И тогда по приказу стоявшего рядом Кира переводчики спросили Креза, кого он призывает и что это значит. Крез начал было отвечать, но костер уже занялся по краям. Кира одолело сострадание и страх перед возмездием: он меняет решение и приказывает поскорее загасить костер, а Креза вместе с сопровождавшими его юношами освободить. Но, несмотря на старания, огонь погасить не удавалось.
И когда Крез увидел напрасные старания всех затушить пламя костра, он громко воззвал к Аполлону <…> Крез слезно призывал бога, и тогда средь ясного неба и полного безветрия внезапно сгустились тучи и разразилась буря с сильным ливнем, который и потушил костер. Кир повелел ему сойти с костра и обратился к пленнику с такими словами: "Крез! Кто из людей убедил тебя идти войной на мою землю и стать мне врагом вместо друга?" На что Крез отвечал: "Я поступил так, царь, тебе во благо и на горе себе. Виновник же этого греческий бог, который побудил меня к войне. Ибо нет на свете столь неразумного человека, кто предпочтет войну миру. В мирное время сыновья погребают отцов, а на войне отцы - сыновей. Впрочем, такова, должно быть, была воля богов".
Кир снял с него оковы, усадил рядом с собой, оказывая величайшую честь. При этом и сам Кир, и вся его свита смотрели на Креза с удивлением. Крез же, погруженный в раздумье, молчал.
Два величайших тогдашних властителя Азии - побежденный Крез и победитель Кир - сидят рядом, смотрят на угасший костер, где совсем недавно один должен был сжечь другого. Как можно себе представить, Крез, которого еще час назад ждала мучительная смерть, все еще в шоке; и когда Кир спрашивает его, что он мог бы для него сделать, Крез выступает против богов: "Владыка! Ты окажешь мне величайшее благодеяние, позволив послать греческому богу, которого я чтил превыше всех других богов, вот эти оковы и спросить его: неужели у него в обычае обманывать своих друзей?"
Каково святотатство!
Более того, Крез с согласия Кира послал несколько лидийцев в Дельфы с поручением возложить оковы на пороге храма и спросить, не стыдно ли богу того, что он своими пророчествами склонил Креза к войне с персами… Кроме того, им следовало спросить, в обычае ли у греческих богов проявлять неблагодарность.
На что дельфийская Пифия ответила им словами, в которых заключен третий закон Геродота:
Предопределенного роком не может избежать даже бог. Крез ведь искупил преступление предка в пятом колене. Этот предок, будучи телохранителем Гераклидов, соблазненный женским коварством, умертвил своего господина и завладел его царским саном, вовсе ему не подобающим. И хотя Аполлон постарался, чтобы предназначенное Крезу несчастьеобрушилось только на потомков Креза, а не на него самого, ему не удалось отвратить предреченного…
Таков был ответ Пифии лидийцам, а те передали его Крезу. Он выслушал ее и признал, что это его собственная вина, а не вина бога.
Конец битвы
Я уж было подумал, что окончательно расстался с Крезом, в котором даже успел рассмотреть что-то человеческое: и в его наивном и нескрываемом тщеславии по поводу богатства, приводящего весь мир в восхищение (то были тонны золота и серебра, наполнявшие его бесчисленные сокровищницы); и в его неколебимой благочестивой вере в пророчества дельфийской прорицательницы; а потом - в его страшном отчаянии, вызванном смертью сына, к которой он опосредованно был причастен; в его трагическом душевном надломе после потери государства и в апатичном согласии на собственную мученическую смерть в пламени костра; в его святотатственном бунте против божественных предначертаний; в том, что ему пришлось так тяжело расплачиваться за грех неизвестного ему пращура. Итак, повторяю, я думал, что насовсем попрощался с наказанным и униженным Крезом, как вдруг он опять появился на страницах книги Геродота, на этот раз в обществе царя Кира, который во главе персидской армии отправился на покорение живущих в глубине Средней Азии, на берегах Аму-Дарьи воинственных и диких массагетов.
IV век до нашей эры, и персы предпринимают великое наступление - они идут покорять мир. Через многие годы и века то же самое будет пытаться сделать то одно, то другое государство, но в ту далекую эпоху для столь амбициозной попытки от персов потребовалась максимальная отвага и решимость. Они уже покорили ионян и эолийцев, покорили Милет, Галикарнас и множество других греческих колоний в Западной Азии, покорили мидян и Вавилон, словом - все, что только можно было покорить в ближних и дальних пределах, оказалось под персидским господством, а теперь Кир отправляется на покорение племени-государства, затерявшегося где-то на окраинах известного тогда мира. Видимо, он считает, что, поработив массагетов и заняв их земли, еще на один шаг приблизится к тому моменту, когда можно будет во всеуслышание триумфально заявить: "Мир - мой!"
