* * *
Мы едем в Уэствуд. Фильм, который хотят посмотреть Ким и Блер, начинается в десять, он о группе молоденьких и хорошеньких студенток, которым режут глотки, а потом бросают в бассейн. Большую часть фильма я не смотрю, только кровавые сцены. Мои глаза все время бродят по экрану, по двум зеленым табло "Выход", висящим над дверьми в задней части зала. Фильм заканчивается неожиданно, Ким вместе с Блер задерживаются, чтобы посмотреть титры, и узнают массу имен. По пути на выход Блер и Ким замечают Лин, Блер хватает меня за руку со словами: "О, нет".
– Обернитесь, обернитесь. Лин здесь, – шепчет назойливо Ким. – Не говорите ей, что мы видели ее сегодня на третьем канале.
– Поздно, – улыбается Блер. – Здравствуй, Лин.
Лин сильно загорелая, в потертых джинсах и очень открытой майке "Хард-рок-кафе", вместе с ней молоденький светлый парень, тоже сильно загорелый, в темных очках и шортах.
Лин орет:
– О господи, Блер. Кимми!
Лин и Блер обнимают друг друга, потом обнимаются Лин и Ким, делая вид, что целуют друг друга в щеку.
– Это Трой, – говорит Лин, представляя парня.
– Это Клей, – говорит Блер, положив руку на мое плечо.
– Привет, Трой, – здороваюсь я.
– Привет, Клей, – отвечает он.
Мы жмем руки, рукопожатие у обоих вялое и дрожащее, девушки кажутся обрадованными.
– Ой, господи, Блер, мы с Троем были сегодня на третьем канале! Ты нас видела? – спрашивает Лин.
– Нет, – отвечает Блер с огорчением в голосе, кидая взгляд на Ким.
– А ты? – спрашивает Лин у Ким. Ким качает головой.
– Да, я тоже не видела. На самом деле мне показалось, что один раз я себя видела, но не уверена. Ты меня видел, Трой?
Трой качает головой, проверяя свои ногти.
– Троя показали, а меня потеряли, я танцевала вместе с Троем. Вместо меня сняли какую-то сучку из Долины, танцевавшую рядом. – Она вытаскивает сигарету, ищет зажигалку.
– Может, повторят, ты сможешь все как следует рассмотреть, – говорит Блер, почти ухмыляясь.
– Ну да, конечно, повторят, – соглашается Ким, тоже ухмыляясь, глядя свысока на Троя.
– Правда? – с надеждой спрашивает Лин. Я даю ей прикурить.
– Да-а, они все крутят по нескольку раз, – уверяет Блер. – Все, все.
Мы так и не попадаем в клуб "Нигде". Ким забывает дорогу и адрес, поэтому мы едем в "Барниз-бирнери", молча сидим там. Ким говорит о своем вечере, я гоняю шары, а когда Блер заказывает выпить, официантка просит показать какой-нибудь документ, Блер показывает фальшивый, официантка приносит выпить, Блер отдает бокал Ким, которая быстро выпивает и говорит Блер, чтобы та заказала еще один. Обе они разговаривают о том, как отвратительно выглядела Лин на третьем канале.
* * *
Позвонив мне на следующий вечер, Трент говорит, что у него депрессия, нет больше кокаина, не может найти Джулиана, проблемы с какой-то девушкой.
– Мы пошли на вечер вчера… – начинает Трент и замолкает.
– Ну? – спрашиваю я, лежа в постели и уставившись в телевизор.
– Я не знаю, по-моему, она еще с кем-то встречается… – Он снова медлит, – У нас что-то не идет. Я обломался.
Еще одна долгая пауза.
– Да? Обломался? – спрашиваю я.
– Пошли в кино, – предлагает Трент.
Мне требуется время, чтобы что-то сказать, пока на кабельном канале в замедленной съемке и черно-белом изображении взрывается дом.
По дороге к "Беверли-центру" Трент курит косяк, говорит, что девушка живет где-то рядом, а я немного похож на нее.
– Отлично, – говорю я.
– Девки ебнутые. Особенно эта. Она настолько ебнутая. На кокаине. На этом, как его, прелудине, еще на спиде. Бог ты мой. – Трент делает еще затяжку, передает мне, опускает стекло и смотрит в небо.
Мы ставим машину, проходим через пустой яркий "Беверли-центр". Все магазины закрыты, мы поднимаемся на верхний этаж, где показывают кино, белизна пола, потолка и стен подавляет, быстро проходим через пустой холл, не встречаем никого, пока не подходим к кинотеатру. Возле билетной кассы трутся несколько человек. Мы покупаем билеты, идем в тринадцатый зал, в нем мы с Трентом одни, и внутри маленького узкого помещения взрываем еще один косяк.
* * *
Когда через девяносто минут или, может, часа через два мы выходим из кинотеатра, какая-то девушка с розовыми волосами и закинутыми на плечо роликовыми коньками подходит к Тренту.
– Трент, о господи. Ну разве это место не улет? – визгливо говорит она.
– Привет, Ронетт, что ты здесь делаешь? – Трент абсолютно удолбанный, заснул во время второй серии.
– Так, тусуюсь.
– Да, Ронетт, это Клей. Клей, это Ронетт.
– Привет, Клей, – кокетливо говорит она. – Эй, а вы что смотрели? – Она разворачивает пластинку жвачки, запихивает ее в рот.
– У-у-у… в тринадцатом зале, – неуверенно отвечает Трент, глаза красные, полуприкрыты.
– А как называлось? – спрашивает Ронетт.
– Я забыл, – говорит Трент, смотрит на меня. Я тоже забыл, пожимаю плечами.
– Трент, не подвезешь меня? Ты на машине? – спрашивает она.
– Нет, то есть да. Клей на машине.
– Ой, Клей, ты не мог бы подвезти?
– Конечно.
– Отлэ. Дайте я их надену, и поедем. Когда мы идем через холл, охранник, сидящий в одиночестве на скамейке и курящий сигарету, говорит Ронетт, что в "Беверли-центре" кататься на роликах запрещено.
– Это круто, – замечает Ронетт и катится дальше.
Охранник все так же сидит, делает еще затяжку, смотрит, как мы уходим.
В машине Ронетт рассказывает, что только что закончила записывать вокал, вернее, подпевки, на новом альбоме Бандарасты.
– Но мне не нравится Бандараста. Он почему-то всегда называет меня Чума. Мне не нравится, когда меня зовут Чумой. Совсем не нравится.
Я не спрашиваю, кто такой Бандараста; вместо этого спрашиваю, певица ли она.
– Ну, можно и так сказать. На самом деле я парикмахер. Понимаешь, я не сдала, вылетела из универа, теперь просто оттягиваюсь. Еще я рисую… о, спасибо, что напомнил, – я оставила свои картины у Devo. Мне кажется, они хотят использовать их в клипе. В общем… – Она смеется, замолкает, выдувает пузырь жвачки, тот лопается. – Что ты спросил, я забыла?
Я замечаю, что Трент заснул, и даю ему в живот.
– Я не сплю, чувак, не сплю. – Он садится, опускает свое стекло.
– Кле-ей, – настаивает Ронетт. – Что ты спросил, я забыла?
– Чем ты занимаешься? – спрашиваю я, раздраженный, пытаясь не заснуть.
– А, я стригу во "Флипе". Ой, пожалуйста, включи эту песню погромче. Обожаю ее. Они будут в "Паласе" в пятницу.
– Трент, проснись, мудак, – громко, чтобы перекричать музыку, говорю я.
– Я не сплю, чувак, не сплю. Просто глаза устали.
– Открой их, – повторяю я.
Он разлепляет веки, окидывает взглядом машину.
– Отличная прическа, – обращается он к Ронетт.
– Сама сделала. Мне приснился сон, в нем я видела, как растаял мир. Я стояла на Ла-Сьенега и оттуда видела весь мир, как он таял, это было круто, вполне реалистично. Я подумала: а что если бы сон стал явью, как бы я могла помешать этому, знаешь?
Я киваю.
– Как я могу изменить вещи, знаешь? Тогда я подумала, что, если вставить кольца в уши или что-то в этом роде, вроде как изменить свой физический образ, мир не растает. Я покрасила волосы, и розовый цвет держится. Мне нравится. Он держится. Я думаю, что мир не будет больше таять.
Тон ее не слишком убеждает. Я, пораженный тем, что и вправду киваю, выруливаю к "Дэннзоки-дог" на бульваре Санта-Моника и торможу, она выбирается с маленького заднего сиденья "мерседеса" и, споткнувшись, ложится на тротуар, смеется, я отъезжаю. Я спрашиваю Трента, где он ее подцепил. Мы проезжаем рекламный шит на Сансете. Исчезни здесь. Интересно, продается ли он.
– Да в округе, – говорит он. – Хочешь пыхнуть?
* * *
На следующий день я заезжаю к Джулиану в Бель-Эр с деньгами в зеленом конверте. Он лежит на кровати в мокрых плавках, смотрит MTV. В комнате темно, единственный свет исходит от черно-белых изображений на телевизоре.
– Я принес, – говорю я.
– Отлично, – говорит он.
Я подхожу к кровати, кладу деньги.
– Считать не надо. Здесь все.
– Спасибо, Клей.
– Для чего они на самом деле, Джулиан? Джулиан досматривает до конца клип, потом отрывается от телевизора и говорит:
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что это большие деньги.
– Тогда зачем ты их дал? – спрашивает он, проводя рукой по гладкой загорелой груди.
– Потому что ты друг? – Ответ звучит вопросом. Я смотрю в пол.
– Правильно, – говорит Джулиан и снова переводит взгляд на телевизор.
Вспыхивает еще один клип. Я ухожу.
* * *
Звонит Рип, говорит, надо встретиться в бутике "Ла Скала", позавтракать, немного салата, обсудить дельце. Я еду в "Ла Скала", нахожу за ним парковку, сижу, дослушивая песню по радио. Позади меня пара в синем "ягуаре" думает, что я уезжаю, но я не делаю им знак проезжать. Сижу еще немного, наконец пара в "ягуаре" гудит и отъезжает. Я выхожу из машины, иду в ресторан, сажусь в баре, беру бокал красного вина. Допив его, заказываю второй и к тому времени, когда подходит Рип, выпиваю уже три.
– Здорово, малыш, как дела? Я смотрю в бокал:
– Ты принес?
– Э, малыш, – Тон меняется. – Я спросил, как дела? Ты мне ответишь или о чем речь?
– Отлично, Рип. Просто отлично.
– Вот и молодец. Вот все, что я хотел услышать. Допивай вино, пойдем в кабинку, хорошо?
– О'кей.
– Хорошо выглядишь.
– Спасибо, – говорю я, допиваю вино, оставляю на стойке десятку.
– Отличный загар, – замечает он, когда мы садимся.
– Ты принес? – спрашиваю я.
– Охолони… – говорит Рип, рассматривая меню. – Жарко становится. Действительно жарко. Как прошлым летом.
– Да.
Пожилая женщина с зонтиком в руках падает на колени на противоположной стороне улицы.
– Помнишь прошлое лето? – спрашивает он.
– Не очень.
Над пожилой женщиной стоят люди, подъезжает "скорая помощь", но большинство в "Ла Скала", кажется, этого не замечают.
– Да помнишь ты.
* * *
Прошлое лето. Что я помню о прошлом лете. Зависания в клубах: "Провод", "Нигде", "Край света", "Грань". Утром, часа в три, альбинос в "Кентере". Огромный зеленый череп смеется над водителями с афиши на Сансете, в капюшоне, держа дарохранительницу, костлявые пальцы манят. В очереди в каком-то кинотеатре видел трансвестита в плетеном топе. Видел много трансвеститов прошлым летом. Обед у "Мортона" с Блер, когда она просила меня не уезжать в Нью-Гэмпшир. Карлик, садящийся в "корвет". Ходил с Джулианом на концерт Go-Go's. Сходка у Ким жарким воскресным вечером. В-52 из колонок. Гаспаччо, чили от "Чейзена", гамбургеры, мороженое "Двойная радуга". Ребята-англичане, отдыхающие возле бассейна, рассказавшие мне, как сильно они хотят работать у "Фреда Сигала". Все ребята-англичане, которых я встречал тем летом, работали у "Фреда Сигала". Парень-француз, с которым спала Блер, курит косяк, ноги в джакузи. Большой черный ротвейлер хватает зубами воду, плавает кругами. Pun носит во рту пластиковый глаз. Я все время смотрю на пальмы, на небо.
* * *
Сегодня вечером кто-то играет в "Паласе", но Блер пьяна, Ким замечает Лин, болтающуюся впереди, они обе стонут, и Блер разворачивает машину. С нами должна была быть некая Анжела, но днем она попала в водоотвод джакузи, едва не утонув. Ким говорит, что где-то на Ла-Бреа вновь открыли "Гараж". Блер едет к Ла-Бреа, потом вправо по бульвару, потом влево, опять вправо, но не может найти. Смеясь, Блер говорит: "Это нелепо", вталкивает какую-то кассету Spandau Ballet, прибавляет звук.
– Поехали просто в хренову "Грань", – орет Ким.
Блер смеется, говорит:
– Ой, ну давай.
– А ты что думаешь, Клей? Поехать нам в "Грань"? – спрашивает Ким.
Я сижу пьяный на заднем сиденье, пожимаю плечами, а в "Грани" беру еще два коктейля.
Сегодня в "Грани" диджей голый по пояс, в соски вставлены кольца, он носит ковбойскую шляпу, а между песнями бормочет: "Гип-гип-ура". Ким говорит, что диджей, очевидно, не может решить, рокер он или новая волна. Блер представляет меня одной из подруг. Кристи, которая в новой программе на Эй-би-си. Кристи с Линдсеем, высоким, очень похожим на Мэтта Диллона. Линдсей и я идем в уборную нюхнуть кокса. Над раковиной на зеркале большими черными буквами написано: "Правит тьма".
Выйдя из уборной, мы с Линдсеем садимся наверху в баре, он говорит, что вообще-то в городе ничего не происходит. Я киваю, глядя на вспышки стробоскопа на большой танцевальной сцене.
Линдсей закуривает мою сигарету, начинает что-то говорить, но музыка громкая, большую часть из того, что он говорит, я не слышу. На меня налетает какой-то серфингист, улыбается, просит прикурить. Линдсей дает ему прикурить, улыбается в ответ. Потом Линдсей говорит, что за последние четыре месяца не встретил никого старше девятнадцати.
– Крышу сносит, – кричит он, стараясь переорать музыку.
Линдсей встает, говорит, что увидел свою дилершу, ему надо поговорить с ней. Оставшись один, я закуриваю еще одну сигарету и беру еще выпить. В полупустом баре сидит одна толстая девушка, пытаясь разговаривать с барменом, который, подобно диджею, тоже без рубашки и танцует за стойкой сам с собой, под музыку, льющуюся из музыкальной системы клуба. На толстой девушке масса косметики, малиновые джинсы "Кельвин Кляйн", ковбойские "казаки", она потягивает через соломинку диетколу. Бармен не слушает, и я представляю, как она одна сидит в комнате где-нибудь в городе и ждет, когда позвонит телефон. Толстая девушка заказывает еще одну диетколу. Внизу прекращается музыка, диджей объявляет, что через две недели во "Флорентийских садах" состоится вечер пляжных мини-юбок.
– Сегодня правда… очень весело, – говорит толстая девушка бармену.
– Где? – спрашивает бармен.
Девушка, смутившись на мгновение, смотрит в пол, расплачивается за пиво, я едва слышу, как она мямлит: "Где-то", поднимается, застегивает верхнюю пуговицу джинсов и уходит, позже этой ночью я осознаю, что мне осталось быть дома две недели.
* * *
Психиатр, к которому я хожу, говорит, что у него есть идея сценария. Вместо того чтобы слушать, я закидываю ногу на подлокотник большого черного кожаного кресла в шикарном кабинете, закуриваю еще одну сигарету, с гвоздикой. Чувак болтает и болтает, после каждых двух предложений проводя рукой по бороде, глядит на меня. На мне темные очки, он не уверен, смотрю ли я на него. Психиатр продолжает говорить, вскоре его речь теряет всякий смысл. Он умолкает, спрашивает, не хочу ли помочь ему писать сценарий. Я говорю, меня это не интересует. Психиатр произносит что-то вроде:
– Знаешь, Клей, мы с тобой говорили о том, что тебе следует стать более активным, а не пассивным, мне кажется, будет неплохо, если ты поможешь написать. Пусть в лечебных целях.
