- И лучше бы в газету! - воскликнул человек с профессорским портфелем. - Знаете, есть такой раздел: "О людях хороших".
Его мрачный сосед, читавший английскую книгу по астрономии, согласился, что это имело бы определенное воспитательное значение.
- А вы заметили? Вы заметили? - в восторге повторяла толстуха. - У него на другой чашке весов, на той, где гири, лежал пустой пакет! Чтоб нашего ни грамма не пропало! Представляете! Пакет лежал!
А дядька с пилой сказал, что это не так просто. Не может быть, чтоб это был простой продавец. Возможно даже, это был корреспондент, переодетый продавцом. Сейчас у корреспондентов пошла такая мода - то за шофера такси садиться, то за приемщицу ателье. Чтоб, значит, лучше познать всю глубину жизни.
Но никому не хотелось расставаться со светлым образом, и на дядьку зашикали. Нет! Нет! Конечно, это продавец!
А может, он новатор, зачинатель какого-нибудь движения? Или, может быть, он новенький и еще не понимает… Нет, просто вот такой попался! Удивительный!
И мы продолжали славить того парня с клубникой.
- Парень - правильно - хороший, - вдруг сказал молодой розовый майор, стоявший у дверей. - Но как, в сущности, ужасен наш разговор!
Все обернулись.
- И почему, спрашивается, мы так на него смотрим? Прямо чудо! - Майор свирепел от непонятной нам обиды. - Телевизорам не удивляемся! Кибернетике не удивляемся! А тут: не может быть! К чему мы, черт подери, привыкли!
Автобус тряхнуло.
- Как вы думаете, пойдет дождь? - спросил человек с портфелем.
1962
ДИМА
Судя по очеркам, которые печатаются в газетах, большинство населения Советского Союза работает на Братской ГЭС.
На самом деле большинство населения работает на менее знаменитых предприятиях, а некоторые - даже в артелях и разных мастерских.
Дима, например, работал в мастерской, весь штат которой состоял из него самого. Зато называлась она длинно:
"Ремонт электробритв "Харьков", "Нева", "Киев", треста "Бытремонт"".
Самый большой завод в городе, всемирно прославленный турбинный, назывался в семь раз короче. Просто "Энергомаш". Но это к делу не относится. Дима не собирался тягаться с "Энергомашем".
То есть нельзя сказать, что совсем не собирался. Немножко собирался…
Окончив курс в учкомбинате, Дима сразу получил назначение сюда. И хотя он в свое время придумал для себя более блистательное рабочее место - атомное или электронное, - ему вдруг понравилось. Все-таки в этой длинной, перегороженной надвое комнате, выходившей на грохочущую улицу, пахло делом.
На столе в прекрасном беспорядке лежали инструменты (или, как говорят бывалые люди, "лежал инструмент"). Разные кусачки, кисточки, плоскогубцы, ручные паяльники, пинцеты, ножички, отверточки. Новенькие инструменты волновали Диму своим сабельным блеском, старые - своими боевыми рубцами, ожогами и потертостями.
Посредине, словно бы стол был хирургическим, беспомощно лежала разъятая на половинки электробритва. И Дима глянул орлиным взором и, заметив в ее нутре подпалину, сказал: "Катушка испеклась". Можно было сказать просто "сгорела". Но "испеклась" было шикарнее и профессиональнее.
У нового (оно же было и первым) рабочего места Димы были даже свои преимущества. Здесь он будет беспрерывно общаться с интереснейшими людьми. Ведь бритвы нужны всем - и академикам, и героям, и мореплавателям, и плотникам. И вот он будет сидеть за деревянным барьером, скользить по бритве чуткими пальцами и слушать содержательные разговоры посетителей, время от времени роняя свои замечания, полные тонкости и понимания. И однажды сюда войдет стройная девушка с умным взглядом из-под пушистых ресниц…
Хотя, собственно, для чего стройной девушке входить в мастерскую, где чинят электробритвы? Может быть, зря он пошел сюда, а не в цех бытовых приборов? Но нет, девушка войдет сюда, чтобы сдать в починку электробритву брата.
