...
ИНСТРУКЦИЯ
по применению вентилятора
НОЧЬ-1
Свойства
Возбуждение умственной и нервной деятельности, связанное с критическим отношением к окружающей действительности.
Повышение уровня самооценки.
Усиление таких моральных качеств, как чувство собственного достоинства, гордость, агрессия, ощущение превосходства себя над остальными членами общества.
Дозировка Применять разово, от 0, 5 до 1 минуты
Побочные действия
При передозировке возможна неконтролируемая агрессия, тяга к самоубийству.
При обычном применении возможно расстройство сна, головокружение, галлюцинации.
В случае наступления побочных действий немедленно принять любое успокаивающее средство либо алкоголь. Обратиться к специалисту.
Противопоказания
Активное нежелание пациента.
Необратимые нарушения мозговой деятельности.
Врождённые и приобретённые психические расстройства.
Внимание! Не применять без контроля специалиста!
Вентилятор стоял передо мной, и я боялся включать его. "Воткну и тут же выдерну, – думал. – Он даже не успеет набрать скорость. Надо спешить, чтобы эффект прошёл до обеда. Стоп! Водки нет".
Бегом, туда – обратно, я сгонял в магазин, и поставил рядом с вентилятором бутылку и стакан. Чтобы было наготове.
– С богом, что ли… – пробормотал я и воткнул вилку в розетку.
Меня обдало оглушительным ветром, я прислушался к себе: ничего.
Выключил, прошёлся по кабинету и заглянул в зеркало. "Давно побриться надо, – сделал вывод. – И как до сих пор не прирастаю к подушке? Во! Мысли о том, чтобы побриться. Агрессия по нулям".
Сел за стол и снова включил "Ночь". Попытался разозлить себя: "Так! Начнут они травлю, а я возьму, в самом деле, соберу качественные материалы. Ерусалимск затрещит! Нет, не получается злиться… Ещё что? Прослушка. Да и чёрт с ней. Я умею разговаривать по телефону, не называя вещи своими именами. Проверки? Не боюсь. Сегодня же сяду за документацию, вылижу её до блеска. Ох, ты, блин! Я же не избавился от обреза и патронов! Это огромный промах. Дурень! Хотя… Хрен ли я ляжки обоссываю, как баба? На войне как на войне. Драться надо. Всерьёз драться. Пока же буду собирать материалы, пока следствие передаст их в суд, пройдёт полгода. Одним днём надо делать дело. Сегодня поеду, получу в отделе автомат и устрою здесь Сталинград. Патронов хватит на всех. На Зурбагана, Борова, прокурора, на любителей домашнего видео, на себя… Решено".
Моя жизнь и мир вокруг вдруг упростились, и меня пробрал смех, настолько полегчало на душе. О, как раз пригородный поезд идёт. Пойду-ка сяду на него, съезжу за автоматом.
Я запер вентилятор в сейф, а ключ сунул в щель под плинтус. Всё-таки хорошая вещь, лучше "Света"!
В коридоре налетел грудью на Татьяну Леонидовну.
– Как жизнь? – выпалил я дрянным голосом.
Она ахнула мне в лицо корвалолом и зажмурилась.
– Слушай, ерусалимская женщина! Передай всем… Слышишь? Без шуток… Слушай, говорю! На полном серьёзе… – язык скакал у меня во рту, и слова слетали с него, не успевая строиться в предложения. – Тьфу на тебя!
Плюнув Татьяне Леонидовне в лицо, я оставил её думать над сказанным.
Поезд уже затормозил. Из него высыпали самые жадные до покурить.
"И с чего это вчера терзался? Воробья жалел, апостол! – размышлял я, встав посреди перрона и приглядываясь к пассажирам. – А кто бомжей подкармливал? Кто лекарства им, больным, покупал? Бывало, что ползарплаты тратил на вокзальных беспризорников, не думая, зачем мне это надо. А скольких я людей из-под поезда вытащил? Обычное дело, и не считал никогда".
– Молодой человек! – загородила мне поезд пышная женщина. – Простите, здесь на вокзале есть буфет?
– Стоянка десять минут. Вон обратно в вагон! – рявкнул я. – Почему толстые ждут до последнего и потом запрыгивают на ходу? Неужели считают себя пушинками?
