Продемонстрировав свои намерения, Серафим печально вздохнул и, аккуратно завернув справку о праве на ночлег, отправился искать работу.
Вот такую историю своей жизни и рассказал мне в тот день Серафим.
Надо сказать, рассказчиком он оказался интересным, мысли у него не путаются, и он не перескакивает с одного предмета на другой, как это иногда непроизвольно делаю я, когда с кем-нибудь разговариваю. Манера Серафима говорить вовсе не заунывная, а наоборот, живая. Я так заслушалась нашего бомжа, что пропустила даже время окончания обеда. И если бы сам Серафим куда-то не засобирался, я бы, наверное, так и слушала его с открытым ртом до самого вечера.
Серафиму тоже понравилось, что я его внимательно слушаю. Он собрался уходить, потрепал кота по голове, пообещал принести ему завтра ещё рыбки и взялся за ручку двери.
- Чуть не забыл, - спохватился Серафим, открывая дверь, - вам привет от Изольды Олеговны.
- А… вы с ней виделись? - спросила я.
- Конечно, - просто ответил Серафим и закрыл за собой дверь.
- "Конечно!.." - передразнила я его, когда он ушёл.
Андерсен вопросительно посмотрел на меня.
- Вот такие дела, Андерсен, - сказала я коту. - Наш сухарь Изольда, в отличие от меня, сразу Серафима заметила. А ему самому вообще книжки писать нужно! Правда же, Андерсен?
Кот ничего не ответил, но я была уверена, что рассказ Серафима ему тоже понравился. Но рыбка, наверное, понравилась всё же больше.
Вежливый разговор
На следующий день почти сразу же после открытия в лавку пришла Изольда. "Наверно, решила лично передать мне свой привет", - с тайной усмешкой подумала я. Но, на самом деле, я была рада, что она зашла. В последний раз мы разговаривали с ней на повышенных тонах, и я, признаюсь, была слишком категорична в суждениях; кроме того, она, всё-таки старше меня более чем на пятнадцать лет.
- А я решила у вас журнал на английском купить, Любаша, - улыбаясь во весь рот, сказала она.
Я не знаю даже, что меня больше разозлило: противное обращение "Любаша", или неуместная улыбка! Честно говоря, я что-то не припомню, чтобы раньше Изольда так глупо улыбалась, наверно, я просто не замечала.
- Изольда Олеговна!.. - наставительно начала я…
- Ой, Любаша, простите, пожалуйста! Я совсем забыла, что вы сердитесь, когда я вас так называю, - невинным тоном сказала Изольда, не изменив обращения.
- Да, хорошо, Изольда Олеговна, спасибо большое! - сказала я многозначительно и обиженно.
- Люба, - очень мягко сказала Изольда, - я ведь не специально.
Я посмотрела на неё с удивлением. Глупая улыбка, воркующий голос… "Ну конечно! - вспомнила я. - Ведь небо над Изольдой сейчас покрыто голубыми миражами и розовыми облаками!.."
- А ко мне вчера Серафим Васильевич заходил, - многозначительно сказала я.
- А я знаю, - загадочно ответила Изольда. - Я его сама об этом попросила, - добавила она ещё загадочнее.
- А рыбку для Андерсена тоже вы ему сказали принести? - ехидно спросила я.
- Нет, это он сам, - добродушно ответила Изольда.
Я не нашлась, что сказать, а только обескураженно смотрела на собеседницу.
- Я знаю, Любаша, что вы меня, почему-то, немного недолюбливаете… - начала Изольда.
Я собиралась с мыслями, чтобы возразить или сказать что-нибудь вежливое.
- Но я всё равно отношусь к вам с уважением, - продолжала Изольда, и очень благодарна вам за то, что вы в трудное время протянули мне руку помощи.
- Я? - искренне поразилась я.
- Да, - ответила Изольда, ведь после смерти Васи (Вася, это её муж, генерал), мне было так одиноко, Любаша, - хоть волком вой, и если бы не вы с вашим даром слушать, я и не знаю, чтобы со мной сейчас было, - она искренне вздохнула.