Она сначала не хотела сюда идти. Она думала, здесь сидит какой-нибудь замшелый, небритый дядька, который козыряет в носу и говорит "елехтричество" или там "туды их в качель". И вдруг ее там встречает юноша с открытым интеллигентным лицом, в синей, щегольски простроченной спецовке. Он с достоинством здоровается, откладывает книгу, которую читал, и берет в руки бритву. И она, чтобы завязать разговор, спросит: "Что вы читаете?" А он ответит… Ну, предположим: ""Персидские письма" Монтескье". И она, покраснев, скажет: "Я пока еще не читала". А потом… потом все пойдет прекрасно.
Но в первые дни Дима почему-то стеснялся разговаривать с посетителями. Это делал за него Паша, тощий парень с золотым зубом. Его временно оставили Диминым напарником, чтобы "ввести нового товарища в курс дела".
А потом Паша уйдет в какую-то другую мастерскую, потому что здесь, по его словам, "недостаточное поле деятельности".
- Но и здесь ничего, - сказал он новичку. - Если ты не лопух, будешь иметь восемьдесят, а то и все девяносто. Лично я даже сто снимал.
Диме не очень понравилось, что он поставил ему пределом девяносто, когда сам зарабатывал сто. Откуда известно, что он будет работать хуже?!
Но, конечно, и девяносто - это огромные деньги. Вот маме за сорок рублей приходится убирать контору и еще носить пакеты на почту, так как курьера уволили в порядке сокращения административного аппарата (кстати, непонятно: почему курьер - административный аппарат?).
Мама работает всю жизнь и вырастила его и Катьку… А тут человеку еще нет восемнадцати - и сразу девяносто рублей!
Может быть, если бы не так нужны были деньги, он подал бы после десятого класса в институт. И, может быть, даже не срезался бы. Витька Команов, например, прошел, а он всегда сдувал сочинения у Димы.
Но учкомбинат уже через восемь месяцев давал профессию…
На третий день работы Диме досталась сложная операция - самая сложная из возможных: смена статора и якоря. У него дрожали руки, и он все время просил: "Паш, ты только не смотри на меня". И когда через полтора часа бритва заговорила, Паша дружески хлопнул его по плечу и сказал: "Орел, парень, гвоздь!" Все-таки он чуткий, этот Паша.
А как он умел обращаться с посетителями! Он уверенно и ловко брал в руки бритву, небрежно совал вилку в штепсель и, послушав урчание мотора, говорил: "Сменить блок прерывателя… так… отремонтировать кулису… смазать. Сейчас посмотрим, на сколько мы разоримся!" И брал замызганный прейскурант. "Так… так… разоримся на один рубль тринадцать копеек".
- Очень важно, - сказал он потом Диме, - чтобы было тринадцать копеек или двадцать семь. Это всегда убедительнее, чем десять или двадцать копеек. Мол, все подсчитано, как в аптеке, нам вашего не надо. Убедительно!
- А для чего нам их надо убеждать? - удивился Дима.
Паша засмеялся.
Потом стало ясно, для чего.
- Пожалуйста, посмотри, - испуганно сказал Дима. - Тут какая-то чертовщина. Мне кажется, что якорь в порядке…
- Конечно, в порядке, - лениво отозвался Паша.
- Но здесь записано: "Сменить якорь". Ты же сам записал.
Паша посмотрел на Диму с сожалением.
- Лопух! Ты с чего получаешь? С выработки! Так соображай!
- Но это бесчестно!
- Господи, - снисходительно сказал тот, - что они, каждый день бритвы чинят, что ли? Тем более и государству польза. Деньги ж государству идут. Нам только процент.
Весь день Дима кипел. Вот из-за таких типов падает тень на всех честных тружеников. Надо встать и прямо сказать ему: "Вор!" Нет, иначе… Надо сказать: "Как ты можешь мошенничать, когда ребята едут на целину, строят Братскую ГЭС!" Нет, и так нельзя, тем более что тот может спросить: "А ты почему не на целине?" И придется объяснять про маму, про сестренку и про деньги… Он просто скажет ему: "Паша, в тебе есть много хорошего, зачем ты роняешь свою рабочую честь?" И тот понурится и ответит: "Да, я много думал об этом, так уж сложилось". Может быть, ему тоже очень нужны деньги, и он не понимает, какую подлость делает… Нет, кажется, понимает…
- Давай, давай, мальчик, узнавай, откуда дети берутся, - говорил Паша и страшно веселился…
А когда пришел какой-то толстяк с подбритыми бровями, Паша подмигнул Диме и объявил:
- Дело серьезное. В вашей бритве сломан карданный вал. Это будет стоить… - он для виду заглянул в прейскурант, - три рубля пятьдесят шесть копеек.
Карданный вал - это, кажется, вообще деталь автомобиля. Дима решительно поднялся из-за стола.
- Мастер шутит, - сказал он мрачно. - Платите тридцать копеек за профилактику.
- Может, еще донесешь? - добродушно спросил Паша, когда толстяк ушел.
- Нет, - петушиным голосом закричал Дима, - я разобью твою нахальную рожу!
И Паша опять засмеялся:
- Ну ладно, ладно.
И в тот же вечер заявил директору, что новый товарищ оказался прекрасным специалистом и вполне может работать один.
Во вторник Дима пришел на работу с ощущением полной победы. Зло отступило, он самостоятелен и полон сил.
Сорвал пломбу, отпер дверь собственным ключом и сказал прямо из учебника истории: "Вставайте, граф Анри Сен-Симон, вас ждут великие дела".
Дела были не особенно великие: три "Харькова" и четыре "Невы". Но ничего, ему нравится. И мама тоже сказала, что работа хорошая, "с приятностью для людей".
Конечно! Он теперь почти по-родственному смотрит на всех небритых, как на своих возможных посетителей. Ясно же, "работа с приятностью для людей"! А то в учкомбинате говорили: "обслуживать население", "обслуживание населения". И это самое отвлеченное население представлялось там численно превосходящим вражеским войском, которое нужно встречать всегда во всеоружии и козням которого надо давать отпор.
А тут приходили люди, и все симпатичные. Правда, они не обращали на Диму ни малейшего внимания. Но так было даже лучше, потому что он очень смущался. Один, правда, спросил с опаской:
- Новенький, что ли?
И Дима, просто чтоб человек не тревожился, сказал:
- Нет, не новенький, работаю уже длительное время.
Все шло почти великолепно. (Одна бритва, правда, не починялась.) И шестнадцатого числа, в обеденный перерыв, ему выдали зарплату за полмесяца. Тридцать восемь рублей 76 копеек. В самом деле, это было убедительно. Диме особенно нравились эти 76 копеек.
Катьке он купил огромный картонный ящик, набитый стекляшками и порошками, - "Юный химик": она уже два года канючила, чтоб мама ей купила этого самого "химика". Но он стоил пятерку, и маму это останавливало. А Диму не остановило.
Маме купил за двадцать два рубля китайскую кофточку "Дружба" и одеколон "Кармен", названный так в честь оперы.
Себе он не купил ничего. Ему был нужен мотоцикл "Панония". Но эта штука стоила четыреста пятьдесят рублей. Так что ясно…
Оставались еще пятерка и трешка. Но на углу улицы Красных текстильщиков на него налетел Витька Команов.
- А, - сказал он, - студпривет рабочему классу!
И что-то дернуло Диму сказать, что он вот получил огромную зарплату и томится желанием дербалызнуть по этому случаю.
- Это можно, - сказал Витька, - а то моя стипешка уже фьюить. - И добавил важно: - Так у нас называется стипендия.
Дима хотел повести его в "Каму". Но тот сказал, что "Кама" забегаловка, куда уважающий себя человек и ногой не ступит. И если уж идти, то в "Националь". Пожалуйста, еще лучше. Это здорово, что Дима может угостить бедного студента в "Национале".
Очень долго никто не обращал на них внимания. Хотя Витька дважды поздоровался с самым главным официантом.
- Иван Данилыч, "мэтр", - сказал он. И объяснил - Ты не понимаешь: чем разрядней ресторан, тем больше полагается ждать!
Потом им все же подали триста граммов водки и салат. Дима сразу захмелел, и ему стало весело.
- Представляешь, Комашка, - кричал он, - приносят мне незнакомую бритву. Смотрю, написано: "Днипро". Открываю - и ни бум-бум. Какая-то новая. И ни схемы, ни инструкции.
- Ну-ну, - сказал Витька и пустил красивый клуб дыма.
Сперва все было плохо. Он вместо двух винтов снял все четыре. И катушку закрепил не той стороной - она на одно напряжение не работала. Но потом разобрался, и порядок был железный. Но как он волновался, можно себе представить!
- Да, - сказал Витька и усмехнулся. - Помнишь, это, кажется, у Ильфа, человек, который переворачивает ноты пианисту, всю жизнь волнуется…
Ага, значит, Дима переворачивает ноты, а Витька пианист, потому что учится в каком-то инженерно-механическом…
"У нас все работы равны, - благородно думал Дима. - Не важно, где работаешь, важно, как работаешь" (хотя, честно говоря, в официанты он бы не пошел, - ишь как гнется вот тот, прилизанный).
Принесли второе - золотистую котлетку по-киевски с торчащей, как зенитка, костью и шипящий кусок мяса.
- Дайте сразу счет, - сказал Дима. - Мы очень спешим.
Конечно, он не бросил бифштекс из-за глупых сравнений Витьки. Но ел как-то без удовольствия. Хотя это был его первый бифштекс. Прилизанный официант долго считал, воздевая к потолку глаза, потом написал что-то в маленьком блокноте и с треском оторвал листок:
- С вас четыре семьдесят восемь.
Опять убедительно: 78! Дима дал ему пятерку. Официант потоптался у стола, потом достал кошелечек, долго рылся в нем и швырнул на стол три монетки, презрительно сказав:
- Копейка за вами.
- Что вы, - покраснел Дима. - Не надо сдачи!
Неуловимым движением официант слизнул монетки и исчез.
- Не обижайся, старик, - сказал Витька. - Ты ж знаешь. Я для красного словца продам мать-отца.
"Ладно, иди, иди, продавай мать-отца", - подумал Дима.
Но ему стало легче: конечно, настоящий человек не сказал бы насчет пианиста.
Дома тоже все получилось не так, как он ждал. Дима выложил подарки и произнес перед мамой и Катькой речь:
- Теперь, дорогие женщины, мы увидим небо в алмазах.
Катька убежала к соседям хвастаться своим "Юным химиком", а мама заплакала и сказала:
- Димчик, я прошу тебя, больше никогда не пей.
Вечером Дима выпиливал ящичек для "Книги жалоб".
Он хотел, чтоб она висела на видном месте, доступная всем. Но, разумеется, он рассчитывал на вторую строчку ее заголовка: "…и предложений".
В вечерней газете сообщалось о предстоящем приезде в город Германа Титова, и эта заметка многое обещала. Вполне вероятно, что у героя космоса вдруг сломается электробритва и он придет в мастерскую. Они с Титовым перекинутся несколькими словами и поймут друг друга.
Дима одного только боялся: а вдруг в недавнем своем американском путешествии герой купил себе заграничную бритву, - например, "Филлипс". И тогда Дима не сможет починить и опозорится. Но нет, он надеялся, что космонавт-2, как патриот, бреется отечественной бритвой. Скажем, "Невой", как известно, не уступающей лучшим зарубежным образцам.
Он даже придумал для Германа Титова запись в свою "Жалобную книгу": "Благодарю отличного мастера Вадима Воронкова, который…", или еще лучше: "Такие люди, как Вадим Воронков, помогли мне взлететь в космос!" Вот так отлично, на этом варианте, пожалуй, и остановимся.
Но отечественная бритва Германа Титова действительно не уступала лучшим зарубежным образцам: она не сломалась. В "Книге жалоб" появились записи совсем другого свойства: "Возмущен качеством ремонта, на третий день отказала фреза". Как будто фрезу делал Дима, а не завод! И еще одно: "Обращаю внимание дирекции на безобразие с переключателем…" Тут уже была его вина.
