– Я могу в другой раз зайти, если вам нездоровится. Ничего страшного.
– Нет, нет. Все в порядке. – Он глянул на Мойру – та принесла поднос с чаем и печеньем. Она с отчаяньем посмотрела на него:
– Это все нервное. Он больше переживает из-за ребенка, чем я. Мужчины. Легкая простуда – и уже конец света. Держись, бедолага, скоро все закончится.
Я искренне понадеялась, что все закончится после моего ухода. Грэм театрально вздохнул. Пухлый, курчавый, уже лысеющий, лет тридцати с небольшим. Мне казалось, он стар и мудр. Йода Альтернативной Комедии. Грэм слыл крупнейшим в округе продюсером альтернативных концертов – по всей комнате громоздились стопки бумаг, плакатов и кассет.
– Мертвой хваткой меня держит, проказница. Теперь придется жениться. – Он проводил Мойру взглядом, круглые очочки от любви аж затуманились.
Я булькнула чаем.
– Ладно, хватит о делах домашних. Чем могу помочь?
– Я пришла из-за Джейми. Хочу стать ее агентом. Мне кажется – ну, даже не знаю, что мне кажется. В ней что-то есть, что-то особенное. Я хочу спросить – что мне делать? Как ей помочь – с концертами, бумагами и вообще.
– Вы хорошие друзья?
– Ода. Лучшие! То есть нет, мы знаем друг друга недолго, но мы отлично…
Грэм оборвал меня взмахом нескладной руки в полураспустившейся вязаной перчатке без пальцев.
– Правило номер один. Никогда не работай с друзьями. Кочевая жизнь и совместный бизнес убивают дружбу на раз-два-три. Как я понимаю, мой совет опоздал, так что запомни: у всех артистов, – он произнес "аааРРР-тИИ-Истов", как конферансье, – тяжелый характер, какими бы здравыми они ни казались. Критикуй их, критикуй – только думай головой, как, где и когда. На публике – ни в коем случае. Твоей подруге критика понадобится, а к критике она, боюсь, не готова. – Он машинально макнул в чай печенье.
Я пала духом:
– Значит, вы считаете, у нее нет таланта?
Он внимательно посмотрел на меня.
– Таланта? У нее есть талант. Она настоящий самородок. В этом твоя проблема. – У меня, наверное, отвисла челюсть. Тяжело и хрипло вздохнув, Грэм продолжил: – Видишь ли, актеры, в том числе и юмористы, четко подразделяются на две категории. Самородки, как Джейми, и Трудяги – ну, например, Тони Геккон. Сейчас Тони развернулся – ну, сама знаешь. Восходящая звезда. И не делай такое лицо. Тебе он, может, и не нравится, юмор у него не для женщин – хотя в нашем бизнесе это преимущество. Так вот, Тони – Трудяга. Он вкалывает, чтобы смешить. Запоминает план номера, шутки, ответы зрителям – зубрит наизусть. Одна и та же программа каждый вечер. Без вариантов. Настоящий профи. За сценой – скучный человечек с огромным эго, привычкой к кокаину и непомерными амбициями. Родную бабулю пришьет за вечернее выступление по ящику или собственный сериал. И своего добьется. Его агент – организованный, жесткий, с кучей связей, берет огромный процент за хлопоты. Я этого парня терпеть не могу, но он того стоит. Как и Тони. "Альтернативность" Тони – всего лишь в грамотно продуманном пиаре. По сути он всего лишь клубный комик в блестящем костюме и, – он изобразил в воздухе кавычки, – с безумной прической. Короче, убожество.
Грэм еще раз хрипло вздохнул и отхлебнул чая. Я последовала его примеру. Мне отчаянно хотелось все это записать, но я боялась показаться прилипалой, так что просто очень сильно сосредоточилась.