Но эта потребность иметь все, ранее приведшая к краху Креза, приведет к поражению и Кира. Интересно, что наказание за неуемную жадность встречает человека всегда в тот момент - в этом-то и состоит его (наказания), сокрушающая сила, - когда ему кажется, будто он в шаге от вожделенной цели. За наказанием следуют разочарование в мире, горькая обида на мстительную судьбу и удручающее чувство униженности и бессилия.
А пока что Кир направляется в глубь Азии, на север, на покорение массагетов. Этот поход никого не удивлял: все знали, что Кир не усидит спокойно, поскольку он простирая руку к каждому народу. Много было у Кира весьма важных побудительных причин для этого похода. Прежде всего - его рождение, именно его убежденность в том, что он сверхчеловек, а потом - то счастье, которое сопутствовало ему в войнах, ибо ни один народ, на который ополчался Кир, не смог избежать порабощения.
О массагетах же известно только то, что живут они в широких равнинных степях Средней Азии, а также на островах на реке Аму-Дарье, где летом выкапывают и едят разные коренья, а те плоды, которые находят на деревьях, сохраняют и едят зимой. Мы узнаём от Геродота, что массагеты потребляли что-то вроде наркотиков, что были они предшественниками сегодняшних ширяльщиков и нюхачей: Там есть будто бы также и другие деревья, приносящие особого рода плоды. Собравшись толпой в одно место, массагеты зажигают костер и затем усаживаются вокруг и бросают эти плоды в огонь. От запаха сжигаемого плода они приходят в состояние опьянения, подобно тому как греки пьянеют от вина. Чем больше плодов они бросят в огонь, тем сильнее их охватывает опьянение, пока наконец они не вскакивают, пускаются в пляс и начинают петь песни.
Царицей массагетов была в те времена женщина по имени Томирис. Между ней и Киром разыгрывается смертельная, кровавая драма, в которой свою роль сыграет и Крез. Кир начинает с хитрости: делает вид, что просит руки Томирис. Но царица массагетов быстро поняла истинные намерения царя персов, которому, считает она, нужна не она сама, а ее царство. Видя, что этим путем ему не достичь намеченной цели, Кир решает нанести удар по массагетам, находившимся на другом берегу Аму-Дарьи, реки, до которой он добрался в авангарде своего войска.
Из Сус, столицы Персии, до берегов Аму-Дарьи дорога длинная и трудная, а точнее - вовсе нет дороги: приходится переправляться через горные перевалы, через раскаленную пустыню Кара-Кум, а потом идти по бесконечным степям.
Это напоминает безумный поход Наполеона на Москву. И персом, и французом правила одна и та же страсть - завоевать, покорить, овладеть. Оба потерпят поражение, потому что нарушат эллинский закон, закон умеренности: никогда не хотеть слишком многого, не желать иметь все. Но в тот момент, когда они начинают поход, они слишком возбуждены, чтобы понять это, стремление захватить все отнимает способность мыслить, лишает рассудка. С другой стороны, если бы миром правил рассудок, осталось бы тогда вообще место для истории?
Но пока что поход Кира продолжается. Должно быть, то была бесконечная колонна людей, табуны коней и возы амуниции. В горах измученные солдаты срываются со скал, в пустыне многие погибают от жажды, и целые отряды теряются в бесконечных степях. Ведь тогда не было ни карт, ни компасов, ни биноклей, ни дорожных указателей. По всей вероятности, им приходилось расспрашивать представителей встреченных племен, брать из их числа проводников, а может, и прибегать к советам прорицателей. Так или иначе, но большая армия - с трудностями, иногда, как это бывало у персов, погоняемая ударами бичей, - непреклонно продвигалась вперед.
Только Кир в этом мучительном пути не испытывает неудобств. Всякий раз, когда великий царь выступает в поход, то, сделав дома хороший запас хлеба и мелкого скота, он берет с собой, кроме того, еще воду из протекающей у Сус реки Хоаспа, единственной реки, откуда он пьет воду. Множество четырехколесных повозок, запряженных мулами, с этой-то кипяченой водой из Хоаспа в серебряных сосудах всегда следует за царем, куда бы он ни отправлялся.
Меня интересует эта вода. Заранее вскипяченная вода. В серебряных сосудах (серебро охлаждает), а надо пересечь пустыню. Эту воду, как мы знаем, везут многочисленные четырехколесные повозки, которые тянут мулы.
Повозки с водой, а солдаты падают в пути от жажды. Солдаты гибнут, а повозки катят дальше, не задерживаются, вода не для солдат; это кипяченая вода для Кира, ибо царь другой воды не пьет, и если бы ее не хватило, он умер бы от жажды. Возможно ли вообще представить что-либо подобное?