Мне стало стыдно: она даже не подозревала, что чаще всего, я её совсем не слушала, а думала о чём-то своём. Мне кажется, было бы нетактично и даже жестоко её разубеждать.
Я стала усиленно думать, чтобы такое ей сказать, подходящее и в то же время вежливое.
- Ну вот, Любаша, - так и не дождавшись моего ответа, задумчиво сказала она, - мне почему-то очень хочется, чтобы вы его получше разглядели.
- Серафима? - переспросила я очень вежливым тоном.
- Да, - просто ответила Изольда, глаза её с непонятной надеждой смотрели на меня.
- Для вас это, и правда, важно? - спросила я на этот раз без ехидства.
- Да, - ответила она.
Я расчувствовалась, но виду решила не подавать.
- Спасибо, - сказала я тихо. - За доверие.
Изольда ушла.
- Она забыла выбрать журнал! - спохватившись, сказала я Андерсену.
- Но ведь журналы никуда не денутся, - тут же успокоила я его, - кроме Изольды они всё равно никому не нужны.
Впрочем, Андерсен, похоже, по этому поводу нисколько не волновался. Всем своим видом он давал понять, что на этот раз, в отличие от прошлого, я вела себя с Изольдой прилично.
Салака в томате
На следующий день в лавке был настоящий аншлаг. Шесть посетителей до пяти вечера. Да ещё и активные все: не просто праздношатающиеся, а настоящие продавцы и покупатели. Между прочим, удалось избавиться от фарфорового набора посуды с орнаментом из осенних листьев, - вы не представляете, как давно он у нас здесь пыль собирал!.. Да и два новых, отлично изданных альбома по искусству пришлись, по-моему, кстати. Впрочем, значки с гербами городов тоже не лишними будут: скоро сентябрь, школьные каникулы кончаются, а дети обычно значки хорошо покупают. В общем, мы с Андерсеном только и успевали поворачиваться.
Я приготовила себе чай и уселась за маленький столик, Андерсен сел на стул рядом. "Кажется, посетители на сегодня закончились", - с облегчением подумала я. Однако в ту же самую минуту колокольчик зазвонил, Андерсен опрометью бросился к двери, и в лавку вошёл, - кто бы вы думали? В лавку вошёл Серафим.
Рыбой на этот раз от него не пахло, и вообще что-то в нём опять изменилось. Он каждый день преображался, словно волшебник. "Шляпы не хватает, - подумала я. - Нет, не то. Ах, вот что, рубашка на все пуговицы застегнута. Интересно, кто это ему пуговицы пришил?.. На Изольду не похоже, да и вряд ли она умеет пуговицы пришивать…" Наверное, я очень тупо уставилась на его рубашку, потому что Серафим вдруг ни с того ни с сего сказал:
- Пуговицы я сам пришил.
Он, казалось, ожидал какой-нибудь реакции.
- Так лучше стало, - искренне сказала я.
Андерсен тёрся о ноги Серафима, просительно мурлыкал и заглядывал гостю в глаза.
- Ну, какой ты невоспитанный, - укоризненно сказала я коту. - Видишь, рыбки сегодня нет, недаром же говорится: "Не всё коту масленица".
Похоже, и Серафим, и Андерсен пропустили моё остроумное замечание мимо ушей, потому что Андерсен продолжал попрошайничать, а Серафим извлёк из кармана штанов консервную банку. "Салака в томате" было написано на ней. "И как он только догадался, что Андерсен любит консервы именно в томате, а не в масле?" - удивлялась я. Я сходила за открывашкой, Серафим вскрыл баночку и довольный Андерсен принялся за рыбу.
- Вы мне так вчера, по-моему, не все успели рассказать? - с надеждой и неподдельным интересом обратилась я к Серафиму.
Гость неопределённо махнул рукой и согласно кивнул в ответ.
Мы уселись за стол, и Серафим поведал мне другую удивительную историю.
Серафим рассказывает
Я пропущу ту часть, в которой Серафим говорил о том, как он мыкался в поисках работы, - потому что те, кому приходилось когда-либо терять, менять или искать работу, и так всё прекрасно представляют.
Поиски эти для Серафима усугубляли справка, о том, что он постоялец ночлежки, и возраст, давно за пятьдесят. Оказалось, далеко не все работодатели готовы выслушивать рассказы бомжей, а некоторые, и вовсе, заранее отказываются им верить.
Так или иначе, а привела, в конце концов, судьба, Серафима в церковь. Один его давний школьный приятель, от кого-то случайно узнав о сложных обстоятельствах жизни Серафима, предложил ему поработать сторожем в одном большом храме.
Храм большой, из красного кирпича, - прежде чем войти в него, Серафим некоторое время стоял и смотрел на купола. Его охватили сомнения: "Как же я некрещёный, неверующий, буду служить в церкви?.." Некрещёным Серафим был наверняка, без сомнений, а вот насчет веры, - тут ничего определённого сказать нельзя: он просто никогда не задумывался, верит он в Бога или нет. Не приходилось задумываться.
Своими сомнениями Серафим поделился с приятелем. Приятель оказался безнадёжным оптимистом, который умудрялся ни в чём не видеть проблем.
- Ну, так там и крестишься! - не задумываясь, ответил он.
Серафим промолчал, но про себя подумал: "Для того чтобы креститься надо, наверно, по-настоящему верить и кое-что знать, - во всяком случае, во что именно ты веришь…" А Серафим ничего такого не знал и вообще в церковь никогда не заходил. Он и решил про себя: "Поработаю немного, пока другую работу не найду, а с крещением как-нибудь потяну пока".
Привёл его приятель к настоятелю, протоиерею Петру, а сам ушёл. Сидят Серафим и настоятель лицом к лицу, и молчат, изучают друг друга. Серафим, как положено, передал настоятелю свою справку о праве на ночлежку. Настоятель лишь мельком взглянул на справку, словно она его совсем не интересовала, и, наконец, нарушил молчание.
- Ваш приятель рассказал мне вашу историю. Сторож нам сейчас нужен: предыдущий у нас на прошлой неделе умер. Он был пожилой, восемьдесят два года. Честный работник, Царство ему небесное, - настоятель перекрестился. - Да, работник нам нужен, но у меня к вам такой вопрос, - он снова мельком взглянул на справку Серафима. - Вы крещены, Серафим Васильевич?
- Нет, - честно ответил Серафим.
- А как же вы собираетесь работать в церкви? Я не могу взять вас, если вы не крещены, - с видимым сожалением, но твёрдо сказал настоятель.
- Я готов креститься, - сказал Серафим.
- Готовы? - усомнился настоятель.
- Да, - ответил Серафим.
- А в Бога вы верите? - спросил настоятель, так серьёзно пристально и глубоко всматриваясь в лицо Серафима, что ему было ясно: соврать не получится.
- Верю, - с непонятной самому себе твёрдостью ответил Серафим. Сказал и сам удивился.
Настоятель немного помолчал.
- Ну, хорошо, - сказал он, достал из ящика в столе тоненькую книжечку и отдал её Серафиму. "В помощь начинающему христианину" прочитал тот. - Вот почитайте пока, и мы с вами об этом поговорим. А послезавтра, вечером в восемь часов, начинается ваша рабочая смена. Вам всё расскажут, покажут и объяснят. Место для ночлега у нас тоже есть. Кроме того, очень сытный обед каждый день. Зарплата, как вам и сказали, небольшая.
- Приду, - пообещал Серафим.
Вечером в ночлежке он прочитал тоненькую книжечку. Днём, недолго думая, он отправился к настоятелю за разъяснениями. Настоятель охотно и просто ответил на нехитрые вопросы Серафима и дал ему очередную тонкую книжечку.
Заманчивое предложение
А назавтра, во время привычного обеда в специальной столовой для бомжей, к Серафиму подсел какой-то тип. Тип назвался Михаилом и неожиданно предложил Серафиму очень денежную и на первый взгляд непыльную работу. Между прочим, Михаил намекнул, что, поработав у него с полгода, Серафим сможет не только снимать, но, возможно, и купить небольшую квартиру или комнату. От такого предложения глаза Серафима загорелись, а руки тихонько затряслись.
- А что нужно делать? - спросил он.
- Ну для начала, завтра поезжай в такую-то деревню, там стой у третьего перекрёстка и жди чёрную машину с затемнёнными стёклами. Они к тебе сами подойдут. Тебе передадут кое-что, а я у тебя завтра вечером "это" заберу. Если справишься, завтра же получишь небольшой аванс. И никаких лишних вопросов: твоё дело маленькое - когда принять товар, когда передать, когда обменять.
- А какой товар-то? - наивно спросил Серафим.
Глаза Михаила потемнели.
- Я же сказал - не надо вопросов. Что, не ясно? - спросил он каким-то леденящим тоном.
- Всё ясно, - ответил Серафим. - А почему именно я? - осмелился он всё же поинтересоваться.
- А ты нам понравился, - развязно ответил Михаил. Потом пояснил: - Ты не пьешь, это раз; терять тебе нечего, это два; ни семьи, ни кола, ни двора, это три. Пара извилин у тебя есть, так? Так. Ты нам подходишь.
"Да… - грустно подумал Серафим. - Как на приеме у психолога, объяснили в лучшем виде…" Этот тип ему очень не понравился: от одного только взгляда на него мурашки шли по коже. Работа, судя по всему, нелегальная: вопросы не задавать, только привести и отвести, а платят хорошо. "На ловушку похоже!" - промелькнуло в голове, но, вспомнив, что на обещанную зарплату он сможет купить собственную комнату, Серафим усилием воли отогнал тревожную мысль.
Поздно вечером Серафим поделился своими сомнениями с приятелем по ночлежке, Романом. У того была, разумеется, своя собственная история, ещё более типичная, чем у Серафима. Романа, однажды, что называется, "подпалили". После смерти матери он остался жить один, в двухкомнатной квартире. Если при жизни матери, Роман лишь изредка уходил в запои, - старушка очень переживала, - то, когда она умерла, сын запил по-чёрному. Вот тогда-то его и "подпалили": пришли, поставили выпивку, - такую, чтобы после нее он наверняка ничего не соображал, - и подсказали, как именно подписать документы об отказе от квартиры. Вот так Роман в состоянии тяжёлого алкогольного опьянения и подписал себе приговор: "бомж".
Кто к нему приходил, когда именно это произошло, сказать теперь трудно, да и значения это уже никакого не имеет. Очнулся Роман на улице, квартиры у него больше не было, а вскоре, он получил официальный статус бомжа. Ему так же, как и Серафиму, очень повезло попасть в хорошую ночлежку: мест в ней намного меньше, чем нуждающихся в ночлеге.
Приятеля своего Серафим уважал - и не без причины: тот каждое утро брился, умывался и расчесывался, а потом отправлялся на работу, разгружать вагоны.
По негласным нормативам ночлежки Роман был одним из самых респектабельных бомжей. Кроме желания жить и крепкого инстинкта самосохранения, у него оказалась сильная воля, которую он, перед лицом наступающей деградации, сумел мобилизовать. В этом ему очень помог пример остальных опустившихся бомжей, смотреть на которых было действительно больно.
Некоторые из них опустились так низко, что уже не отождествляли себя с людьми. Впрочем, таких в этой, условно говоря, трёхзвёздочной ночлежке, почти не было. Да и вообще, особенно долго такие опустившиеся люди на земле, как правило, не задерживались. Смерть забирала их охотно, сама, видимо, понимая, что делает для них доброе дело.
- Не надо пить, - сразу же посоветовал Серафиму приятель. И, внимательно выслушав его историю, Серафим понял, что Роман прав.
В общем, рассказал Серафим приятелю не только о щедром предложении Михаила, но и о предложении работать в церкви, где доход намного скромнее, но зато чувствуется какая-то стабильность.
- У тебя когда дежурство в церкви начинается? - спросил приятель Серафима.
- В восемь вечера.
- А когда встреча с черной машиной?
