Я, очутившись в этом ночном бесконечном коридоре, наконец опомнился. И окончательно понял, что мне уже бежать некуда…
– Вот и все вы сказали, Григ, – повторил Дьер уже в камере.
– Мне очень жаль, Григ, – прогнусавил Ричард и глубоко выдохнул. – Я тебя даже где-то успел полюбить, старик, – и он подскочил ко мне и воткнул в петлицу моего когда-то белого пиджака помятый цветок жасмина. Но я даже не прореагировал на его жест. Я сидел неподвижно, глядя в одну точку на стене. И сам едва услышал свой дрожащий голос:
– Что это было?
– Возьмите себя в руки, – усмехнулся Дьер. – Это так просто. Всего лишь умелые декорации. И девушка – всего лишь очень похожая на вашу. Особенно в полумраке.
Похожая на мою. Похожих на мою не бывает, подумал я. И все-таки, услышав про реальность эксперимента, я потихоньку стал успокаиваться, хотя успокаиваться причин не было. Я окончательно проиграл.
– Вы проиграли, Григ, – повторил мои мысли Дьер. – Вы вспомнили ситуацию. И единственным желанием было ее повторить. Вы вновь пожелали смерти.
Я отрицательно закивал головой.
– Нет, нет… Этого не может быть. Я любил ее и, наверно, люблю.
– Никто этого не отрицает, и тем не менее…
– Мне нужно подумать. Я не могу поверить в это. Я не мог убить. Мне нужно подумать…
И вдруг, уже почувствовав дыхание смерти на своем лице, в самый критический момент я вспомнил Гретту. Нет! Есть еще шанс! Гретта!
– Гретта! – воскликнул я и вскочил с места. – У меня есть еще шанс! Она со мной проводила все дни. Она жила со мной! Может быть, она что-то знает! Поймите же, даже если я виновен, я пока не могу это вспомнить! Мне для окончательного решения нужен хотя бы один свидетель той жизни! Тогда… В мае… Прошу вас, найдите Гретту!
Прошу вас…
Они молча направились к выходу. Но Дьер все же оглянулся на мои слезливые просьбы.
– Как вам будет угодно, ГРИГ. Мы сделаем это для вас. А пока думайте. Думайте, Григ.
И они захлопнули за собой дверь, вставив меня в полном одиночестве, на железной койке. Небритого, в помятом грязном костюме с цветком жасмина в петлице. Я пытался вспомнить. Я пытался разобраться и понять себя. Но единственное, что я пока понимал – это любовь к девушке по имени Маша. Возможно, только сейчас, увидев ее двойника, я окончательно осознал свою любовь. Как когда-то пытался заглушить ее, свою память, чувства дорогими вещами, пустыми фразами, желанием славы, и только теперь я понял, что я не жил эти последние годы. Что дорогие вещи, жажда славы – это всего лишь мираж, желание уйти от себя, от своей природы. И единственное настоящее в моей жизни – <175> это была любовь к Мышке. Да, увидев ее сегодня вновь, мне захотелось убить ее. Но не от любви ли? Возможно, когда-то сильная страсть толкнула меня на этот шаг.
Когда стоял выбор – благополучие, покой, слава или иллюзии, мечты в сумасшедшем ритме Моцарта. Я выбрал первое. И, возможно, не мог простить, что она смогла выбрать второе. Что уже без меня она будет любить жизнь, любить солнце, любить Моцарта и без меня встряхивать огненно-рыжими волосами. И кому-то другому петь великого композитора, имитируя игру на скрипке. Возможно, я ей это простить не мог. Но какое это уже имеет значение? Если я виновен – отвечу. Если нет жизнь все равно утратила для меня свой блеск и смысл. И я вдруг осознал, что в глубине души уже даже желаю, чтобы моя вина была признана. Я вдруг понял, что не хочу жить. Я устал жить. Я вдруг представил, если меня даже оправдают, мне придется возвратиться в свой пустой огромный, захламленный дом. Придется без конца щелкать фотоаппаратом и кланяться до земли нужным лицам. Нет, я этого уже не хотел. И, возможно, единственным желанием было желание вернуться в нашу с Мышкой каморку под протекающим потолком, к нашей музыке, сочиненной Моцартом когда-то специально для нас. Но это было невозможно и поэтому я искренне желал оказаться виновным. И уже без страха ожидал приговор. И впервые за долгие ночи, проведенные в камере среди топанья крыс, я спокойно и мирно заснул…
Фил
Выскочив из дома Гретты, я оказался один в душной ночи и не знал, куда идти дальше, что дальше предпринять. Мои ноги сами меня понесли к зданию городской тюрьмы. Я ничем не мог помочь Григу, но я обязан был что-нибудь вынюхать.
