– Постепенно Ольга почувствовала, как сама становится похожа на Георгия. Она тоже смотрела на мужа, а видела с нетерпением, как улучит момент и пойдет на телеграф, и получит письмо от Давида – полное задушевных и умных слов. Причем Давид начал уже намекать на свидание. Ольга откровенно сообщила ему, что замужем, что не собирается менять судьбу, ей просто интересно пообщаться с интересным человеком. Почему же, писал ей Давид, не пообщаться в реальности, не только письменно? Что в этом такого? Ольга написала, что, хотя она сама верит в чистые и нормальные отношения между мужчиной и женщиной, но другие считают, что таких отношений не может быть…
– Я в том числе, – Маша подняла руку, как на уроке в школе.
– …а она вынуждена ориентироваться в том числе на других. Одновременно Ольга и Георгию начала писать о том, что ее, то есть Анжелику, интересуют больше духовные отношения, поэтому, если он настроен только на секс, ничего может не получиться. Георгий в ответ написал, что он признает отношения в полном объеме и, если она не согласна, то есть другие девушки и женщины, с которыми он ведет время от времени переписку. Ольгу это как ударило током. Она настолько привыкла к мысли, что ее Анжелика увлекла Георгия, что забыла думать о том, что, в самом деле, существуют и другие. И каждая из них может назначить Георгию реальную встречу – и это может привести к непредсказуемым последствиям. Но интересно при этом, как будет выкручиваться Георгий и объяснять, что он не миллионер? И Ольга решила пойти ва-банк!
– Как? – переспросила Маша.
– Это в картах, – объяснил Галкин за Людмилу. – Когда идешь на всю ставку, на весь банк.
– Ты-то откуда знаешь?
– Я все знаю, но молчу.
– Итак, Ольга пошла ва-банк! – продолжила Людмила. – Она назначила ему встречу в холле гостиницы "Ритц-Карлтон", это бывший "Интурист", сославшись на то, что остановилась там между зарубежными поездками из-за ремонта квартиры. Он придет, будет высматривать Анжелику, тут подойдет Ольга и состоится решительный разговор. И прекратится эта игра, прекратится двойная жизнь Георгия. Нельзя, однако, не отметить, что эротическая жизнь Ольги и Георгия в это время была достаточно интенсивной. Ольга не понимала, почему, пока не догадалась, что, возможно, Георгий представляет Анжелику. Но как только она об этом догадалась, тут же краем сознания уловила, что и ей иногда представляется Давид. В общем, это был психологический кошмар. Но перейдем к фактам.
– Давно пора, – отозвался Галкин, который уже изрядно подзапутался в этих Анжеликах и Давидах.
– Ольга пришла в отель. Там были роскошные мягкие диваны и кресла в восточном стиле, ковры, за настоящим роялем сидела пианистка. – Как ни спешила Людмила досказать историю, но о законах литературы помнила, а они велят время от времени описывать место действия, Людмила спохватилась, что часто пренебрегает этим. – Вокруг была атмосфера богатства, комфорта, солидности и покоя… – И больше Людмила ничего не смогла добавить. – Ольга пришла на полчаса раньше, пристроилась в углу за раскидистым растением и оттуда начала наблюдать за входом. Но не успела она просидеть и пяти минут, как к ней подсел мужчина, и при ближайшем рассмотрении он оказался Георгием. "Что ты здесь делаешь?" – спросил он. Ольга растерялась и поэтому сама спросила: "А ты?" Он ответил: "Я жду Анжелику". – "А кто это?" – спросила Ольга. "Это ты, – ответил Георгий, – которая пытается меня поймать на измене, хотя на самом деле я давно знаю, что ты представилась другим именем и пытаешься меня уличить". – "Но ты первый оказался там, – возразила Ольга, – в поиске посторонних знакомств с женщинами, я просто вынуждена была прибегнуть к этому приему, чтобы тебя разоблачить". – "Может быть, – сказал Георгий, – но с какой стати ты переписываешься с Давидом? Тоже разоблачаешь?" И тут страшная догадка озарила душу Ольги.
– А меня не озаряет, – призналась Маша. – Если честно, ничего не понимаю.
– Все оказалось просто. Георгий заподозрил, что Ольга выслеживает его через интернет, отнес ноутбук своему знакомому специалисту, и тот легко обнаружил Ольгино присутствие. Больше того, он сумел взломать ее страницу и ее почтовый ящик, потому что они же с этого компьютера были заведены. Как говорится, вершков не видно, но корешки остались. Вот он их и отыскал. И по сговору с Георгием начал игру от имени некоего Давида. Так получилось, что Георгий переписывался с Анжеликой, зная, что это его жена, и про себя посмеиваясь, а Ольга, ничего не зная, переписывалась и с мужем, и с посторонним человеком, вернее, вообще выдуманным, никаким. Между Ольгой и Георгием произошел крупный разговор с выяснением отношений. Потом было охлаждение, когда они долго не разговаривали. Ольга видела, что Георгия тянет к компьютеру. Но ведь Анжелики нет, значит – к кому-то еще, к какой-то другой женщине? Однако и саму Ольгу тянуло к несуществующему Давиду, и этого парадокса она не понимала. Это был такой тупик, что она обратилась к соседке Инессе Константиновне, которая хоть и работала стоматологом, но была умнейшей женщиной, понимавшей жизнь насквозь. Может быть, потому, что она, несмотря на свою несомненную внешность, оставалась одинокой и семья не помешала ей размышлять о жизни, потому что семейная женщина смотрит на все сквозь призму своей семьи, а одинокой ничто не мешает. Так мне кажется. То есть Ольге так показалось, но, когда мы с ней говорили, я согласилась. Ольга призналась Инессе Константиновне, что, с одной стороны, она уличила мужа, с другой, он уличил ее, а главное, хоть у них, в общем-то, все в порядке, но оба чувствуют, что им чего-то не хватает. "Неужели нам так мало реальной жизни, что нам нужна еще какая-то?" – спросила Ольга. И Инесса Константиновна ответила: "Да, многим нужна, особенно мужчинам. Все они боятся смерти, боятся, что не успеют прожить больше одной жизни. Вот и пытаются прожить сразу две или даже три – и часто с помощью женщин. А женщинам о смерти некогда думать, они – о детях, о доме, о работе, если работают, о Боге, если верят. Но и они хотят иногда иметь свой тайный уголок, свой секретик. Не обязательно даже измену. А – личное пространство. Вы с мужем лишили друг друга личного пространства, сами виноваты". Ольга сказала: "Но это пространство опасно! Вдруг Анжелика или Давид стали бы реальными? И я могла бы оказаться перед выбором: тут муж, а там Давид. Пойдешь навстречу Давиду – сделаешь больно мужу. Пойдешь навстречу мужу– сделаешь больно Давиду. Получается – тупик?" – спросила Ольга со слезами на глазах. "Именно, – спокойно ответила Инесса Константиновна. – Жизнь – задачник, у которого оторвали последние страницы. Ответов нет. Хотя подсказка в твоем конкретном случае имеется: не хочешь никому сделать больно, тогда приготовься, будет больно тебе". – "А так, чтобы никому – не бывает?" – спросила Ольга. "Практически нет, – безнадежно ответила Инесса Константиновна. – Но советую тебе – перестань следить за мужем. Если он тебя разлюбит, то уйдет и без слежки. Если не разлюбит, без слежки останется. Оставь ему секретик. Они же до старости мальчики, для них флирт – это игра в Штирлица, в шпионов, в казаки-разбойники. Да и для нас часто тоже. И не надо друг друга обламывать". Ольга после ее слов глубоко задумалась, а потом подошла к Георгию и сказала: "Георгий, прости, я вела себя неправильно! Ты имеешь право на личную жизнь! Я не буду вмешиваться в твое пространство!"