В конце недели убитый Дима честно отнес "Книгу" в контору. Он ждал заслуженной кары. Но директор бегло посмотрел записи и сказал:
- Народ больно грамотный стал. - Потом добавил: - Главное, остерегайся пенсионеров.
Наконец настал и Димин день. После выходного, во вторник, когда по обыкновению накопилась уйма работы, в мастерскую пришел пожилой дядя в полотняном костюме. Это был талантливый человек. Потому что не каждому удалось бы так основательно искалечить бритву, как сумел этот. Но Дима обещал все сделать к субботе.
- А "в присутствии" нельзя? - взмолился талантливый человек.
Дело в том, что он приехал из Дальне-Двориковского района всего на один день. И бритва ему очень нужна, так как лезвий для безопасной в продаже нет, а он должен ходить на уроки бритым.
Собственно, сжег он эту машинку потому, что он словесник - учитель русского языка и литературы - и с детства боится всякой техники. Можно сказать, что он технический кретин: даже перегоревшие пробки починяет жена.
- А что, очень серьезные разрушения? - спросил учитель и искательно посмотрел на мастера, как смотрела когда-то мама на доктора, когда Дима болел азиатским гриппом.
Словом, Дима починил ему бритву "в присутствии". И даже задержался на двадцать минут в мастерской.
Учитель все это время рассказывал ему разные чудные истории. В частности, про то, как искали "Дневник" Пушкина, главную часть которого так и не нашли…
Перед тем, как уйти, учитель сделал запись в "Книгу": "Считаю своим приятным долгом поблагодарить прекрасного мастера, душевного человека В. Д. Воронкова. Если бы каждый наш работник на своем месте проявлял такое умение и сердечность…"
Более лестной записи и сам Дима для себя бы не сочинил.
"Все-таки мы все старые сентиментальные черти и безнадежные романтики", - подумал Дима.
(Мы все, - он сказал вместо "я", потому что ненавидел нескромность.) И тут ему пришло в голову, что электробритва "Харьков" похожа на атомную подводную лодку - белоснежную, с никелированной рубкой. Вот так, дорогие товарищи, вот так! Мы безнадежные романтики!
Кто-то там сказал, что признание нужно таланту, как виолончелисту канифоль. И Дима заиграл вовсю. Он, под стенания мамы, утащил из дома картину "Девятый вал" и повесил ее в мастерской. Обошел всех соседей, собирая старые журналы. Набрал кипу "Огоньков", "Крокодилов", "Работниц". А отставной полковник госбезопасности, ныне дачевладелец, Черножук подарил ему комплект журналов "Пчеловодство" за пятьдесят седьмой год.
Впрочем, посетители, дожидавшиеся ремонта "в присутствии", принимали все это как должное, как какой-нибудь инвентарь. А один дядька даже спросил:
- Что за идиот выписал сюда "Пчеловодство"?
Но все это ерунда, Дима даже смеялся.
Как раз в это время он познакомился с Тасей. Это была широкоплечая суровая девушка, ходившая в самую июльскую жарынь в синем шевиотовом костюме.
- И не жарко? - сочувственно спросил Дима.
Но она только гордо посмотрела на него.
"Неприступная", - подумал он и почему-то вспомнил Блока: "Всегда без спутников, одна…"
Ничего таинственного в широкоплечей девушке не было. Но ситуация отчасти напоминала "Незнакомку". Только это происходило не в ресторане, а в столовой самообслуживания, без всяких там "пьяных с глазами кроликов".
Когда очередь придвинулась к витринам, огороженным мощными стадионными перилами, Дима принес два подноса - себе и ей. (Подносы почему-то хранились в противоположном конце зала.)
- Благодарю, - сказала она удивленно. - Редко встретишь воспитанного мужчину.
Этим она окончательно покорила нашего героя, поскольку никто никогда еще не называл его мужчиной. Все - "мальчик", "парень", "юноша", "хлопец".
Когда они познакомились поближе, она велела звать себя Таисией и отказалась звать Диму Димой: Вадим - другое дело.