– А вот Самородки – они совсем другие. Именно так, дорогая. Они смешные от природы. Это в них заложено с рождения. Генетически или как там. Они уморительны в баре и неповторимы на сцене. Прирожденные артисты, настоящие исполины и все такое. Вытворяют на сцене что угодно, и люди катаются от смеха. Томми Купер, ЭрикМоркемб, Бетти Марсден, Джойс Гренфелл . У них все выходит легко и непринужденно. Нет, я не говорю, что они не работают – они вкалывают как черти, но этого никогда не видно, никогда. У них все под контролем, сцена – их дом родной. Страх сцены у бедняг кошмарный, прямо трясучка… В них много темного, в Самородках. Оборотная сторона таланта. И в этом твоя проблема. Они ненадежны. И легко перегорают, если за ними плохо присматривать. Зато они гении, сомнений нет. Некоторые даже слишком: легких путей зрителю не дают, в отличие от всяких там Тони. Конечно, многое зависит от человека: одни чувствительные, другие не особо; кто-то учится управлять своей тьмой, кто-то нет. Но все они особенные – очень, очень особенные. Они словно творят волшебство, они исцеляют нас, делают нас человечнее. Ты выходишь от них, переполненный любовью и счастьем, а после Тони, который весь вечер острил, опуская слабых, чувствуешь себя пошлым идиотом. Самородки – они как… добрые друзья.
Я поперхнулась печеньем.
– Да, верно, в Джейми это есть. Жаль, что она женщина. Большой минус в нашем деле. Ну, ничего, ничего, времена меняются. Наверное. Мойра считает, что меняются, а я не уверен. Все уши прожужжали о феминизме и равенстве полов, а на практике – полная чушь. Работа для парней. Впрочем, нужно просто больше работать, ничего страшного. Вижу, ты со мной не согласна – но я говорю как есть. Скоро сама увидишь. Да, у твоей подруги прирожденный талант, не чета какому-то Тони, но он поднимется, а она – нет. Или, скажем, она поднимется не так высоко. Меня это доканывает. Поэтому я и ухожу. Мне нравились эти закулисные игры, но теперь все. Видимо, перегорел. Как только родится малыш, мы уезжаем. Во Францию. Я прикупил там долю в баре на побережье. Славный тихий городок, в самый раз для ребенка, для Мойры и для меня. Хватит. – Он обвел рукой бардак в комнате. – Никаких больше юмористов. – Он задумчиво чесал макушку, пока волосы не встали дыбом, как у Безумного Профессора. – Лили, береги Джейми. Я ее давно и хорошо знаю, то и дело общались. Она как пушка, сорвавшаяся с лафета. Либо прогремит на весь мир, либо взорвется. Разрушит себя. Но ты из тех, кто всегда выживает, о да. Ты ей поможешь. Не дай ей свихнуться, держи ее подальше от всякого дерьма, типа Энди. Она на таких западает. Зависимость бывает разная, а Джейми – наркоманка, закоренелая джанки. Это они, Самородки, так платят за талант – алкоголь, азартные игры, наркотики или… ну, в общем, вот.
Он вопросительно посмотрел на меня. Я хотела сказать, что все поняла, но это была бы неправда. Разговоры о зависимости меня совсем запутали. В смысле, наркотики и алкоголь – само собой, с этим все понятно. Ну да, Джейми не везло с парнями – но, черт возьми, нам всем не везло. Я выбросила это из головы и постаралась сосредоточиться: Грэм рассказывал про заключение договоров и организацию концертов, выудил кипу бумаг с адресами и образцами контрактов, пресс-релизов, рекламных плакатов и брошюр для промоутеров и т.д. и т.п. – мне пригодится, когда Джейми слегка поднимется. Здорово – он мне сильно помог. Наконец я решила, что пора домой – уже поздно, не хотелось досидеться до домашних родов.
Многословно и, должно быть, истерично поблагодарив за все Грэма, я пошла к двери, но хозяин остановил меня и взял за локоть:
– Попрощайся за меня с Джейми. Мы больше не увидимся. Поговори с Джимом из универа – я ему позвоню и все объясню, вас возьмут. Делай, как я сказал, и будешь бизнесмен хоть куда. Но не забудь, что я говорил о Джейми. Ее хочется любить – я сам когда-то думал, что, быть может… – но теперь все в прошлом. У меня Мойра и ребенок. Мне повезло. Но будь осторожна. Не знаю, эта тьма в ней… сильна, очень сильна. Удачи. Ты умная очаровательная девушка, ты справишься. И помни: пленных не брать! – Он похлопал меня по плечу, и я вышла в холодный вечер.
По дороге домой я размышляла над его последними словами. Конечно, Джейми – еще то наказание, и с характером, но что это за разговоры про наркоманию и тьму? Ясно, что когда-то он сам за ней ухлестывал – может, отсюда и "зелен виноград"? Нет, не похоже, Грэм не такой человек. Я решила приглядывать за Джейми и получше разобраться.
Поразительно, какие мы тупицы в молодости, а?
10
Джейми я ничего не сказала – только то, что Грэм уезжает и дал мне пару деловых советов. И заставила ее поклясться всем святым, что она никогда не выкинет ни чека, а будет отдавать их мне. Она спокойно согласилась – кивая своей пушистой розовой гривой и явно не понимая ни слова. Ни в какую не могу понять, как это люди настолько тупят с цифрами и всякими налогами. Это же так просто, если заниматься ими регулярно и систематически, это же… ну да ладно, нельзя ведь быть кругом гениальным, поэтому в деньгах и математике Джейми – полный лох.
Подождав два дня, я звякнула Джиму в универ. Как выяснилось, он "на встрече". Я звонила снова и снова, пока не повезло – между одиннадцатью, когда он приходит в офис, и двенадцатью, когда бары открываются на обед. Я симулировала ненапряжную умудренность, но не продвинулась дальше первой фразы:
– Да, да, Грэ шепнул мне. Давай, например, – э, двадцать третьего. Устраивает? Смешанный концерт – твоя девочка пойдет второй, после Сая – а, ты его знаешь? Отлично. Затем скандальный поэт Краснокожий Джек и гвоздь программы, Билли Псих. Денег немного, уж извини, скажем, двадцать пять фунтов? Двадцать минут? Ладно, ладно, как ее объявлять? Джейми Джи, отлично. Реклама, статьи в прессе есть? Ничего, Грэ сказал, она супер, меня устраивает. Пора лететь – у меня встреча – ну пока.
Из меня словно выпустили воздух. Руки дрожали. И что, это всегда так просто? Черт, я забыла про контракт, дура!
Так просто никогда больше не было, но в конце концов руки перестали дрожать, и я всегда успевала заключить с ублюдками контракт до того, как они, блядь, повесят трубку. Как они меня только не оскорбляли! С ума сойти. Особенно если какой-нибудь крутой лондонский выскочка называет тебя "сукой ебаной". Ага, вот именно.
Джейми поразило до глубины души, с какой вроде бы легкостью я нашла ей работу. А Моджо любезно сообщил, что всегда знал: его Тигровая Лилия – настоящая звездочка. Я звездно помигала ему в ответ и пошла заваривать чай, а Джейми в истерике размышляла, что ей надеть, что ей говорить и что ей делать на сцене – именно в таком порядке. До концерта оставалось три недели, и все это время Джейми перерывала шкаф и периодически будила меня в два часа ночи "послушать вот этот смешной кусок". Моджо она доставала не меньше, пока тот ее не подкупил, одолжив свое расшитое болеро.
И вот наступил день концерта. Бледная как мел Джейми все утро ходила кругами, а потом мы отправились на са-ундчек, точно зомби под снотворным. Моджо сказал: "Добрый день, дорогуша", – и Джейми разревелась. Я бы сорвалась, если б не понимала, что она искренне напугана. Вот что подразумевал Грэм под трясучкой. Половина меня хотела прекратить страдания Джейми и отменить концерт. Но вторая половина сознавала, что такова цена – и, думаю, где-то глубине души Джейми тоже это знала. Как ни странно, тяжелее всего пришлось Моджо. Он говорил, ему нервно даже смотреть на нее. Мне было не лучше, но я держала себя в руках. Кто-то из нас должен оставаться человеком.
На настройке звука и освещения – для такого концерта минимальных – Джейми была бледна, но уже собралась. Она сама понимала, как важно сохранять спокойствие и выглядеть уверенно. К счастью, Джейми хорошая актриса: даже не укусила Сая, когда он бросился к ней и заключил в крепкие страстные объятия. Этот придурок хотел как лучше. Поэт оказался крупным, плотно сбитым парнем, в бешеном темпе стрелял вызывающими остроумными памфлетами – невероятно смешными… если вдвое снизить скорость. Под напускным мачизмом вполне милый и умный; вскоре они с Джейми уже добродушно перешучивались. Всех нас объединяло отвращение к Билли Психу.
Билли приехал поздно – как и подобает звезде из Манчестера. В сопровождении менеджера Слима, своей девушки (трофейной блондинки) и лучшего друга Тихуна. Ясное дело, меня, Сая и Джейми он проигнорировал. Только поздоровался с Краснокожим Джеком за руку – этак по-свойски, тыча кулаком в плечо. Раньше они работали вместе, Билли знал, что Джек намного остроумнее, – и был готов. На сцене Билли пускался в длинные и крепкие (простите за каламбур) рассуждения о пенисах и говне. Зал всякий раз взрывался хохотом в ответ на хохму про "И одну порцию виндалу " и загибался от смеха после любимой присказки Билли "Да, я псих!". Вся его альтернативность заключалась в пространном рассуждении, есть ли у миссис Тэтчер пенис:
Знаете, она не баба, точно вам говорю, не баба, ну да, и, честно говоря, я бы с ней трахаться не стал. А ты? Стал бы?
Стал бы! Стал бы! Ебаный в рот, и кто из нас после этого псих?
Полное дерьмо? О нет. Ирония, видите ли! Пресса в восторге. Какой характерный образ! Как умно. Истинный постмодерн. Понятно, что все это двойной блеф: в реальной жизни Билли взаправду был алкоголиком, женоненавистником и ублюдком.
Небось думаете, что я ему завидую? Да, он многого добился. Особенно когда смягчил свой стиль и ушел на телевидение – выступал ночью по Четвертому каналу в сериале "Секс для вас". Помню его интервью в статье "Мэйл" – про юмористов, которые работали с Джейми. Мол, он с первого взгляда понял, что Джейми странная. Хотел, видите ли, дать ей пару советов, наставить на путь, а она ему чуть голову не откусила – остервенелая феминистка в чистом виде. Жаль, но случившееся его не удивило.
С Джейми он ни единожды не разговаривал. Ой, простите – соврала. Один раз заорал, чтобы съебала с прохода, когда Джейми стояла сбоку за кулисами. Нет, я ему не завидую. Все гораздо хуже.
Нам на него было, в общем, наплевать – по крайней мере, в тот вечер. В конце концов пришлось начать шоу. На сцену вышел Сай, и зрители (за исключением мамочки) встретили его громоподобным равнодушием. Горящие булавы ему не разрешили из-за правил пожарной безопасности, чтобы не сжег здание, и Сай сюрреалистично жонглировал двумя дохлыми рыбинами и капустой. В итоге треска приземлилась в первом ряду – в пивную кружку огромного верзилы в футболке регбиста Брэдфордского университета. Последовала бурная перепалка, и рыбина ее уже не пережила: в результате Сай ушел, а сцена и зал остались – все в ошметках дохлой трески.
Следующей выступала Джейми.
К этому времени я извелась окончательно, а Моджо глушил "черный русский" стакан за стаканом. Через соломинку. Я выволокла Джейми из туалета гримерки и отконвоировала за кулисы, где она стояла как приговоренная, пока со сцены убирали остатки рыбы, а конферансье, студент театрального института, сам надеявшийся когда-нибудь стать юмористом, объявлял следующий номер. Отстраненная, далекая, глаза уставились в никуда, лицо – будто маска в тусклом синеватом свете.
– Удачи, – прошептала я.
– Нет, "ни пуха ни пера". Грэм рассказывал, так говорят в цирке. Если желаешь удачи, искушаешь дьявола, он подстроит неудачу. Скажи "ни пуха", Лили.
– Ладно, ни пуха. Я буду в первом ряду, мы с тобой, ты справишься, правда, ты…
– Тебя уже объявляют, давай! – прошипел кто-то из персонала.
Я бросилась в зал. Джейми поднялась на сцену.
– А теперь – кое-что особенное. Наша брэдфордская звездочка, зажигательная девушка. Итак, встречайте… ДЖЕЙНИ ДЖИ!
Как мне хотелось врезать в эту прыщавую морду – он же имя переврал! Господи, как она это воспримет?
Раздались скудные аплодисменты. Джейми неспешно подошла к микрофону и отрегулировала высоту. Посмотрела в зал и слегка улыбнулась. Зрители к такому явно не привыкли. Внутри у меня все сжалось; рядом Моджо бормотал:
– Ну же, дорогуша, пожалуйста…
Джейми глядела поверх толпы, по-прежнему улыбаясь. Они молча пялились на нее, осознавая, что: а) она женщина; б) она их не боится.
И тут огромный волосатый урод с заднего ряда завопил:
– Эй, покажи нам сиськи!
Зал разразился бурным хохотом и криками: "Да, давай, раздевайся!" В конце концов, тут по большей части студенты. Будущие лидеры нашей страны.
Моджо тихонько застонал.
– Чего это я буду показывать тебе сиськи? – дружелюбно осведомилась Джейми. – Да ты не знаешь, что с ними, нахуй, делать. Посмотри на себя: всего-то пинта пива с лимонадом – и ты уже полный осел. Знаешь, иди домой, мальчик, пускай тебе мамочка на Рождество мозги сошьет. И нечего в него пальцами тыкать – бедняжка, вот они каковы, друзья. Стукачи в натуральную величину. Не попадайся с такими в участок, приятель, – они тебя с потрохами сдадут, их пытать придется, только чтоб заткнулись.
И следующие двадцать минут она держала их за яйца.
Дико записывать то, что Джейми рассказывала – ее истории, ответы залу. Настолько все это было эфемерно, соткано из света и голубого сигаретного дыма, витавшего там, где она в тот момент обитала. Чистый экспромт; она откровенно придумывала на ходу, ловила настроения и желания. Добрые понятные шутки и байки, и публика чувствовала, будто ее куда-то приняли, будто Джейми – их старшая сестра. И никаких едких острот, типа: "Посмотрите на меня, я вас всех умнее". Только тепло, смелость и реальная жизнь. То, чем она жила, то, что видела. Любовь, умирание, исцеление, свидетелем которых она стала. Она подтрунивала над зрителями, грубила, смешила, дерзила и дразнила так, будто они – ее семья.
Я наблюдала за ними – за их внимательными лицами, за их улыбками, – и ощущала неописуемый восторг – почти любовь, только без сантиментов и соплей. Я любила их, потому что они позволяли ей делать дело; держать слово. Они были нужны ей, чтобы стать свободной; она была нужна им, потому что это Джейми, и она принадлежала им полностью и без остатка, пока стояла на этой грязной сцене.
Не то чтобы все влюбились по уши – вовсе нет. Я видела злые лица и скучающие лица, возмущение и недовольство. Но в целом у нее получилось. И я гордилась Джейми и собой, потому что мы это сделали. Тихая гордость, понятная только мне, – мол, "ну что, ублюдки, мы вас сделали". И я освободилась вместе с ней. Теперь я знала, ради чего стараюсь. Я нужна. Сердце мое ликовало.
Я посмотрела на Моджо, он на меня, и мы беззвучно выдохнули:
– Есть!
А потом все кончилось. Ее звали на бис, но Джейми стояла за кулисами и будто не слышала.
Я хотела сказать ей – давай, иди, – но тут мальчик-конферансье объявил антракт. Затем ушел со сцены к нам: