Не люблю нищих. То есть, конечно, я не совсем сухарь, и если бедная оборванка или старый калека с мольбой протягивает ржавую гнилую кружку или тычет без надежды мятую грязную шляпу, скорее всего, кину медяк-другой. Но стоит бродяге потянуться к моему подолу - пиши пропало. Мысли куда-то уходят, и я в некоем помешательстве начинаю яростно отпихивать приставалу. Конечно, впоследствии меня может замучить совесть, изредка я даже возвращаюсь и стыдливо пихаю обиженному бедолаге щит-другой, но начинается все и всегда с того же всепоглощающего отвращения. Причина ясна, но спасения от нее нет: каждый раз, когда грязная рука в лохмотьях рывками приближается ко мне, я с ужасом ожидаю узреть лишний палец или незаживающую язву, похожую на слюнявый морщинистый рот с недожеванной кашей. Не понимаю, почему при виде Тронутых - даже тех, что сохранились вполне пристойно, - во мне волной поднимается гадливость. Но так уж сложилось. Меченные Хаосом, которых каждый преданный слуга Порядка должен жалеть и коим обязан помогать по мере сил своих, вызывают у меня лишь омерзение.
Я прошел по холодному и зыбкому лабиринту распяленных на крючьях туш и нерешительно замер. Кухарка выглянула из-за широкой спины мертвой свиньи, приспустила веки, неловко помялась и открыла рот:
- Я того, мастер, пойду. А то там того, если что для господина Хидейка с кухни принесть… Да и эти, там, под покрывалом, шибко страшные…
Ну, спасибо, красавица, утешила…
- Иди, иди. Дорогу назад я найду.
- Ой, спасибо, - искренне обрадовалась баба, - ну, я и побегу. Вы там к стеночке дойдите, они того, там и будут. Весь такой мертвый, ведь господин Хидейк башку им, понимаете ли, того, срубили. Едва нашли башку эту в кустах. Ну, я того, побегу…
- Беги.
Когда облако белых одежд растворилось вдали, а колыхание пышных телес растаяло за пределами видимости, я решил не тянуть. И направился "к стеночке", где стояла старая металлическая койка. Матраса на ней не было, только пружины, на которые кто-то криво положил широченную доску для разделки мяса, а поверх, словно кабанью тушу перед отправкой в печь, бросил искомый труп. С отрубленной головой, аккуратно приставленной к обрубку шеи.
Проклятый ночной гость был настоящим мастером усложнять жизнь себе и другим. Мало того, что он напал на аристократа и в буквальном смысле высосал из него все силы. Жертва оказалась опытным магом - пускай! Убийца плевать хотел даже на то, что цель и крепко сидела на крючке у синих плащей. Но, словно этого дерзецу было мало, он заодно подгадил и мне, оказавшись не просто Тронутым, но самым настоящим Измененным! За что?
Затошнило. Я с трудом успокоил содрогнувшееся горло и постарался смотреть только на неровную линию, пролегшую между клочьями кожи разделенных частей тела. Но как я ни старался, глаза сослужили дурную службу - схватили и намертво запечатали в голове лицо ночного убийцы…
В моей практике бывало всякое. Помнится, как-то я искал пропавшего юношу, а вышел на след настоящего маньяка - некий Тронутый подстерегал в квартале Стихий магов и тех, кого считал таковыми, убивал, расчленял и прятал куски в подвале старого, едва живого дома. Да так небрежно, что вычислить его не составило труда - не будь говорливой соседки, убийцу рано или поздно выдала бы вонь гниющего мяса. Я направился прямиком в полицию, и с удовольствием внес лепту в поимку негодяя. Сидя с засадой в одуряюще зловонном подвале, я вдоволь насмотрелся на отделенные от тел руки, ноги и даже головы разной степени разложения, и с удивлением понял, что мерзость зрелища не угасала до самого конца, а вот страх ушел довольно быстро. Тогда я решил, что привыкнуть на свете можно ко всему. И поспешил с выводами.
Что невозможно принять, как должное, как нечто само собой разумеющееся, так это творения Хаоса. Бесформенный - художник, который вечно творит все из всего, постоянно меняет материал и никогда не повторяется. Дикое торжество непостижимого вдохновения искажает само бытие, и разум в его присутствии гаснет, а душа начинает дымно тлеть.
… Пустой с утра желудок трясло, но я совершил подвиг - убедил себя, что работа - на первом месте, а чувства тленны и неважны. Сосредоточившись на этой мысли, вернулся в свою комнату, вытащил из-под кровати чемодан и сосредоточенно разложил на ней все необходимое: бумажный пакет, пару прочных резиновых перчаток, пинцет, карандаш и рабочий блокнот. Не прекращая слежки за дыханием, вернулся обратно.
Мертвое лицо Тронутого будто однажды приснилось в кошмаре душевнобольному, но оказалось столь отвратительным, что сам сон вытолкнул его во всеприемлющую реальность. Серую, в разноцветных лишаистых пятнах кожу покрывали мелкие трещинки и наросты, о природе которых не хотелось гадать, а местами поблескивали затянутые мутной пленкой язвы со вздувшимися краями. Сам череп существа (я прибегаю к этому слову, ибо не смог определить его происхождение) был ужасно деформирован. Лица, как такового, просто не было - какое-то скопище шершавых бесформенных бугров. Впрочем, глаза, нос, рот и уши различались отчетливо. Зрачки закатились под лоб и скрылись из виду, но не скажу, что это сильно меня опечалило. Слегка поворачивая голову мертвеца, я пальцем оттянул нижнее веко - белки отливали оранжевым. Парень цвел, как плесневелая компостная куча. В том, что это парень, убедиться было не так уж просто. В промокших насквозь, - к счастью, от воды, - штанах картина тоже была безрадостная. Скоротечные мгновения, когда я отворачивался от тела, снимал перчатки и записывал наблюдения в блокнот, были благословенным отдыхом, без которого я бы непременно сблевал или сошел с ума.
"Половой орган мал, судя по многочисленным складкам кожи вокруг, возможно, способен втягиваться внутрь тела". Я с омерзением вернул штаны мертвеца на место. "Тело от шеи до паха так же покрыто разнородными рубцами, трещинами и наростами. Основной цвет серовато-розовый, кожа обильно покрыта разноцветными пятнами. По внешнему виду некоторые напоминают пролежни или натертости". Вполне возможно, ибо завязки на войлочной куртке убийцы были намертво затянуты, и не было похоже, что ее часто снимали. Пометка: "Очень заметные искажения. Поговорить с Кариной". В самом деле, кто осведомлен об окрестных выродках лучше, чем хозяйка цирка уродов?
Я вернул отрубленную голову в исходное положение. И вдруг замер. Откатил бесформенный комок в сторону, протянул карандаш и поскреб обрубок шеи. Вгляделся. И дрожащей рукой потянулся к блокноту.
"Особо следует отметить, что шейная позвоночная кость очень напоминает…"
- Камень, не так ли?
Сердце метнулось из стороны в сторону, а голову на миг сжали раскаленные тиски, и я испугался, не случится ли удар. Обошлось. Из-под полуспущенных век, я настороженно уставился на низенького доктора Ольта. Тот, в свой черед, глядел мне через руку в блокнот и с некоторым смущением улыбался.
- Да полноте, Брокк, стоит ли пугаться?
- Я… - пришлось проглотить вставший в горле ком, - прошу прощения, доктор. Нервы. Сотрясение, опять же - кривая улыбка выбилась на губы, словно упорный городской цветок сквозь мостовую. - Но вы так тихо подошли, я просто не ожидал…
- Позвольте, это мне в пору просить прощения за чрезмерное любопытство. Вы были крайне увлечены процессом, а дверь оставили открытой. Я и зашел. Право, и в мыслях не имел вас пугать. - Слова скрывались за пеленой мерзлых выдохов, и я никак не мог понять, что ему нужно.
- Все… в порядке, - дыхание не торопилось успокаиваться.
- Ну же, мастер, это даже смешно, право слово, - нахмурившись в противовес себе, половинчик потащил меня из комнаты, прихватив заодно блокнот.
Выйдя из подвала, я первым делом стащил перчатки. Бросил их в пакет, присовокупил испоганенный карандаш, завернул все поплотнее. Шумно выдохнул. И, продолжая утихомиривать дрожь в руках, опустился на ближайший диван. Ольт хозяйским жестом, хотя и двумя руками, подтащил ближе удобное кресло и уселся напротив.
- Вас удивило то, что кость убитого напоминала камень? Я удивлю вас еще больше, - маленький доктор улыбался. - Это и есть камень. Ну как, удивлены?
- Слегка. Простите, доктор, я, наверное, стал как-то глуховат к сюрпризам.
- Хо. Речь в норме, а значит, скоро будете в порядке. Так вот, Брокк. За последнюю пару лет я неоднократно обследовал Тронутых. И несколько раз изменения в их организме выходили за рамки простых органических мутаций. На моей памяти было шесть таких случаев, этот, получается, уже седьмой. Самое любопытное, что подобным изменениям подвержены только Тронутые, а физиология Вторичных народов по-прежнему крепка. Что, признаться, изрядно меня успокаивает, но не обо мне речь. Сначала мне казалось, что Хаос просто усиливает в этих беднягах стихию, к которой они предрасположены, но этот субъект, по слухам, владел магией Воды. Однако, господин Хидейк, которого несчастный избрал целью своих недостойных намерений, - отмечен именно Землей! Что это? Совпадение? Или некий врожденный механизм адаптации к изменяющимся условиям? О, с каким удовольствием я побеседовал бы с покойным, явись мне вдруг такая возможность. Какие стены можно было бы сломать, какие просторы для науки открыть… Но увы. Брокк, скажите честно, вы ведь не перевариваете Тронутых?
- Честно, доктор. Скажем так, я испытываю к ним сильную неприязнь. Они… вызывают во мне чувство… Не знаю даже. Какой-то вины, что ли. Хотя это не совсем так.
- Комплекс чрезмерной полноценности, - доктор внезапно подмигнул. - Ощущение вины за то, что ты сильнее, лучше, правильнее. Встречается сплошь и рядом. Вам кажется, что они достойны жалости?
- Безусловно.
- А вы не пробовали взглянуть под другим углом, детектив?
Я не стал спрашивать, откуда он знает о моей профессии. Какая, в конце концов, разница? Хидейк ли сказал, слуги разболтали, или когда-то видел объявление в газете. Гораздо интереснее было другое.
- Зачем вы мне все это говорите, доктор?
- Понимаете ли, когда я зашел в холодную и увидел ваши ужимки при каждом взгляде на труп, то решил, что вас пугает вовсе не мертвое тело. Ведь я прав? - Я кивнул, хотя того и не требовалось, - и это позволило мне считать, что у вас серьезная проблема. Та же, что мешает сейчас жить большинству одушевленных. Проявления Хаоса вам отвратительны, не так ли?
- А вам разве нет, доктор? - я вдруг ощутил, как в онемевший разум толчками возвращается способность удивляться, - они вас что, радуют? Не понимаю.
- Не понимаете… Знаете, детектив, я хотел бы поделиться с вами кое-какими соображениями. Рассказать, что думаю о Хаосе. Вот подумайте, скажем, о таком: если Хаос уже проник в мир, то есть ли польза с ним бороться? Не вернее ли будет использовать его в своих целях - ведь для этого, заметьте, уже не надо долбить трещину в мироздании. Нам с лихвой хватит и того, что осталось после Раскола, - лицо половинчика порозовело от прилива вдохновения, голос наполнился жаром. - Что вы кривитесь? Не пора ли перестать глядеть на мир в узкую трубу? Почему бы не взглянуть на Тронутых не как на уродов и отбросы мира, но как на новую ступень его развития? Смотрите, - доктор определенно вошел во вкус, - возьмем хотя бы это тело. Вы ведь осматривали его внимательно! А теперь представьте, что мог бы сделать медик, умей он превращать кости в камень или наоборот. Кому были бы нужны громоздкие протезы?
- Тем, для кого потеря души страшнее любых недугов, - огрызнулся я. Речи половинчика, особенно после недавнего разговора с инспектором, здорово меня смутили.
Ольт перевел дух. - Ну что ж, значит, об этом мы с вами говорить не будем. Пусть так. Вам так дорог ваш маленький мирок, что вряд ли вы адекватно меня воспримете. Перевоспитание мира с вас все равно не начать. - Мне на миг показалось, что доктор успокоился, но взгляд его тут же снова оживился: - И все же подумайте на досуге, где корни вашей неприязни к тем, кто, собственно, не выбирал свою судьбу? Вспомните, что многие Тронутые живут и трудятся в нашем городе, а здоровые бездельники изображают идиотов и калек, чтобы просто сидеть весь день на воздухе и зарабатывают монету мычанием и железной кружкой. И задумайтесь, а тех ли вы боитесь? Тех ли презираете? - С губ его сорвалась капелька слюны, глаза покраснели.
- Доктор, - спокойно произнес я, - вам не кажется, что даже за половину этого монолога я мог бы донести МагПолу?
- А и донесите! Думаете, вы первый такой? Что мне сделает этот ваш Магпол? Мне, уважаемому врачу? Быть может, единственному законопослушному жителю этой вонючей дыры! Вперед, Брокк, можете прямо сейчас, пока они еще здесь, разоблачить страшного пособника Хаоса, доктора Ольта! Ну же, детектив. Только учтите - я буду все отрицать. Накажут ли меня? Вряд ли. Скорее всего… Да нет, даже наверняка - обойдется суровой проповедью и комфортной поездкой домой.
- Да успокойтесь вы, доктор, - с каждым мгновением я понимал все меньше и меньше, - не собираюсь я на вас доносить. Просто не понял, с чего вдруг вы решили высказать все именно мне.
- Мне нечего добавить, детектив, - голос Ольта ссохся до усталого и спокойного полушепота. Вспышка ярости погасла так же быстро, как зажглась, - я же сказал: ваше лицо, когда вы обследовали этого бедолагу там, в подвале, - вот что меня разозлило. Я не склонен видеть в Тронутых уродов. Когда одушевленные, не пытаясь понять собеседника, начинают корежиться от одного его вида, я прихожу в крайнее раздражение. А тут еще с утра весь на нервах, - бешеный блеск в его глазах быстро растворялся, - вот и вспылил. Извините, кстати, - он поправил съехавший галстук и посмотрел мне прямо в глаза, - простите, Брокк. Я и впрямь повел себя не слишком достойно.
- Все в порядке, - я ощущал себя выжатой мочалкой, - забудем об этом недоразумении…
- Нет, детектив. Прошу вас, - он говорил ровно и умиротворенно, но где-то там, за спокойствием, угрожающе маячила тень недавней злобы, - не забывайте наш разговор. Подумайте, ведь у всех должна быть возможность жить.
- Конечно, доктор, конечно.
Низенький врач вновь посмотрел мне в глаза. И покачал головой. Я постарался как можно дальше задвинуть любые мысли и ответил тем же. Доктор, со вздохом, коротко поклонился и ушел в направлении комнаты Хидейка, а я отправился на поиски доброй души, что показала бы мне выход из особняка. Пора было выдвигаться в город - Гейнцель наверняка получил записку, и нервировать его зря не стоило.
