- Есть! - и показал занозу, величиной с хорошую швейную иглу.
Овечка уже несла целебный листик, а кот улегся рядом с собакой и стал забирать ее боль. Он делал это со знанием дела, урча и мурлыча, прислушиваясь к собаке, к ее стонам и хрипам, а потом, потягиваясь, стал отдавать эту боль великому необъятному пространству, в котором покоятся наши радости и страдания, потери и находки, - все все, что мы готовы отпустить на свободу!
Тем временем ослик ходил кругами, словно ограждая собаку от новой опасности в виде шипов и колючек, зловредной инфекции или отравы.
- Скоро все пройдет, - успокаивал он всех. - Не зря говорят: "Заживет как на собаке"!
И правда: к вечеру собака уже бежала рядом с овечкой, полная необъяснимого блаженства и благодарности. Душа ее ликовала, а в голове вертелась новая песенка:
"Нет хуже занозы,
Чем колючка от розы,
Но теперь уже все позади!
Моя лапа здорова,
И я бегаю снова,
И я снова с друзьями в пути!"
Незаметно для себя собака стала напевать песенку вслух, добавляя в конце "оп-ля-ля, оп-ля-ля-ля, в пути"!
- Хорошо получается! - заметила овечка и стала ей подпевать. Потом присоединился ослик и все остальные.
- Р-рас-пелись тут! - прокаркала недовольная ворона. На самом деле ей было немножко завидно, что у нее нет такой компании.
- Все каркаешь, каркуша, - пристыдил ее ослик. - Не накаркай нам беды!
- Слухи, слухи! - обиделась ворона. - Клеветники! Совесть потеряли!
- Как потеряли? - испугался ослик. - Совесть потеряли?
И стал растерянно смотреть по сторонам, словно искал кого-то.
Тут надо сделать небольшое отступление…
Дело в том, что в пути у каждого появилось свое прозвище. Так, "медвежью совесть" для краткости стали называть просто - "совестью", овечку после всего произошедшего - "пропажей", суслика - "краснощеким", кота - "раненым", из-за постоянных жалоб на многочисленные ранения, собаку - "сторожем", так как никто лучше ее не мог охранять ночной сон, а ослика - "вожатым", ибо он вел всех по пути к "чемуто". Порой можно было слышать, как он ищет или зовет кого-то:
- Эй, никто не видел, где наша "совесть"?
И все хором кричали: "Совесть! Где ты?"
Или:
Опять эта "пропажа" куда-то подевалась! "Сторож", пойди поищи!
Поэтому ослик, услышав воронье "совесть потеряли", первым делом подумал про бурундучка, который частенько отставал из-за своего малого роста. Но "совесть" был на месте, а значит - все в порядке, и можно продолжать путь! Путь, который изменил всех в этой странной компании!
Если раньше суслик и бурундук рыли себе отдельные норки, то теперь - одну, общую. В особо холодные ночи они пускали к себе кота - погреться. Собака, именуемая "сторожем", не отходила от овечки - мало ли что еще случится с этой "пропажей"!
Так шли эти шестеро уже много дней, шли к "чемуто", преодолевая опасности, голод и холод…
И чем дальше они шли, тем больше казалось ослику, что это "ЧЕМУТО" не далеко, не ТАМ где-то, а ЗДЕСЬ, среди них. Вот как тогда, когда все лечили собаку, или как сейчас, когда все остановились и ждут захромавшего кота. "Вот оно, это "ЧЕМУТО", - думал ослик. - Так куда же мы идем?"
… Дорога уже давно шла под уклон. Ясно было, что впереди обрыв, а за ним - река или озеро. Ослик первым увидел ее: да, это была РЕКА! Не какая-нибудь там речушка, а настоящая река, которую вброд не перейдешь, справа - слева не обойдешь, - такая она широкая и длинная. Когда подтянулись остальные, ослик оглядел всех и спросил напрямик:
- Кто не умеет плавать?
- Мы умеем! - зарекотали "краснощекий" и "совесть".
Кот недовольно завилял хвостом: - Умею, но не люблю.
- Я - плаваю! - радостно сообщила собака.
Все посмотрели на овечку. Та стояла, потупя большие печальные глаза и покраснев, словно провинилась в чем-то.
- Я боюсь шума, темноты и… воды, - прошептала она. Все обступили "пропажу". А та… Бедняжка: она почувствовала себя такой никчемной, такой неумехой… Что же делать?
- Оставьте меня, - сказала овечка, - а сами плывите на другой берег, к "чемуто"…
Ослик ждал, что скажут остальные.
- "Совесть", как думаешь? А ты, "раненый"?
- Нам не нужно "чемуто" без овечки, - ответил бурундук.
- Да, - поддержал его "краснощекий". - Обойдемся без этого "чемуто". Жили же мы как-то без него?
- Я думаю, без овечки "чемуто" перестанет быть "чему-то", - ответил загадочно кот.
- А может, ты попробуешь, а, "пропажа"? - спросила собака. - Плавать совсем не сложно - перебираешь лапами и плывешь…
- Нет, нет, лучше сразу умереть, - сказала овечка и задрожала так, что колечки на ее шубе зазвенели как колокольчики.
- Нет, ну не можем же мы оставить ее тут одну! - зашумел ослик. - Надо что-то придумать!
Думали долго, до самого вечера, когда на небе появилась луна. Она посмотрела на печально стоящего ослика, дрожащую от страха овечку и… незаметно для всех опустила в воду лунную дорожку, которая заиграла, заискрилась, слегка покачиваясь на волнах…
- Смотрите! - закричал "краснощекий". - Серебро на воде!
- Да ведь это лунная дорожка! - обрадовался кот.
- Дорожка? - переспросила овечка.
- Она самая! - ответил ослик. - Луна всегда приходит нам на помощь!
- И что, - спросила овечка, боясь поверить своему счастью - по ней можно идти?
- Я слышал, - сказал ослик, - что можно. Если очень верить.
- И я не утону?
- Ну что ты! - успокоил ее ослик. - Ведь мы будем рядом с тобой! Только надо соблюдать одно правило: всегда смотреть вперед, ни налево, ни направо, а только вперед!
Все подошли ближе к воде.
- Эй, луна! - крикнул ослик. - Не убирай дорожку, пока мы не перейдем на другой берег!
И луна кивнула: - Не бойтесь!..
Тогда шестеро вошли в реку и пошли по дорожке: впереди - ослик, за ним - собака, следом - овечка, потом кот и суслик с бурундучком.
- Смотрите на дорожку! - говорил ослик. - Она выведет нас! Не сворачивайте с пути!
Вода в реке словно остановилась, рыбы тоже не плыли, а в изумлении выпучив глаза, смотрели на это удивительное шествие: серьезного, немного строгого ослика, бедную дрожащую овечку, пекущуюся о ней собаку, кота, не сводящего взгляда с луны, внимательного суслика и маленького забавного бурундучка. Они шли по лунной дорожке, думая об овечке, которая не умеет плавать, и о пути, который должен привести их к "чемуто"…
А луна - луна светила им, потому что знала - без ее света им не выбраться на дорогу, не прийти к "чемуто" и не понять, куда они идут…
Гном Омыч, или Гномская страна Сказка для детей неопределенного возраста
1
Наш гном Омыч жил когда-то в обычной гномской стране, а потом уехал в горы, где встречал рассветы и закаты, умывался росой и писал стихи. Вы спросите, конечно, почему он уехал из гномской страны? Так слушайте, я вам все расскажу.
2
Порядки в гномской стране были раз и навсегда заведенные и не менявшиеся много столетий подряд. Все гномы подчинялись Главному гному и без его разрешения не могли и шагу ступить. То есть могли, конечно, но строго в одном направлении. Стоило кому-то пойти в другую сторону, как его хватали и отправляли на плантации риса. В стране строго соблюдалось праворукость. Если узнавали, что у кого-то в семье родился леворукий ребенок, левша по-нашему, его тут же забирали у родителей и отправляли на плантации риса.
Другой закон касался разного рода творчества: разрешалось писать стихи, поэмы и рассказы строго одного размера. Если у кого-то выходило на строчку больше, то его отправляли на плантации риса.