– Так и сказала? – усомнилась Маша.
– Так и сказала.
– Не верю. Никакая дура-жена не скажет этого мужу.
– Может быть, – улыбнулась Людмила. – Но она сказала. И, что характерно, Георгий утратил интерес к сидению за компьютером. Видимо, наигрался. Он подарил его дочери. И Ольгу тоже перестало тянуть на переписку с кем-либо. Хотя время от времени они пошучивают друг над другом, Георгий говорит: "Пойду пообщаюсь с какой-нибудь Анжеликой". – "А я с Давидом!" – говорит Ольга.
– А я с Серегой, – поднялся Галкин, поняв, что рассказ кончился. – Посмотрю, как он там справляется.
– Иди, иди, – иронично напутствовала Маша.
Потом она долго с печальной улыбкой глядела в окно.
И вдруг встрепенулась.
– Постой, Людмила! Ты недавно рассказывала, что твой муж сыну компьютер подарил! И еще, помню, говорила, что муж тебя к одноклассникам не пустил!
– Ну и что? Сейчас компьютеры дарить – обычное дело, дети уже с начальной школы за компьютерами сидят. А что муж не пустил, так это только раз. Настроение было плохое, вот и не пустил. А на следующий год запросто, даже сам со мной напрашивался. А ты что подумала? Что я про себя? Со мной такого быть не может. А если бы и было, я бы, извини, не рассказывала. Очень мне надо!
Действительно, Людмила о себе рассказывать не любит и не умеет.
А когда будто бы о ком-то другом, пусть даже и придуманном, – ничего, получается. И, главное, не так неправдоподобно, как если бы о себе.
А двоюродной сестры Ольги Витушанской у Людмилы нет, была одноклассница, подруга с такой фамилией, которая Людмиле очень нравилась своей благозвучностью.
История настоящая – и фамилия настоящая, соединяешь – все как в жизни.
Знаменитость
– У Ольги в самолетах, когда она стала работать стюардессой, особенно на международных рейсах, довольно часто попадались всякие знаменитости.
– И у нас хватает, – сказала Маша.
– Но реже, – опытно заметил Галкин.
– Да. И большинство из них были люди нормальные. Хотя несколько напряженных случаев все-таки было. Один выпил лишнего, буянил, другому место у иллюминатора не досталось, в претензию впал, как дети, ей-богу, а третий вдруг молитву запел и потребовал, чтобы все тоже пели. Ну, дурь она и есть дурь, она и через блажь выходит, – высказалась Людмила почти афоризмом, помня, что в книгах это часто встречается. – А один, вы знаете его, Тощинский…
Маша и Галкин кивнули: кто ж Тощинского не знает, большой человек, знаменитый, популярный.
– Ему один раз сосед не понравился, будто бы тот выпил, а тот всего-то пива, тем более что в аэропорту свободно продают. Если продают – то для кого? Но Тощинский кричит, задерживает отправку самолета. Ольга хотела его урезонить, но ее другие стюардессы увели в сторону, сами стали Тощинского утешать, потом командир корабля вышел, а тот никого не слушает, охрану свою позвал, потом милицию вызвал. И добился своего, сняли человека с самолета. Я, говорит, могу вообще рейс отменить. И ведь отменил бы.
– Самодур, – осудил Галкин.
– Да не он самодур, а мы дураки, – возразила Людмила. – Принципиальность проявлять надо.
– Тоже верно, – не стал спорить Галкин. – Я бы его самого с рейса снял.
– Вот именно. Пинком под зад, – сказала Маша. И спросила: – Что дальше-то?
Она привыкла, что рассказы Людмилы, как это всегда бывает в правильной литературе, имеют начало, развитие и конец.
Но на этот раз литературы не вышло: больше ничего не было, тем история и кончилось.
Однако бывают парадоксальные случаи: начатое в одном месте может закончиться в другом.
