Ребенка приняли как бесценное сокровище. А плетеная коляска с откидным верхом! Никто и не мечтал когда-нибудь увидеть такое чудо! Все гладили розовое атласное одеяльце, поднимали и опускали верх коляски, качали и катали ее.
Маленькому Исааку пришлось уступить свои позиции. До сих пор он безраздельно владел коленями толстой Олине и других женщин. Теперь ему пришлось довольствоваться твердыми мужскими коленями и сидеть в клубах дыма, поднимавшегося из их трубок.
А Карна переходила из рук в руки. Под восхищенными взглядами ее взвесили на кухонных весах, измерили и записали цифры в тетрадь.
Женщины качали головами, не понимая, почему Вениамин, отец и доктор, не сделал этого раньше. Тогда бы они знали, достаточно ли было девочке того питания, какое она получала во время этого долгого путешествия. Не было ли у нее поноса? Или кашля? Может, сыпь? Или желтуха? Или что-нибудь более серьезное?
Узнав, что Вениамин даже не окрестил ребенка перед тем, как пуститься с ним в путешествие, Олине зарыдала.
Потом велела Вениамину принести Динину Библию и фарфоровое блюдо из залы, а Андерсу - сменить рабочую куртку на свежую рубашку. Олине решила устроить домашние крестины, дабы уберечь девочку от случайных опасностей.
Однако она не была уверена, что этого достаточно и что не последует возмездие Небес. Вениамин был вынужден обещать, что девочку окрестят еще и в церкви. И крестной матерью будет Ханна.
Глава 3
Через год после возвращения Вениамина в Рейнснес случился небывалый улов сельди. Андерс называл Карну "своим селедочным счастьем" и думал, что сельдь уже не уйдет. Во всяком случае, продержится еще года два, и он успеет вернуть долг бергенским купцам.
Однако удача изменила уже на другой год. В 1875 году море, как говорили, было черным. Большая сельдь ушла. Три невода для сельди висели без дела большую часть года, и Андерс до сих пор за них так и не расплатился. О том, чтобы их продать, нечего было и думать. Кто купит невод для сельди, если сельди нет и в помине?
В это время в их местах появился молодой человек из дальнего рыбацкого поселка в Сенье. Его звали Вилфред Олаисен, он хорошо танцевал. Даже дочери известных трезвенников не отказывались танцевать с ним.
Целый год Олаисен работал пароходным экспедитором в Страндстедете. А потом начал понемногу скупать скалистые берега - хотел заняться вялением рыбы.
Олаисен был слишком молод и красив, чтобы люди могли поверить, будто он способен не только встречать и провожать пароходы. Грести он еще может, считали мужчины, но грузить тяжести - едва ли: он слишком нарядно одевался по будням. Некоторое время они посмеивались над этим молокососом. Ишь чего захотел - приехать в Страндстедет с какой-то продуваемой ветром шхеры на западе и пустить тут корни.
Но свои скалы они отдавали ему за гроши. И с подозрением судачили о том, откуда у него столько денег.
Однажды Олаисен явился к Андерсу, надеясь купить у него часть скалистого берега. Он готов приобрести заодно и неводы для сельди, за сходную цену, конечно, если только Андерс готов с ними расстаться. Так что, продаст он ему скалы?
Андерс, который уже давно устал от неудач и почти потерял зрение, обрадовался. Ведь он так и не использовал принадлежавшие ему скалы возле Страндстедета.
Вилфред Олаисен получил и скалы, и неводы за сумму, которая устраивала их обоих.
Вениамин слышал об этой сделке. Но он привык не сомневаться, что Андерс всегда поступает правильно.
Он и сам не брал денег за пилюли, бинты и йод, хотя Андерс считал, что у всякой доброты должен быть предел, иначе все перевернется вверх дном.
Андерс никогда не жалел, что Вениамин не унаследовал Дининой деловой хватки. Он вообще старался не произносить ее имени.
Когда же избежать этого было нельзя, он говорил: "Да-да, спасибо, все хорошо! Она писала, что летом, может быть, приедет домой".