Если на картине художника были изображены не те предметы, которые разрешались, то картину уничтожали, а художника отправляли на плантации риса.
3
Так случилось, что в семье Омыча родился леворукий ребенок. Его сразу отобрали у родителей и отправили жить в сельскую местность, учиться в сельской школе и работать на плантации риса.
Обычно люди, погоревав какое-то время, смирялись с судьбой, но родители Омыча не могли забыть своего мальчика, который работал теперь на плантации риса.
Посовещавшись, они написали письмо Главному гному с просьбой забрать мальчика домой и обещанием не выпускать его в общество, чтобы он никого не смущал своей леворукостью. Мало того, что родители осмелились обратиться с просьбой к самому Главному гному, так еще письмо оказалось длиннее положенного на целых две строчки! Главный гном отреагировал мгновенно, и вскоре родители Омыча исчезли, словно их и не было.
4 Оставшись один, Омыч начал искать хоть какого-то общения. Надо сказать, что с детства у него открылся талант к стихосложению. Он аккуратно складывал стихи из отцовской библиотеки в стопочки и ставил одну стопочку на другую, так что вырастал целый замок стихов. Когда стопочки начинали раскачиваться, Омыч перекладывал их в другом порядке, пока однажды один том не упал ему прямо в руки и на глаза не попались такие строки:
Когда я беру книгу правой рукой,
в душе моей наступает покой,
ибо я поступаю как все гномы,
которые с законом знакомы.
Стихи поразили Омыча своей однобокостью и прямотой, и ему сейчас же захотелось написать совсем другие стихи - неясные, как ручей, такие, что пела ему мать в детстве. Так у Омыча открылся дар к сочинительству, и он начал сочинять стихи и поэмы, исписывая по нескольку тетрадей в день. Стихи были примерно такие:
Мой брат леворукий, о где ты?
Где мои мать и отец?
Нигде я не слышу ответа -
печальный жизни конец.
или:
Линия горизонта - кто провел тебя?
Удаляешься, когда к тебе я иду.
Так и счастье мое ускользает,
Никак его не найду…
5 Омыч понимал, что стихи его несовершенны и ему нужен Учитель. Но где найти такого? И вот однажды вечером он набрел на Поэта, который нараспев читал непривычно длинные строки:
когда душа поэта говорит,
сама природа слушает, молчит
и ловит слово…
в дуновеньи ветра,
приливе волн,
причастии рассвета
ей чудится призыв к свободе и блаженству,
все на земле стремится к совершенству!
Так Омыч познакомился с Пиитусом (Лысым, как звали его все за глаза) и начал ходить к нему домой на поэтические семинары. 6
Вы, может быть, спросите: а почему Лысый не преподавал в университете? Так я вам отвечу: потому что гномский закон запрещал лысым и рыжим людям преподавать в школах, колледжах и университетах. Любая непохожесть вызывала у Главного гнома подозрение в неблагонадежности. Если же кто-то нарушал этот запрет и вел занятия в какой-нибудь студии, даже и безвозмездно, то его отправляли на плантации риса. Поэтому Лысый преподавал поэзию тайно, и верные его ученики оберегали своего Учителя от любых подозрительных лиц. Омычу, у которого таинственным образом исчезли родители, а младший брат работал на плантациях риса, они поверили сразу. "К Лысому входим по одному, как стемнеет, - предупредили его. - Пароль: "Старье берем?" Ответ: "Берем все, что плохо лежит!"" Омычу пароль показался странным, отдававшим воровским жаргоном, но зато он хорошо маскировал происходящее на квартире Учителя.
7
Омычу очень нравилась таинственность поэтических собраний, на которых Пиитус читал стихи великих поэтов, работавших теперь на плантации риса. Все, что говорил Учитель, он запоминал мгновенно и навсегда. Прослушав пять лекций о стихосложении, где Пиитус подробно объяснял особенности сонета и рондо, ударника и раешника, хокку и танка, Омыч, почесав в затылке, спросил:
- А как все-таки лучше писать?