Я что-то бормочу, выдувая на него гвоздичный дым, и смотрю в окно.
* * *
Я ставлю машину перед новой квартирой Трента, в нескольких кварталах от "Ю-си-эл-эй", в Уэст-вуде, где он живет во время семестра. Дверь открывает Рип, который теперь новый дилер Трента, поскольку Трент так и не смог найти Джулиана.
– Угадай, кто здесь? – спрашивает меня Рип.
– Кто?
– Угадай.
– Кто?
– Угадай.
– Скажи мне, Рип.
– Он молод, он богат, он доступен, он иранец. – Рип вталкивает меня в гостиную. – Здесь Атифф.
Атифф, которого я не видел со дня выпуска, сидит на кушетке в ботинках "Гуччи" и дорогом итальянском костюме. Он на первом курсе в "Ю-эс-си", водит "Мерседес-380SL".
– А, Клей, как дела, мой друг? – Атифф поднимается с кушетки, жмет мою руку.
– В порядке. Как у тебя?
– О, очень хорошо, очень хорошо. Я только что вернулся из Рима.
Рип выходит из гостиной в комнату Трента, включает MTV, прибавляет звук.
– А где Трент? – спрашиваю я, думая, где бар.
– В душе, – говорит Атифф. – Ты отлично выглядишь. Как Нью-Гэмпшир?
– Нормально, – говорю я, улыбаясь соседу Трента по квартире, Крису, который, сидя на кухонном столе, говорит по телефону. Он улыбается в ответ, встает, нервно ходит по кухне.
Атифф рассказывает о каких-то клубах в Венеции, как в аэропорту Флоренции он потерял сумку "Луи Вуиттон". Закуривает тонкую итальянскую сигарету.
– Я вернулся два дня назад – сказали, что скоро начнутся занятия. Не знаю, когда, но слышал, что довольно скоро. – Он замолкает. – Ты ходил вчера на Сандру в "Спаго"? Нет? Было не очень хорошо.
Я киваю, смотрю на Криса, который слез с телефона и орет: "Блядь!"
– Что случилось? – спрашивает Атифф.
– У меня украли гитару, а в ней я спрятал десоксин, который должен был отдать.
– Чем ты занимаешься? – говорю я Крису.
– Тусуюсь в "Ю-си-эл-эй".
– Тебя приняли?
– Думаю, да.
– Еще он пишет музыку, – говорит Трент, стоя в дверях, в одних джинсах, вытирая мокрые волосы. – Поставь им что-нибудь свое.
– Пожалуйста, – соглашается Крис, пожимая плечами.
Крис подходит к системе, вставляет кассету. С моего места видна источающая пар джакузи, голубая, с подсветкой, дальше тренажер и два велосипеда. Присев на кушетку, я листаю журналы, разбросанные на столике: парочку "GQ", несколько "Роллинг стоун", номер "Плейбоя", номер "Пипл" с фотографией Блер и ее отца. Оторвавшись от "Плейбоя", нахожу взглядом плакат к альбому "Hotel California", вставленный в рамку: гипнотизирующее голубое тиснение; контуры пальм.
Трент говорит, что некто по имени Ларри не попал в киношколу. Из колонок звучит музыка, я пытаюсь ее слушать, но Трент все трендит и трендит о Ларри, а Рип истерически хохочет в комнате Трента.
– То есть у его отца, блядь, сериалы, входящие, блядь, в первую десятку. У него своя профессиональная камера, а в "Ю-эс-си" его по-прежнему не берут? Просто пиздец.
– Не берут, потому что он торчок, – кричит Рип.
– Это фигня, – говорит Трент.
– Ты не знал? – смеется Рип.
– О чем ты, к черту, говоришь?
– Да он ест героин ложками, – говорит Рип, убавляя звук телевизора. – А когда-то был нормальным.