Одно лето сменялось другим. И теперь уже давно никто не спрашивал у него о Дине.
Старый ленсман, как его теперь называли люди, безвыездно сидел у себя в Фагернессете и чистил ружья. О нем почти не было слышно. Особенно с тех пор, как он совсем оглох.
Ленсман не стал ни злым, ни угрюмым, но разговаривать с ним было трудно. Впрочем, Вениамин считал, что так было всегда. Он помнил, как всех донимали громовые раскаты его голоса, когда в Рейнснесе праздновали Рождество или собирались по каким-нибудь другим торжественным поводам.
Ленсман и Дагни приехали в Рейнснес взглянуть на новоиспеченного доктора и маленькую Карну. Вениамина поразило, что ленсман говорит еще громче и привычки у него еще грубее, чем Вениамину казалось в детстве.
Конечно, ленсман состарился и не вполне сознавал происходящее, однако он сохранил свою гордую внушительную осанку и от него пахло сигарой. При виде Андерса он неизменно приказывал-ему привезти Дину из Берлина домой. Слышать это было тяжело всем, не только Андерсу.
Кроме того, он был недоволен, что Андерс разрешил пристроить к дому, стоявшему на усадьбе, стеклянную веранду, выходившую на море. В порядочной усадьбе не строят стеклянных веранд в домах для работников, если в главном доме нет вдвое большей веранды. По мнению ленсмана, это было унизительно.
Андерса мало интересовали стеклянные веранды.
Вениамин решил поддержать Андерса и сказал, что архитектура главного дома была бы нарушена, если бы к нему пристроили стеклянную клетку.
- Чепуха! - воскликнул ленсман и прибавил, что человек, приехавший из Дании, не может знать, что хорошо для Нурланда.
- Вот состаритесь и поймете, как приятно смотреть на море, сидя в тепле. Тогда вам будет не хватать именно стеклянной веранды. Нет, Дина знала толк в подобных вещах!
О Дине ленсман говорил так, как говорят о покойниках.
Вениамин напомнил ему, что Дина в свое время не сочла нужным пристроить стеклянную веранду к главному дому.
- Чепуха! - опять воскликнул ленсман. - У нее просто не было времени!
Тогда Андерс решительно вмешался и попросил гостей налечь на угощение, пока трапеза не закончилась. И по обыкновению, когда Андерс считал нужным сказать что-то в присутствии ленсмана, он говорил негромко, но властно.
Разговор зашел о другом. Ленсман тоже больше не возвращался к веранде.
Дагни кокетничала с Вениамином и настаивала, чтобы он приехал к ним в Фагернессет.
Вениамин отказывался - он столько времени тратит на поездки к больным, что каждую свободную минуту старается проводить дома.
Дагни не отпускала Вениамина и долго занимала его разговором. Так было всегда. С остальными членами семьи она держалась холодно и сдержанно.
Как только ее сыновья подросли и смогли обходиться без нее, она стала через лето уезжать к родным в Берген. Чтобы не отстать от мира, как она говорила.
Вениамин помнил ее с детства. Помнил вызываемое ею волнение, в котором никогда никому не признавался. Он наклонился к ней и заговорил тихим голосом - ей это явно понравилось.
Беседуя с Дагни, Вениамин думал: а ведь она ждет смерти ленсмана. Но ему и в голову не пришло осудить ее за это. Сколько он себя помнил, у ленсмана всегда было больное сердце. Хотя вообще здоровье у него было отменное.
Позже он высказал свои соображения Андерсу и услышал в ответ:
- Его сердцу недостает не здоровья, а сострадания. Поэтому он еще и жив.
Ленсман Холм скончался следующей весной. Сердце его остановилось, когда он ехал на торги в своем карбасе с казенкой.
Теперь он больше не метал громы и молнии по адресу дочери, не подававшей признаков жизни. Хотя теме этой был верен до самой смерти.
В последнее Рождество, когда все в тишине, без музыки, водили хоровод вокруг елки, ленсман со слезами и бранью требовал от Андерса, чтобы тот вернул Дину домой.
