* * *
Уже несколько дней ее подташнивало, она проверила по календарю – период задержался на три недели. В том бардаке, что жила последнее время, она не заметила этого. Так влипнуть…
Один немаловажный вопросик: папаша, кто? Как бы вспомнить подробности этих ночек?
В кабинете врача она чувствовала себя неловко, и это злило ее. Мерзко от того, что врачиха оценивающе разглядывает ее, и от того, что она хорошо знает, для чего Вика пришла сюда.
– После любых вмешательств в полость матки, искусственного прерывания беременности, осложнениях после аборта увеличивается риск развития опухолевых процессов в молочных железах, воспаление шейки матки или ее стенок, травмированных во время операции. Результатом невылеченных вовремя воспалений может стать нарушение работы яичников, регулярные выкидыши и последующее бесплодие.
У Вики не было никакого желания слушать ее тупую, нескончаемую болтовню:
– Не нужно меня учить жизни. Я не за это плачу!
– Хорошо, перейдем к делу. Вот направление на анализы, когда результаты будут готовы, я назначу день. Всего хорошего!
Когда Вика шла в операционную, то колени у нее дрожали и она испытывала всепоглощающий страх. Ей казалось, что этот темный коридор никогда не закончится. По пути ей попалась санитарка с тазом в руках. В тазу кровавые тряпки, вата или это остатки ребенка? Она в испуге замерла на полпути.
И это все что останется от моего малыша? Куда это выкинут? Тоской сжалось сердце. Ей хотелось повернуть и убежать из этого здания, где пахнет стерильностью и смертью. Но из двери вышла сестра и приветливо завела ее внутрь.
Анестезия. Яркий свет. Хирургические инструменты. Лицо в маске, склонившееся над ней… И ты возвращаешься домой пустая…
Кто сказал, что желанный ребенок лишь от любимого? Какая чушь! Любой ребенок желанный. Только ему ты нужна и днем и ночью. Только ему ты даришь бескорыстную любовь и рассчитываешь на взаимность.
Маленькие ручки тянуться к тебе, требуя тепла и ласки. Тебя любят просто так, ни за что, такую, какая ты есть. Кто еще в этом долбанном мире будет любить тебя так? Как больно знать, что ты никогда не укачаешь этого нерожденного ребенка перед сном, и не услышишь от него самое первое слово: мама…
* * *
Пересекая центр города, Вика вспомнила, что недалеко клуб, где работает Катрин. Заехать и посмотреть на этот балаган, что ли?
Клуб выглядел роскошно – столы с неоновыми подсветками, светящийся танцпол, шикарный бар. На сцене девица в чем-то прозрачном вяло двигалась под медленную музыку.
Катрин сидела за стойкой в серебристом платье с обнаженной спиной, а рядом с ней красномордый бундес. Катрин выглядела на удивление стильно и дорого, что неприятно поразило Вику. Где эта девка из тундры набралась таких манер?
– Привет, рабочему классу! Вижу, что трудишься в поте лица, – сказала Вика.
Перед Катрин в серебренном ведерке стояла бутылка "Dom Pйrignon".
– Высоко взлетела, сестричка! "Дом Периньон" лакаешь, – засмеялась Вика.
– Хочешь шампанского? – смутившись, предложила Катрин. – Ханс угощает.
– Если Ханс желает угостить меня, то пусть купит виски. Шампанское меня давно уже не вставляет.
Катрин повернулась к Хансу, а Вика уставилась на бутылку шампанского. Последний раз она пила "Dom Pйrignon" в Тичино… Она вспомнила Клаудио и их безумную ночь. И стало больно…
Перед ней поставили стакан с виски.
– Скажи своему колбаснику, чтобы чокнулся со мной, – и, не дождавшись, сама обратилась к нему:
– Prosit, Hans!
– Ты чего приперлась? – зашипела на нее Катрин.
– Какая-то ты неласковая сегодня. Я с визитом к тебе, а ты не рада.
– Нечему тут радоваться, от тебя не знаешь, чего ждать…
– К тебе что ли перебраться? – задумчиво начала Вика. – Заведу себе краснорожего добропорядочного бюргера и пусть он втихушечку под столом тискает меня за ляжки. Буду пить шампанское…
– Ты тут сопьешься.
– Ты-то, милая, почему не спилась? – резко спросила Вика.
– У меня есть цель в жизни. Ханс предложил мне стать его женой, – прошептала Катрин на ушко.
Какая лгунья! Дешевым шлюшкам ее пошиба такие вещи не предлагают.