Я долго ошивался перед высокими железными воротами, ограждающими кирпичное здание, но как проникнуть туда я не имел понятия. Однако удача не изменяла пока мне.
Я заметил знакомый высокий силуэт. Дорогой элегантный костюм. Широкополая шляпа.
Мужественная челюсть и холодные, как лед, глаза. Больше всего из этой столичной шайки мне был неприятен именно этот тип. Но выбора у меня в уснувшем городе уже не было. И я вынырнул из подворотни ему прямо навстречу. Если честно, мне очень хотелось его вспугнуть. Но он даже глазом не моргнул, заметив мою потрепанную после выпитых у Гретты бутылок вина физиономию.
– Надеюсь, вы меня не собираетесь грабить, Фил? – спросил он даже не приостановившись и тем же размашистым шагом направляясь к железным воротам.
Охранники кланялись ему, даже не глядя в мою сторону.
И я решил, что этим стоит воспользоваться и прикинулся бесплатным приложением Дьера.
– Я бы с удовольствием кого-нибудь грабанул, если честно, поскольку остался без крова благодаря вашему словоохотливому Славику Шепутинскому. Да и, пожалуй, на кружку пива не хватает. Но, увы, я еще ни разу в жизни не преступал закон, – болтал я всякую чушь, поспевая за ним и радуясь, что он пока не посылает меня ко всем чертям собачьим.
– Закон хотя бы раз в жизни преступают все, – он покосился на меня холодным взглядом. – И, поверьте, каждого найдется за что судить.
– Увы, – тотчас согласился я и мне осталось только смиренно сложить руки и потупить глаза. – Все мы грешны и никто из нас не господь Бог. Но за наши мелкие моральные шалости не обязательно прятать за решетку или посылать на гильотину.
– Если вы убийство называете моральной шалостью…
– О, нет! Я вовсе не про несчастного Грига! Хотя, напротив, именно про него. Он же никакого отношения не имеет к убийству. Он даже муху брезгует обидеть.
– Вы ему так верите, Фил? И так хорошо его знаете, – Дьер сузил свои бледно-голубые глаза.
– Я достаточно знаю его образ жизни, чтобы сметь утверждать это.
Дьер не выдержал и расхохотался. И даже приостановился в дверях тюрьмы, с любопытством разглядывая меня с ног до головы. Мне даже показалось – его глаза потеплели.
– Ну, Фил. В таком случае, вы сами себе выносите приговор. Ваш образ жизни далеко небезупречен. И по вашей логике, можно подумать, что вы способны на многое…
Он, наконец, открыл дверь и я юркнул за ним как ни в чем ни бывало. Я решил во что бы то ни стало не прерывать эту милую светскую беседу, чтобы проникнуть дальше, вглубь темного коридора. Но мои надежды не оправдались. Дьер резко остановился. Пошарил в кармане и вытащил оттуда монету.
– Это вам, Фил, на утреннюю кружку пива. Только, ради Бога, не спаивайте моих коллег, и, не дождавшись ответа, кивнув вооруженному охраннику в мою сторону, мгновенно скрылся в темноте. Я понял, что мой план провалился и меня сейчас мило выпроводит за дверь этот жирный блюститель порядка. Вдруг краем глаза я заметил на столе у охранника раскрытую газету с моей физиономией и решил рискнуть.
– О, как приятно познакомиться с поклонниками своего таланта, – я схватил жирную лапу охранника и со всей силы ее затряс.
Он, ничего не понимая, вытаращил свои бычьи глаза на меня и я, воспользовавшись его замешательством, схватил газету и ткнул в нее пальцем.
– Вот! – я гордо выпятил грудь. – Любое исполнение желание у меня в кармане. Но я, конечно…
– Ты, Фил? Ха! Как здорово! – прогремел его бас и он почесал свою лысую голову.
– Именно! А теперь – всего доброго. Точнее, спокойной ночи, – и я медленным шагом направился к выходу, ожидая, как его бас вновь прогремит в мою спину. И я не ошибся.
– Погоди, Фил! Так это что – правда?
Я укоризненно на него посмотрел.
Неужели вы посмели подумать, что такой выдающийся журналист, как Славик Шепутинский способен на ложь?
– Что ты, Фил! – замахал он перед моим носом красными жирными руками. – Я и не думал ничего такого. А чего тогда не исполняешь?
– Ну, – я развел руками, – как бы тебе поумнее объяснить. – Согласись… Посмею поинтересоваться твоим именем?
– Бык, – растянул он губы в толстой усмешке. – Меня все зовут просто Бык.
– Замечательно! Прекрасное имя! Так вот, дорогой Бык, согласись, исполнение желания – только для достойных людей.
И я всем своим видом показал, что именно с таким я и имею дело в данный момент. Он даже распрямился в широченных плечах и, как на митинге, откашлялся.
– Я, может быть, тебе смогу быть чем-то полезен, Фил?
– В общем-то, сущий пустяк. Я до конца не успел объяснить Дьеру, в чем отличие морального кодекса от закона. И боюсь, без этой важной информации Дьеру сложно придется продолжать свое великое дело, за которое он взялся.
– Вообще-то это не положено… Я вообще-то рискую…
– Ну, – я похлопал Быка по широченному плечу, – риск – для настоящих мужчин. Ну, так какие сокровенные мечты живут в настоящих мужчинах?
Он вновь почесал свой лысый затылок. И хлюпнул пухлым носом.
– Вообще-то… Ты можешь не то подумать… Но ты, думаю, согласишься, что действия нашего прокурора не совсем хороши.
Я даже присвистнул про себя. Неужели этот нахальный тупой толстяк мечтает…
– Я, в общем, Фил… Ну, как-то… Ну… Если честно, я, поверь честный парень, Фил. Я мечтаю оказаться на его месте. Уж поверь, в моих руках наш город пришел бы в полный порядок. Я бы показал, где раки зимуют, – выпалил он на одном дыхании, глядя во все свои бычьи глаза на меня.
– Ну, в этом я не сомневаюсь.
В конце концов такого просто не может быть, чтобы этот нахалюга оказался на месте главного прокурора. Я был просто уверен, что мои слова ничего не будут стоить. Еще люстра, куда ни шло, могла слететь с потолка от возмущения. И я с чистой совестью выпалил, смеясь про себя:
– С завтрашнего дня, старик, готовься к суровой, но благородной службе. Ты станешь главным прокурором нашего чудесного города, И ты, несомненно, украсишь его своими ратными подвигами…
И, уже не слушая бессвязных слов благодарности в мой адрес и не замечая поклонов до земли, я нырнул вглубь черного коридора…
Я легко отыскал дверь, где находился Григ, поскольку он, по-моему, вообще один сидел в этой огромной тюрьме. И создавалось впечатление, что никто, кроме него, вообще в жизни не совершал преступлений. Я с чистой совестью приложил ухо к двери и подслушал весь разговор. И ни капли не поверил в болтовню Дьера, Брэма и Ричарда. Но потом… Потом, когда я собственными глазами увидел эксперимент, проделанный над Григом. Услышал его слова, легкие сомнения закрались в мою душу. Может быть, этот чокнутый Брэм оказался прав? Может быть, творческие фантазии действительно могут завести за пределы разума? И все же, моя интуиция, мой природный скептицизм не позволяли мне до конца в это поверить, И я в душе искренне пожалел Грига. Измотанного, почти больного, почти обезумевшего друга, который всегда так прекрасно выглядел и так всегда гордился своей внешностью и своим умом. Нет, этого просто не может быть!
И я, кивнув на прощанье по-прежнему кланящемуся до земли охраннику Быку, выскочил на воздух и с жадностью отпил его прохладную пустоту.
Я притаился за углом. Я теперь знал, что мне делать. Я чувствовал, что мне необходимо проследить за девушкой, так похожей на девушку Грига.
Долго мне ждать не пришлось. Она вышла за ворота первой. И я ее сразу узнал. Она, действительно, была очень похожа на Мышку, которую я видел только на фотографии. Огненно-рыжая (нет, таких волос не бывает), в цветном сарафане, белых сандалиях и кожаный футляр от скрипки в тонкой руке. Она была действительно хороша и моя голова пошла кругом. Я уже давно полюбил этот образ, эту мечту. Даже если это была не Мышка. И я понимал, что она что-то непременно знает. Я следом, перебегая от подворотни в подворотню, пошел за ней.
И уже на полпути догадался, куда она может идти. Она направлялась в гостиницу. Это была единственная гостиница в вашем городке, единственное место, где можно остановиться приезжему. Я не ошибся. Она проворно юркнула в дверь, а еще некоторое время проболтался на улице, чтобы не навлекать на себя лишних подозрений со стороны местной администрации. А потом, забросив руки в карманы и насвистывая какую-то чушь, в общем старательно изображая беспечного славного парня, небрежно отворил дверь.
В холле стоял полумрак. Дремавшая администраторша тут же вздрогнула от скрипа двери и подняла на меня сонный взгляд из-под густо накрашенных бровей и ресниц. И заблестела на весь холл огромными бриллиантовыми серьгами, похожими на люстру у Глебушки.
Я широко улыбнулся и весело ей подмигнул.
– Ну, и куда эта негодница от меня сбежала?
– Кто? – захлопала накрашенными ресницами администраторша.
– Моя девчонка! Не притворяйтесь! Она знаете, какая обидчивая! Чуть что – сразу ссорится. А на утро просит прощения. И знаете, что самое удивительное – я ее умудряюсь прощать!
Администраторша все так же усердно вскидывала накрашенные брови, хлопала накрашенными ресницами и звенела бриллиантовыми люстрами, это меня окончательно вывело из терпения. Но я продолжал ей упорно дарить обаятельную улыбку.
– Ну и где подевалась эта маленькая чертовка? В каком номере она прячется?
– Я не понимаю, про кого вы, – наконец выдавила она из себя и зашелестела оберткой от леденца. И стала им хрустеть на весь холл.
Я улыбнулся еще шире.
– Ну, бросьте! Я безгранично верю в ответственность ваших сотрудников. А в вашу – особенно. Вы, судя по вашему проницательному умному виду никак не могли проспать и не заметить девушку с ярко-рыжими волосами, две минуты назад прошмыгнувшую в эту дверь.
Администраторша схватилась еще за один леденец и вызывающе хрустнула.
– Я бы и не проспала, мой милый. Не было никакой рыжеволосой ни две, ни три минуты назад. Хотите вы этого или нет.
– Я вообще-то хочу. Но то, что вы утверждаете, просто невероятно, – и я всплеснул руками. – Не могла же она испариться в проеме двери.
– В проеме нашей двери никто не испаряется, – и она уже сурово хрустнула третьим леденцом.
Я печально вздохнул и огляделся, лихорадочно соображая, что предпринять дальше. Администраторша явно лгала. Или просто проспала появление двойника Мышки. Но идти мне все равно было некуда. Дома меня наверняка ждала осада из любителей легкого счастья. Поэтому идея приткнуться в этом замечательном отеле мне показалась заманчивой. К тому же, как фотограф, я не сомневался в своем безупречном зрении и знал наверняка, что рыжеволосая где-то здесь. Поэтому я принял самый любезный вид, насколько позволяла моя небритая физиономия и ласково промурлыкал:
– Вы знаете, милая, я бывал во многих городах и странах. Но лучшего отеля, чем ваш, клянусь всеми Богами, не встречал.
– Вот поэтому, милый, мест у нас никогда не было и нет. Особенно для таких, как вы, – в тон мне промурлыкала она и оглядела меня с ног до головы.
Я тут же уловил ее взгляд и ответил:
– А вы знаете, милая, что миллионеры всех стран, где я побывал неоднократно, одеваются очень скромно.
Она не выдержала и хохотнула. И люстры в ее ушах покачнулись.
– Может быть, милый, миллионеры и одеваются скромно. Но, поверьте, проработав здесь вот уже… – и она подавившись леденцом, громко закашляла. И сквозь слезы, выступившие на накрашенных ресницах, прохрипела, – проработав… много… здесь… лет… я научилась отличать… миллионера… от… – и она вновь закашляла.
Я мигом подскочил к ней и услужливо похлопал ее по спине. Если честно, мне так хотелось стукнуть ее посильнее, но я подавил свое нескромное желание, отлично усвоив, что грубостью ничего не добьюсь. Я понял, чтобы сломить эту накрашенную люстру, есть один выход. Мне так не хотелось прибегать к нему вновь.
– А теперь не мешайте мне работать, – подавив, наконец, кашель сказала она и прикрыла глаза.
– То есть спать, – хотел сказать я, но мудро промолчал. Я знал, что у этой бриллиантовой дамы желаний невпроворот. И поэтому решил рискнуть. Я вытащил из кармана пожеванную газету и ткнул пальцем в свою небритую физиономию уголовника.
– Узнаете?
Она с показным безразличием лениво взяла газету. Но едва взглянув на мой портрет, тут же спохватилась и уже более внимательно разглядела меня, широко улыбаясь.
Ее два золотых зуба сверкнули.
– О, так вы и есть тот загадочный Фил, – промурлыкала она и кокетливо поправила свою <174>бабетту<175>.
– Тот самый, милая.
– Вы – волшебник! Я угадала? – И она даже подняла свое пышное тело со стула и кокетливо мне подмигнула накрашенным глазом.
– Угадали, – я развел руками и в ответ ей кокетливо подмигнул.
Она захихикала в пухлую ладошку.
– Ну, что же вы сразу не объяснили! Вы, наверно, так счастливы. Ведь у вас есть все!
– Думаю, по мне это видно.
Она вновь захихикала и погрозила пухлым пальчиком с нанизанным на нем огромным перстнем.
– А вы, кстати, действительно, очень похожи на миллионера.
Правда, вы их всех переплюнули в скромности.
– Я далеко плюю, милая.
Она печально вздохнула и потупила взгляд.
– А я… А я просто несчастная администраторша, – и она громко всхлипнула, – так, наверно, и не узнаю что такое счастье.
– Ну что вы! – поспешно утешил ее я. – Чтобы вы… С вашей внешностью и вашим умом…
– Ах, – взмахнула она пухлой ручкой, – разве от этого зависит счастье?
– А от чего, милая? – я вплотную приблизился к ней и с любопытством заглянул в глаза. От чего все-таки могло зависеть счастье этой бриллиантовой люстры?
Ее глаза ярко вспыхнули. И она зашептала:
– Мне бы только красненький фиат.
Я всплеснул руками.
– Сущий пустяк! Но неужели у вас нет машины? На вас это совсем не похоже.
– Ну, есть, конечно. Но какая-то развалюха! А еще…
Еще, затараторила она, глотая слова, – еще трехэтажный особнячок, бассейнчик с голубой водичкой, цветущий садик…
Она быстро перечисляла вещи и, казалось, ее счету не будет конца и края. Мне в это мгновение она напоминала старуху из <174>Золотой рыбки<175> и я от всей души пожелал ей остаться у разбитого корыта.
– Конечно, – наконец перевела дух она, – у меня все это имеется в наличии. Но такое… невзрачное, маленькое…
– Да уж, ваши ценные пожелания мне будет сложно запомнить.
– Я напишу! – с готовностью спохватилась она.
– Не стоит, милая. В общих чертах я уловил: вы желаете стать миллионершей.
Она в ответ издала сладкий вздох. Я попал в точку. И подумал, что теперь вслух придется произнести эту несусветную чушь, и вновь себя успокоил, что она сбыться не может. Не настолько глупа материализация слов.
– Ваше счастье – в кармане, милая. Завтра вы проснетесь непременно миллионершей! – торжественно произнес я, успев сообразить, что завтра она меня вышвырнет за дверь, как бродячего пса, когда проснется у разбитого корыта.