– Ты что раскричался? – женщина зарумянилась и похорошела.
– Железной дороге почти двести лет, а бабьё так и не научилось ездить на поездах! – не унимался я. – Буфет… Зачем столько жрать? Женская красота и без того недолгая. Одни монстры кругом, в автобусах не убираются. Красоты из-за вас не остаётся. Ни себе ни людям… На улицах страшно бывать, ходят бабы-великаны. А красоты нет – и счастья нет. Потому и злые все. Возьми мужика, у которого жена сто пятьдесят килограммов, и на работе динозавры, левака бедняге не устроить. Как тут не взбеситься и тем, и тем?
Я не заметил, что остался один, и никто-то меня не слушает. Стало вдруг стыдно, что зря обижены две женщины, и я внимательно посмотрел на куривших мужчин: э, кто здесь намного хуже меня, и кому умно рассказать об этом?
От хвоста поезда в мою сторону семенила на тонких ножках милицейская фуражка. Я радостно пискнул: подобные поганки растут только в управлении. Ближе иди! Охуеешь, если не с добром.
Рома Серов… Точно он! Тряпочный человек, трус и ябеда. Тот особенный случай, когда высоко взлетают благодаря низшим качествам. Идеальный истребитель своих коллег, для чего и держат.
– То-то, смотрю, знакомый идёт! – захохотал я.
– Ванюша, здравствуй, – улыбнулся он под фуражкой. – Я к тебе. С проверочкой.
– Милости прошу! Но с чего вдруг? Вроде бы, Ерусалимск никогда не трогали.
– Самому страшно, Ванечка, – Серов блеснул из-под козырька чёрными глазками. – Почему-то управление обозлилось на тебя. Езжай, говорят, и без результата не возвращайся, – он тронул меня кончиками пальцев за плечо. – Не переживай. Я по ерунде придираться не буду.
– Звёздочки у вас, Роман Олегович, красивые, – сказал я, разглядывая погоны гостя.
– Золотые, Ванюша, золотые. По случаю майора подарили. Ну! Сначала в ресторан? Веди, я в твоём распоряжении.
– На вокзале продаются беляши, – процедил я, воображая, как далеко полетит его фуражка, если рискнуть повторить свой лучший удар. – Лет десять назад их делали из детей, которых воровали в пионерлагере, но сейчас перестали. Покупай, ешь.
– Охо-хо, Иван Сергеевич, грубиян вы! – вздохнул Серов. – Этикетом пренебрегаете. Что ж, хозяин – барин. Придётся проверять вас на голодный желудок.
В кабинете он, не снимая фуражку, уселся за стол и открыл журнал проверяющих.
– Смотри-ка, правда. Ни одной записи, начиная с семьдесят седьмого года. Да вы, Иван Сергеевич, как у Христа за пазухой. Никто вас не тревожит. Водку, смотрю, с утра пьёте, – Серов щёлкнул пальцем по неубранной бутылке. – Самому себя лень проверить и записать о результатах?
– Самому себя?
– А то! Следует быть самокритичным. Или вы святее Папы Римского? Где у вас журнал по физической подготовке личного состава?
– У меня нет личного состава.
– Но журнал-то должен быть. Или будете спорить? Теперь предоставьте мне документацию по дежурной части и график несения службы дежурными нарядами.
– Нет здесь нарядов, нет дежурной части, нет никого, кроме меня, – начал я оправдываться, ошалев от напористой глупости гостя.
– Безобразно… – покачал головой Серов. – Значит, правда, что вы единственно чем занимаетесь, это веселитесь с блядями. Не стыдно за погоны?
Он уже что-то строчил в журнале, выложив перед собой шпаргалку – лист, испещренный пронумерованными строчками, которые начинались словами "небрежно", "недолжно", "недопустимо", "халатно". Браво, Наталья Робертовна!
У меня кружилась голова, на память накатывали чёрные волны, и я заметил, что во время просветлений всякий раз нахожусь в новом месте. То запираю дверь и убираю ключ в карман. То зашториваю окно. То бренчу в ящике с инструментами. Наконец кладу на стол пред лицом Серова молоток и гвоздик.
– Хм… – покосился он на меня. – В общем всё готово. Мне пора.