Как обычно, Андерс выдержал этот напор, не возразив ни слова.
Теперь в семье должен был воцариться мир.
Вениамин написал Дине о смерти ленсмана. Рассказал о Рейнснесе, об Андерсе и всех остальных, о Карне и о себе. О своем намерении снять квартиру в Сграндстедете и перенести практику туда. Многие нуждаются в услугах доктора, но мало кто может платить за лечение. Зато повсюду полно торговцев и ремесленников. Лавка в Рейнснесе пустует - ни товара, ни покупателей. По этой причине Ханна и уехала в Страндстедет, чтобы шить там для людей.
Написал он и Акселю, в Данию, на адрес его родителей. Письмо было выдержано в легком, беззаботном тоне и содержало приглашение приехать в Рейнснес в любое время.
Аксель ответил из Берлина и сообщил, что пытается открыть частную практику. Это нелегко. Он предпочел бы работать в клинике. Приобрести опыт. Но это почти невозможно. Ведь он не обладает качествами Вениамина. И ему пришлось бы основательно выучить немецкий.
Так, словно Дина была лишь их общей знакомой, Аксель сообщил, что она снимает большую квартиру в лучшем районе города. Сам же он снимает комнатушку в пансионе поблизости от нее.
Бессмысленная ревность помешала Вениамину дочитать письмо до конца.
Его мать живет с его лучшим другом, который всего на два года старше самого Вениамина! Между Диной и Акселем не меньше пятнадцати лет разницы. Мало того, она предоставила Акселю сообщить Вениамину об их отношениях. Это было уж слишком.
Что, интересно, произойдет, когда Аксель надоест ей? Или, хуже того, когда он устанет от нее?
Вениамин снова взял письмо.
Как бы там ни было, но из письма Акселя явствовало, что они живут порознь. Так что большого скандала быть не могло.
Из страха, что письмо Акселя может попасть в руки Андерсу, Вениамин сунул письмо в печку. Он долго смотрел, как пламя уничтожает его, а потом сел писать ответ.
Он предостерегал Акселя: нельзя жить во грехе и вмешиваться в чужой брак.
Перечитав письмо, Вениамин скомкал его, отчего у него на ладонях остались чернильные пятна. Какого черта он читает мораль Акселю? Он?
Через два дня он написал новое письмо в таком тоне, словно они были еще студентами и у них не было других неприятностей, кроме тех, которые они сами доставляли себе.
Попросил передать поклон Дине. Если, конечно, они видятся.
Глава 4
Коричневая контора совсем обветшала. В ней пахло табаком, бумагой и штемпельной краской. Андерсу и Вениамину никто не мешал. Лавка была пуста. На полках и в ящиках пылились остатки неходового товара. Того, что мог долго храниться и когда-нибудь понадобиться в хозяйстве. Просмоленные нитки и щеточки для трубок. Стекло для керосиновых ламп и рулоны поблекшей клеенки.
Андерс несколько дней готовился к тому, что он скажет. Они с Вениамином наполнили рюмки. Ром.
- Все дело в тяжелом финансовом положении… - начал Андерс с добродушной улыбкой.
Если он правильно понял, Вениамин хочет поселиться в Страндстедете, забрать Карну и нанять служанку? Он должен прямо высказать свое мнение по этому поводу. Эта задачка не сойдется с ответом.
Вениамин не знал, как ему отнестись к этим словам. Он уже не мальчик, которого любой по настроению может поставить на место.
Да, он собирается открыть практику в Страндстедете. Он уже говорил об этом с окружным доктором. Там требуется еще один врач. Это бесспорно.
Андерс и не сомневался, что докторская практика Вениамина принесет людям пользу. Он уже убедился, что о Вениамине идет добрая слава и он пользуется уважением. Все это очень хорошо. Но на это не проживешь, если не позаботиться о том, чтобы тебе платили за твой труд.
Андерс прямо сказал, что чувствует себя обремененным Рейнснесом, до которого никому, кроме него, нет дела.
Для Андерса такая откровенность была необычной.
Поскольку от его собеседника не последовало возражений, он продолжил свою самую длинную речь с того раза, как проучил рыбаков, наказавших Вениамина на Лофотенах.
Большая сельдь снова ушла. С 1864 года он уже не имеет возможности, как в былые времена, фрахтовать уловы местных рыбаков в обмен на товары. Теперь все хотят, чтобы им за рыбу платили звонкой монетой. В противном случае они идут к другим перекупщикам. А в лавке Рейнснеса уже давно перестали пользоваться деньгами. Вот рыбаки и уходят туда, куда их ведет чутье.
К тому же ему приходится расплачиваться с ними до того, как он продаст рыбу в Бергене! Теперь он один отвечает за качество рыбы. Один несет убытки за все, что в Бергене оказывается забракованным.
А эти проклятые пароходы! Они перебивают фрахт и ходят точно, как часы, независимо от ветра и погоды.
А сколько теперь развелось торговцев! Повсюду - в Страндстедете, по берегам пролива и даже на островах. Кто угодно может открыть лавку. Если бы пролив в Рейнснесе не был таким мелким, он, несмотря на свою чертову слепоту, поставил бы все на одну карту - купил бы пароход и стал перевозить и людей, и грузы.
Новые времена заставили сойти с фарватера не только Рейнснес. Многие известные торговые дома и постоялые дворы оказались в таком же положении. И если Вениамин считает, что в этом можно найти утешение, он глубоко ошибается!
Теперь лофотенские рыбаки продают торговцам свежую рыбу, а те уже сами вялят ее. Такие выскочки, как Олаисен, делают на это ставку. Но Олаисен молод, у него хорошее зрение и твердый доход. Эти парни заставляют женщин и детей работать, как скотину. Не за кусок хлеба, а за деньги.
Вениамин напомнил Андерсу, что тот продал свои скалы в Страндстедете. Наверное, это нельзя назвать умным поступком?
Андерс горько усмехнулся и принялся объяснять, что слепому шкиперу не под силу стать крупным производителем вяленой рыбы. Кроме того, нужно было покрасить большой дом и пакгаузы. Во всяком случае, с юго-западной стороны. Расплатиться за снасти и канаты, взятые в Бергене в кредит. Сменить на шхуне старые паруса.
Работники, которых нанимают на страду, уже не довольствуются только пищей и одеждой, они хотят, чтобы с ними расплачивались деньгами. Солью он еще мог бы заплатить им, но уж никак не мукой.
Сам он уже не может считаться полноценным шкипером на своей шхуне. Для поездок в Берген надо нанимать лишнего штурмана. А что делать с людьми, которые постоянно жили и работали в Рейнснесе? Их же не отправишь на все четыре стороны. Куда им идти?
Усадьба и скот в надежных руках Фомы. Счетами он пытается заниматься сам, но полуслепому человеку это не под силу. Да и душа у него не лежит к этой работе. Он был моряком, моряком и остался.
- Но ты, Вениамин, ты столько всему учился, может, ты разберешься в этих цифрах? - заключил Андерс и хлопнул рукой по столу.
Вениамин выслушал эту речь, как библейское пророчество, и отрицательно покачал головой.
- Давай наймем счетовода, который наведет порядок в цифрах, - предложил он.
- Еще одного, которому придется платить? Нет! Ведь дело не только в счетах. Нам нужен доход.
Неужели этот ученый доктор не понимает, что все это очень серьезно?
- Ты хоть понимаешь, как у нас обстоят дела?
- Да… Но мы же еще не разорены?
- Однако близки к тому, - сухо сказал Андерс.
Вениамин предложил посвятить во все Фому.
Андерс смотрел в пол. В Рейнснесе нет обыкновения посвящать работников в эти дела.
- Фома не просто работник, просто работником он был до моего рождения, - заметил Вениамин.
Они обменялись взглядами.
Андерс согласился, что он немного старомоден. Ведь Фома так и так управляет усадьбой. И она приносит пусть небольшой, но твердый доход. Если не в деньгах, то в продуктах и многом другом, необходимом для дома.
- Ты когда-нибудь считал, сколько бы нам стоило, если бы мы все покупали за деньги?
Нет, этого Андерс не считал.
- Тогда давай позовем Фому и посмотрим, на чем можно сэкономить и заработать.
Они послали за Фомой.
На это ушло время. Фома должен был закончить работу, умыться и переменить рубашку. Он не показывался в рабочей одежде перед людьми с чисто вымытыми руками. Правда, до бритья дело не доходило.
Если Фома и удивился, что его вдруг посвятили в тяжелое положение Рейнснеса, то не показал этого. Он просто притих на время, а потом сказан:
- Треска более надежна, чем сельдь. Мы можем расчистить скалы к югу от лодочных сараев. Там они покрыты лишь тонким слоем мха да вереском. Если начнем сейчас, западный ветер с дождем вымоют их нам задаром еще до начала сезона. Потом у тебя есть скалы в Страндстедете. Привезем рыбу с Лофотенов на своей шхуне и сами разложим ее на скалах.
- Скалы в Страндстедете я продал Вилфреду Олаисену, - угрюмо сказал Андерс.
Фома оторопел, но не подал виду.
- На мой взгляд, скалы в Рейнснесе лучше, чем в Страндстедете. Они ближе, и на них удобней пластать рыбу. К тому же у нас есть причалы и достаточно места для людей, которых мы наймем…
- Мне со всем этим не справиться, - решил Андерс.
- Может, попытаться Фоме?
Вениамину было не по себе в роли посредника.
Фоме это казалось сном. Он сидит в конторе при лавке и на равных обсуждает судьбу Рейнснеса! Было решено, что он наймет мальчишек, чтобы они за деньги очистили скалы. За счет Андерса. Потом начнет покупать рыбу и нанимать людей. Это уже на свой страх и риск.
Фома посмеивался, возвращаясь домой ужинать. Еще и на другой день в его глазах теплилась улыбка. Ему нужно было все обдумать. Он не помнил, чтобы ему когда-нибудь приходилось столько думать. Деньги! Это тебе не землю пахать или держать быка-производителя!
Если удачная мысль приходила ему в голову, когда он шагал за плугом, он шел в дом, умывался и отправлялся в контору к Андерсу, который с увеличительным стеклом работал там над бумагами.
Глава 5
Однажды в марте Вениамина позвали в дальнюю усадьбу: там заболели сразу четверо детей. Родители долго считали их болезнь обычной лихорадкой с кашлем. Но в последние дни младшему стало так плохо, что они послали за доктором.
У детей была высокая температура, сыпь и белый налет на языке. Младший совсем ослабел, и у него вокруг рта появилась характерная белизна.
- Это скарлатина, - сказал Вениамин и объяснил родителям, что они должны делать. К вечеру младший ребенок умер. Сидя там, Вениамин видел перед собой не чужого ребенка, а Карну. Эта смерть тяжело подействовала на него.
Поздно вечером он долго шагал по мокрому снегу, пока не добрался до Рейнснеса, до тепла и света. Он мечтал вымыться, поесть и лечь спать.
Бергльот принесла ему в залу воды и "Тромсё Стифтстиденде". Из газеты выпало письмо. Крупный, твердый почерк. До Вениамина не сразу дошло, что это письмо от Анны.
Он еще хорошо помнил унижение, испытанное им при расставании. И все-таки в нем всколыхнулась надежда. Он задыхался, как после долгого бега. Пульс бился не на месте. Во рту. В ушах. В голове.
Вениамин заставил себя не спеша открыть письмо ножом для бумаги.
Перед глазами поплыли чернила. Буквы были тайными знаками, связанными друг с другом неожиданными черточками.
Он взял себя в руки. Попробовал читать. Кажется, Анну обрадовало его письмо. О том роковом вечере в ее письме не было ни слова. Ни малейшего упрека. Даже между строк.