А может, Тониньо, сумеет найти для вас один, что был издан здесь, в Баии: "Старик, который умер в час блаженства", автор - новичок, всё в его стиле, стихи ломаные, рифмы скупые; низкого качества и "Смерть хозяина на служанке". Это местре Поссидонио из Алагоиньяса, стоящий гитарист, но неудачник с этими куплетами. В них всё перепутано, из доктора он сделал плохого хозяина, из Терезы - грязную служанку, приглашающую хозяйку, появляющуюся в самый неподходящий момент, чтобы старик умер от страха. Псе это не похоже на местре Поссидонио. В дополнение ко всему этому на рисунке был изображён доктор с бородой, а Тереза с курчавой шевелюрой. Семья доктора скупила почти все экземпляры, заплатив деньги, но два мудреца всё-таки несколько штук припрятали, чтобы продать подороже. Читать это смысла не имеет: ни дубинку не поднимает, ни смеха не вызывает.
То, что произошло со мной, куда хуже. Я описал всё: и смерть доктора, и всю семейную грязь, рога, растраты, необеспеченные банкноты, контрабанду, братьев, детей и зятя, ну просто хрестоматия получилась. И попал за всё это в тюрьму, откуда выйти мне пришлось, только спустив за бесценок всё экземпляры. Адвокат же родственников потребовал от суда решения произвести обыск в моём доме и, прибыв в сопровождении комиссара полиции, нашёл спрятанные под матрацем экземпляры, что хранил я для своих друзей, и, разорвав их, уничтожил. И ещё пригрозил, что снова в тюрьму посадит, если хоть один будет продан, вот какому риску подвергается тот, кто сочиняет куплеты.
Но если уважаемый захочет всё же прочесть "Последний подъём доктора, умершего в час любви", то должен заплатить не только деньгами, но и страхом. Давайте банкноту в пятьсот крузейро, и я вам уступлю один экземпляр, единственный, что сохранил я из любви к другу, а неиз-за денег. В моём сборнике всё чистая правда, я не трачу времени на глупости. Не препоручаю душу доктора дьяволу, не говорю, что Тереза сошла с ума и бросилась в реку, как это делают другие, выдумывая, конечно. Я рассказываю правду, и всё; для доктора подобная смерть - благословение Божие; а вот смерть, свалившая на Терезу, - дело тяжёлое и неблагодарное!
Писал, как понимал, я, Купка из Санто-Амаро, тот, что во фраке и котелке стоит напротив подъёмника Ласерды и продаст своё вдохновение и стихи.
25
- Ну и ну! Как же этот субъект похож на доктора Эмилиано Гедеса, ну просто близнец… - удивился Валерио Гама, коммерсант из Итабуны, уехавший из Эстансии ещё подростком, а теперь в сорокалетнем возрасте вернувшийся сюда, чтобы повидать родственников.
- Да какой же близнец, это он сам, прогуливается с очаровательной девушкой, - пояснила ему двоюродная сестра Дада. - Доктор вот уже несколько лет содержит здесь любовницу - честь для нашего города…
- Не шутишь?…
- Ты никогда не слышал, брат, что воды Пиауитинги столь чудодейственны, что восстанавливают силы? Так вот, старик стал здесь молодым человеком. - Она это говорила, явно подтрунивая, но без злого умысла; Эстансия - город гостеприимный и сообщнический, здесь даже старые ханжи смотрят на любовников и любовные дела со снисхождением.
Коммерсант решил совершить долгую прогулку, чтобы проверить сказанное любительницей посплетничать. Невероятно! Доктор Эмилиано и Тереза медленно поднимались вверх по улице, наслаждаясь вечерним ветерком. Поравнявшись с ними, Валерио Гама открыл рот: Господи, а сестра-то не выдумала, это действительно был не кто иной, как доктор Эмилиано Гедес, сопровождаемый совсем молодой и очень аппетитной женщиной по улицам Эстансии. Раскрыв рот и смутившись, коммерсант поднёс руку к шляпе, чтобы приветствовать банкира. Доктор ответил на приветствие:
- Добрый вечер, Валерио Гама, решили навестить родные края? - У Эмилиано была великолепная память па лица и имена тех, с кем когда-то он был в каких-нибудь отношениях: Валерио был клиентом банка.
- Да, доктор, ваш слуга - здесь и там.
Вид у коммерсанта был обалдевший, и это вызвало улыбку Терезы и слова:
- Он выглядел, словно увидел привидение…
- Привидение - это я, Валерио до сих пор видел меня только в банке, при галстуке, обсуждающим сделки, и вдруг столкнулся со мной в Эстансии, фланирующим по улице в спортивной рубашке вместе с такой красивой женщиной, это за пределами представления коммерсанта из Итабуны. Когда он туда вернётся, ему будет о чём рассказать.