Вот еще что меня интересует. В этом походе участвуют фактически два царя: великий и правящий Кир и второй - лишенный трона Крез, который еще вчера чуть не сгинул на костре, разложенном этим первым. Каковы же теперь отношения между ними? Геродот утверждает, что дружеские. Но ведь сам он не принимал участия в этом походе, более того - его еще не было на свете. Едут ли Кир и Крез на одной повозке, у которой наверняка позолоченные колеса, позолоченные ручицы, позолоченное дышло? Не вздыхает ли тайно Крез при виде этого золота? Разговаривают ли они друг с другом? А если разговаривают, но наверняка есть и третий - переводчик, потому что языков они не знают. А о чем им, собственно, разговаривать: они едут так дни и недели, в конце концов, раньше или позже все темы будут исчерпаны. А если еще к тому же каждый из них молчун, натура скрытная?
Интересно, что происходит, когда Кир хочет напиться воды? "Принесите воды", - приказывает он слугам. В водоносы берут особо доверенных людей, давших клятву, что не пригубят украдкой священной влаги. И вот по приказу приносят серебряный кувшин. Один ли пьет теперь Кир или говорит: "Выпей, Крез!" Геродот ничего об этом не сообщает, а ведь момент-то важный: в пустыне без воды не выживешь, быстро умрешь от жажды.
Но возможно, они едут порознь, и тогда вопрос отпадает. Возможно, у Креза есть собственная емкость с водой, все равно с какой, не обязательно из той же самой реки Хо-асп. Собственно говоря, мы ничего об этом не знаем, потому что с Крезом на страницах Геродотовой "Истории" мы встретимся снова, только когда армия дойдет до широкой и спокойной Аму-Дарьи.
Кир, которому не отдалась царица Томирис, объявил ей войну. Сначала приказал строить понтонные мосты через реку, чтобы провести по ним армию. Но в то самое время, когда он был занят этими работами, к нему прибывает посланник от Томирис, передавший Киру слова, полные рассудительности и благоразумия: Оставь это, царствуй над своей державой и не завидуй тому, что мы властвуем над нашей. Но ты, конечно, не захочешь последовать этому совету, а предпочтешь действовать как угодно, но не сохранять мир. Если ты хочешь испытать свои силы с нами, тебе нет нужды строить мосты: мы отойдем от реки на расстояние трех дней пути, и ты спокойно перейдешь на нашу землю. А если предпочитаешь встретиться с нами на своей земле - сам отойди на то же самое расстояние от реки.
Услышав это, Кир собирает совет старейшин. Все единодушно советуют отступить и принять Томирис и ее армию на своей, персидской стороне реки. Лишь один не разделяет этого мнения - Крез. Он начинает философски: Пойми прежде всего вот что, - говорит он Киру, - существует круговорот человеческих дел, который не допускает, чтобы одни и те же люди всегда были счастливы. Словом, Крез прямо остерегает, что счастье может отвернуться от Кира, и тогда придется несладко. А потому советует перейти на другую сторону реки и там - поскольку он слышал, что массагетам неизвестно богатство и что они никогда не испытывали больших радостей, - зарезать стада овец, выставить чистое вино и разные яства и устроить для них великий пир. Массагеты будут есть и пить, после чего, опьянев, уснут. Персы возьмут их в рабство. Кир принимает план Креза, Томирис отступает от реки, персидские войска вступают на землю массагетов. Нарастает напряжение, обычно предшествующее большой битве. Услышав слова Креза о переменчивости фортуны, Кир - опытный, потому что уже двадцать девять лет правит Персией, - начинает понимать всю важность предстоящих событий. Он уже не так уверен в себе, как прежде, не такой дерзкий и самодовольный. Ночью у него дурное видение, а днем, беспокоясь за судьбу своего сына Камбиза, Кир отсылает его в Персию в сопровождении Креза. Кроме того, ему кажется, что против него плетутся заговоры.
Тем не менее он по-прежнему во главе армии, он должен отдавать приказы, все ждут, что он скажет, куда поведет. И Кир педантично следует советам Креза, не понимая, что таким образом неотвратимо приближается к собственной погибели. (А не сознательно ли Крез ввел Кира в заблуждение? Расставил силки, чтобы отомстить за свое поражение и испытанное унижение? Этого мы не знаем, об этом Геродот умалчивает.)
Кир оставляет самую небоеспособную часть своего войска, разных оборванцев, бродяг, немощных и больных, всякого рода - как потом говорили в ГУЛАГе - доходяг, обрекая их на верную смерть. И действительно, в столкновении с передовыми отрядами армии массагетов от них ничего не остается. Теперь, вырезав наименее ценную часть персидской армии и увидев оставленные персами яства, массагеты уселись пировать, затем они наелись досыта, напились вина и улеглись спать. Тогда пришли персы, перебили большую часть врагов, а еще больше захватили в плен. В числе пленников был и сын царицы Томирис, предводитель массагетов по имени Спаргапис.
Получив известие о судьбе сына и войска, Томирис отправляет к Киру посланца со словами: Верни моего сына и уходи подобру-поздорову из моей земли, после того как тебе нагло удалось погубить третью часть войска массагетов. Если же ты этого не сделаешь, то клянусь тебе богом солнца, владыкой массагетов, я тебя, ненасытного, сумею досыта напоить кровью.
Это сильные и зловещие слова; впрочем, Кир не обращает на них внимания. Упоенный победой, он радуется, что вывел Томирис в поле, отомстил ей за то, что она отвергла его домогательства. Царица пока не знает, какое горе у нее: когда хмель выветрился из головы ее сына Спаргаписа, он, осознав свое бедственное положение, попросил Кира освободить его от оков. Лишь только царевич был освобожден и смог владеть руками, он умертвил себя.
Начинается смертельная и кровавая оргия.
Видя, что Кир не внял ее словам, Томирис собрала свою армию и напала на персов. Геродот: Эта битва, как я считаю, была самой жестокой из всех битв между варварами… Сначала обе армии осыпали друг друга стрелами, а когда стрел не стало, в дело пошли копья и кинжалы. Поначалу силы были равными, постепенно, однако, удача перешла на сторону массагетов. Большая часть персидской армии погибает. Среди погибших и Кир.
Последующее напоминает греческую трагедию. Поле усеяно трупами солдат обеих армий. На побоище выходит Томирис с пустым мехом для вина. Ходит от одного убитого к другому и собирает кровь со свежих еще ран, заполняя ею мех. Царица, верно, вся была в крови. Жарко, окровавленными руками она отирает лицо. Все ее лицо в крови. Смотрит по сторонам, ищет труп Кира. Когда его нашли, царица велела всунуть его голову в мех. Затем, издеваясь над покойником, стала приговаривать так: "Хотя я осталась в живых и одолела тебя в битве, ты все же погубил меня, так как ты хитростью захватил моего сына. Поэтому-то вот теперь я, как и грозила тебе, напою тебя кровью".
Так кончается эта битва.
Так погибает Кир.
В живых на сцене остается только преисполненная отчаяния и ненависти Томирис.
Геродот ничего не комментирует, он по репортерской обязанности лишь добавляет несколько сведений о неизвестных грекам обычаях массагетов: Когда массагет почувствует влечение к какой-нибудь женщине, то вешает свой колчан на ее кибитке и затем спокойно сообщается с этой женщиной. Никакого предела для жизни человека они не устанавливают. Но если кто у них доживет до глубокой старости, то все родственники собираются и закалывают старика в жертву, а мясо варят вместе с мясом других жертвенных животных и поедают. Так умереть для них - величайшее блаженство. Скончавшегося же от какого-нибудь недуга они не поедают, но предают земле. При этом считается несчастьем, что покойника по его возрасту нельзя принести в жертву.
О происхождении богов
Оставим Томирис на покрытом трупами поле битвы. Томирис побежденную, но вместе с тем победившую, в отчаянии, но и торжествующую, Томирис - эту несгибаемую пламенную Антигону азиатских степей; я ставлю Геродота на полку, после чего начинаю просматривать последние сообщения с телетайпной ленты, которые корреспонденты "Рейтер" и "Франс-пресс" прислали из Китая, Индонезии, Сингапура и Вьетнама. Из них мы узнаем, что вьетнамские партизаны вступили в очередной бой с войсками Нго Динь Зьема (результат столкновения и количество жертв неизвестны); что Мао Цзэдун объявил новую кампанию: нет больше политики ста цветов, теперь во главу угла ставится перевоспитание интеллигенции, то есть тех, кто умет читать и писать (разве мог кто подумать, что это помешает в жизни), насильно сошлют в деревню, где, паша землю или копая оросительные каналы, они избавятся от либеральных стоцветочных иллюзий и познают настоящую пролетарско-крестьянскую жизнь; что президент Индонезии Сукарно, один из идеологов новой политики панча-шила, потребовал от голландцев покинуть его страну, их недавнюю колонию. Кое-что из этих сообщений узнать можно, но мне в них всегда не хватало контекста и чего-то такого, что можно назвать локальным колоритом. Легче всего мне представить профессоров пекинского университета, как они едут в грузовике, съежившиеся от холода, едут, сами не зная куда, и взоры их застит туман.
Да, Азия полна событий, и сотрудница, доставляющая в редакционные комнаты новостные распечатки, все подносит и подносит их мне и кладет на стол. Но со временем я замечаю, что мое внимание больше привлекает другой континент - Африка. В Африке, как и в Азии, тоже неспокойно: восстания, мятежи, перевороты и беспорядки. Но поскольку к Европе этот континент расположен ближе (единственная граница между ними морская - Средиземное море), голоса оттуда слышатся гораздо отчетливее.