В вагоне послышались какие-то резкие крики. Галкин, хоть был в этом вагоне гостем, но он все-таки тоже проводник и, к тому же, мужчина, он встал и пошел посмотреть, что такое. Но быстро вернулся, вошел, закрыл за собой дверь и сказал с улыбкой:
– Вы не поверите!
– Что? – в два голоса спросили женщины.
– Тощинский! И опять скандалит!
Действительно, это был депутат, член многих комитетов, известный всей стране человек – Виктор Эмильевич Тощинский. Он был в городе Саратове по важным делам и захотел уехать поездом, так как ближайший самолет только утром, а поезд вот он, вечерний, утром уже в Москве. Естественно, ему взяли билет в лучший мягкий вагон, но по какому-то недоразумению в его купе оказалась посторонняя женщина. Помощники и охранники прошлись по вагону, чтобы найти пустое купе. Не нашли, везде сидели два человека или один. Можно было, конечно, людям из свиты сгруппироваться в одном купе, освободив для шефа пустое автономное пространство, но Тощинского заело. Он кричал, что хочет ехать на купленном для него месте, а женщина должна убраться туда, куда ей укажут проводники, чтобы не мешать государственной деятельности Тощинского, ибо он ею не перестает заниматься даже в дороге. Но женщина, которую звали Анна Антоновна и которая, как потом выяснилась, была педиатр (то есть, следовательно, и не такие капризы повидала), оставалась совершенно спокойной, показывала Тощинскому свой билет и говорила, что она никуда отсюда не уйдет. Тощинский сначала убеждал ее с юмором:
– Дамочка, вам же лучше, с мужчиной опасно ехать, я не знаю, как вообще дорога такие билеты продает – в одно купе разнополым людям, а вдруг я на вас нападу? Так что лучше идите к такой же женщине в соседнее купе и не вводите меня в искушение.
– Идите сами, куда хотите, если вам тут не нравится, – ответила Анна Антоновна.
Тощинский разгневался:
– Ну хватит! – сказал он. – Ее добром просят, как человека! Могу и по-другому попросить!
– Это на каком же основании?
– Ты что, не понимаешь? – изумился Тощинский. – Кто ты, и кто я вообще! Ты соображаешь, нет?
– А кто вы? – спросила Анна Антоновна.
– Да ладно, – махнул рукой Тощинский, – нечего придуриваться! Меня вся страна знает.
– А я не знаю.
– Ну перестань, перестань, – даже поморщился Тощинский от такой явной лжи. – Меня по телевизору каждый день показывают.
– Я телевизор лет двадцать не смотрю, – сказала женщина.
– И газеты не читаете?
– Не читаю.
– И фамилию мою не слышали?
– Нет.
Бог знает, в самом ли деле Анна Антоновна ничего не слышала о Тощинском, фамилию которого, действительно, не знали только грудные младенцы, или ей хотелось таким образом защитить свое достоинство, факт остается фактом – она не признавалась.
– Объясните ей! – приказал Тощинский помощникам и охранникам.
Те, как умели, объяснили.
– Очень приятно, – сказала Анна Антоновна. – А документы можно посмотреть?
Тощинский выпучил глаза и побагровел. Врач, присутствовавший в свите, лихорадочно вспоминал, какие лекарства имеются в его походной аптечке. Но Тощинский справился с приступом остолбенения, вырвал из кармана красную книжечку, раскрыл, сунул в глаза Анне Антоновне.
– На! Пропуск в рай – и то меньше значит! Мне по статусу положено отдельное купе, поняла?
– Так идите и займите любое, – хладнокровно ответила Анна Антоновна. – А мой билет на это место в этом купе, и я никуда не уйду.
Тут как раз подошел Галкин и, понаблюдав немного, благоразумно удалился. И рассказал Маше и Людмиле, что какая-то странная женщина не хочет уходить со своего места, да к тому же не узнает Тощинского.
– Стас! – завопил Тощинский, обращаясь к шкафообразному мужчине, который мог пройти в дверь только боком. – Выкинь ее отсюда! Выведи и расстреляй! Живо!
– Женщина, пойдемте, – сказал Стас почти мягко и протянул Анне Антоновне руку.
Но та, миниатюрная, быстро влезла с ногами на диван, забилась в угол и закричала:
– Безобразие! Нападение на человека! Я защищаться буду!
И она выхватила из сумочки маникюрные ножницы.
Стас застыл. Он был человеком женатым и знал, что рассерженная женщина с ножничками в руках страшнее террориста с автоматом. В того, по крайней мере, можно сразу же выстрелить, а в женщину стрелять не с руки. Тощинскому хорошо, у него депутатская неприкосновенность, а Стаса и посадить могут за превышение необходимой обороны.
– Между прочим, – раздался вдруг из соседнего купе стариковский, но громкий и ясный голос человека, привыкшего к публичным выступлением, – я готов быть свидетелем по делу об угрозе и нападении. Как адвокат и правозащитник обещаю большие неприятности!
– Это кто там еще? – поразился Тощинский.
– Да так, – ответил второй охранник, закрывая дверь в купе правозащитника.
Тощинский, человек смекалистый, понял, что легче сделать все чужими руками. Лучше служебными – чтобы был вид законности.
– Проводница! – закричал он. – Быстро сюда, у вас бардак тут!
Пришла Людмила. Маша следовала за нею, а за Машей шел и Галкин, правда, почти не видный из-за ее крупной фигуры.
– Здравствуйте, – официально сказала Людмила. – В чем дело?
– Найдите ей место! – приказал Тощинский. – Ваша железная дорога виновата, вы и разбирайтесь!
– Пассажир должен занимать место в соответствии с тем, которое указано в билете, – сказала Людмила. – Если место по какой-то причине не устраивает, проводник может по желанию пассажира предоставить ему другое при наличии свободных.
– Вот и предоставь – ей! – сказал Тощинский, снимая пиджак, уверенный, что дело уже решено.
– Желаете другое место? – спросила Людмила Анну Антоновну.
– Нет!
– Да что ты ее спрашиваешь, предоставь и все!
– Не имею права.
– Так. Последний день работаешь! – тут же пригрозил Тощинский Людмиле.
– Ничего подобного, – улыбнулась она. – Вы мне не начальство, я вас вообще не знаю.
– И эта туда же! Врать не надо, не надо врать! – взбеленился Тощинский. – Ну, одна может меня не знать, может, она в погребе жила, а ты-то! Ты в поездах ездишь, у вас тут радио, газеты!
– Ну и что? Я действительно вас не знаю.
– Тощинский я, дура! – заорал Виктор Эмильевич.
– Публичное оскорбление и хулиганство, статья первая, пункт "б"! – донеслось из-за стенки: правозащитник обладал не только звучным голосом, но и тонким слухом.
– Молчи! Идиоты какие-то! Устроили тут!
Тощинский раскричался не на шутку. Людмила почувствовала в это время щипок в талию, повернулась. Маша с удивленными глазами прошептала:
– Ты чего? В самом деле же нажалуется. Не уволят, ясно, но неприятности будут. И зачем ты говоришь, что его не знаешь?
– А чтобы проучить, – сказала ей на ухо Людмила. – Я думаю, Ольга в этом случае поступила бы так же.
Маша уже много знала о двоюродной сестре Людмилы, ее способностях и довольно благородных, хоть и странных, поступках. И ей вдруг захотелось тоже совершить благородный и странный поступок.
Потеснив корпусом Людмилу, она спросила громко и веско:
– Так, я не поняла, тут ссадить, что ли, кого-то надо? Мужчина, чего это вы безобразничаете? А? Вам тут не пивнушка, а вагон мягкого класса, между прочим! Приличные люди проезжают! А если что не нравится – на ближайшей станции милости просим, до свидания! И пишите письма в МПС. Есть вопросы?