- Может, вам лучше не выходить со мной так часто?
- Не будь глупой, Сладкий Мёд. Я не собираюсь из-за чьих-то пересудов отказываться от удовольствия гулять с тобой. Мне это безразлично и совсем не трогает. Все обращают внимание, Тереза, из зависти, что ты - моя. Если бы я захотел, чтобы полмира умерло от зависти ко мне, я бы привёз тебя в Баию, в Рио - вот было бы разговоров. - Он засмеялся и опустил голову. - Но я эгоист и не выставляю напоказ, чем владею, пусть то будет человек или вещь. Я их хочу иметь исключительно для себя.
Он подал руку Терезе, чтобы помочь спуститься вниз.
- Вообще-то я совершаю преступление, что держу тебя в Эстансии запертой в четырёх стенах, почти пленницей. Не так ли, Тереза?
- Я здесь ни в чём не нуждаюсь и счастлива. Взять с собой, чтобы показать всем? Упаси Боже, нет; не надо. Капитан любил вызывать зависть, показывая своих бойцовых петухов, лошадей, немецкий пистолет, ожерелье из колец. И даже Терезу на петушиных боях, чтобы подразнить своих партнёров и вызвать алчный блеск в глазах. Неужели сеньор в этом похож на капитана?
- Я хочу тебя только для себя самого.
Друзья за ужином, купание в Пиауитинге, вечерняя прогулка по мосту через реку Пиауй, пристань. Для неё этого достаточно, и даже если бы она была вынуждена оставаться дома взаперти, это не имело бы значения. Слышать, что она ему нужна, - вознаграждение за любое ограничение.
По окрестностям они устраивали прогулки не раз. То выезжали к устью реки Реал, на границу штатов Баии и Сержипе, чтобы увидеть плещущееся у пляжа Манге-Сека море, высокие песчаные дюны, чтобы посетить посёлок рыбаков Сако. Они никогда не выезжали из города, и в ту пору Тереза ещё не видела моря и, хотя мечтала путешествовать, не расстраивалась из-за того, что пока это осуществить не удавалось. Ей достаточно было присутствия доктора, достаточно, что она жила с ним в одном доме, разговаривала с ним, смеялась, училась, выходила с ним гулять и ложилась с ним в постель.
Поскольку у доктора свободного времени было мало, то время, уделяемое Терезе, он, как правило, урезал у завода, у банка, у семьи, и эти часы они проводили вместе в ухоженном особняке. Для доктора это было отдыхом, передышкой от дел, для Терезы - жизнью.
Город привык к постоянным приездам доктора, к его плавкам, цветку в руке, обществу его любовницы, к тому, что они осматривали старинные здания, беседовали в Печальном парке, подолгу стояли на мосту, облокотившись на его перила, безразличные к распространяемым о них сплетням. Доктор перестал играть; он - человек богатый, все знают, он имеет право содержать любовницу с открытым счётом, это почти обязательное условие его положения, но поскольку он женат, то лучше никому не показывать подругу, дабы не оскорблять нравы общества.
Постепенно злые пересуды потеряли силу, смысл и вкус новизны и снова были вызваны к жизни возвращением в город коммерсанта Валерио Гамы, который не смог не отметить, что любовница у доктора красива и известил. Патриотка Дада, способная хвалить достоинства Эстансии, этой земли цветов, звёздного неба, глупой луны, и терпеливого и благородного народа, умеющего скрывать тайную любовь, сказала:
- Это ведь не мои слова, брат, а майора Атилио: окончив службу, он вернулся сюда. Жену не видел несколько нет и даже забыл, от чего рождаются дети. Но воздух Эстансии и воды Пиауитинги сделали своё дело; не прошло и месяца, а жена уже была беременна. Девица доктора тоже уже была с животом, да сделала аборт, а всему виной здешняя вода, брат, чудодейственная вода!
- Да, девушка доктора, сестра, сама может творить чудеса. Стоит ей глянуть, мёртвый поднимется.
26
Открытые глаза доктора кажутся живыми от скупого гнёта свечи, точно следят за мыслями Терезы. В чудодейственности вод Пиауитинги нужды не было, как и ни в чём другом, достаточно было взгляда, улыбки, движения, прикосновения, открытого колена, чтобы они предались любовным забавам, на которые уходило столько времени занятого делами банкира.
Не смотри на меня так, Эмилиано, я не хочу вспоминать удовольствия ночи, которая принесла тебе смерть. А почему нет, Тереза? Разве не в твоих объятиях, разве не исходя любовью я умер? Мы не жили каждый порознь своей любовью: один - отдаваясь чувствам, другой - чувственности, у нас была одна любовь, сотканная из нежности и сладострастия. Если не хочешь вспоминать ты, вспомню я, Эмилиано Гедес, любитель утончённых удовольствий, ради которых принёс в жертву собственную жизнь.
Тот же Лукавый и живой взгляд, каким он одаривал сидящих за его столом друзей, рот приоткрыт, виден кончик языка. С той самой ночи у дверей пансиона Габи до того момента, как он посадил Терезу на круп лошади, она помнила то ощущение, которое испытала, когда кончик его языка разомкнул ей губы для поцелуя. И после, стоило ему показать ей даже издали язык, как Тереза чувствовала присутствие Эмилиано во всём своём теле. Всё, к чему прибегал Эмилиано, было необходимо, и всё открывало путь к утончённым ощущениям и становилось для Терезы знаком, который он подавал в разных обстоятельствах, призывая к ласкам.
Перед приходом высоких визитёров - префекта, судьи, прокурора - Эмилиано как бы невзначай клал ей руку на спину и ногтем почёсывал загривок. Тереза еле сдерживала стон, руки мягкие, ногти кошачьи. Кося глазом, он заглядывал в вырез платья, позволявший видеть грудь. Однажды вечером собравшиеся у них гости беседовали в плохо освещённом саду, так как доктор желал видеть появление луны и звёзд на небе. Они уже отужинали, и теперь Лулу Сантос и врач спорили о своих политических разногласиях. Жоан Нассименто Фильо восторгался великолепием ночи, а падре Винисиус хвалил щедрость Всевышнего, даровавшего такую красоту людям. Сидя под деревом, Тереза слушала их разговор. Доктор подошёл к ней, закрыл её своей фигурой, дал рюмку коньяку и, приоткрыв декольте, взглянул на загорелую крепкую грудь - одно из красивейших украшений Терезы. А может, самое красивое? Что же тогда сказать о заде? Ах, зад!
Нет, Эмилиано, не вспоминай больше, отведи от меня свои лукавые глаза, давай вспомним другие моменты. Всё, что было между нами, - сплошная идиллия, и есть о чём вспомнить. Сладкий Мёд, не будь глупой, наша идиллия началась и кончилась в постели. А о чём ты вспомнила, почувствовав запах мужского одеколона, совсем недавно, когда ты меня готовила к неизбежной встрече с торжественностью смерти политического деятеля? Ах, Эмилиано, все воспоминания, ароматы и насаждения для меня кончены. Нет, Тереза, радость и удовольствие - это то наследство, что я тебе оставляю, единственное, на другое мне не хватило времени.
Ещё когда они только что приехали в Эстансию и была закончена перестройка дома, поставлены новые ванные комнаты, доктор стал обучать Терезу принимать солёные и масляные ванны. По утрам - сильный душ и купание в реке. Вечером или ближе к ночи - тёплая ароматная ванна. Аромат на выбор, всё на стеклянной полочке в ванной. Но Тереза ничего, кроме дешёвых и сильных духов "Лориган де Коти", которыми обычно пользовались проститутки в пансионе Габи, не знала, а Эмилиано, как она поняла, отдавал предпочтение другим, без сомнения, иностранным. Употреблял он их после бритья.
Чтобы доставить ему удовольствие, Тереза однажды, приняв ванну, надушилась его одеколоном и легла в постель. Почувствовав исходивший от Терезы запах, Эмилиано долго взахлёб хохотал:
- Что ты сделала, Тереза? Это же мужской одеколон.
- Я видела, что он вам нравится, и подушилась, чтобы доставить вам…
Стройная, формирующаяся девушка с прекрасными бёдрами, доктор перевернул её спиной к себе: от корней волос до кончиков пальцев на ногах, вся, вся целиком она была в распоряжении доктора, и он её обрабатывал, как хозяин землю.
Со временем Тереза познакомилась с духами и их употреблением. Когда доктор брился, она сама опрыскивала его одеколоном: лицо, усы, волосатую грудь. Ей нравилось вдыхать этот терпкий аромат. Иногда он брал из её рук пузырёк и капал ей капельку на грудь, потом переворачивал и видел, как начинали дрожать её бёдра. Каждое движение, каждое слово, каждый взгляд, каждый аромат имел своё собственное значение.
Ах, Эмилиано, не вспоминай теперь эти моменты, дай мне осознать твою смерть и получить оставленное тобой наследство - радость и удовольствие.
27
Случалось, что доктор рассказывал Терезе ходящие о них сплетни, которые их развлекали, вызывая смех.
Круг кумушек, прослышавших о висящем в спальне доктора большом зеркале, превратил в своих сплетнях это одно во множество зеркал, которыми увешаны все стены спальни, естественно, для отражения эротических игр. Что правда, то правда, зеркало в спальне отражало кровать, голые тела и их ласки; именно с этой целью доктор и выбрал большое и поместил его в спальне. Но оно было одно-единственное, а языки сплетниц превратили его в дюжину. Уроков, которые Тереза давала уличным ребятишкам, тоже не оставили кумушки без внимания, и онад объявили сенсационную новость: всё это Тереза делает с одной-единственной целью - стать учительницей начальной школы, если вдруг богач её бросит. Будучи непоследовательными, святоши одновременно обсуждали и возможных кандидатов на замещение должности богача в объятиях Терезы, ведь наскучит же она ему когда-нибудь, Обвиняя Эмилиано в шпионаже, Тереза, шутя, спрашивает его: каким образом он получает всю эту информацию, если больше отсутствует в Эстансии, чем присутствует. Да и Алфредан возвратился на завод, но всё, что о докторе говорят, до его ушей доходит.
- Я знаю всё, Тереза, о тех, кто меня интересует. И не только о тебе, Сладкий Мёд, но и моих родственниках, о каждом, что он делает, что думает, даже тогда, когда не выказываю интереса.
Горечь в голосе Эмилиано? Пугаясь, Тереза ищет возможность отогнать заботы, дела, печали и пытается рассмешить его.
- Доктор сулит мне столько кандидатов, что, похоже, хочет от меня освободиться.
- Сладкий Мёд, никогда не говори ничего подобного, даже в шутку, я тебе запрещаю. - Он целует её глаза. - Ты даже не представляешь, как мне тебя будет не хватать, если вдруг ты меня оставишь. Иногда я думаю, что ты здесь устала, всё время одна, жизнь замкнутая, грустная.
Тереза больше не смеётся, она серьёзна.
- Я не считаю, что у меня грустная жизнь.
- Это правда, Тереза?
- У меня есть чем заняться, когда сеньор отсутствует: дом, дети, которых я учу, рецепты кухни, которые осваиваю, музыка, да у меня нет свободной минуты…
- Даже чтобы думать обо мне?
- О вас я думаю всегда. Когда вы задерживаетесь, я грущу. Вот это то, что меня печалит, но я знаю, что быть по-другому не может.
- Ты хотела бы, чтобы я всё время был здесь, Тереза?
- Я знаю, что вы не можете, так зачем же хотеть? Я просто об этом стараюсь не думать и довольствуюсь тем, что имею.
- То, что я даю тебе, это так мало! Тебе что-нибудь надо? Почему ты ничего не просишь?
- Потому, что не люблю просить, и потому, что мне всего хватает. Того, что сеньор даст мне, достаточно, я даже не всегда знаю, что с этим делать. Но я молчу, и вы мо знаете.
- Знаю, Тереза. А ты? Ты знаешь, Тереза, что мне тоже грустно, что я то уезжаю, то приезжаю? Послушай, Сладкий Мёд, я думаю, что не смогу жить без тебя. Когда я далеко от тебя, у меня одно-единственное желание - быть с тобой.
Шесть лет - целая жизнь, столько всего вспомнишь. Столько? Нет, драматического - ничего, ничего не было, как не было ничего сенсационного или достойного страниц романа, только жизнь и её спокойное течение.
- Моя жизнь достойна пера писателя, это роман… - патетически утверждает портниха Фауста, обшивающая сеньор города.
Это не жизнь Терезы в Эстансии; спокойная и весёлая, чем она может заинтересовать писателя? Самое большее - послужить тому, кто напишет о ней песню или романс. В отсутствие доктора она занята мелкими домашними делами, чтобы заполнить время ожидания, когда он здесь - радость. Идиллия любовников, в которой нет ничего достойного, чтобы о том рассказывать. Во всяком случае, внешне. Однажды, смеясь, она показала доктору стихи, посвящённые ей и отправленные ей по почте поэтом Аминтасом Руфо, которого посетило вдохновение в момент, когда он отмерял ткань в магазине своего отца.
- Если вы обещаете не сердиться, я покажу вам одну вещь. Я сохранила её, чтобы показать вам.
Письмо пришло по почте, адресовано оно было доне Терезе Батисте, улица Жозе де Доме, номер 7. В конце; второй страницы был написан адрес и имя поэта: Аминтас Флавио Руфо, безнадёжно влюблённый поэт. Положив голову на плечо Терезы, доктор прочёл написанные вирши.
- Ты достойна лучшего, Сладкий Мёд!
- Но это хорошие стихи…
- Хорошие? Ты так считаешь? Когда человек считает что-нибудь хорошим, оно - хорошее. Но это не мешает быть ему плохим. Эти стихи очень плохие. Глупые. - Он вернул Терезе страницы, исписанные каллиграфическим почерком. - Чуть позже, Тереза, мы пойдём на улицу и зайдём в магазин, где работает этот поэт…
- Вы сказали, что ничего не сделаете…
- Я ничего не сделаю. А ты вернёшь ему стихи, чтобы он не прислал новых.
Задумавшись, со стихами в руках Тереза ответила: