопатки, бесцеремонно командуя друг другом, награждая друг друга аплодисментами, осыпая насмешками за неудачный выбор ракушки или неровное окно, бегая – ни разу они не перешли на шаг – по пляжу в поисках нового материала.
После того как все было готово и они несколько раз обошли вокруг своей постройки, все трое втиснулись внутрь и уселись в ожидании прилива. Кейт была уверена, что их крепость, так хорошо выстроенная, сумеет противостоять морю. Стивен и Джулия, разделяя эту уверенность, насмехались над водой, пока она просто плескалась вокруг стен, и прогоняли ее криками, когда она слизывала кусок их укреплений. Пока они ожидали окончательного краха своих трудов, Кейт, стиснутая между ними, упрашивала их остаться здесь навсегда. Ей хотелось, чтобы крепость стала их домом. Они забросят привычные лондонские дела, поселятся на пляже и вечно будут играть в эту игру. Но именно после этих слов взрослые стряхнули с себя чары, начали поглядывать на часы и переговариваться насчет ужина и множества других неотложных дел. Они напомнили Кейт, что сначала им нужно съездить домой, чтобы взять пижамы и зубные щетки. Эта мысль показалась ей привлекательной и здравой, и она позволила, чтобы ее уговорили вернуться по тропинке к ожидавшей их машине. В течение нескольких дней после этого, прежде чем все окончательно было забыто, Кейт порывалась узнать, когда они вернутся к их новой жизни в крепости из песка. Она спрашивала совершенно серьезно. Стивен подумал, что, если бы он все мог делать с такой настойчивостью и самоотдачей, с которыми тогда помогал Кейт строить крепость, он был бы всесилен, он был бы счастлив.
Он дошел до того места, где дорожка поворачивала направо к центру леса и начинался небольшой уклон в низину. Деревья переплетали ветви над тропой наподобие полога, через который вечернее солнце бросало оранжевые блики неправильной формы на темнеющую траву. Там, где кончался уклон, стоял засохший дуб, от которого остался один прогнивший ствол. Стивен был в двадцати шагах от этого дуба, когда из-за него вышел какой-то мальчишка и встал, глядя прямо на Стивена. Стивен тоже остановился. Пятна света мелькали при каждом порыве ветра. Трудно было разглядеть что-либо отчетливо, но Стивен сразу увидел, что этот мальчишка был из породы тех, кем он восхищался и перед кем трепетал, будучи школьником. У мальчишки было бледное лицо в обрамлении рыжеватых волос. Держался он слишком самоуверенно, с хорошо знакомой Стивену дерзостью. Вид у него был старомодный; серая фланелевая рубашка с закатанными рукавами и вылезшим подолом, обвисшие серые шорты на полосатом эластичном ремне с пряжкой в виде серебряной змейки, раздувшиеся карманы с торчащей из них рогаткой и расцарапанные коленки. Все это напомнило Стивену фотографии школьников времен Второй мировой войны, которые перед отправкой в эвакуацию снимались вместе с учителями на платформах лондонских вокзалов.
– Привет, – произнес Стивен дружеским голосом, подходя ближе. – Ты что здесь делаешь?
Мальчишка выпрямился, прислонился к дубу, поднял ногу и почесал лодыжку другой ноги носком стоптанной сандалии.
– Ничё. Жду.
– Чего?
– Тебя, дурак.
– Чарльз!
Пересекая разделявшее их пространство и протягивая руку, Стивен не был уверен, что встретит рукопожатие. Но Чарльз пожал ему руку, а затем, обхватив Стивена за шею, обнял, прижав к себе. От него пахло лакричными леденцами и, менее ощутимо, влажной землей.
Чарльз отпрянул от него и двинулся по тропинке.
– Хочешь, покажу тебе мое место? – спросил он и, не дожидаясь ответа, зашагал в глубь леса по тропинке, окаймленной с обеих сторон высокими папоротниками.
Стивен последовал за ним, стараясь держаться рядом, не отводя взгляда от рогатки, торчащей из кармана его друга. Кожаный кружок опасно болтался на резиновых жгутах. Они пересекли прогалину, на которой полевые злаки росли среди древесных пней, и снова углубились в лес, где все деревья были зрелыми великанами. Они шли быстро, и время от времени Стивену приходилось переходить на бег, чтобы не отстать. Чарльз, запыхавшись, бросал бессвязные фразы, не поворачивая головы. Стивену не все удалось расслышать. Чарльз, казалось, говорил сам с собой:
– Правда, здорово… возился все лето… все сам… мое место…
Стивен успел заметить, что его друг вовсе не стал меньше ростом, как ему сперва показалось. Просто Чарльз выглядел более худощавым и цепким в движениях. Его волосы отросли спереди, образуя челку, а за ушами были коротко подстрижены. Лишь открытые, широкие движения, быстрая речь и напряженный взгляд, его не стесненная, импульсивная походка вразвалку, то, как его ноги и локти взметнулись, когда он огибал угол, чтобы свернуть на другую, еще более узкую тропинку, а также нежелание участвовать в ритуалах и формальностях, принятых при встрече взрослых людей, придавали ему вид десятилетнего мальчишки.
Тем временем они достигли другой, более узкой прогалины, в центре которой стояло дерево необъятной ширины в поперечнике.
Чарльз пошарил в траве и поднял обломок камня.
– Видишь? Видишь? – Он явно не собирался продолжать, пока Стивен не сказал "да". – Вот чем я заколачивал их.
Чарльз указал на шестидюймовый гвоздь, забитый в ствол дерева в полуметре над землей, а затем на другой, вбитый в полуметре над первым. Всего более десятка гвоздей неровной линией уходили вверх по стволу, достигая первой ветви, расположенной в десяти метрах над землей. Чарльз потянул Стивена за локоть к вытоптанному участку травы у подножия дерева.
– Вон, наверху! – закричал он. – Смотри, смотри!
Стивен запрокинул голову и ничего не увидел, кроме головокружительной путаницы ветвей, разделявшихся на все новые и новые отростки.
– Нет, нет! – настаивал Чарльз.
Он обеими руками схватил голову Стивена и задрал ее еще дальше назад. Среди самых верхних ветвей виднелась черная точка.
– Что это? – спросил Стивен. – Гнездо? Чарльз ждал именно этого вопроса и от радости подпрыгнул на месте.
– Это не гнездо, дурачок. Это мое место. Мой тайник!
– Невероятно, – сказал Стивен.
Чарльз поглубже запихнул свою рогатку в карман.
– Полезли?