Я взял из-под его носа журнал.
– Да ты шар, Серов!
Под замечаниями стояли два числа. Одно – десятидневной давности с указанием устранить нарушения в течение десяти дней, а второе число – сегодняшнее, с пометкой, что нарушения не устранены.
– Знаешь про Влада третьего Цепеша? Он же граф Дракула, – спросил я второпях, пока не накрыла чёрная волна. – Как он приказал прибить гвоздями чалмы к головам турецких послов? Они тоже не хотели снимать головные уборы.
– Ванюш… Иван Сергеевич… – Серов тронул фуражку, будто боялся, что больно будет ей, а не ему. – У меня работа такая! Я поливаю в управлении цветы и провожу на местах проверки. В этом работа моя, не сердись.
Темнота…
В следующий просвет вижу стакан в своей руке и чувствую огонь в пищеводе. Вероятно, сработал автоматизм: выпить перед трудным делом.
– Ванюша, сердце моё… брось! – крестился справа-налево и слева-направо Серов. – Не марайся! Ладно бы об кого, а то об меня!
– Ты вот что, Ромик, – я бросил на стол ключ. – Беги, пока меня опять не накрыло.
Темнота…
В глазах слабо светает. Вижу приоткрытую входную дверь, вмятину на ней и молоток у порога. Серова нет.
Взял бутылку, перевернул её в себя, но поперхнулся, вдохнул, и водка влетела в бронхи.
10. Крах
– С ума сходишь? А ну, поднимайся с пола! – взвизгивала Ксюха.
Она находилась в ином времени – там, где слова произносятся легко и быстро, где люди бегают и прыгают. Внутри же меня время текло вязко, липло в горле, обволакивало, как хурма.
Стоило вечных мук, чтобы просто сесть и открыть глаза. Ксюха резво топала передо мной ногами, обутыми в босоножки, и это мне нравилось. Красивые ноги с сильными икрами, и на ногтях чёрный лак.
– Обалдеть! И дверь открыта, и… и… – задыхалась она в своём демоническом танце.
Однако я уже отвлёкся от неё и изучал кабинет. Из него пропал большой и нужный предмет.
– А где сейф? – выдавил я.
– Не знаю, – закончила топотать Ксюха. – Хи! Точно сейфа нет. А я смотрю, вроде, как пусто стало…
Я вскочил румяный и трезвый. Секунду подумав, объявил:
– Триста килограммов белым днём тихо не унесёшь. Найду!
На перрон я выскочил, перегнав свои ноги и совершив кувырок через голову. Всё-таки трезвость была мной надумана.
А на перроне никого. Ни людей, ни машин.
– Наталья Робертовна видела или знает! – вслух подсказал я сам себе.
Бежал к ней на пост, теряя время лишь на кувырки.
– Конечно, видела, – апатично ответила она, словно я спрашивал про вчерашнюю серию каких-нибудь "Сердечных тайн". – Приехали, погрузили и уехали.
– Кто?!
– Ваши. Милиция. Я и подходить не стала.
– С ерусалимского отдела?
– Нет, незнакомые лица.
Вернулся в кабинет. Ксюха сидела калачиком на топчане. Выпятила губы и перебирала ремешки на босоножках.
– Нашёл? – спросила она, утерев с губ задумчивые слюни.
– Да ну! – отмахнулся я, падая на стул.
– А что хранилось в нём?
– В одном отсеке дрянь, какие-то непонятные вентиляторы, будь они прокляты, – без желания ответил ей; мне надоело говорить, ходить и беспокоиться. – В другом отсеке – "секретка". Достаточно потерять один лист, чтобы огрести по башке. А у меня там пятнадцать томов. Тюрьма… Сам виноват.
Ксюха спрыгнула с топчана и прошлась от стены к стене. Босоножки хлопали по пяткам.
– Пойду тоже искать! – сказала она, бледная, похудевшая, и уши её, казалось, тоже побледнели.
– Не пытайся. Это…
Ксюха убежала, не дослушав.
В окно буднично светило солнце, сквознячок трогал жалюзи, и те мягко постукивали друг о друга. Мир не изменился. Солнце оставалось солнцем, ветер – ветром, звуки – звуками, но я стал посторонним среди них, неправильным. Вроде бы, и живой, а погиб. Умри я сейчас, была бы пусть печальная, но гармония. Солнце светит, покойник лежит. Естественное событие.
"Не кипешись, – пробубнил внутри меня мудрый глас. – Руки, ноги есть, жизнь прекрасна, и тюрьма не самое худшее, что случается".
Понятно, что и как произошло. Серов нажаловался на меня, и с управления приехал микроавтобус, набитый проверяющими. Зашли в отворённую дверь, увидели меня на полу, посмеялись, как над последним синяком, и решили проучить, унести самое ценное. Молодцы, одним днём прихлопнули, вместо того, чтобы морочиться с проверками.
Я взял мобильник, нашёл "Серов-мелочь" и нажал вызов. Потянулись электронные стоны, означающие страх Серова брать трубку.
– Милиция, Серов, слушаю!
– Олух ты, а не Серов, – рассмеялся я. – Какая милиция? Тебе же на сотовый звонят, балда!
– Ой, Вань… Сергей Иваныч… – захихикал тот.
– Перемудрил ты, Рома, – давил я. – Перестарался.
– Да запарился совсем! Телефоны наперебой звонят, не знаю, за какой хвататься. И городской, и внутренний, и сотовый…
– Я не про то, Ром. Ты понимаешь, про что я?
– Не понимаю, дорогой.
– Зачем сейф взяли? Вам скучно жить? Крови человеческой захотели, упыри?
– Иван, какой сейф?
– С "секреткой", дурачок. Вы ополоумели там?
– У вас сейф пропал, Иван Сергеевич? – голос Серова окреп. – И не кричите на меня, соблюдайте субординацию. Вы сказали "секретка"?
Я нажал вспотевшим, скользким пальцем красную трубку.
Серов не при чём. Был не при чём. Сейчас он бежит докладывать, и приблизительно через час надо ждать гостей. И телефон слушается! А я открытым текстом…
Мне стало смешно на себя. Вместо того, чтобы вылезать из трясины, я грёб изо всех сил в глубь. Денёк…
Но кто же взял сейф?
– Ты чего смеёшься? – возникла на пороге Ксюха. – Нашёл?
– Сядь, – я поставил для неё посреди кабинета стул.
Прежде чем сесть, она сделала "ласточку". Перевернулась вниз головой через спинку стула, вытянула строго вверх ноги с носочками вместе, и сразу после этого, опираясь руками о сидение и изобразив в воздухе шпагат, спикировала вниз, усевшись, как нормальный человек. На лице её среди шрамов играло ожидание хорошей вести.
– У меня ничего не получилось, а у тебя? – она похлопала ладошами по коленям.
– Громко не радуйся, не перебивай меня, – начал я. – Потом у меня не получится сказать, так что скажу сейчас. Я полюбил тебя, вот…
Ксюха напоминала ребёнка, который впервые попал в цирк и видит настоящего клоуна. Округлила глаза и не моргала.
– Через час за мной приедут, и больше мы не увидимся. Разве что через несколько лет, но ты понимаешь, там будет уже другая жизнь и другие мы.
Она приоткрыла рот.
– Не подумай, я не жалуюсь. Сам виноват. Просто знай, что люблю тебя и благодарен Ерусалимску за…
Телефонная трель прервала мою заупокойную речь.
– Ага, звонят предупредить, чтобы никуда не уходил, – сказал я, снимая трубку. – Да, слушаю!
– Товарищ Столбов? – сурово спросил мужской голос.
– Да, правильно. С кем имею честь?
– Представляться мне нет необходимости.
– Понимаю. Как вам угодно, – усмехнулся я.
– Понимаете? – на том конце тоже усмехнулись. – Вряд ли. Тем не менее, Иван Сергеевич, я желаю попросить у вас прощения от лица всей нашей…хм… организации. Сегодня мы кое-что взяли без спроса из вашего кабинета.
– Ну что вы! – перебил я. – Чепуха.
– Успокойтесь, не ёрничайте. Сейф мы, разумеется, не вернём, он повреждён. Ещё раз просим прощения. Однако мы купили вам новый сейф. Он крепится к стене или к полу, вы уж сами его привернёте, дело не хитрое.
Я тупо уставился на Ксюху.
– Чужого нам не надо, мы взяли только своё. Я имею в виду вентиляторы. А ваши бумаги мы положили в новый сейф. Вы слушаете? Он стоит под вашим окном. Идите уже заберите. Удачи вам!
Я не помню, как выбежал на перрон. Помню, что по пути опрокинул вместе со стулом Ксюху.
Блестящий хромированный сейф с ключом в замке стоял на заплёванном семечками асфальте. Не думая, что мне могли приготовить бомбу, я отпер и заглянул… Внутри лежали пятнадцать папок.
Патроны и обрез я утопил в старом подземном резервуаре, куда раньше сливался мазут. Для этого пришлось забраться за депо в тропические заросли репейника.
Мы сидели с Ксюхой на корточках перед узким люком, бросали горсти патронов и слушали густые глубинные всплески. Ксюха ответственно сопела и следила, чтобы я не брал больше, чем она. Я же косился на её чёрный педикюр. Плюс пять градусов Цельсия не мешали ей одеваться по-летнему, чем она здорово отличалась от меня, мёрзлика.
Возвращались мы на вокзал облепленные репейником. У Ксюхи он торчал даже в волосах, но я не говорил.
– Тебе полезно иногда побыть на нервах, да? – благодарила она меня. – У меня аж горит.
– Пора начинать жить, – улыбался я устало. – Ни дня больше не хочу быть ментом. Уволюсь.
На перроне стояли две легковушки с гражданскими номерами и одна милицейская "буханка". Вокруг них слонялись мрачные мужи, напомнившие мне ночных ерусалимцев. Та же волчья тоска на лицах и те же огоньки в глазах, будто в них тлел могильный фосфор.
– Иди к себе, – сказал я Ксюхе. – Вечером увидимся.
Мужи шагнули ко мне навстречу, замерли, синхронно достали из карманов сигареты и убрали назад. Среди них находился первый заместитель генерала, красный и круглый, как планета Марс, но, похоже, он не осознавал, где находится, и повторял за всеми.
– Здравия желаю! – отчеканил я на ходу. – Добро пожаловать!
– Не скальтесь, товарищ Столбов, – определился вожак, смертельно худой начальник оперативно-розыскной части Волков. – Ваша участь незавидна.
В кабинет набилось столько людей, что я среди них потерялся.
– Где этот-то? – спохватились они.
– Сбежал!
– Догнать!
– Да здесь он.
– Товарищ Столбов, – обратился Волков. – Предоставьте нам для ознакомления дела оперативного учёта, а в случае их отсутствия, объясните, где они.
Я выложил на стол стопку папок.
– Серов сука… – буркнул Волков.
Шесть часов он чахнул над моими делами, искал лишь бы что найти. Под конец взял линейку и отмерял в документах отступы от полей, межстрочные интервалы и размер шрифта. Трое человек исследовали кабинет. Прощупали обивку стульев и топчана, перевернули корзину с мусором, заглянули за батарею, вскрыли перегородку умывальника. Перекурив, разобрали системный блок компьютера и изъяли жесткий диск.
Меня, как назло, разбирала зевота. Я устал за эти дни. Глаза смыкались, и, кажется, один съехал ниже другого. При долгожданном расставании я вручил Волкову лист бумаги.
– На имя генерала. Будьте добры передать.
– Угу… прошу уволить по собственному… И зачем мы с тобой время тратили?
Вечером я целовал Ксюху в уши, она млела, и мы не хотели большего.
11. Отъезд
Утром абы как подшил последние материалы и поездом сплавил их в отдел. Едритесь, как хотите! Работник милиции вчера уснул и не проснулся.
Пришли Татьяна Леонидовна и Наталья Робертовна. Обеих обнял и попросил прощения. Первая не поняла меня, а вторая с воем заплакала.
Пора было навестить свою ушастую невесту, сказать, чтобы тоже писала заявление об уходе. Я поспешил на второй этаж вокзала в товарную контору, а в голове чирикали мысли: "Неужели человеком стану? Неужели будет по барабану годовая статистика преступлений? Благодать божья! Они думали, что я вцеплюсь в работу зубами, глупые нелюди. Будь проклята милиция. Будь проклята".