Завёрнутую в простыню, они притащили её к ногам капитана. Полусидя в подушках, капитан взял в руки сохранившуюся ещё со времён рабовладения палматорию - тяжёлую линейку из крепкой древесины, таких уже теперь не делают, и, когда охранники подтащили Терезу к нему поближе, нанёс по две дюжины ударов по каждой руке. Она понимала, что не должна плакать, но всё же не выдержала, слёзы выступили у неё на глазах, хоть она и подавила рыдания. И снова её заперли в задней комнате.
Теперь, когда Гуга открывала дверь, один из охранников был на страже. На второй день голод заставил Терезу съесть тарелку фасоли. Она не должна была плакать, но заплакала, не должна была есть, но поела. Запертая в тёмной комнате, она только и думала, как убежать.
Оправившись, капитан пошёл на Терезу снова. Однажды Гуга появилась раньше обычного, а с ней охранник с тазом и ведром воды. Старуха дала Терезе кусок мыла:
- На, вымойся.
Только после того, как Тереза вымылась, а Гуга появилась снова, повесила лампу между олеографией святой и плетью с семью ремнями и запёкшейся кровью, вручила она ей свёрток, несчастная всё поняла и без того, что говорила ей Гуга:
- Он велел тебе надеть, это осталось от покойницы. Смотри сегодня не кричи, мы хотим спать.
Батистовая рубашка с кружевами, явно из приданого, пожелтевшая от времени. Почему же ты не одеваешься? Или ты действительно сумасшедшая?
Слабый свет лампочки осветил фигуру капитана, снимающего брюки и ботинки. Из осторожности он снял с шеи ожерелье и повесил над олеографией. Почему эта дрянь не надела рубашку, которую он прислал? Неблагодарная пренебрегла подарком?
И снова на Терезу посыпались удары, и послышались её крики, они стали глуше, но дона Брижида укрылась в зарослях и там взывала к правосудию, моля о наказании негодяя и скандалистки. Почему столько шума и криков, неужели эта девка лучше, чем Дорис, что её нужно так долго упрашивать? Не жизнь, а ад!
Упорно и методично продолжал капитан столько раз оправдавшую себя дрессировку строптивой. Она научится испытывать страх и уважение, научится повиноваться, повиновение - главное, что движет миром. Под ударами кузнечного молота даже железо становится мягким.
Месяца два он избивал Терезу. Конечно, это не точно, но люди капитана уже привыкли засыпать под её крики. "Что это за душераздирающие вопли?" - иногда спрашивал прохожий. "Да это так, одна сумасшедшая, служанка капитана, сеньор". Тереза держалась около двух месяцев. Каждое посещение капитана сопровождалось побоями. Каждое продвижение вперёд стоило капитану времени, а Терезе - мук. Открой рот, приказывал капитан, но мятежная сжимала его как могла крепче. Тогда он начинал хлестать её губы ремнём. Открой, сука! И так ночь за ночью шло обучение, в ход шло всё: и кулак, и линейка, и плеть. В крови и вое от животной боли постигала Тереза ремесло доступной женщины. "Спиной, на четвереньки!" - приказывал капитан и полосовал её плетью с семью ремнями, если она не слушалась.
Капитан Жусто был настойчив, ведь он побился об заклад с самим собой. Тереза должна была научиться испытывать страх, уважение и повиноваться ему. И она научилась, что делать!
18
Но прежде она всё-таки попробовала убежать второй раз. Поняв, что последнее время охранник уже не стоит на страже в коридоре, когда Гуга открывает дверь, - капитан посчитал, что дрессировка закончена, - Тереза в рубашке Дорис, проворная, как лесной зверёк, снова выскользнула в дверь. Но далеко убежать не смогла: на крики Гугы прибежали охранники, они схватили её недалеко от дома и привели обратно. На этот раз капитан приказал связать её и связанной запереть в комнате.
Полчаса спустя Жустиниано Дуарте да Роза появился на пороге комнаты, он хохотал, и это был роковой приговор. В руке его был утюг, полный пылающих углей. Подняв его, он дунул, из утюга полетели искры, вспыхнули красным светом угли. Капитан послюнил палец и дотронулся до утюга, утюг зашипел.
У Терезы глаза полезли из орбит, сердце ёкнуло, мужество покинуло её, вкус и цвет страха теперь она познала. Голос её задрожал, она солгала:
- Клянусь, я не хотела бежать, я хотела искупаться, я грязная.
Когда капитан бил её, она не просила пощады, она плакала и кричала, не проклинала, не ругала, но, пока были силы, сопротивлялась. Плакала, плакала, но не просила прощения. Теперь это кончилось.
- Не жгите меня, не делайте этого, ради Бога. Я никогда не убегу больше, простите. Буду делать всё, что захотите, прошу прощения. Из любви к своей матери не делайте этого, простите. Простите!
Капитан улыбнулся, заметив страх в глазах и голосе Терезы. Наконец-то! Всё в мире требует своего времени и своей цены.
Связанная Тереза лежала на спине. Жустиниано Дуарте да Роза присел на матрац рядом с голыми пятками несчастной и приложил утюг сначала к одной стопе, затем к другой. Шипение, запах горелого мяса, вопли и мёртвая тишина.
Сделав это, капитан развязал её. Теперь она не нуждалась ни в верёвках, ни в охранниках в коридоре, ни в надёжном запоре на двери. Полный курс пройдён, курс страха и уважения к хозяину. Теперь он только приказывал: быстро на четвереньки, рот открой, встань. Тереза повиновалась. Ведь она одна в этом мире и наедине со страхом. Вот и новое золотое кольцо в ожерелье капитана.
19
Более двух лет прожила Тереза Батиста в обществе капитана Жусто при ферме и лавке на положении, если можно так назвать, фаворитки. По общему мнению, она была новой любовницей капитана, но это по общему мнению, а на самом деле? Положение любовницы или наложницы, живущей в услужении девицы, девушки, сожительницы подразумевает определённое соглашение между избранницей и покровителем; определённые взаимные обязательства, права, привилегии, наконец, выгоды. Сожительство, чтобы быть совершенным, требует денежных затрат и взаимного понимания. Что же касается любовницы, то в полном и точном смысле этого слова ею была Белинья - любовница почтеннейшего судьи. Он построил ей дом в укромном переулке, с садом, где росли манговые деревья и деревья кажуэйрос, на которых висел гамак, дом обставил приличной мебелью, купил портьеры и ковры, содержал её: кормил, одевал и давал деньги на мелкие расходы. Белинья даже у замужних сеньор вызывала зависть, когда, одетая с иголочки, в сопровождении служанки отправлялась к портнихе. У неё была прислуга, чтобы вести хозяйство, и служанка, чтобы сопровождать к портнихе, зубному врачу, в магазины, кино, так как честь любовниц хрупка и нуждается в постоянной защите. Взамен Белинья должна была безраздельно принадлежать своему знатному любовнику, быть ласковой и внимательной, составлять ему приятную компанию, хранить верность. Это первое и основное требование. Нарушение того или иного пункта негласных соглашений являлось несовершенством человеческих отношений. Однако Белинья - образец идеальной любовницы - не способна была хранить верность, но таково было врождённое несовершенство этой приятной женщины. Терпеливый и опытный судья закрывал глаза на визиты к Белинье её двоюродного брата в те дни, когда он, судья, не посещал её, и всё из уважения к семейным отношениям: у его супруги в Баии столько было мужской родни, и очень весёлой, так как же можно отказать скучающей в его отсутствие Белинье, когда он был вынужден наводить порядок в провинции, отказать принимать единственного кузена? Определённая мягкость в некоторых случаях служила на пользу совершенству отношений любовников.
Тереза любовницей в прямом смысле этого слова не была, хотя спала на супружеском ложе - на широкой двуспальной кровати на ферме и на старой кровати городского дома, - привилегия, поднимавшая её в глазах прислуги над всеми остальными и относившая её к особой категории всех бесчисленных служанок, любовниц, содержанок, встретившихся на жизненном пути Жустиниано Дуарте да Роза. Привилегия не маленькая, без сомнения, но единственная, если не считать доставшейся ей от Дорис поношенной одежды, пары туфель, зеркала, гребня, дешёвых безделушек. В остальном она была такой же служанкой, как другие: работала с утра до ночи, сначала в доме и на ферме, потом, когда Жустиниано обнаружил, что она знает четыре арифметических действия и имеет хороший почерк, в магазине. Служанка и фаворитка, Тереза два года и три месяца делила супружеское ложе с Жустиниано. Конечно, у неё были соперницы и конкурентки, но все они проходили науку капитана в комнате за магазином, и ни одна не поднялась с набитого сеном матраца до постели с чистыми простынями.
Как ни одна из них не пользовалась так долго у капитана, любившего разнообразие, предпочтением. Сколько перебывало их, девочек, девушек, женщин, в домах Жустиниано Дуарте да Роза, и все были ему подвластны, но интерес его, поначалу большой, иссякал задень, неделю, редко за несколько месяцев. А потом несчастные уходили кто куда - большинство в Куйа-Дагуа - местную цитадель женщин лёгкого поведения, некоторые, более привлекательные, уезжали в Аракажу или Баию, где спрос на этот товар большой. Около двадцати лет капитан был поставщиком самых разных красоток для клиентов своего штата и других, соседних.
По мнению сборщика налогов Аиртона Аморина, подобная мания капитана на научном языке называется "импотенция". Импотенция? Общественный обвинитель Эпаминондас Триго не согласен с ним, сытый по горло мистификациями Аиртона, любимым развлечением которого было злоупотреблять искренностью друзей, порождая абсурды.
- Нет, вы только послушайте эти басни. Да для того, чтобы иметь столько женщин, ему нужна ослиная способность, не меньше.
- Не говорите только, мой дорогой бакалавр, что вы не читали Мараньона!
Сборщик налогов любил пускать пыль в глаза. Грегорио Мараньон - испанский учёный Мадридского университета, и он это утверждает не без основания: чем больше женщин и чаще их замена, индивид явно страдает отсутствием мужской силы.
- Мараньон? - удивляется Маркос Лемос, бухгалтер завода. - Эту теорию я знаю, но думал, что автор её Фрейд. Вы уверены, что Мараньон?
- Его книга у меня на этажерке, если хотите, проверьте мои слова.
- Как такое может быть? - не унимается общественный обвинитель. - Ведь капитан меняет девочек, использовав их. Он же лишает их девственности, а для этого нужна сила, что за абсурд?
Аиртон простирает руки к небу: святое невежество! Вот именно, мой дорогой бакалавр, пять лет проведший в стенах университета, именно, подобный индивид, чтобы всё время чувствовать себя сексуально сильным, нуждается в смене женщин, новизна возбуждает. И знаете, дорогой представитель общественного обвинения, кто был самым большим импотентом? Дон Жуан, этот любовник тысячи женщин. Другим таким же, - а может, и ещё большим - Казанова.
- О нет, Аиртон, не принимаю даже как парадокс…
Тут судья, чтобы не прослыть невеждой, подтверждает существование Мараньона и его экстравагантной теории: справедливой или нет, неизвестно, но она была объявлена и обсуждалась. Вызывала бурные споры. Что касается Фрейда, то его сюжет иной: теория сновидений и комплексов и история Леонардо да Винчи…
- Художник Леонардо да Винчи? - Доктор Эпаминондас знал о нём понаслышке. - По-вашему, он тоже импотент?
- Импотент? Нет, молоток.
Тема для дискуссий: импотент или нет, по выбору спорящих; и всё-таки из всего количества прошедших через руки капитана девиц он нет-нет да останавливался на какое-то время на одной из них, как правило, совсем юной девочке, "из пелёнок" - как говорила знающая Венеранда, такая же компетентная в вопросах секса, как Фрейд и Мараньон, только менее спорная. Право же спать на супружеском ложе - признак расположения капитана, привилегия и честь, особенно если иметь в виду и подарок: дешёвую одёжку, пару босоножек, кусочек ленты. Этими ничтожными подарками и определяется хозяйское расположение; капитан сорить деньгами не привык, расточительность, мотовство подходят почтеннейшему судье, легко быть расточительным за чужой счёт.
Ни ласкового слова, ни намёка на нежность, благодарность, ласку, только настойчивость, желание владеть ею. Случалось так, что желание охватывало капитана в самый неподходящий момент, когда, например, Тереза была в магазине. В постель, быстро, говорил он и тут же закидывал ей юбку на голову, к чему вынуждала его неотлагательная потребность, а потом отправлял её обратно к прилавку.
Однако такая неотлагательная потребность не мешала ему спать с другими. Бывали случаи, когда на ферме и в доме у него было по девчонке, и он наведывался в один день к трём сразу. Жеребец-производитель, а Аиртон Аморин, неисправимый шут, обвиняет его в импотенции, даже подтверждение почтеннейшего судьи не убедило общественного обвинителя, по этому самому Мараньону, капитан - просто животное.
Когда Тереза Батиста переехала с фермы в дом при магазине и встала за прилавок считать деньги, любопытные только и судачили на улице: "Новая подруга капитана ничего!" В городе всегда все девицы капитана Жустиниано Дуарте да Роза обсуждались как в парламенте кумушек, так и на вечерах людей образованных. Особое обсуждение вызвала одна из них, Мария Ромао, когда её увидели выходящей из кино под руку с капитаном, она шла, покачивая бёдрами и тряся грудями; вскоре же все узнали, что в магазине Эпок ей открыт счёт - случай невероятный, достойный публикации в газетах. Высокая, смуглая, волосы гладкие, просто статуя. Странно только, ведь она никак не могла быть девственницей, ей уже было восемнадцать, когда капитан Жусто приобрёл её в группе девиц, привезённых обманным путём из Верхнего сертана, они предназначались для фазенд, расположенных на Юге. Один знакомый Жустиниано Дуарте да Роза, некто капитан Неко Собриньо, поторговывал сертанцами, собирал их в засушливых районах, а потом продавал в штате Гойяс. Дело верное, прибыльное. Испытывая необходимость кормить их в дороге, он обменял Марию Ромао на сухое мясо, фасоль, муку и сахар в плитках. Мария Ромао была первой и последней, кто из девиц капитана имел открытый счёт в магазине. Эта связь, не скрываемая, а вернее, с вызовом брошенная, как кость собаке, кумушкам, не продлилась и неделю.
Нет, конечно, не капитан, человек, обычно всё держащий в секрете и не любитель открытого ухаживания, был инициатором разговора с доктором Эустакио Фиальо Гомесом Нето, а сам доктор, узнавший, что капитан распрощался с Марией Ромао, он-то и спросил капитана о справедливости слухов, которыми полнились улицы. Капитан Жусто не стал отрицать и посвятил во всё судью. Судья был человеком приезжим, семья его жила в столице штата, и он не часто мог наведываться к супруге из-за большой занятости делами, а потому искал девицу, которая помогла бы ему по дому, и, как ему показалось, Мария Ромао вполне подошла бы для этой роли.
- Это правда, капитан, что Мария Ромао уже не составляет вам компании?
- Да, правда. Я обменял этот шикарный фасад на рахитичную крошку, которую получила Габи с ткацкой фабрики. - Он помолчал, потом добавил: - Габи думает, что обвела меня вокруг пальца. Но только не родился ещё тот, кто это сумеет сделать с капитаном Жусто, сеу доктор!
- Обменяли, капитан? Как это? - Судья изучал местные обычаи и обычаи капитана.
- А у меня есть сделки с Габи; сеу доктор. Когда у неё появляется новенькая, она меня ставит в известность; если мне нравится, я покупаю, обмениваю, беру внаём, иду на любую сделку. Когда меня начинает тошнить от сделанного приобретения, мы с Габи опять вступаем в сделку.
- Понимаю. - Но он не очень понимал, он начал понимать со временем. - Вы хотите сказать, что Мария Ромао свободна и кто хочет…
- Только поговорив с Габи. Но разрешите спросить, для чего вам она?
Судья объяснил свои проблемы. С капитаном, которого ему рекомендовали могущественные друзья, он может быть откровенным. Дети учатся в Баии, и супруга больше с ними, чем с ним. Она приезжает и уезжает, он тоже, когда это возможно…
- Ну и траты! - сказал капитан и свистнул.
Если бы было… Лучше не говорить, но что остаётся делать? Воспитание детей требует жертв, капитан. Теперь ещё один вопрос: положение судьи не позволяет посещать, скажем, часто дома терпимости, вызывать подозрение кумушек… Капитан понимает деликатность положения. Хотелось бы иметь постоянную женщину, не без симпатии, конечно. Узнав, что Мария Ромао свободна и капитан в ней не заинтересован…
- Вам я её не посоветую, доктор. Женщина видная и фигуристая, но гнилая внутри.
- Гнилая внутри?
- Проказа, доктор.
- Проказа? Бог мой! Вы уверены?
- Я распознаю это сразу, но у неё этого уже не скроешь.
Да, за последние дни почтеннейший судья много узнал от капитана о местных обычаях и его личных. Они подружились, обменялись любезностями, объединённые многими общими интересами, как говорится в народе, компаньоны в мерзостях, шайка капитана: судья, комиссар и префект. Судья, как никто, кичился своим знанием чувств Жустиниано Дуарте да Роза. В кругу интеллектуалов, в споре эрудитов и людей безнравственных, а также мягкими вечерами на груди у Белиньи доктор Эустакио обсуждает со знанием дела жизнь уважаемого просера. Любовь, достойная этого высокого понятия, способная захватить взрослого мужчину и вынудить его совершать безрассудства, - это настоящая любовь, и такая любовь посетила Жустиниано Дуарте да Роза один раз в жизни, заставив его страдать; предметом этой чистой любви была Дорис. Сколько безумств было совершено капитаном, как он был ослеплён, безрассуден! И всё из-за высокой любви! Вот именно, мои дорогие друзья, моя нежная подруга, жениться на таком жалком создании, бедной, больной туберкулёзной, - это же безумие из безумств. Ведь до Дорис капитан любви не испытывал, как и после Дорис. Всё, что было после, - это ухаживания, страсть, просто постель, которые длились очень, очень недолго.
Тереза не имела открытого счёта в магазине Эпок, её не видели и выходящей из кино под руку с капитаном, вместо того и другого она, единственная, более двух лет пользовалась расположением Жустиниано Дуарте да Роза и спала на супружеской постели. Два года и три месяца, и сколько бы это ещё длилось - неизвестно, если бы не случилось того, что случилось.
Сеньор судья, глубокий психолог и упрямый стихоплёт (Белинье он посвятил целый цикл похотливых сонетов), отказался не только поставить Терезу рядом с Дорис на лестнице чувств Жустиниано Дуарте да Роза, но и считать её, как это делал простой люд, любовницей или подругой капитана. Подруга? Кто? Тереза Батиста? Естественно, почтеннейший судья, учитывая случившееся, не мог быть беспристрастным, ведь последние события даже его музу заставили умолкнуть, не дали возможности разобраться в любви и ненависти, страхе и бесстрашии. Он видел только жертв и преступника. Жертвы - все персонажи истории, начиная с капитана, преступник - один, Тереза Батиста, такая юная и такая жестокая, с порочным и каменным сердцем.
Были, конечно, и те, чьё мнение на этот счёт совсем иное, попросту сказать, противоположное, но это не были ни юристы, ни литераторы, как доктор Эустакио Фиальо Гомес Нето, в поэзии - Фиальо Нето, они не были сильны в законах и метрике стиха. Но, в конце концов, как вы увидите, так ничто и не прояснилось в этой истории благодаря решительному вмешательству доктора Эмилиано Гедеса, старшего из Гедесов.