ГЛАВА 12,
в которой я, наконец-то, приступаю непосредственно к делу
Настроение скорчилось и умерло. Дикая и очень уж неожиданная выходка маленького доктора напрочь выбила меня из колеи. Половинчик, симпатизирующий Хаосу - такая же чепуха, как… не знаю даже… как поклоняющийся тому же Хаосу орк! Каждый Вторичный ненавидит Изменчивость всей душой, в потаенных углах которой навеки затаилась память тела, извращенного дыханием Бесформенного. Да на всем свете не сыскать храмовых прихожан ревностнее Вторичных. Их вера напоминает судорожный рывок, они отчаянно верят, что Творец впрямь избрал их для искупления греха, едва не погубившего весь мир. Само собой, они благодарят провидение за то, что, изменившись, не остались одни. Орки, половинчики, эггры, хоблинги слились в племена и постепенно стали пусть немногочисленными, но цельными народами. Мир, пусть и не сразу, признал их самостоятельными видами и позволил жить среди Первых. А ведь могло быть иначе, и живой тому пример постоянно маячит перед глазами. Тронутые и Измененные. Уникальные существа, уродливые или в чем-то даже красивые, но всегда чужие. Тающие нити Хаоса, - останки паутины, однажды опутавшей реальность, - одних задели мельком, других изуродовали так, что от них отказались родные матери. Жуткие уроды и диковинные калеки. Вынужденные зарабатывать на жизнь там, где их уродство не вызовет крики ужаса или слова ложного сочувствия. Вторичные понимают, что, по сути, они одной природы с Тронутыми. И стараются всячески отречься от родства, выставляют напоказ сплоченность и преданность Порядку. Они громко высмеивают уродов или лицемерно им соболезнуют, лишь бы не попасть в подозрительный прищур первородного мира. Но уродам не нужно ни сочувствие, ни, тем паче, насмешки - они хотят, чтобы их признали равными. А этого не будет. Потому что всегда есть те, кто не уверен в собственной полноценности, и потому непременно пытается доказать ее окружающим. Тронутые - очень удобный для этого материал.
Мысль сделала круг и вернулась к доктору Ольту. Странный тип теперь виделся мне совсем в ином свете… больше того, я вообще уже не представлял, как на него смотреть. Мало того, что он, считай, в открытую поставил себя в частности и всех Вторичных в целом на одну доску с Тронутыми, так еще и увидел… в них… путь для дальнейшего развития науки. Были это лишь теории, или… Нонсенс. Чудовищный нонсенс. Но трудно было забыть этот безумный взгляд - доктор действительно был убежден в собственной правоте, которая говорила - нет, кричала о том… о чем я предпочел не думать. В тот миг я с неимоверным усилием отложил мысленную лопату и не стал копать глубже. Потому что предположение было чересчур диким.
…Лучше бы я в тот день донес на него магполам.
На улице лило так, что кроны деревьев испуганно ежились. Я пробирался по коридорам, полным скучной истории знатного семейства и недовольно поглядывал в окна. Жирная серая туча вальяжно разлеглась на небосводе и так сладко заворочалась во сне, что раздавила надежду на избавление от дождя в ближайшие сутки. Добравшись, наконец, до своей комнаты, я услышал первые раскаты грома и окончательно пал духом. Пришлось надевать плащ и готовиться к худшему.
Дурные предчувствия обманывают редко. Бледные отсветы солнца недолго противились чернильной темноте, и вечер начался на пару оборотов раньше положенного. Сумерки, истрепанные свирепым весельем молний, хлынули в Вимсберг и затопили город по самые крыши.
За пеленой дождя, почти непроницаемой для сощуренных человеческих глаз, не было видно ни зги. Подумалось, каково сейчас в Рыбацком квартале, и плечи невольно дернулись от образа пенящихся сточных канав. Поднятый воротник не спасал, пора было думать о покупке зонта, но впереди как всегда маячили более серьезные проблемы. Я с завистью проводил взглядом тщедушного половинчика в цилиндре высотой с половину его тела, добротном кожаном плаще и с колоссальным парасолем в руках. Но коротышка так торопился скрыться от холодных небесных потоков, что мрачные взгляды его вовсе не волновали. Почти все окна были закрыты, редкие опоздавшие торопливо хлопали ставнями. Глубокие лужи лениво растекались вширь по мостовой, встречались в рытвинах и объединялись против одушевленных. В такую погоду привольно было, наверное, только магам Воды, а прочим стоило подумать об извозчике. Но, как назло, на коротком пятачке, который я мог с трудом разглядеть, не виделось ни одного экипажа, и мне приходилось продираться все дальше и дальше, отплевывая воду, которая рекой текла с полей шляпы и то и дело брызгала на ресницы. Через несколько сегментов голова уже шла кругом от постоянного мельтешения капель, и один раз мне даже показалось, что я вижу перед собой доктора Ольта с раскрытым саквояжем, но при ближайшем рассмотрении половинчик оказался всего лишь бесхозным зонтом, который, наверное, принесло ветром.