– Тупица! Это чистый развод, тобы трахать тебя бесплатно, – ехидно сказала Вика. – Ты еще ведешься на такие байки? Вроде большая уже девочка…
Ханс не понимал о чем они говорят, но чувствовал, что девушки не сошлись во мнениях. Он по-хозяйски обнял Катрин за талию:
– Meine liebe Frau.
Ханс подтвердил свое намерение жениться. Вот кретин! Получше не мог себе найти?
– Дас ист фантастиш! – ответила ему Вика и накинулась на Катрин.
– Чего это тебя прет? Невеста!
Вику бесило все: и как достойно Катрин держится, и как хорошо смотрится на ней платье, и самодовольный вид Ханса. Чему он только радуется? Болван!
– Что, и свадьба будет? Ты будешь в белом платье, наш ангел невинности? – засмеялась Вика.
Ей хотелось сделать ей больно, высмеять эту ситуацию, чтобы не удавиться от зависти. И она продолжала издеваться:
– Эти бундесы работают на совесть не только на работе. Они и в постели не халявят. Смотрела как-то немецкую порнушку. Эти хансы-мюллеры могут так отодрать – по самое не хочу. А как твой? Еще не пробовали? Ты случаем не прогнала телегу, что девственница? – и Вика заржала во все горло.
Все то напряжение, в котором она жила последнее время, вдруг нашло в себе выход, и она наслаждалась.
– Слушай, тут не принято так вульгарно себя вести, – зашипела на нее Катрин.
– Ага! В вашем блядушнике все играют в "леди". Главная леди – Катрин, прибывшая из тундры…
– Веди себя прилично! – Катрин уже стала выходить из себя.
– Какие приличия? Меня тошнит от ваших приличий!
Неожиданно она почувствовала сильную усталось, ставшую обыденной в последнее время. Она допила виски и встала.
– Ладно, ребята, мне пора! Блудите тут втихушечку. Ауфидерзейн, Ханс! – и, повернувшись к Катрин, спросила. – Ты меня на свадьбу пригласишь? Честное пионерское, буду паинькой!
– Ты меня пугаешь, – сказала Катрин на прощание.
– Верю. Я и сама себя боюсь…
Часть 8
Вика тихо зашла в студию и оглянулась – ничего здесь не изменилось. Она словно вернулась в тот день, когда впервые пришла на съемку к Мише.
Тогда она была такая неискушенная, милая, юная. Стояла здесь и смущалась, исполненная решимости покорить мир. Казалось, это было так давно, словно в прошлой жизни. Сегодня, в конце пути, от ее прежней не осталось и следа. Лишь надорванное сердце и глухое отчаяние, которое давило на нее.
Увидев ее, Миша Вульф остолбенел.
– Изменилась? – спросила Вика.
– Да-а… уж, – протянул Миша.
Миша закурил, с минуту всматривался в лицо Вики, задерживая взгляд на лице, уже изрядно поблекшем, на глазах, что успели потухнуть, на весь ее неухоженный вид.
– Странно, что ты меня пригласил. На данный момент я являюсь "персоной нон грата". Никто не хочет меня видеть.
Миша смотрел на нее и поражался – так измениться и за столь короткий срок. Ничто не напоминало в ней ту изящную, уверенную в себе Вику.
– Я не верил тому, что про тебя говорили.
– Поверил? – невесело хохотнула Вика.
– Мне непонятно, отчего вы так быстро подсаживаетесь? Только не гони, что работа тяжелая. Есть люди, которые работают на заводах или в шахтах. Думаешь, им легче? – спросил Миша.
– Не думаю.
– В чем же дело?
– Наверное, кто-то ждет их с работы. После шахт грязных, но все равно ждет, – неуверенно ответила Вика.
– Не прибедняйся. Тебя почему никто не ждет, такую красавицу?
– Кого любила, тот не дождался, а теперь я сама никого не впущу в свою жизнь, – созналась Вика…
– Когда я увидел тебя впервые, то подумал – вот телка, кто поимееет этот мир…
– Не угадал, – с грустью созналась Вика. – Это мир поимел меня, да еще в извращенной форме.
– Ты позволила это сделать.
– Может быть, сейчас поздно сокрушаться. Уже сделано, – махнула рукой Вика. – Ты-то как выкрутился в этой мясорубке?
– Работал, – ответил Миша. – Мне повезло, я делаю то, что люблю. Ты разве нет? Ты же об этом мечтала?
– Наверное, – задумалась Вика. – Когда-то мне хотелось, чтобы мои фото мелькали на обложках, хотелось быть богатой, знаменитой. Я почти достигла, но по пути что-то сломалось во мне, и возможность подняться выше я упустила.
– Всегда обидно, если не использовал все возможности, – согласился Миша.
– Говорят, что красота – дар божий, и нужно пользоваться этим. Но как ей пользоваться я так и не научилась. Почему даже к долбанной батарейке дается инструкция, а к такому богатству, как красота, не дается ничего?
– Тебе даны мозги, и нужно было их включать иногда, – усмехнулся Миша.
– Мне все реже хочется смеяться, – обиделась Вика.
– Успех многих сломал. Ты одна из них: быстро вознеслась, но и быстро зависла. Ты решила, что добралась до цели и вечно там будешь, но это самое большое заблуждение. Одного таланта недостаточно, нужно постоянно совершенствоваться. Нельзя стоять на месте, чувства удовлетворения никогда не должно быть. Даже сегодня, если я не прочитал десять страниц, то считаю день потерянным. Я не стою на месте…
– Это я поняла, но слишком поздно, – созналась Вика. – Мы начинаем путь вниз тогда, когда думаем, что мы лучше всех и нет нам замены.
– Это так. Становление личности у нормального человека происходит обычно к тридцати-сорока. В спорте и модельном бизнесе можно сделать карьеру и к восемнадцати. Слава на неокрепшие детские мозги – это серьезное испытание.
– Ты рвешься наверх, ища место под солнцем. И вот ты там, но это не то, чего тебе хотелось, вдруг понимаешь ты. А как вернуться обратно? – спросила Вика. – Эта жизнь раскачала во мне тщеславие, вкус к сладкой жизни. Я запуталась.
– Это не ново. Человек несовершенен, его всегда не устраивает то, что он имеет. Зимой он хочет лета, летом зимы. Подсознательно человек стремится к лучшей жизни и не знает в своих мечтаниях пределов. Думаю, ты не хочешь пополнить ряды маляров, – засмеялся Миша. – Тебе нужно взять себя в руки и вернуться в бизнес.
– Опять торговать собой, лгать? Все вокруг фальшивое. В этом бизнесе правил нет, и ты ничего не решаешь, так как все решено за тебя. Я чувствую себя марионеткой, которой управляют бездушные кукловоды, и часто не вижу разницы между съемкой и реальностью.
– Это шоу-бизнес, детка, – ответил Миша. – Твое дело – это единственное, что с тобой всегда. Супруг может разлюбить и уйти, дети вырастают и покидают дом, друзья могут отвернуться, но не твое любимое дело.
– Любимое дело? Не такое оно и любимое. Заработать денег никогда не было моей целью, а чего я хотела, не могу вспомнить. Сейчас мне хочется, чтобы меня принимали всерьез, быть самой собой, а не марионеткой в руках кукольника. Я устала балансировать по краю. Обидно: ради чего потрачены годы?
Миша не ответил на ее вопрос, он молча курил. Вика поднялась:
– Спасибо. Было приятно посидеть, покурить, поговорить о наболевшем.
– Одна просьба – не задвигайся здесь, – попросил Миша.
– До такого я еще не докатилась, – обиженно сказала Вика.
– Рад за тебя. Через пять минут начинаем. Через два часа следующая съемка. Будет толпа шестнадцатилетних, их готовят к какому-то конкурсу.
Когда гримерша закончила, Вика посмотрела на себя в зеркало и огорчилась. Те разрушения, что произошли с ней, не удалось скрыть даже при помощи профессионального грима. Даже фотошоп не в состоянии завуалировать тоску в ее глазах, она в этом уверена.
Миша настраивал камеру, а оператор возился с пышущими жаром софитами. Она вышла на середину. Направленный на Вику объектив взял ее под прицел.
– Погнали! Вика, ты уже однажды показала в этой студии класс. Соберись и сделай это сейчас. Я знаю, ты можешь.
Фотокамера ни на минуту не прекращала работу, с каждой секундой она щелкала громче и чаще. Сколько это уже длится, Вика не соображала, словно она пожизненно в этой студии, и не было ничего до этого момента, только звук камеры, что не замолкает, только пот, что стекает по вискам…
Ей вдруг стало страшно, казалось, ей не выбраться отсюда, а жар от софитов с каждой секундой становится нестерпимей, заполняя всю студию. Она задыхалась, волосы прилипли ко лбу, в голове туман…
Но она терпела. Из-за Миши, потому что он говорил с ней, вникая в проблемы, как давно никто не пытался…
– Закончили!
Она вздохнула с облегчением, выходя из студии. В коридоре толпились девицы в купальниках. Они нервно поправляли волосы, оглядывали соперниц, болтали по мобильному. Их пригласили в студию.
Сейчас некоторых отберут, и у них появится шанс. Шанс занять место под солнцем. Там хватает места, всегда кто-то не выдерживает напряжения и растворяется в небытие. Однажды, пресытившись всей этой грязью и паскудством, через которые придется пройти, они с горечью осознают, как много они потеряли, и как мало сбылось. После – разочарования, одиночество, допинги…
* * *
Уже пятый день Вика проводила в пьяном забытье, доводя себя до бессознательного состояния. Она не звонила Мише, так как знала, что последняя фотосессия провалилась. Сейчас она сидела за кухонным столом, поддерживая силы с помощью виски. Как хочется все неприятности утопить в стакане, но они непотопляемые. Бутылка почти пуста, а денег на другую нет.
Как нужны деньги, ей надоело считать копейки. Бедность так унизительна. Скоро она вынуждена будет ездить на транспорте, так как денег на бензин нет. Да что бензин, на сигареты сейчас не наскрести, а пачка наполовину пуста. Она долила остатки виски в стакан и достала сигарету. Нужно пореже курить, так можно хоть немного растянуть… Ну, а дальше, что?
Можно устроиться официанткой, пересесть на транспорт, сменить квартиру, но это значит подписаться в своей несостоятельности. Все поймут, что она проиграла. А какое ей дело до всех, кто и без того покинул ее? Именно сейчас, когда ей так нужна поддержка, все кинули ее.
Поверженный всегда смешон и жалок. Конечно, ему сочувствуют, но лишь для того, чтобы лишний раз насладиться его унижением…
Так долго Вика надеялась, что это все временно, что в любой момент она может завязать и снова влиться в работу, но увы…
Слишком долго она была пленницей обид и страстей, и они до основания разрушили ее жизнь.
Мечты, так лживы, а успех непостоянен, он легко вознес ее, но тут же с легкостью расправился, перестав в ней нуждаться. Капризной и ненасытной публике требуются новые марионетки, а использованные и вышедшие из строя – на свалку.
"Если выхода нет, то лучше умереть. Только не эта бесконечная пустота и безысходность. В том мире уж точно лучше, чем в этом. Там можно быть самим собой, смерть освободит меня от клоунады. Жизнь – это боль, и она всюду. Любить больно, рожать ребенка больно, и не родить больно, терять близких страшно больно…
Я в полной хаотичности, и не во что верить. Я загнана в угол, или сама загналась…
Сейчас закурю последнюю сигарету – действительно последнюю, и в пачке, и в своей жизни. Глотая дым, я буду думать о том, что осталось жить мало, а прожито так много, и так ничтожно сделано. Остались тысячи вопросов, на которые я не нашла ответов… Терять мне больше нечего – я проиграла этот бой…
В прошлом, проигрывая самоубийство, я еще больше хотела жить. Сегодня – это не игра. Теперь я встала в очередь к мертвым.
Я приготовлю снотворное. Лягу в постель, зажгу свечи, выпью все таблетки, а перед этим позвоню матери. Она не поверит и приедет с опозданием, а я уже буду там…"
Почему ей хотелось причинить такую боль матери, она не понимала? Хотелось сложить всю ответственность за свою неудавшуюся жизнь на кого-то. А может, где-то глубоко в душе Вика понимала, что единственный человек, кто заплачет на ее похоронах – будет мать.
Она достала упаковку снотворного и быстро проглотила эти таблетки. Она торопилась, так как боялась передумать.
"Интересно, будет больно перед смертью или я просто усну? И что я увижу по пути? На этот раз я покидаю саму себя. Навсегда…"
Вдруг все поплыло перед глазами и зашумело в ушах. Вика схватила мобильный. Почему она так долго не берет трубку?
Когда же мать ответила, то Вика смогла лишь тихо пробормотать:
– Мама… мама, помоги…
– Что случилось?
– Я не хотела жить…
– И что? Вика, не молчи, дочка!
– Я выпила все таблетки… мне плохо…
– Сейчас позвоню в скорую и приеду. Вика, не молчи!
– Мама…
– Я сейчас. Обязательно дождись меня! Ты должна меня дождаться! Гудки в трубке.
– Мама, ты где? И ты?.. Мама… все бросили меня…
Вика ногтями царапала кожу, неразборчиво звала того, кто ее уже не услышит. По телу разливалось вязкое тепло, и ее стало уносить. Мобильный выпал из рук, а глаза стали закрываться. Тут она поплыла все дальше и дальше, не ощущая ничего…