- В двенадцать дня.
- Ну так ты успеешь и там, и там, - рассудил друг. - Посмотришь на месте, подходит тебе работа или нет, а если подходит, то в церковь вечером не пойдёшь, да и всё. Какие проблемы?
"А ведь он прав", - подумал Серафим. Так и решил поступить.
Перекрёсток
Ровно в двенадцать стоял Серафим на перекрестке и ждал черную машину, но её все не было, прошло полчаса, раздался звонок. Михаил при первой встрече дал Серафиму свой старый сотовый, сказал, что телефон потом заменит на новый, а этот можно будет выбросить, он своё "отыграл". В памяти телефона - номер для связи с Михаилом. Ждал Серафим, ждал и чувствовал себя очень уныло, в глубине души не нравилось ему и предложение Михаила, и эта непыльная работа, о которой почему-то, запрещено спрашивать.
Михаил позвонил ему дважды, сначала через полчаса, сказал, что у них что-то там случилось и надо подождать. Потом ещё раз через час, сказал, что денег заплатит больше, если Серафим подождет. Услышав, что денег будет заплачено больше, Серафим ни с того ни с сего неожиданно разозлился и решил, что ждать больше не будет. "Надо уходить отсюда пока не поздно", - почему-то подумал он. Что-то внутри него с самого начала противилось этой работе, но противостоять соблазну больших и будто бы лёгких денег он сначала не мог. А тут, наконец, разозлился. "Назло работать у него не буду!" - сказал он сам себе, сделал глубокий вдох и набрал номер Михаила.
- Уже едут, - по телефону заверил Михаил. - Деньги получишь сегодня, вечером.
- Я ухожу, - твёрдо сказал Серафим.
- Куда это?
- У меня есть другая работа. Я опаздываю. Совмещать не буду. Телефон выбрасываю. Всё. - Сказал Серафим и дал отбой. Он быстрым и решительным шагом направился к перрону электричек. Серафим шёл и удивлялся, откуда у него, казалось бы, давно потерявшего уверенность, вдруг взялись силы так твёрдо и решительно отказаться. Этого он, как ни пытался, понять не мог. Однако Серафим больше не сомневался: эта работа не для него.
Надо сказать, никаких печальных последствий для Серафима его решительный отказ Михаилу не имел, а самого Михаила он больше никогда не видел. Наверное, именно потому, что вовремя ушёл.
Уже в половину восьмого Серафим стоял на пороге большой, из красного кирпича церкви и снова словно впервые её рассматривал. Церковь, определённо, была красивой.
Крест на леске
Дежурство в церкви было относительно спокойным, несмотря на то, что обстановка была непривычная и ночь дежурства первая.
- В следующий раз готовься, после дежурства будем тебя крестить, - сказал Серафиму настоятель.
С одной стороны, Серафиму хотелось креститься. Но с другой - ему почему-то было страшновато. Он очень ясно чувствовал, что за выбор, сделанный в таком солидном возрасте нужно нести ответственность. Кроме того, прочитав обе данные ему настоятелем книжки и поговорив с ним самим, он понял, что, крестившись, ему, пожалуй, нужно будет участвовать и в других таинствах церкви, а значит, надо будет исповедоваться и причащаться. Вот именно к исповеди он и не был готов. Думая о своей жизни, он не находил за собой никаких особенных грехов. Он не считал себя виноватым даже в выборе жены, потому что, несмотря на неверный выбор, смирился и был готов жить с ней на любых условиях. Не был он виноват и в том, что жена не только коварно бросила его, предпочтя какому-то там финну, но и лишила крыши над головой. В общем, он не мог понять, в чем именно он должен исповедоваться, но при этом всё же чувствовал, что прийти на исповедь и сказать: "Я безгрешен", - он тоже не сможет. Во-первых, слово "безгрешен", по его мнению, даже звучало глупо, а во-вторых, святым он себя тоже не ощущал. Он решил: "Вот побольше узнаю о вере и уж тогда крещусь".
В следующий раз после дежурства, настоятель сам подошёл к нему.