- А как Бог на душу положит! - махнул рукой Пиитус.
И Омыч сразу же согласился: действительно, Бог не может положить плохо, Бог положит на душу самое лучшее! От Пиитуса Омыч услышал и фразу, которую в тот же вечер проверил у себя дома. Фраза эта звучала так: РУКОПИСИ НЕ ГОРЯТ!
8
К тому времени у Омыча набралось несколько общих тетрадей, исписанных длинными поэмами и стихами, которые он никуда не отправлял, так как они не подходили по размеру и его запросто могли отправить на плантации риса. "Пожалуй, лучше все это сжечь", - решил он однажды. Тем более, что рукописи не горят. Он верил, что даже сгоревшие листки со стихами будут жить вечно и каким-то образом влиять на умы и чувства всех гномов.
9
Однажды случилось то, чего так опасался Омыч: Пиитуса забрали. Увезли, завязав глаза, на черном мотоцикле - хорошо, если на плантации риса! А если дальше?! Пораздумав о своем житье-бытье, Омыч решил уйти в горы. И в самом деле: если забрали Пиитуса, могут прийти и за ним. А жить все время взаперти и вечном страхе невозможно. Сложив свое нехитрое добро - чайник, письменные принадлежности и спальный мешок, Омыч с наступлением темноты выдвинулся в горы. Они давно уже манили его - свободные, острыми пиками уходящие в небо.
10 И вот он на свободе! Несколько дней ушло на то, чтобы отыскать подходящую пещеру, расположиться в ней и обозреть окрестности. Неподалеку был ручеек и поляна с ягодами и кустами дикого шиповника. Чай он заваривал из высушенных листьев, варил на маленькой плитке варенье и повидло из ягод, а вечером - вечером разговаривал со звездами и писал стихи. Вот его первые опыты:
Солнце так близко, что могу с ним разговаривать
шепотом.
* * *
Цветок в расщелине…
Отдал ему последние капли из фляги.
Радуй меня и дальше!
Чем дольше он жил в горах, тем все более убеждался, что стихи не должны быть длинными. Напротив, чем короче они, тем лучше. Теперь даже размер, разрешенный в гномской стране, казался ему чересчур большим! 11
Однажды ночью к нему пришли родители. Они улыбались, а в руках держали полные чаши риса.
- А где мой брат? - просил Омыч.
И тут из-за отцовской спины вышел мальчик. Он совсем не вырос.
- Я стал художником, - сказал он, - я рисую на рисовых полях. И знаешь: картины тоже не горят, когда-нибудь ты их увидишь…
На следующую ночь Омыч убедился в этом. Он увидел картины своего брата. На одной была высокая гора и солнце над ней. На другой - цветок в расщелине скалы, тот самый, что он полил из фляги. И Омыч понял, что они с братом связаны сильнее, чем он думал.
12 Больше родители ему не являлись, но он успокоился. Он знал теперь, что они живы - неважно, в том или в этом мире. Со временем Омыч стал писать совсем короткие стихи - из пяти-семи слов. Он понял, что выразить себя можно и одним словом. Вот его последние опыты:
* * *
Протекла крыша.
Будет чем занять день.
* * *
Заросла тропинка.
Как давно я здесь не был!
* * *
Улитка вытянула рога -
слушает дождь.
* * *
Вчера еще здесь был ручей…
13
Иногда Омыч подумывал о том, чтобы спуститься в гномскую страну и рассказать, что можно жить свободно, не боясь леворуких людей, Главного гнома и рисовых плантаций. Но потом он понял, что каждый должен прийти к этому сам…
… Прошло много лет. Гномская страна опустела, рисовые поля затопило водой, а все гномы ушли в горы. Каждый нашел себе дело по душе, и праворукие не боялись здороваться с леворукими, и не было у них Главного гнома. Кто писал стихи, как Пиитус и Омыч, кто рисовал, кто строил хижины, искал и обрабатывал драгоценные камни. Жаль, что Омыч не дожил до этого времени. Но я думаю, что он все это видит и радуется, - ведь все гномы живут и в этих и в тех мирах.
Конец